Под занавес уходящего года Абхазия снова напомнила о себе. После того, как президент Аслан Бжания и премьер-министр Александр Анкваб покинули свои посты, а внутриполитический кризис был разрешен посредством объявления о досрочных выборах, казалось, в республики наступит затишье. Но, похоже, абхазским политикам «покой только снится».
3 декабря на своем внеочередном заседании Народное собрание (парламент) Абхазии высказался за отказ от ратификации инвестиционного соглашения с Россией. Того самого, что стало триггером протестных действий и отставки первых лиц республики. На сессии присутствовали 23 депутата. Подавляющее большинство, 21 человек проголосовали против данного проекта, двое воздержались. Спикер парламента Лаша Ашуба особо подчеркнул: сессия прошла в соответствии с парламентскими процедурами после получения достаточного количества подписей от народных избранников. Впрочем, последствия этого решения выходят за рамки формально-правовых аспектов законотворчества.
По мнению известного российского политика, первого заместителя председателя комитета Госдумы по делам СНГ Константина Затулина, отказ абхазского парламента от подписания инвестсоглашения с РФ может привести к охлаждению отношений между Москвой и Сухумом. Сегодня трудно сказать, в каких формах оно пройдет, насколько глубокой станет эта «заморозка». Лидер абхазской ветеранской организации «Аруаа» Темур Гулия полагает, что «теперь все нужно обсуждать заново, и все должно быть согласно Договору о стратегическом партнерстве с Россией, где четко прописано, что мы равноправные субъекты, и заключаемые соглашения должны быть выгодны обеим сторонам». Но документы документами, а асимметрия между союзниками более, чем очевидна.
В любом случае, парламентарии оставили для будущего избранного или переизбранного (если вдруг предположить успех ушедшего в отставку Аслана Бжании) сложную «домашнюю работу». Денег на развитие и модернизацию взять неоткуда. Но российские проекты вызывают у определенной части абхазского общества и политикума опасения по поводу утраты уникальности их республики. Между этими Сциллой и Харибдой надо пройти. Задача, прямо скажем, не из легких. Не исключено, что вчерашние оппозиционеры, став властью, предложат свои варианты нового инвестсоглашения. Даже под другим «соусом» и названием.
Пока же Абхазия готовится к новым президентским выборам, не разобравшись со старыми проблемами и дилеммами.
Сергей Маркедонов
3 декабря на своем внеочередном заседании Народное собрание (парламент) Абхазии высказался за отказ от ратификации инвестиционного соглашения с Россией. Того самого, что стало триггером протестных действий и отставки первых лиц республики. На сессии присутствовали 23 депутата. Подавляющее большинство, 21 человек проголосовали против данного проекта, двое воздержались. Спикер парламента Лаша Ашуба особо подчеркнул: сессия прошла в соответствии с парламентскими процедурами после получения достаточного количества подписей от народных избранников. Впрочем, последствия этого решения выходят за рамки формально-правовых аспектов законотворчества.
По мнению известного российского политика, первого заместителя председателя комитета Госдумы по делам СНГ Константина Затулина, отказ абхазского парламента от подписания инвестсоглашения с РФ может привести к охлаждению отношений между Москвой и Сухумом. Сегодня трудно сказать, в каких формах оно пройдет, насколько глубокой станет эта «заморозка». Лидер абхазской ветеранской организации «Аруаа» Темур Гулия полагает, что «теперь все нужно обсуждать заново, и все должно быть согласно Договору о стратегическом партнерстве с Россией, где четко прописано, что мы равноправные субъекты, и заключаемые соглашения должны быть выгодны обеим сторонам». Но документы документами, а асимметрия между союзниками более, чем очевидна.
В любом случае, парламентарии оставили для будущего избранного или переизбранного (если вдруг предположить успех ушедшего в отставку Аслана Бжании) сложную «домашнюю работу». Денег на развитие и модернизацию взять неоткуда. Но российские проекты вызывают у определенной части абхазского общества и политикума опасения по поводу утраты уникальности их республики. Между этими Сциллой и Харибдой надо пройти. Задача, прямо скажем, не из легких. Не исключено, что вчерашние оппозиционеры, став властью, предложат свои варианты нового инвестсоглашения. Даже под другим «соусом» и названием.
Пока же Абхазия готовится к новым президентским выборам, не разобравшись со старыми проблемами и дилеммами.
Сергей Маркедонов
Стремительный крах режима в Сирии вызывает обычный для таких случаев вопрос «кто виноват?». И почти все, конечно, указывают на Башара Асада. Причем претензии к нему высказываются противоположные. Одни обвиняют в недостаточной склонности к компромиссам, другие – в нехватке решительности.
Относительно компромиссов – не декларативных, а реальных – можно сказать, что любые свободные выборы в Сирии, хоть президентские, хоть парламентские, привели бы к победе суннитов. В Ираке поэтому нет прямых выборов президента, а пост избираемого парламентом главы государства фактически закреплен за курдской общиной. Поэтому Асад должен был своими руками демонтировать авторитарный режим, созданный его отцом, который всю жизнь оставался для него образцом политика.
Вспомним хорошо знакомый российским историкам эффект Николая II, который все свое царствование ориентировался на опыт Александра III – и даже вынужденно учредив Государственную думу, так и не стал конституционным монархом. И даже дуалистическая монархия была для него крайне некомфортным отступлением от идеального самодержавия.
Но дело не только в упрямстве. Асаду было еще труднее, чем Николаю – он не мог лишить алавитскую общину лидерства в стране, войдя в историю и своей страны, и своей общины именно в этом качестве. Поэтому Асад до самого последнего момента не только не шел на реальные уступки, но и не соглашался покинуть страну, и сделал это, только когда вооруженная оппозиция вошла в Дамаск. В результате он не отказался от общины, но сама община, ослабленная многолетней войной, отказалась от него, не втягиваясь в авантюры типа «алавитской крепости» на сирийском побережье.
Более того, можно предположить, что Асад на последнем этапе существования своего режима пытался осуществить какие-то декоративные перемены в рамках выстраивания отношений со светскими режимами из Лиги арабских государств. Признаком этого стало назначение в сентябре премьер-министром суннита Мухаммада Гази аль-Джалали. Этот технократ ранее недолго был министром связи, но в последние годы не только не входил в состав правительства, но и не находился на государственной службе. Зато после свержения Асада аль-Джалали временно сохраняет свой пост с согласия победителей.
Так Асад стремился дистанцироваться от Ирана – но не привели ли такие шаги к ослаблению режима? У Токвиля есть мысль, что самый опасный момент для плохого режима - когда он начинает реформироваться (это происходило перед Французской революцией). Здесь серьезных попыток реформирования не было, но, возможно, совершенно негибкий до этого режим мог не выдержать даже декоративных шагов.
Относительно недостаточной решительности можно сравнить сирийскую ситуацию с афганской. Там по настоятельным советам американцев был сформирован дееспособный корпус, который должен был стать главной военной опорой режима после ухода американцев. Командный состав подбирали по меритократическому принципу. Этот корпус дополняли традиционные для Афганистана местные силовые структуры, связанные с региональными авторитетами. Конструкция выглядела убедительной, но способствовала только тому, что реальное сопротивление продолжалось несколько дольше, чем в Сирии, где все развалилось сразу после начала наступления вооруженной оппозиции на Алеппо. На штыках сидеть долгое время нельзя.
Все это не означает, что Асад не виноват (как и Николай II внес немалый вклад в катастрофу российской монархии). Просто реальная ситуация часто сложнее, чем простые выводы.
Алексей Макаркин
Относительно компромиссов – не декларативных, а реальных – можно сказать, что любые свободные выборы в Сирии, хоть президентские, хоть парламентские, привели бы к победе суннитов. В Ираке поэтому нет прямых выборов президента, а пост избираемого парламентом главы государства фактически закреплен за курдской общиной. Поэтому Асад должен был своими руками демонтировать авторитарный режим, созданный его отцом, который всю жизнь оставался для него образцом политика.
Вспомним хорошо знакомый российским историкам эффект Николая II, который все свое царствование ориентировался на опыт Александра III – и даже вынужденно учредив Государственную думу, так и не стал конституционным монархом. И даже дуалистическая монархия была для него крайне некомфортным отступлением от идеального самодержавия.
Но дело не только в упрямстве. Асаду было еще труднее, чем Николаю – он не мог лишить алавитскую общину лидерства в стране, войдя в историю и своей страны, и своей общины именно в этом качестве. Поэтому Асад до самого последнего момента не только не шел на реальные уступки, но и не соглашался покинуть страну, и сделал это, только когда вооруженная оппозиция вошла в Дамаск. В результате он не отказался от общины, но сама община, ослабленная многолетней войной, отказалась от него, не втягиваясь в авантюры типа «алавитской крепости» на сирийском побережье.
Более того, можно предположить, что Асад на последнем этапе существования своего режима пытался осуществить какие-то декоративные перемены в рамках выстраивания отношений со светскими режимами из Лиги арабских государств. Признаком этого стало назначение в сентябре премьер-министром суннита Мухаммада Гази аль-Джалали. Этот технократ ранее недолго был министром связи, но в последние годы не только не входил в состав правительства, но и не находился на государственной службе. Зато после свержения Асада аль-Джалали временно сохраняет свой пост с согласия победителей.
Так Асад стремился дистанцироваться от Ирана – но не привели ли такие шаги к ослаблению режима? У Токвиля есть мысль, что самый опасный момент для плохого режима - когда он начинает реформироваться (это происходило перед Французской революцией). Здесь серьезных попыток реформирования не было, но, возможно, совершенно негибкий до этого режим мог не выдержать даже декоративных шагов.
Относительно недостаточной решительности можно сравнить сирийскую ситуацию с афганской. Там по настоятельным советам американцев был сформирован дееспособный корпус, который должен был стать главной военной опорой режима после ухода американцев. Командный состав подбирали по меритократическому принципу. Этот корпус дополняли традиционные для Афганистана местные силовые структуры, связанные с региональными авторитетами. Конструкция выглядела убедительной, но способствовала только тому, что реальное сопротивление продолжалось несколько дольше, чем в Сирии, где все развалилось сразу после начала наступления вооруженной оппозиции на Алеппо. На штыках сидеть долгое время нельзя.
Все это не означает, что Асад не виноват (как и Николай II внес немалый вклад в катастрофу российской монархии). Просто реальная ситуация часто сложнее, чем простые выводы.
Алексей Макаркин
Падение Дамаска и режима Башара Асада в Сирии вне всякого сомнения будет рассматриваться, как одно из ключевых событий на Ближнем Востоке в 2024 году. Статус-кво, продержавшийся примерно 7 лет (если брать за точку отсчета начало работы т.н. «Астанинского формата») рухнул. И экспертам еще предстоит корректно без эмоций оценить возможные последствия радикального переформатирования сирийского конфликтного поля. Однако уже сейчас понятно: за событиями в этой ближневосточной стране следят не только в Ливане, Израиле, Турции или Иордании. С не меньшим интересом за ним наблюдают и в государствах Южного Кавказа.
В 2020 году с началом второй карабахской кампании академик Виталий Наумкин справедливо указал на «тесную связь между Южным Кавказом и Левантом». Впрочем, она наметилась раньше, а с тех пор, наверное, только укрепилась.
С особой тревогой следят за сирийской динамикой в Армении. Для этого есть несколько веских причин. Еще в первые годы гражданской войны в Сирии Армения приняла значительное (по масштабам республики) количество беженцев-армян, преимущественно из Алеппо. По разным оценкам их число составляло 17-20 тыс. человек. Во-вторых, поражение в Карабахе и утрата этого региона вкупе с непрекращающимися дискуссиями вокруг Зангезурского коридора также углубляют негативное восприятие. Усиление Турции на Ближнем Востоке воспринимается, как дополнительный риск. В особенности на фоне охлаждения отношений с Москвой, явной неготовности Запада к сдерживанию Анкары и, напротив, сближения между РФ и Азербайджаном.
В Азербайджане, напротив, усиление Турции воспринимается со знаком плюс. Здесь, правда, нужны определенные оговорки. Официальные власти ведут себя сдержанно. Они балансируют между стратегическим союзом с Анкарой и развитым партнерством с Израилем, важным поставщиком вооружений для Баку. Укрепление стратегического союзника в любой точке мира Азербайджан рассматривает, как выгоду для себя. Но в то же самое время тесное сближение между Анкарой и разными представителями «джихадистского интернационала» (даже ситуативное и тактическое) воспринимается в Баку с опасениями. Страна разделена почти пополам между шиитами и суннитами, всякое нарушение хрупкого внутриисламского баланса - великий риск, а «политическая исламизация» в Сирии такие опасности увеличивает.
На первый взгляд, Грузия находится на большей дистанции от сирийской истории. Но при более глубоком рассмотрении мы можем вспомнить и активное вовлечение выходцев из Панкиси в войну в Сирии. Чего стоит одна только деятельность Тархана Батирашвили (Умара аш-Шишани, был министром обороны ИГ, запрещенного в России) или Муслима Маргошвили (основателя экстремистского движения Джунуд аш-Шам, также запрещена в РФ). Время от времени страна подвергалась атакам радикальных джихадистов, имеющим за плечами и сирийский опыт (например, Ахмед Чатаев).
Таким образом, революционные перемены в Сирии внимательно изучаются на Кавказе. И это мы еще не говорим о сложностях в отношениях между Турцией и Россией, Тегераном и Анкарой, и всех их вместе взятых и каждого по отдельности- с Западом.
Сергей Маркедонов
В 2020 году с началом второй карабахской кампании академик Виталий Наумкин справедливо указал на «тесную связь между Южным Кавказом и Левантом». Впрочем, она наметилась раньше, а с тех пор, наверное, только укрепилась.
С особой тревогой следят за сирийской динамикой в Армении. Для этого есть несколько веских причин. Еще в первые годы гражданской войны в Сирии Армения приняла значительное (по масштабам республики) количество беженцев-армян, преимущественно из Алеппо. По разным оценкам их число составляло 17-20 тыс. человек. Во-вторых, поражение в Карабахе и утрата этого региона вкупе с непрекращающимися дискуссиями вокруг Зангезурского коридора также углубляют негативное восприятие. Усиление Турции на Ближнем Востоке воспринимается, как дополнительный риск. В особенности на фоне охлаждения отношений с Москвой, явной неготовности Запада к сдерживанию Анкары и, напротив, сближения между РФ и Азербайджаном.
В Азербайджане, напротив, усиление Турции воспринимается со знаком плюс. Здесь, правда, нужны определенные оговорки. Официальные власти ведут себя сдержанно. Они балансируют между стратегическим союзом с Анкарой и развитым партнерством с Израилем, важным поставщиком вооружений для Баку. Укрепление стратегического союзника в любой точке мира Азербайджан рассматривает, как выгоду для себя. Но в то же самое время тесное сближение между Анкарой и разными представителями «джихадистского интернационала» (даже ситуативное и тактическое) воспринимается в Баку с опасениями. Страна разделена почти пополам между шиитами и суннитами, всякое нарушение хрупкого внутриисламского баланса - великий риск, а «политическая исламизация» в Сирии такие опасности увеличивает.
На первый взгляд, Грузия находится на большей дистанции от сирийской истории. Но при более глубоком рассмотрении мы можем вспомнить и активное вовлечение выходцев из Панкиси в войну в Сирии. Чего стоит одна только деятельность Тархана Батирашвили (Умара аш-Шишани, был министром обороны ИГ, запрещенного в России) или Муслима Маргошвили (основателя экстремистского движения Джунуд аш-Шам, также запрещена в РФ). Время от времени страна подвергалась атакам радикальных джихадистов, имеющим за плечами и сирийский опыт (например, Ахмед Чатаев).
Таким образом, революционные перемены в Сирии внимательно изучаются на Кавказе. И это мы еще не говорим о сложностях в отношениях между Турцией и Россией, Тегераном и Анкарой, и всех их вместе взятых и каждого по отдельности- с Западом.
Сергей Маркедонов
Когда в 2019 году случился пожар в Нотр-Дам-де-Пари, то было немало разговоров о конце христианской Европы. Спустя пять лет, когда собор вновь открыт и в нем прошла инаугурационная месса с освящением главного алтаря, можно вспомнить о том, что эта драматическая история сопровождалась настоящими чудесами.
Ущерб, нанесенный собору, оказался существенно меньшим, чем предполагалось вначале – так что символической «гибели» храма не произошло. Все святыни, хранившиеся в соборе, оказались спасены. Прежде всего спасали самые почитаемые из них - Терновый венец Спасителя, частицу Креста Господня, Гвоздь Распятия, а также камизу (нательную рубашку) Людовика Святого, при котором эти реликвии были доставлены в Париж.
Обращает на себя внимание и благоговейное отношение не только к реликвиям (которые светские люди нередко воспринимают как культурные ценности), но и к святыне, к таковым ценностям заведомо не относящейся – это Святые дары. Приведем слова активного участника спасения реликвий, капеллана парижской пожарной бригады Жан-Марка Фурнье: «Когда меня вызвали, и я приехал на место, я сразу понял, что должен сделать прежде всего. Прежде всего, это спасти бесценные реликвии - сначала Терновый венец Иисуса Христа, а потом Святое причастие, которое находилось у алтаря».
Оказалось, что Святые дары хранились на двух алтарях, и добраться до одного из них не представлялось возможным - путь отрезал капающий сверху раскаленный свинец. Отец Фурнье постарался спасти те из Святых даров, что были доступны. Благословив ими собор, он вынес гостии в ризницу, посчитав, что там они будут в безопасности (что и произошло). Отец Фурнье говорил, что после этого огонь, охвативший было северную башню фасада, вдруг остановился.
Еще одно чудо связано с флюгером собора, в котором хранились мощи почитаемых парижских святых – святого Дионисия и святой Женевьевы (почитаемых и в Русской православной церкви) и шип Тернового венца. Флюгер в виде петуха – символа Франции – сразу после пожара считался утраченным, но затем был найден на месте обрушения. «Эта замечательная находка дала проблеск надежды среди разрушений, и с тех пор она стала символом стойкости и надежды для жителей Парижа и всего мира», - заявили в группе друзей Нотр-Дам-де-Пари.
Поврежденный флюгер отправили в музей, а на смену ему был изготовлен новый, в который были помещены спасенные мощи святых и шип Тернового венца. В него также поместили список имен людей, участвовавших в реконструкции собора. Так что вере и чудесам есть место и при современной демократии.
Алексей Макаркин
Ущерб, нанесенный собору, оказался существенно меньшим, чем предполагалось вначале – так что символической «гибели» храма не произошло. Все святыни, хранившиеся в соборе, оказались спасены. Прежде всего спасали самые почитаемые из них - Терновый венец Спасителя, частицу Креста Господня, Гвоздь Распятия, а также камизу (нательную рубашку) Людовика Святого, при котором эти реликвии были доставлены в Париж.
Обращает на себя внимание и благоговейное отношение не только к реликвиям (которые светские люди нередко воспринимают как культурные ценности), но и к святыне, к таковым ценностям заведомо не относящейся – это Святые дары. Приведем слова активного участника спасения реликвий, капеллана парижской пожарной бригады Жан-Марка Фурнье: «Когда меня вызвали, и я приехал на место, я сразу понял, что должен сделать прежде всего. Прежде всего, это спасти бесценные реликвии - сначала Терновый венец Иисуса Христа, а потом Святое причастие, которое находилось у алтаря».
Оказалось, что Святые дары хранились на двух алтарях, и добраться до одного из них не представлялось возможным - путь отрезал капающий сверху раскаленный свинец. Отец Фурнье постарался спасти те из Святых даров, что были доступны. Благословив ими собор, он вынес гостии в ризницу, посчитав, что там они будут в безопасности (что и произошло). Отец Фурнье говорил, что после этого огонь, охвативший было северную башню фасада, вдруг остановился.
Еще одно чудо связано с флюгером собора, в котором хранились мощи почитаемых парижских святых – святого Дионисия и святой Женевьевы (почитаемых и в Русской православной церкви) и шип Тернового венца. Флюгер в виде петуха – символа Франции – сразу после пожара считался утраченным, но затем был найден на месте обрушения. «Эта замечательная находка дала проблеск надежды среди разрушений, и с тех пор она стала символом стойкости и надежды для жителей Парижа и всего мира», - заявили в группе друзей Нотр-Дам-де-Пари.
Поврежденный флюгер отправили в музей, а на смену ему был изготовлен новый, в который были помещены спасенные мощи святых и шип Тернового венца. В него также поместили список имен людей, участвовавших в реконструкции собора. Так что вере и чудесам есть место и при современной демократии.
Алексей Макаркин
Падение режима Башара Асада привело к росту оптимизма в Европе относительно проблемы беженцев. Хотя и с оговорками.
Вначале напомним хронологию. Дамаск пал в ночь на 8 декабря, но при этом сохранялись полномочия премьер-министра Мухаммад Гази аль-Джалали, который занимался передачей дел новым властям.
9 декабря в Дамаске встретились аль-Джалали и два оппозиционера. Один - лидер ХТШ (организация признана террористической и запрещена в РФ, а также считается террористической в США, Турции и решением Совета безопасности ООН) Абу Мухаммад аль-Джулани, которого все чаще называют его настоящим именем - Ахмед Хусейн аль-Шараа – которое не столь громко известно. Второй - Мохаммед аль-Башир, премьер-министр «правительства спасения Сирии», созданного по инициативе аль-Джулани в Идлибе. Он инженер, но во время работы в «правительстве спасения» получил в Идлибе диплом в области шариата. Фигура политически несамостоятельная, полностью зависимая от аль-Джулани.
И на встрече договорились, что новое сирийское правительство сформирует аль-Башир. Тем самым аль-Джулани (или все же аль-Шараа?) решил опередить сирийскую эмиграцию, которая прочила на пост главы переходного правительства другого бывшего асадовского премьера Рияда Хиджаба, порвавшего с Асадом еще в 2012 году и с тех пор живущего в эмиграции. Но в таких вопросах главное, кто контролирует столицу – а это аль-Джулани. Конечно, теперь предстоят переговоры о новом формате «переходной» власти, о кандидатурах в правительство, о порядке выработки новой Конституции и о многом другом, но уже сейчас ясно, у кого инициатива.
И несмотря на такую ситуацию, уже 9 декабря целый ряд европейских стран (Германия, Австрия, Дания, Швеция, Норвегия, Греция, Финляндия, Великобритания, Швейцария) приостановили рассмотрение заявок от сирийских беженцев. За ними последуют и другие государства. А министр внутренних дел Австрии Герхард Карнер пошел дальше и заявил, что «поручил министерству подготовить упорядоченную программу возвращения и депортации в Сирию». Всего, по некоторым оценкам, в Европу въехали 1,1 млн сирийских беженцев.
Впрочем, в Германии власти пока осторожнее. Министр иностранных дел Анналена Бербок (Партия зеленых) предостерегает от слишком поспешных выводов о ситуации с политикой безопасности в Сирии. Министр внутренних дел Нэнси Фазер (СДПГ) считает, что из-за неясной ситуации в Сирии «конкретные варианты возвращения на данный момент предсказать невозможно». Но лидер ХСС, премьер Баварии Маркус Зёдер уже призвал разработать план репатриации, заявив, что беженцы сами хотят вернуться, и их надо поддержать.
Проблема беженцев носит многоплановый характер. Так, по состоянию на конец 2023 года в немецких больницах трудились почти 5 тысяч сирийских врачей. Если они все разом уедут, будут существенные сложности для медицины. Но идея репатриации популярна среди населения. В начале следующего года в Германии состоятся внеочередные выборы, и ХДС/ХСС лидирует со значительным отрывом, но на втором месте находится жестко антимигрантская «Альтернатива за Германии». И если в ближайшее время из Сирии не поступит катастрофических сообщений, то правительству, видимо, придется уменьшить число оговорок.
Запрет на рассмотрение новых заявок свидетельствует также о том, что Европа не будет принимать беженцев, которые могут покинуть Сирию, не ужившись с новыми властями. Европейцы рассматривают режим Асада как тиранию – соответственно, возможные новые беженцы для них являются представителями или, в крайнем случае, пособниками диктатуры. А также опыт Ангелы Меркель, настоявшей на приеме сирийских беженцев-мусульман (что способствовало резкому усилению значения антимигрантской повестки и росту влияния крайне правых партий), рассматривается сейчас в Европе как негативный.
Алексей Макаркин
Вначале напомним хронологию. Дамаск пал в ночь на 8 декабря, но при этом сохранялись полномочия премьер-министра Мухаммад Гази аль-Джалали, который занимался передачей дел новым властям.
9 декабря в Дамаске встретились аль-Джалали и два оппозиционера. Один - лидер ХТШ (организация признана террористической и запрещена в РФ, а также считается террористической в США, Турции и решением Совета безопасности ООН) Абу Мухаммад аль-Джулани, которого все чаще называют его настоящим именем - Ахмед Хусейн аль-Шараа – которое не столь громко известно. Второй - Мохаммед аль-Башир, премьер-министр «правительства спасения Сирии», созданного по инициативе аль-Джулани в Идлибе. Он инженер, но во время работы в «правительстве спасения» получил в Идлибе диплом в области шариата. Фигура политически несамостоятельная, полностью зависимая от аль-Джулани.
И на встрече договорились, что новое сирийское правительство сформирует аль-Башир. Тем самым аль-Джулани (или все же аль-Шараа?) решил опередить сирийскую эмиграцию, которая прочила на пост главы переходного правительства другого бывшего асадовского премьера Рияда Хиджаба, порвавшего с Асадом еще в 2012 году и с тех пор живущего в эмиграции. Но в таких вопросах главное, кто контролирует столицу – а это аль-Джулани. Конечно, теперь предстоят переговоры о новом формате «переходной» власти, о кандидатурах в правительство, о порядке выработки новой Конституции и о многом другом, но уже сейчас ясно, у кого инициатива.
И несмотря на такую ситуацию, уже 9 декабря целый ряд европейских стран (Германия, Австрия, Дания, Швеция, Норвегия, Греция, Финляндия, Великобритания, Швейцария) приостановили рассмотрение заявок от сирийских беженцев. За ними последуют и другие государства. А министр внутренних дел Австрии Герхард Карнер пошел дальше и заявил, что «поручил министерству подготовить упорядоченную программу возвращения и депортации в Сирию». Всего, по некоторым оценкам, в Европу въехали 1,1 млн сирийских беженцев.
Впрочем, в Германии власти пока осторожнее. Министр иностранных дел Анналена Бербок (Партия зеленых) предостерегает от слишком поспешных выводов о ситуации с политикой безопасности в Сирии. Министр внутренних дел Нэнси Фазер (СДПГ) считает, что из-за неясной ситуации в Сирии «конкретные варианты возвращения на данный момент предсказать невозможно». Но лидер ХСС, премьер Баварии Маркус Зёдер уже призвал разработать план репатриации, заявив, что беженцы сами хотят вернуться, и их надо поддержать.
Проблема беженцев носит многоплановый характер. Так, по состоянию на конец 2023 года в немецких больницах трудились почти 5 тысяч сирийских врачей. Если они все разом уедут, будут существенные сложности для медицины. Но идея репатриации популярна среди населения. В начале следующего года в Германии состоятся внеочередные выборы, и ХДС/ХСС лидирует со значительным отрывом, но на втором месте находится жестко антимигрантская «Альтернатива за Германии». И если в ближайшее время из Сирии не поступит катастрофических сообщений, то правительству, видимо, придется уменьшить число оговорок.
Запрет на рассмотрение новых заявок свидетельствует также о том, что Европа не будет принимать беженцев, которые могут покинуть Сирию, не ужившись с новыми властями. Европейцы рассматривают режим Асада как тиранию – соответственно, возможные новые беженцы для них являются представителями или, в крайнем случае, пособниками диктатуры. А также опыт Ангелы Меркель, настоявшей на приеме сирийских беженцев-мусульман (что способствовало резкому усилению значения антимигрантской повестки и росту влияния крайне правых партий), рассматривается сейчас в Европе как негативный.
Алексей Макаркин
О новом правительстве Сирии
9 декабря в медиа появился список будущих министров сирийского правительства, который, как быстро выяснилось, не имел ничего общего с действительностью. В него вошли представители эмиграции во главе с бывшим асадовским премьером Риядом Хиджабом. Лидеру ХТШ (организация признана террористической и запрещена в РФ, а также считается террористической в США, Турции и решением Совета безопасности ООН) Ахмаду аш-Шараа (он же Абу Мухаммад аль-Джулани) отводился пост министра обороны. Больше эта организация не была представлена в проектируемом кабинете.
Кстати, ТАСС уже процитировало кандидата на пост министра промышленности в этом кабинете - Анас аль-Абда заявил, что оппозиция в Сирии надеется сохранить хорошие отношения с Москвой. Некоторые предполагаемые назначения выглядели довольно странно – так, бывший имам мечети Омейядов в Дамаске Ахмад Моаз аль-Хатиб должен был стать министром сельского хозяйства.
Такой кабинет устраивал как Турцию (все кандидаты были ей хорошо известны), так и сирийскую эмиграцию из Национальной коалиции сирийских революционных и оппозиционных сил, лидеры которой в этом случае были бы интегрированы во власть. Такой кабинет (кроме разве что аль-Джулани) был вполне приемлем и для Запада, так как позволил бы говорить о том, что на смену Башару Асаду пришли представители сирийского гражданского общества.
Но события развивались по иному сценарию. Эмигрантская коалиция, по крайней мере, на нынешнем этапе оказалась отстранена от формирования правительства. Восторжествовал принцип Мао Цзэдуна, что «винтовка рождает власть». В Дамаск просто переехало из Идлиба так называемое «правительство спасения», функционировавшее там уже несколько лет под эгидой аль-Джулани.
После эвакуации из Алеппо, исламисты при поддержке и военно-политической защите со стороны Турции обустроились в Идлибе, где была создана разветвленная инфраструктура управления гражданской жизнью. Все это время работали школы и больницы, существовала основанная на принципах шариата судебная система, функционировали коммунальные службы, действовали свои медиа. В частности, система образования готовила новых адептов, которые потом входили в Алеппо, Хаму, Хомс, обладая не только военной, но и идеологической подготовкой.
Разумеется, на все это требовалась материальная помощь, поступавшая из-за границы. Так что «правительство спасения» занималось вполне конкретными делами, в том числе распределяя ресурсы среди населения. Сейчас эти министры переехали в Дамаск, где «несиловые» представители свергнутого режима передают им дела. С силовиками ситуация другая – появляется все больше сообщений о репрессиях в отношении тех из них, кто вызывал ненависть со стороны вооруженной оппозиции, которая стала властью.
Так что новое правительство оказалось исламистским, чего многие за пределами Сирии хотели бы избежать. Хотя сам аль-Джулани пока в нем официально не значится - тем более, США до сих пор формально не отменили награду за информацию о его местонахождении. Но ему хватает и реального контроля.
Впрочем, исламисты сейчас подчеркивают, что в экономических вопросах могут быть совместимы и с Западом. Так, новый министр экономики Базиль Абдул Азиз заявил о планах перехода от асадовской дирижистской экономической модели к свободному рынку с либерализацией контроля импорта-экспорта. Но какая политика будет проводиться в реальности, большой вопрос. В гуманитарных сферах ожидается исламизация.
Предполагается, что новый кабинет будет действовать до 1 марта 2025 года– но пока неясно, какие механизмы переходного периода станут использоваться после этого, и кто будет к ним допущен. В правительстве есть целый ряд вакансий, которые могут быть заполнены за счет привлечения эмигрантов для придания ему более респектабельного имиджа не только на Западе, но и в арабском мире – но на индивидуальной основе и на условиях победителей. Пока же победители теснят курдов, расширяя зону своего контроля, что полностью устраивает Турцию.
Алексей Макаркин
9 декабря в медиа появился список будущих министров сирийского правительства, который, как быстро выяснилось, не имел ничего общего с действительностью. В него вошли представители эмиграции во главе с бывшим асадовским премьером Риядом Хиджабом. Лидеру ХТШ (организация признана террористической и запрещена в РФ, а также считается террористической в США, Турции и решением Совета безопасности ООН) Ахмаду аш-Шараа (он же Абу Мухаммад аль-Джулани) отводился пост министра обороны. Больше эта организация не была представлена в проектируемом кабинете.
Кстати, ТАСС уже процитировало кандидата на пост министра промышленности в этом кабинете - Анас аль-Абда заявил, что оппозиция в Сирии надеется сохранить хорошие отношения с Москвой. Некоторые предполагаемые назначения выглядели довольно странно – так, бывший имам мечети Омейядов в Дамаске Ахмад Моаз аль-Хатиб должен был стать министром сельского хозяйства.
Такой кабинет устраивал как Турцию (все кандидаты были ей хорошо известны), так и сирийскую эмиграцию из Национальной коалиции сирийских революционных и оппозиционных сил, лидеры которой в этом случае были бы интегрированы во власть. Такой кабинет (кроме разве что аль-Джулани) был вполне приемлем и для Запада, так как позволил бы говорить о том, что на смену Башару Асаду пришли представители сирийского гражданского общества.
Но события развивались по иному сценарию. Эмигрантская коалиция, по крайней мере, на нынешнем этапе оказалась отстранена от формирования правительства. Восторжествовал принцип Мао Цзэдуна, что «винтовка рождает власть». В Дамаск просто переехало из Идлиба так называемое «правительство спасения», функционировавшее там уже несколько лет под эгидой аль-Джулани.
После эвакуации из Алеппо, исламисты при поддержке и военно-политической защите со стороны Турции обустроились в Идлибе, где была создана разветвленная инфраструктура управления гражданской жизнью. Все это время работали школы и больницы, существовала основанная на принципах шариата судебная система, функционировали коммунальные службы, действовали свои медиа. В частности, система образования готовила новых адептов, которые потом входили в Алеппо, Хаму, Хомс, обладая не только военной, но и идеологической подготовкой.
Разумеется, на все это требовалась материальная помощь, поступавшая из-за границы. Так что «правительство спасения» занималось вполне конкретными делами, в том числе распределяя ресурсы среди населения. Сейчас эти министры переехали в Дамаск, где «несиловые» представители свергнутого режима передают им дела. С силовиками ситуация другая – появляется все больше сообщений о репрессиях в отношении тех из них, кто вызывал ненависть со стороны вооруженной оппозиции, которая стала властью.
Так что новое правительство оказалось исламистским, чего многие за пределами Сирии хотели бы избежать. Хотя сам аль-Джулани пока в нем официально не значится - тем более, США до сих пор формально не отменили награду за информацию о его местонахождении. Но ему хватает и реального контроля.
Впрочем, исламисты сейчас подчеркивают, что в экономических вопросах могут быть совместимы и с Западом. Так, новый министр экономики Базиль Абдул Азиз заявил о планах перехода от асадовской дирижистской экономической модели к свободному рынку с либерализацией контроля импорта-экспорта. Но какая политика будет проводиться в реальности, большой вопрос. В гуманитарных сферах ожидается исламизация.
Предполагается, что новый кабинет будет действовать до 1 марта 2025 года– но пока неясно, какие механизмы переходного периода станут использоваться после этого, и кто будет к ним допущен. В правительстве есть целый ряд вакансий, которые могут быть заполнены за счет привлечения эмигрантов для придания ему более респектабельного имиджа не только на Западе, но и в арабском мире – но на индивидуальной основе и на условиях победителей. Пока же победители теснят курдов, расширяя зону своего контроля, что полностью устраивает Турцию.
Алексей Макаркин
Электоральный марафон в Грузии близок к завершению. 14 декабря состоятся выборы президента. Эта кампания имеет правовое и политическое измерение.
Грузия в девятый раз после распада СССР и установления независимости будет избирать главу республики. Но раньше граждане делали это на всеобщих выборах. В 2024 году президент будет избран специальной коллегией выборщиков, куда должны войти представители законодательной власти страны разных уровней. Таким образом, Саломе Зурабишвили согласно букве закона должна войти в историю, как последний президент, избранный всенародно.
Но уходящий глава государства не спешит расстаться со своими полномочиями. И дело не только в ее особом властолюбии. Став президентом при поддержке «Грузинской мечты» и в жесткой конкуренции с «Единым национальным движением» она впоследствии разошлась с вчерашними единомышленниками. Настолько, что сейчас обвиняет их в узурпации власти путем фальсификации выборов, призывает сограждан к акциям протеста. И рассматривается, по крайней мере, частью грузинского политикума и лидерами ряда западных стран, как символ несогласия с действиями правящей партии.
Оппозиция считает выборы президента нелегитимными, ибо трактует исход парламентской кампании именно так, как это делает Зурабишвили. Власти думают иначе. Они видят в выборах президента завершение электорального цикла, полагая, что после избрания главы республики внутриполитический кризис завершится. Правительство рассчитывает на снижение градуса уличного протеста, наступление новогодних торжеств и усталость оппонентов от безрезультатных митингов и пикетов.
Грузинские спецслужбы официально заявляют о попытках оппозиционеров воспользоваться президентскими выборами, чтобы свергнуть власть. При этом делаются выводы о том, что оппоненты правительства уже «нейтрализованы». Эксперты аккуратно обсуждают сценарий «двоевластия», когда избранный президент Михаил Кавелашвили (а он - единственный кандидат на эту должность)столкнется с «альтернативным кандидатом», которого поддержат оппозиционеры. И не исключено, что некоторые западные политики. Впрочем, многое в плане внешней легитимации будет зависеть от успеха или неудачи грузинских силовиков и организаторов массовых уличных акций!
Сергей Маркедонов
Грузия в девятый раз после распада СССР и установления независимости будет избирать главу республики. Но раньше граждане делали это на всеобщих выборах. В 2024 году президент будет избран специальной коллегией выборщиков, куда должны войти представители законодательной власти страны разных уровней. Таким образом, Саломе Зурабишвили согласно букве закона должна войти в историю, как последний президент, избранный всенародно.
Но уходящий глава государства не спешит расстаться со своими полномочиями. И дело не только в ее особом властолюбии. Став президентом при поддержке «Грузинской мечты» и в жесткой конкуренции с «Единым национальным движением» она впоследствии разошлась с вчерашними единомышленниками. Настолько, что сейчас обвиняет их в узурпации власти путем фальсификации выборов, призывает сограждан к акциям протеста. И рассматривается, по крайней мере, частью грузинского политикума и лидерами ряда западных стран, как символ несогласия с действиями правящей партии.
Оппозиция считает выборы президента нелегитимными, ибо трактует исход парламентской кампании именно так, как это делает Зурабишвили. Власти думают иначе. Они видят в выборах президента завершение электорального цикла, полагая, что после избрания главы республики внутриполитический кризис завершится. Правительство рассчитывает на снижение градуса уличного протеста, наступление новогодних торжеств и усталость оппонентов от безрезультатных митингов и пикетов.
Грузинские спецслужбы официально заявляют о попытках оппозиционеров воспользоваться президентскими выборами, чтобы свергнуть власть. При этом делаются выводы о том, что оппоненты правительства уже «нейтрализованы». Эксперты аккуратно обсуждают сценарий «двоевластия», когда избранный президент Михаил Кавелашвили (а он - единственный кандидат на эту должность)столкнется с «альтернативным кандидатом», которого поддержат оппозиционеры. И не исключено, что некоторые западные политики. Впрочем, многое в плане внешней легитимации будет зависеть от успеха или неудачи грузинских силовиков и организаторов массовых уличных акций!
Сергей Маркедонов
Рональд и Дональд.
Перед выборами одним из антитрамповских тезисов, ориентированных на республиканский электорат, было сравнение Дональда Трампа с Рональдом Рейганом – конечно, не в пользу первого. Рейган – «икона» для американских консерваторов, позиционировался как настоящий идеологический лидер – в отличие от популиста Трампа, готового договариваться с Россией и пошедшего против республиканского истеблишмента. И для того, чтобы вернуться к Рейгану, надо проголосовать против Трампа.
Кампания не сработала. Самый простой ответ о причине заключался в биполяризации. «Рейгановские республиканцы» часто не в восторге от Трампа, но Камала Харрис для них еще более неприемлема. Но этот ответ не является исчерпывающим. Между Трампом и Рейганом много различий, но есть и общее, что в условиях биполяризации важнее (между Рейганом и Харрис общим является только проживание в Калифорнии).
Трамп, как и Рейган, ориентирован на экономический рост с минимумом экологических ограничений. И на низкие нефтяные цены, выгодные большей части американской промышленности. Одной из причин падения нефтяных цен в 1980-е годы часть специалистов считает договоренность между Рейганом и саудовским королем Фахдом (другая часть считает эту версию конспирологией – но в одном из своих интервью ее поддержал Егор Гайдар). Трамп сейчас – еще более решительный сторонник принципа «бури, детка, бури», чем во время своего первого срока. И ставит задачу с помощью снятия барьеров для добычи обрушить нефтяные цены до 40 долларов за баррель.
Рейган проводил налоговую политику в интересах развития бизнеса (так называемую «рейганомику»), отвергавшуюся многими экономистами, считавшими ее авантюрной. Трамп снижал налоги в свое первое президентство (и до ковида экономические результаты были успешными, резко повышавшими его шансы на второй срок) и собирается проводить сходный курс сейчас. Экономический рост при Рейгане способствовал к 1984 году массовому переходу на его сторону «синих воротничков», голосовавших за демократов – сейчас многие члены профсоюзов (в том числе такого политически важного, как профсоюз водителей грузовиков) поддерживали Трампа.
Победа Рейгана на выборах 1980 года была во многом консервативной реакцией на либеральную политику не только демократов при Джимми Картере, но и республиканской администрации Форда-Рокфеллера. И на деятельность Верховного суда при Уоррене и Бергере. Неслучайно, что вместе с Картером проиграли и целый ряд укорененных в своих штатах либеральных сенаторов, что нельзя объяснить только стагфляцией.
Впрочем, именно здесь есть и важная разница. При Рейгане консервативные избиратели вступились за государство, которое они считали своим – и защищали его от либеральных активистов. Прошли десятилетия, и государственный аппарат для таких избирателей стал чужим, коллективным deep state. Для рейгановских избирателей был немыслим альянс с фигурами типа Роберта Кеннеди-младшего и Тулси Габбард. Для трампистов он допустим. Рейган сохранил во главе ФБР аполитичного Уильяма Уэбстера – Трамп назначает политизированного Кэша Пателя.
Антикоммунизм Рейгана в значительной степени проявлялся во внешней политике, в противостоянии с СССР, которым правила КПСС. Антикоммунизм Трампа связан с внутренней ситуацией – он пугал своих избирателей «товарищем» Харрис. Россия в отличие от СССР некоммунистична – напротив, это страна самого массового храмостроительства в современном мире и законодательной «защиты чувств верующих». Поэтому многие республиканские избиратели, которые в молодости боялись советского коллективизма и атеизма, сейчас не видят в ней врага.
Несмотря на жесткую риторику, Рейган не был воинственным лидером. Единственная военная операция при нем – на Гренаде – не только была малозатратна во всех отношениях, но и случилась только после того как тамошние радикалы расстреляли более умеренных лидеров (и следа ЦРУ в их действиях найти не удалось). Трамп тоже не любит воевать – он по своему стилю бизнесмен, ориентированный на переговоры. Которые, кстати, не игнорировал и Рейган – от Женевы-85 до Москвы-88.
Алексей Макаркин
Перед выборами одним из антитрамповских тезисов, ориентированных на республиканский электорат, было сравнение Дональда Трампа с Рональдом Рейганом – конечно, не в пользу первого. Рейган – «икона» для американских консерваторов, позиционировался как настоящий идеологический лидер – в отличие от популиста Трампа, готового договариваться с Россией и пошедшего против республиканского истеблишмента. И для того, чтобы вернуться к Рейгану, надо проголосовать против Трампа.
Кампания не сработала. Самый простой ответ о причине заключался в биполяризации. «Рейгановские республиканцы» часто не в восторге от Трампа, но Камала Харрис для них еще более неприемлема. Но этот ответ не является исчерпывающим. Между Трампом и Рейганом много различий, но есть и общее, что в условиях биполяризации важнее (между Рейганом и Харрис общим является только проживание в Калифорнии).
Трамп, как и Рейган, ориентирован на экономический рост с минимумом экологических ограничений. И на низкие нефтяные цены, выгодные большей части американской промышленности. Одной из причин падения нефтяных цен в 1980-е годы часть специалистов считает договоренность между Рейганом и саудовским королем Фахдом (другая часть считает эту версию конспирологией – но в одном из своих интервью ее поддержал Егор Гайдар). Трамп сейчас – еще более решительный сторонник принципа «бури, детка, бури», чем во время своего первого срока. И ставит задачу с помощью снятия барьеров для добычи обрушить нефтяные цены до 40 долларов за баррель.
Рейган проводил налоговую политику в интересах развития бизнеса (так называемую «рейганомику»), отвергавшуюся многими экономистами, считавшими ее авантюрной. Трамп снижал налоги в свое первое президентство (и до ковида экономические результаты были успешными, резко повышавшими его шансы на второй срок) и собирается проводить сходный курс сейчас. Экономический рост при Рейгане способствовал к 1984 году массовому переходу на его сторону «синих воротничков», голосовавших за демократов – сейчас многие члены профсоюзов (в том числе такого политически важного, как профсоюз водителей грузовиков) поддерживали Трампа.
Победа Рейгана на выборах 1980 года была во многом консервативной реакцией на либеральную политику не только демократов при Джимми Картере, но и республиканской администрации Форда-Рокфеллера. И на деятельность Верховного суда при Уоррене и Бергере. Неслучайно, что вместе с Картером проиграли и целый ряд укорененных в своих штатах либеральных сенаторов, что нельзя объяснить только стагфляцией.
Впрочем, именно здесь есть и важная разница. При Рейгане консервативные избиратели вступились за государство, которое они считали своим – и защищали его от либеральных активистов. Прошли десятилетия, и государственный аппарат для таких избирателей стал чужим, коллективным deep state. Для рейгановских избирателей был немыслим альянс с фигурами типа Роберта Кеннеди-младшего и Тулси Габбард. Для трампистов он допустим. Рейган сохранил во главе ФБР аполитичного Уильяма Уэбстера – Трамп назначает политизированного Кэша Пателя.
Антикоммунизм Рейгана в значительной степени проявлялся во внешней политике, в противостоянии с СССР, которым правила КПСС. Антикоммунизм Трампа связан с внутренней ситуацией – он пугал своих избирателей «товарищем» Харрис. Россия в отличие от СССР некоммунистична – напротив, это страна самого массового храмостроительства в современном мире и законодательной «защиты чувств верующих». Поэтому многие республиканские избиратели, которые в молодости боялись советского коллективизма и атеизма, сейчас не видят в ней врага.
Несмотря на жесткую риторику, Рейган не был воинственным лидером. Единственная военная операция при нем – на Гренаде – не только была малозатратна во всех отношениях, но и случилась только после того как тамошние радикалы расстреляли более умеренных лидеров (и следа ЦРУ в их действиях найти не удалось). Трамп тоже не любит воевать – он по своему стилю бизнесмен, ориентированный на переговоры. Которые, кстати, не игнорировал и Рейган – от Женевы-85 до Москвы-88.
Алексей Макаркин
«В регионе Южного Кавказа есть луч надежды на мир. Мы находимся на заключительном этапе обеспечения мира между Азербайджаном и Арменией. Наша страна поддерживает двусторонние переговоры». С таким заявлением выступил министр иностранных дел Турции Хакан Фидан. В своем докладе в Великом Национальном Собрании (парламенте) республики глава МИД констатировал: в подготовке мирного соглашения между Баку и Ереваном наступил заключительный этап.
Оптимизм турецкого министра понятен. После очевидных успехов в сирийском «поле» Анкаре важно продемонстрировать успехи еще и на Южном Кавказе. Под миром, конечно, Фидан и его соратники понимают такое положение дел, которое было бы выгодно его стране. Но насколько оправданы такие оптимистические оценки? Ведь недостатков в позитивных предсказаниях скорого мира явно не наблюдается. 2024 год прошел под знаком неизбежного соглашения между Баку и Ереваном. Однако и сегодня остаются некоторые нюансы, заставляющие экспертов проявлять определенную сдержанность.
На сессии министериала ОБСЕ 5 декабря армянский коллега Фидана Арарат Мирзоян констатировал: Баку и Ереван согласовали 15 из 17 статей проекта мирного соглашения. Он выразил надежду, что наличии политической воли финальное подписание не за горами. Но чем тогда объяснить отсутствие столь оптимистических оценок у руководства МИД Азербайжана? Так министр прикаспийской республики Джейхун Байрамов практически синхронно с «декабрьскими тезисами» Мирзояна заявил: «В Конституции Армении содержатся территориальные претензии к нашей стране. Мы ждем от Армении решительных шагов в этом вопросе»». Вскоре он снова повторил эту же мысль, понятное дело согласованную с высшим руководством страны.
И здесь налицо противоречия между Баку и Ереваном. На своей странице в сети Х Никол Пашинян написал, что ни одно из положений Основного закона его страны не содержит претензий к соседним государствам. Вопрос (и совсем не праздный), как убедить в этом Ильхама Алиева и азербайджанский истеблишмент? Баку ссылается на текст Декларации от 23 августа 1990 года, Ереван говорит, что данный документ не отражает духа и буквы Основного закона. Между тем, данный спор не выглядит, как исключительно юридический диспут.
Сергей Маркедонов
Оптимизм турецкого министра понятен. После очевидных успехов в сирийском «поле» Анкаре важно продемонстрировать успехи еще и на Южном Кавказе. Под миром, конечно, Фидан и его соратники понимают такое положение дел, которое было бы выгодно его стране. Но насколько оправданы такие оптимистические оценки? Ведь недостатков в позитивных предсказаниях скорого мира явно не наблюдается. 2024 год прошел под знаком неизбежного соглашения между Баку и Ереваном. Однако и сегодня остаются некоторые нюансы, заставляющие экспертов проявлять определенную сдержанность.
На сессии министериала ОБСЕ 5 декабря армянский коллега Фидана Арарат Мирзоян констатировал: Баку и Ереван согласовали 15 из 17 статей проекта мирного соглашения. Он выразил надежду, что наличии политической воли финальное подписание не за горами. Но чем тогда объяснить отсутствие столь оптимистических оценок у руководства МИД Азербайжана? Так министр прикаспийской республики Джейхун Байрамов практически синхронно с «декабрьскими тезисами» Мирзояна заявил: «В Конституции Армении содержатся территориальные претензии к нашей стране. Мы ждем от Армении решительных шагов в этом вопросе»». Вскоре он снова повторил эту же мысль, понятное дело согласованную с высшим руководством страны.
И здесь налицо противоречия между Баку и Ереваном. На своей странице в сети Х Никол Пашинян написал, что ни одно из положений Основного закона его страны не содержит претензий к соседним государствам. Вопрос (и совсем не праздный), как убедить в этом Ильхама Алиева и азербайджанский истеблишмент? Баку ссылается на текст Декларации от 23 августа 1990 года, Ереван говорит, что данный документ не отражает духа и буквы Основного закона. Между тем, данный спор не выглядит, как исключительно юридический диспут.
Сергей Маркедонов
В Грузии новый президент. Шестым главой республики 14 декабря был избран Михаил Кавелашвили. Сегодня стали общим местом рассуждения о том, что фигура президента в Грузии не имеет никакого политического веса. Снижение объема конституционных полномочий главы государства- старый тренд. Но в 2024 году он укрепился тем, что президента избирали не всеобщим голосованием, а коллегией выборщиков из 300 человек.
Как бы то ни было, без президента политико-правовой каркас Грузии был бы неполным. В парламентских республиках главы государств традиционно играют меньшую роль, чем премьер-министры. Но тем не менее, они- важные символы и элементы власти.
В Грузии-2024 обеспечение голосования без эксцессов на фоне массовых протестов и внутриполитического кризиса уже важный успех действующих властей. Нового всплеска митингов и пикетов в день выборов не произошло. Тактически поле боя осталось за властями. На долгосрочных планах, похоже, ни правительство, ни оппозиция сегодня не фокусируются. Кто же он, новый президент Грузии?
Михаилу Кавелашвили 53 года. И хотя он избран при поддержке «Грузинской мечты», сам новый президент представляет «Силу народа», организацию-сателлит правящей партии. В отличие от «мечтателей» «народники» позволяют себе более жесткую и открытую антизападную риторику. В прошлом Кавелашвили- футболист, нашим соотечественникам- любителям этой игры он запомнился по выступлениям за владикавказскую «Аланию». Но в Грузии футбол сродни светской народной религии. И Кавелашвили- не первый футболист на политическом Олимпе страны, мэром Тбилиси служит Каха Каладзе, в недавнем прошлом звезда грузинского и европейского футбола.
Ключевая проблема любых выборов- легитимация, внутренняя и внешняя. Здесь все непросто. Четыре оппозиционные партии, прошедшие в парламент, а также уходящий глава государства Саломе Зурабишвили не признают Кавелашвили президентом. Как, впрочем, не признают и легитимности недавней парламентской кампании. США и ЕС также не спешат с поздравлениями вновь избранному президенту. Не исключено, что их позиция сведется к непризнанию итогов выборов.
Иное мнение у соседей Грузии. Парадоксальным образом позиции Армении и Азербайджана сходятся, Никол Пашинян и Ильхам Алиев признали избрание Михаила Кавелашвили, поздравили его. Соседям Грузии не нужна нестабильность и конфликты в этой стране, разобраться бы со своими трениями. Вновь избранного президента Грузии также поздравили два Александра –Лукашенко и Вучич. Более того, сербский лидер стал первым главой зарубежного государства, пригласившим Кавелашвили посетить его страну. Весной 2023 года после голосования в Совете Европы по вопросу Косово Александр Вучич назвал Грузию среди «лучших друзей» Сербии. Тбилиси последовательно выступает за непризнание независимости бывшего сербского автономного края.
При этом грузинские власти не спешат полностью отмежеваться от идей и практики европейской интеграции. Не исключено, что правительство надеется на спад протестов, на медленную, но неуклонную легитимацию выборов и парламента, и президента. И если так, остается надежда на нормализацию и прагматизацию отношений с Западом.
Сергей Маркедонов
Как бы то ни было, без президента политико-правовой каркас Грузии был бы неполным. В парламентских республиках главы государств традиционно играют меньшую роль, чем премьер-министры. Но тем не менее, они- важные символы и элементы власти.
В Грузии-2024 обеспечение голосования без эксцессов на фоне массовых протестов и внутриполитического кризиса уже важный успех действующих властей. Нового всплеска митингов и пикетов в день выборов не произошло. Тактически поле боя осталось за властями. На долгосрочных планах, похоже, ни правительство, ни оппозиция сегодня не фокусируются. Кто же он, новый президент Грузии?
Михаилу Кавелашвили 53 года. И хотя он избран при поддержке «Грузинской мечты», сам новый президент представляет «Силу народа», организацию-сателлит правящей партии. В отличие от «мечтателей» «народники» позволяют себе более жесткую и открытую антизападную риторику. В прошлом Кавелашвили- футболист, нашим соотечественникам- любителям этой игры он запомнился по выступлениям за владикавказскую «Аланию». Но в Грузии футбол сродни светской народной религии. И Кавелашвили- не первый футболист на политическом Олимпе страны, мэром Тбилиси служит Каха Каладзе, в недавнем прошлом звезда грузинского и европейского футбола.
Ключевая проблема любых выборов- легитимация, внутренняя и внешняя. Здесь все непросто. Четыре оппозиционные партии, прошедшие в парламент, а также уходящий глава государства Саломе Зурабишвили не признают Кавелашвили президентом. Как, впрочем, не признают и легитимности недавней парламентской кампании. США и ЕС также не спешат с поздравлениями вновь избранному президенту. Не исключено, что их позиция сведется к непризнанию итогов выборов.
Иное мнение у соседей Грузии. Парадоксальным образом позиции Армении и Азербайджана сходятся, Никол Пашинян и Ильхам Алиев признали избрание Михаила Кавелашвили, поздравили его. Соседям Грузии не нужна нестабильность и конфликты в этой стране, разобраться бы со своими трениями. Вновь избранного президента Грузии также поздравили два Александра –Лукашенко и Вучич. Более того, сербский лидер стал первым главой зарубежного государства, пригласившим Кавелашвили посетить его страну. Весной 2023 года после голосования в Совете Европы по вопросу Косово Александр Вучич назвал Грузию среди «лучших друзей» Сербии. Тбилиси последовательно выступает за непризнание независимости бывшего сербского автономного края.
При этом грузинские власти не спешат полностью отмежеваться от идей и практики европейской интеграции. Не исключено, что правительство надеется на спад протестов, на медленную, но неуклонную легитимацию выборов и парламента, и президента. И если так, остается надежда на нормализацию и прагматизацию отношений с Западом.
Сергей Маркедонов
Опрос Superjob, проведенный в нынешнем месяце, показал, что лишь каждый десятый «экономически активный» россиянин будет смотреть в новогоднюю ночь развлекательные программы, а каждый третий включит канал с его трансляцией для фона.
Самое простое – сказать, что новогодние шоу – это для старших поколений, а молодежь их не смотрит. На самом деле, ситуация еще интереснее.
О желании посмотреть эти программы заявили 9% респондентов до 34 лет, 10% - в возрасте 35-44 лет и 11% - от 45 лет. В опросе не участвовали неработающие пенсионеры, так что самые старшие возраста не представлены или представлены слабо. Но интересно, что и люди советских поколений, заставшие традицию семейного просмотра «голубых огоньков», сильно к ним охладели. Между 25 и 55-летними есть разница, но не такая большая, как можно было бы предположить.
Изменения начинаются, когда речь идет о втором варианте ответа – «включу для фона». Его выбирают 34% респондентов. Из них 30% самых молодых, 33% от 35 до 44 лет и 43% от 45 лет. Вот здесь происходит скачок. Для поколений, которые помнят СССР, велика сила инерции. Они уже почти не смотрят новогодние развлекательные программы, но телевизор продолжает играть значительную роль в их жизни. Поэтому он включен для того, чтобы повысить праздничное настроение – под фоновую музыку лучше общается.
47% респондентов вообще не хотят смотреть эти шоу. И здесь цифры закономерны: 51% самых молодых, 47% от 35 до 44 лет и 36% от 45 лет.
Интересно еще распределение по доходам. Наиболее инерционны самые бедные (доход до 50 тысяч рублей). Из них 46% включат телевизор для фона и лишь 37% заявляют, что совсем не будут смотреть. Но и в этой категории лишь 9% сказали, что собираются смотреть – примерно столько же, сколько среднестатистический «экономически активный» россиянин.
И динамика. С 2020 года число тех, кто намеревается смотреть новогодние голубые огоньки и включает телевизор для фона, меняется довольно слабо. А вот количество тех, кто не будет смотреть, значимо подскочило – с 38 до 47% - за счет уменьшения числа затрудняющихся с ответом. Так что колебавшиеся люди свой выбор сделали.
Что произошло? Речь идет не только о снижении интереса к телевизору, который молодые респонденты уже почти не смотрят (а для фона трансляцию можно включить и на компьютере – разницы не будет). Но и, как минимум, еще о двух особенностях.
Во-первых, уходит традиция семейного празднования Нового года, восходящая к тем самым временам, когда несколько поколений смотрели не только «голубые огоньки», но и фильмы про Штирлица или Жеглова. Все более редкой становится ситуация, когда эти поколения живут в одной квартире. Молодые семьи снимают жилье, причем необязательно в родном городе. Выросла мобильность – и, соответственно, молодежь получает больше возможностей для того, чтобы демонстрировать свою самость в культурной сфере.
Во-вторых, можно говорить о том, что позднесоветские поколения уже не устраивает телевизионное предложение. Они продолжают смотреть телевизор, хотя и не столь активно, как люди старших возрастов. Но «линейки кумиров», на которых обязательно надо посмотреть, больше нет. Советские звезды из детства в основном ушли, новые телеперсонажи не вдохновляют. Поэтому и они все чаще включают телевизор в новогоднюю ночь, чтобы был музыкальный фон. Не более того.
Алексей Макаркин
Самое простое – сказать, что новогодние шоу – это для старших поколений, а молодежь их не смотрит. На самом деле, ситуация еще интереснее.
О желании посмотреть эти программы заявили 9% респондентов до 34 лет, 10% - в возрасте 35-44 лет и 11% - от 45 лет. В опросе не участвовали неработающие пенсионеры, так что самые старшие возраста не представлены или представлены слабо. Но интересно, что и люди советских поколений, заставшие традицию семейного просмотра «голубых огоньков», сильно к ним охладели. Между 25 и 55-летними есть разница, но не такая большая, как можно было бы предположить.
Изменения начинаются, когда речь идет о втором варианте ответа – «включу для фона». Его выбирают 34% респондентов. Из них 30% самых молодых, 33% от 35 до 44 лет и 43% от 45 лет. Вот здесь происходит скачок. Для поколений, которые помнят СССР, велика сила инерции. Они уже почти не смотрят новогодние развлекательные программы, но телевизор продолжает играть значительную роль в их жизни. Поэтому он включен для того, чтобы повысить праздничное настроение – под фоновую музыку лучше общается.
47% респондентов вообще не хотят смотреть эти шоу. И здесь цифры закономерны: 51% самых молодых, 47% от 35 до 44 лет и 36% от 45 лет.
Интересно еще распределение по доходам. Наиболее инерционны самые бедные (доход до 50 тысяч рублей). Из них 46% включат телевизор для фона и лишь 37% заявляют, что совсем не будут смотреть. Но и в этой категории лишь 9% сказали, что собираются смотреть – примерно столько же, сколько среднестатистический «экономически активный» россиянин.
И динамика. С 2020 года число тех, кто намеревается смотреть новогодние голубые огоньки и включает телевизор для фона, меняется довольно слабо. А вот количество тех, кто не будет смотреть, значимо подскочило – с 38 до 47% - за счет уменьшения числа затрудняющихся с ответом. Так что колебавшиеся люди свой выбор сделали.
Что произошло? Речь идет не только о снижении интереса к телевизору, который молодые респонденты уже почти не смотрят (а для фона трансляцию можно включить и на компьютере – разницы не будет). Но и, как минимум, еще о двух особенностях.
Во-первых, уходит традиция семейного празднования Нового года, восходящая к тем самым временам, когда несколько поколений смотрели не только «голубые огоньки», но и фильмы про Штирлица или Жеглова. Все более редкой становится ситуация, когда эти поколения живут в одной квартире. Молодые семьи снимают жилье, причем необязательно в родном городе. Выросла мобильность – и, соответственно, молодежь получает больше возможностей для того, чтобы демонстрировать свою самость в культурной сфере.
Во-вторых, можно говорить о том, что позднесоветские поколения уже не устраивает телевизионное предложение. Они продолжают смотреть телевизор, хотя и не столь активно, как люди старших возрастов. Но «линейки кумиров», на которых обязательно надо посмотреть, больше нет. Советские звезды из детства в основном ушли, новые телеперсонажи не вдохновляют. Поэтому и они все чаще включают телевизор в новогоднюю ночь, чтобы был музыкальный фон. Не более того.
Алексей Макаркин
Сирийские власти демонстрируют, что хотят видеть Сирию единой страной под своим руководством. Без всяких автономий.
Попытки курдских лидеров защитить свою фактическую автономию пока ни к чему не привели. В ликвидации «автономности» заинтересованы как Турция, так и новое правительство в Дамаске. Для Турции полностью неприемлема иракская модель, где после свержения Саддама Хусейна курды получили автономию. Курды уже предлагают начать общенациональный диалог о будущем стране. В Дамаске не возражают, но с одним условием – без всякого сепаратизма. А под сепаратизмом понимается «автономизм». Понятно, что это принципиальный вопрос – поэтому диалога и не получается.
Единственная надежда курдов сейчас – на поддержку со стороны США, с которыми у них исторически выстроены отношения. Но ввязываться в военные действия за курдов американцы не готовы при любой администрации. Тем более, если речь идет об отношениях с Турцией – при всех разногласиях, союзницей по НАТО. К тому же через месяц президентом США официально станет Дональд Трамп, который исходит из того, что американцам ничего делать в Сирии – и что будет даже с локальной поддержкой курдов, пока неясно. Если, конечно, курды вообще продержатся до инаугурации нового американского президента. Раньше они могли небезуспешно играть на противоречиях между Турцией и режимом Башара Асада, но теперь интересы Реджепа Тайипа Эрдогана и Ахмеда аш-Шараа (бывшего Мухаммеда аль-Джулани) в их отношении совпадают.
Принцип жесткого единства проводится не только в отношении курдов. Назначения новых губернаторов свидетельствуют о том, что для действительно значимых должностей у аш-Шараа есть два кадровых источника. Один – его «Хайят Тахрир аш-Шам» (признана террористической и запрещена в РФ). Другой – «Ахрар аш-Шам» (признана террористической и запрещена в РФ), салафитская организация, которая также вела вооруженную борьбу против режима Асада. Отношения между ними исторически были непростыми, конкурентными, но в последнем наступлении на войска Асада они действовали согласованно.
Обе организации в последние годы несколько по-разному пытались демонстрировать перемены, отмежевываясь от международного терроризма и подчеркивая свою сирийскую национальную идентичность и умеренность в религиозных вопросах. «Ахраровцы» были ближе к Турции, чем «тахрировцы», хотя и те сотрудничали в Идлибе с Анкарой.
И вот сейчас губернатором Латакии назначен Хассан Суфан. Это не просто один из лидеров «ахраровцев», но убежденный салафит. Он родился в Латакии, где получил степень по экономике в местном университете, но затем отправился изучать богословие в Саудовскую Аравию под руководством салафитских религиозных авторитетов. В 2005 году саудовские власти посчитали его опасным для безопасности страны и депортировали в Сирию, где он сразу же оказался в тюрьме. Там его и застала гражданская война. Только в 2016 году он был освобожден в рамках обмена заключенными и отправлен в Идлиб, где уже через полгода стал официальным лидером «ахраровцев», что свидетельствовало о его авторитете в этой организации. В 2018 году он при неясных обстоятельствах покинул свой пост, но заявил, что продолжит участвовать в гражданской войне.
И вот сейчас такой ярко выраженный идеологический деятель (который алавитов и за мусульман не считает) назначен губернатором провинции со значительным алавитским населением. Местные лидеры алавитов демонстрируют лояльность новым властям в Дамаске, но те им явно не доверяют, хотя и декларируют, что готовы обеспечивать права меньшинств. Так что Асада и аш-Шараа при всей противоположности этих фигур объединяет одно – жесткий унитаризм (который не позволил Асаду договориться с курдами). Только при режиме Асада ведущую роль играли алавиты, а при аш-Шараа – сунниты.
Алексей Макаркин
Попытки курдских лидеров защитить свою фактическую автономию пока ни к чему не привели. В ликвидации «автономности» заинтересованы как Турция, так и новое правительство в Дамаске. Для Турции полностью неприемлема иракская модель, где после свержения Саддама Хусейна курды получили автономию. Курды уже предлагают начать общенациональный диалог о будущем стране. В Дамаске не возражают, но с одним условием – без всякого сепаратизма. А под сепаратизмом понимается «автономизм». Понятно, что это принципиальный вопрос – поэтому диалога и не получается.
Единственная надежда курдов сейчас – на поддержку со стороны США, с которыми у них исторически выстроены отношения. Но ввязываться в военные действия за курдов американцы не готовы при любой администрации. Тем более, если речь идет об отношениях с Турцией – при всех разногласиях, союзницей по НАТО. К тому же через месяц президентом США официально станет Дональд Трамп, который исходит из того, что американцам ничего делать в Сирии – и что будет даже с локальной поддержкой курдов, пока неясно. Если, конечно, курды вообще продержатся до инаугурации нового американского президента. Раньше они могли небезуспешно играть на противоречиях между Турцией и режимом Башара Асада, но теперь интересы Реджепа Тайипа Эрдогана и Ахмеда аш-Шараа (бывшего Мухаммеда аль-Джулани) в их отношении совпадают.
Принцип жесткого единства проводится не только в отношении курдов. Назначения новых губернаторов свидетельствуют о том, что для действительно значимых должностей у аш-Шараа есть два кадровых источника. Один – его «Хайят Тахрир аш-Шам» (признана террористической и запрещена в РФ). Другой – «Ахрар аш-Шам» (признана террористической и запрещена в РФ), салафитская организация, которая также вела вооруженную борьбу против режима Асада. Отношения между ними исторически были непростыми, конкурентными, но в последнем наступлении на войска Асада они действовали согласованно.
Обе организации в последние годы несколько по-разному пытались демонстрировать перемены, отмежевываясь от международного терроризма и подчеркивая свою сирийскую национальную идентичность и умеренность в религиозных вопросах. «Ахраровцы» были ближе к Турции, чем «тахрировцы», хотя и те сотрудничали в Идлибе с Анкарой.
И вот сейчас губернатором Латакии назначен Хассан Суфан. Это не просто один из лидеров «ахраровцев», но убежденный салафит. Он родился в Латакии, где получил степень по экономике в местном университете, но затем отправился изучать богословие в Саудовскую Аравию под руководством салафитских религиозных авторитетов. В 2005 году саудовские власти посчитали его опасным для безопасности страны и депортировали в Сирию, где он сразу же оказался в тюрьме. Там его и застала гражданская война. Только в 2016 году он был освобожден в рамках обмена заключенными и отправлен в Идлиб, где уже через полгода стал официальным лидером «ахраровцев», что свидетельствовало о его авторитете в этой организации. В 2018 году он при неясных обстоятельствах покинул свой пост, но заявил, что продолжит участвовать в гражданской войне.
И вот сейчас такой ярко выраженный идеологический деятель (который алавитов и за мусульман не считает) назначен губернатором провинции со значительным алавитским населением. Местные лидеры алавитов демонстрируют лояльность новым властям в Дамаске, но те им явно не доверяют, хотя и декларируют, что готовы обеспечивать права меньшинств. Так что Асада и аш-Шараа при всей противоположности этих фигур объединяет одно – жесткий унитаризм (который не позволил Асаду договориться с курдами). Только при режиме Асада ведущую роль играли алавиты, а при аш-Шараа – сунниты.
Алексей Макаркин
Риторическая война между ЕС и грузинскими властями продолжается. 16 декабря Совет министров иностранных дел Евросоюза провел дискуссию по поводу санкций и отмены безвизового режима для первых лиц Грузии. В итоге было принято решение по визам, для него не требовалось консенсуса. Что же касается санкционного режима, то две страны-члена ЕС Венгрия и Словакия заблокировали его введения. Даром, что ли, Виктор Орбан стал первым зарубежным визитером в Тбилиси после оглашения итогов парламентских выборов. Которые и стали камнем преткновения в отношениях между властями Грузии и Евросоюзом.
Как бы то ни было, но даже половинчатое решение Брюсселя встретило жесткую реакцию со стороны грузинского премьера Ираклия Кобахидзе. По сего словам, решение по визам «следует оценивать, как однозначно антигрузинский шаг, подрывающий доверие к европейским структурам в восприятии грузинского общества».
Сегодня о геополитическом развороте Грузии с Запада на Восток не пишет только ленивый. Но все ли так однозначно? Дело в том, что решение грузинского правительства о «заморозке» переговоров с Брюсселем многие трактуют поверхностно, подстраивая реальность под собственные конструкты, теоретические и идеологические установки. Кобахидзе, между тем, не говорил об отказе от евроинтеграции в принципе, он настаивал (и продолжает настаивать) на всестороннем учете грузинских национальных интересов на этом пути и необходимости избегать шантажа со стороны Брюсселя. Условно говоря, убери ЕС свои обвинения по поводу фальсификаций выборов, грузинское правительство не свернуло бы с «европейской дороги».
Схожим образом трактует отношения Грузии и Евросоюза и вновь избранный президент Михаил Кавелашвили. По его словам, Тбилиси нет смысла становиться членов «европейской семьи» при отказе от национальной идентичности. «Мы хотим стать членами Евросоюза такими, какие мы есть», - резюмировал новый глава государства. Сам вектор не отменяется, ведется борьба за право, говоря словами Владимира Высоцкого, идти «своей колеей». Крайне важно, оценивая положение в Грузии и вокруг нее, адекватно представлять целеполагание руководства этой страны.
Сергей Маркедонов
Как бы то ни было, но даже половинчатое решение Брюсселя встретило жесткую реакцию со стороны грузинского премьера Ираклия Кобахидзе. По сего словам, решение по визам «следует оценивать, как однозначно антигрузинский шаг, подрывающий доверие к европейским структурам в восприятии грузинского общества».
Сегодня о геополитическом развороте Грузии с Запада на Восток не пишет только ленивый. Но все ли так однозначно? Дело в том, что решение грузинского правительства о «заморозке» переговоров с Брюсселем многие трактуют поверхностно, подстраивая реальность под собственные конструкты, теоретические и идеологические установки. Кобахидзе, между тем, не говорил об отказе от евроинтеграции в принципе, он настаивал (и продолжает настаивать) на всестороннем учете грузинских национальных интересов на этом пути и необходимости избегать шантажа со стороны Брюсселя. Условно говоря, убери ЕС свои обвинения по поводу фальсификаций выборов, грузинское правительство не свернуло бы с «европейской дороги».
Схожим образом трактует отношения Грузии и Евросоюза и вновь избранный президент Михаил Кавелашвили. По его словам, Тбилиси нет смысла становиться членов «европейской семьи» при отказе от национальной идентичности. «Мы хотим стать членами Евросоюза такими, какие мы есть», - резюмировал новый глава государства. Сам вектор не отменяется, ведется борьба за право, говоря словами Владимира Высоцкого, идти «своей колеей». Крайне важно, оценивая положение в Грузии и вокруг нее, адекватно представлять целеполагание руководства этой страны.
Сергей Маркедонов
История с президентом Республики Корея Юн Сок Ёлем помогает лучше понять мотивации политиков.
Сейчас Юну ничего хорошего не светит. Парламент объявил ему импичмент, после чего он был отстранен от исполнения президентских обязанностей. Рейтинг отстраненного президента на момент импичмента составлял 11% - так что он оказался в полной общественной изоляции. Никто из статусных политиков не решался его поддержать, а собственная партия «Сила народа» находится в тяжелейшем кризисе, уже приведшем к самороспуску ее руководящего органа и отставке лидера Хан Дон Хуна.
Юн своей попыткой «самопереворота» сломал стратегию руководства «Силы народа», которая заключалась в подготовке к выборам 2027 года при постепенном дистанцировании от непопулярного президента. За это время глава оппозиционной Демократической партии Ли Чжэ Мён должен был потерять право баллотироваться из-за коррупционных обвинений, а партия попыталась бы вырастить сильного кандидата в лице Хан Дон Хуна. Однако президента Юна такой вариант явно не устраивал – и в списке кандидатов на арест после введения военного положения Хан Дон Хун оказался рядом с Ли Чжэ Мёном.
В вопросе об импичменте Хан Дон Хун заметался, неоднократно меняя свою позицию, что вполне объяснимо, так как он оказался в цугцванге. Поддержать импичмент означало открыть дорогу к президентству Ли Чжэ Мёну. Саботировать голосование – терять популярность. В результате часть представителей «Силы народа» проголосовала за импичмент, что и позволило его добиться со второго раза. Но теперь партия может войти в досрочную избирательную кампанию без общепризнанного лидера (пока ее временно возглавил глава парламентской фракции Квон Сон Дон).
Теперь государством руководит премьер-министр Хан Док Су – технократ без политических амбиций. Конституционный суд уже на будущей неделе собирается начать рассмотрение вопроса о законности импичмента – и вряд ли оно будет долгим. Если суд решит, что импичмент законен, будут назначены новые президентские выборы. Но еще раньше Юн может быть арестован по делу о мятеже – на этот состав преступления президентская неприкосновенность не распространяется.
И возникает вопрос – на что же рассчитывал Юн? Был ли у него продуманный план действий, учитывающий все риски – и настроения политического класса, и собственную непопулярность, и позицию армии, которая не хотела втягиваться в незаконные действия? И чем дальше, тем больше становится ясно, что продуманного плана как решить все эти проблемы, у Юна не было.
А был небольшой круг, в который входили жена Юна и близкие друзья (во главе с уже арестованным экс-министром обороны Ким Ён Хёном). Они и убедили Юна, что народ на самом деле на его стороне – надо только действовать. А сильнейшая эмоция Юна была связана с тем, что оппозиция жестко и последовательно атаковала его жену, обвиняя ее и в коррупции, и в плагиате в магистерской и докторской работах. И требуя отставки прокуроров, которые не хотели привлекать ее к уголовной ответственности.
Именно семья оказалась слабым местом корейского президента. И он рванулся на ее защиту, не думая ни о партии, ни о судьбах демократии, которую он был обязан защищать. И Хан Дон Хуна он хотел арестовать, потому что тот критиковал его супругу, стремясь дистанцироваться от непопулярной президентской четы и обеспечить политическое будущее себе и партии. Пример Юна показывает, что политики не всегда являются информированными и расчетливыми людьми. Их, как и обычных граждан, тоже могут захватить эмоции, непосредственно влияющие на принятие решений.
Алексей Макаркин
Сейчас Юну ничего хорошего не светит. Парламент объявил ему импичмент, после чего он был отстранен от исполнения президентских обязанностей. Рейтинг отстраненного президента на момент импичмента составлял 11% - так что он оказался в полной общественной изоляции. Никто из статусных политиков не решался его поддержать, а собственная партия «Сила народа» находится в тяжелейшем кризисе, уже приведшем к самороспуску ее руководящего органа и отставке лидера Хан Дон Хуна.
Юн своей попыткой «самопереворота» сломал стратегию руководства «Силы народа», которая заключалась в подготовке к выборам 2027 года при постепенном дистанцировании от непопулярного президента. За это время глава оппозиционной Демократической партии Ли Чжэ Мён должен был потерять право баллотироваться из-за коррупционных обвинений, а партия попыталась бы вырастить сильного кандидата в лице Хан Дон Хуна. Однако президента Юна такой вариант явно не устраивал – и в списке кандидатов на арест после введения военного положения Хан Дон Хун оказался рядом с Ли Чжэ Мёном.
В вопросе об импичменте Хан Дон Хун заметался, неоднократно меняя свою позицию, что вполне объяснимо, так как он оказался в цугцванге. Поддержать импичмент означало открыть дорогу к президентству Ли Чжэ Мёну. Саботировать голосование – терять популярность. В результате часть представителей «Силы народа» проголосовала за импичмент, что и позволило его добиться со второго раза. Но теперь партия может войти в досрочную избирательную кампанию без общепризнанного лидера (пока ее временно возглавил глава парламентской фракции Квон Сон Дон).
Теперь государством руководит премьер-министр Хан Док Су – технократ без политических амбиций. Конституционный суд уже на будущей неделе собирается начать рассмотрение вопроса о законности импичмента – и вряд ли оно будет долгим. Если суд решит, что импичмент законен, будут назначены новые президентские выборы. Но еще раньше Юн может быть арестован по делу о мятеже – на этот состав преступления президентская неприкосновенность не распространяется.
И возникает вопрос – на что же рассчитывал Юн? Был ли у него продуманный план действий, учитывающий все риски – и настроения политического класса, и собственную непопулярность, и позицию армии, которая не хотела втягиваться в незаконные действия? И чем дальше, тем больше становится ясно, что продуманного плана как решить все эти проблемы, у Юна не было.
А был небольшой круг, в который входили жена Юна и близкие друзья (во главе с уже арестованным экс-министром обороны Ким Ён Хёном). Они и убедили Юна, что народ на самом деле на его стороне – надо только действовать. А сильнейшая эмоция Юна была связана с тем, что оппозиция жестко и последовательно атаковала его жену, обвиняя ее и в коррупции, и в плагиате в магистерской и докторской работах. И требуя отставки прокуроров, которые не хотели привлекать ее к уголовной ответственности.
Именно семья оказалась слабым местом корейского президента. И он рванулся на ее защиту, не думая ни о партии, ни о судьбах демократии, которую он был обязан защищать. И Хан Дон Хуна он хотел арестовать, потому что тот критиковал его супругу, стремясь дистанцироваться от непопулярной президентской четы и обеспечить политическое будущее себе и партии. Пример Юна показывает, что политики не всегда являются информированными и расчетливыми людьми. Их, как и обычных граждан, тоже могут захватить эмоции, непосредственно влияющие на принятие решений.
Алексей Макаркин
Декабрь - время подводить итоги календарного и политического года. В декабре-2023 не было недостатка в прогнозах о скором подписании мирного соглашения между Азербайджаном и Арменией. Тремя месяцами ранее Баку установил свой полный военно-политический контроль над Нагорным Карабахом, а досрочные выборы в прикаспийской республике, прошедшие в начале февраля 2024 года, были призваны подчеркнуть необратимость этих перемен. Ереван признал карабахские земли частью Азербайджана.
7 декабря 2023 года на сайте премьер-министра Никола Пашиняна было размещено совместное заявление его собственного аппарата и администрации президента Ильхама Алиева. В этом документе недвусмысленно утверждалось, что два государства «согласны с тем, что существует историческая возможность достичь долгожданного мира в регионе». Однако на дворе уже маячит год 2025, а мирного соглашения так не удалось достичь.
В своем пространном интервью генеральному директору Международного информационного агентства «Россия сегодня» Дмитрию Киселеву президент Азербайджана Ильхам Алиев представил свою подробную интерпретацию событий. «По мирному договору мы на самом деле сделали большой прогресс. Из семнадцати статей этого документа пятнадцать согласовано, остались две». В первом случае речь идет об отказе о выдвижении взаимных исков друг к другу, а вторая - о неразмещении иностранных представителей вдоль госграницы.
Но только ли этим ограничиваются претензии азербайджанской стороны? Очевидно, что нет, ибо зачем бы тогда Ильхам Алиев говорил про несоответствие Конституции Армении духу и букве добрососедских отношений. Президент Азербайджана дал четко понять и своему собеседнику, влиятельной российской мелиа-персоне, и лицам, принимающим решения в российской власти, что пересмотр статус-кво на Кавказе для него недопустим. Выходит, что дело не только в двух пунктах соглашения. «Результаты Второй Карабахской войны и антитеррористической операции сентября 2023 года (так в Баку называют третью, самую кратковременную войну в Карабахе-авт.) не должны быть ими забыты» - недвусмысленное резюме от Ильхама Алиева. Обращенное, повторимся не только к Николу Пашиняну. Президент Азербайджана упоминал и про негативную (с его точки зрения) политику Франции на Южном Кавказе, нацеленную, как он полагает на «милитаризацию Армении».
В ходе беседы с Киселевым Алиев четко дал понять, что условия будушего мира (а, следовательно, и нового регионального кавказского порядка) будут происходить с учетом приоритетного голоса Баку. И эти тезисы нельзя назвать каким-то новым поворотом. Алиев, а также представители его администрации последовательно проводят в жизнь этот курс, чего не скажешь о команде Никола Пашиняна. Премьер-министр Армении и его окружение зачастую сначала «идут в отказ» (особенно на риторическом уровне), а затем принимают решения об очередных уступках. Впрочем, пока внутри Армении это не приводит к серьезным тектоническим сдвигам. Вопрос, как долго, и есть ли альтернативы этой линии поведения. Ответ на них не кажется слишком очевидным сегодня.
Сергей Маркедонов
7 декабря 2023 года на сайте премьер-министра Никола Пашиняна было размещено совместное заявление его собственного аппарата и администрации президента Ильхама Алиева. В этом документе недвусмысленно утверждалось, что два государства «согласны с тем, что существует историческая возможность достичь долгожданного мира в регионе». Однако на дворе уже маячит год 2025, а мирного соглашения так не удалось достичь.
В своем пространном интервью генеральному директору Международного информационного агентства «Россия сегодня» Дмитрию Киселеву президент Азербайджана Ильхам Алиев представил свою подробную интерпретацию событий. «По мирному договору мы на самом деле сделали большой прогресс. Из семнадцати статей этого документа пятнадцать согласовано, остались две». В первом случае речь идет об отказе о выдвижении взаимных исков друг к другу, а вторая - о неразмещении иностранных представителей вдоль госграницы.
Но только ли этим ограничиваются претензии азербайджанской стороны? Очевидно, что нет, ибо зачем бы тогда Ильхам Алиев говорил про несоответствие Конституции Армении духу и букве добрососедских отношений. Президент Азербайджана дал четко понять и своему собеседнику, влиятельной российской мелиа-персоне, и лицам, принимающим решения в российской власти, что пересмотр статус-кво на Кавказе для него недопустим. Выходит, что дело не только в двух пунктах соглашения. «Результаты Второй Карабахской войны и антитеррористической операции сентября 2023 года (так в Баку называют третью, самую кратковременную войну в Карабахе-авт.) не должны быть ими забыты» - недвусмысленное резюме от Ильхама Алиева. Обращенное, повторимся не только к Николу Пашиняну. Президент Азербайджана упоминал и про негативную (с его точки зрения) политику Франции на Южном Кавказе, нацеленную, как он полагает на «милитаризацию Армении».
В ходе беседы с Киселевым Алиев четко дал понять, что условия будушего мира (а, следовательно, и нового регионального кавказского порядка) будут происходить с учетом приоритетного голоса Баку. И эти тезисы нельзя назвать каким-то новым поворотом. Алиев, а также представители его администрации последовательно проводят в жизнь этот курс, чего не скажешь о команде Никола Пашиняна. Премьер-министр Армении и его окружение зачастую сначала «идут в отказ» (особенно на риторическом уровне), а затем принимают решения об очередных уступках. Впрочем, пока внутри Армении это не приводит к серьезным тектоническим сдвигам. Вопрос, как долго, и есть ли альтернативы этой линии поведения. Ответ на них не кажется слишком очевидным сегодня.
Сергей Маркедонов
О новом правительстве Румынии и Викторе Орбане.
Лидеры трех проевропейских партий Румынии (социал-демократов, национал-либералов и Демократического союза венгров Румынии) и парламентской фракции национальных меньшинств после нескольких дней переговоров подписали соглашение о коалиции парламентского большинства. Президент Румынии Клаус Йоханнис назначил премьером действующего главу правительства Марчела Чолаку и поручил ему сформировать кабинет министров.
Первоначально в переговорах участвовала еще и либерально-консервативный Союз спасения Румынии, но он отказался от участия в правительстве. Представительница Союза Елена Ласкони заняла второе место в первом туре президентских выборов, немного опередив Чолаку. Союз спасения мог получить несколько второстепенных министерских портфелей, но за это должен был расплатиться своей политической «самостью» - таков нередкий эффект младших партнеров в коалициях. А потеря «самости» ведет за собой провал в рейтингах. Теперь же Союз может критиковать правительство извне, предлагая ему проевропейскую альтернативу – в отличие от трех других оппозиционных партий, отстаивающих в разной степени идеи национализма.
Второй тур президентских выборов был отменен Конституционным судом из-за обвинений в адрес победителя первого тура Кэлина Джорджеску в нарушениях избирательного законодательства. Опросы показывали, что он побеждал и во втором туре – сельские избиратели, голосовавшие в первом туре за Чолаку, не хотели поддерживать кандидатуру Ласкони.
Интересно, что расследовательский портал Snoop обнародовал версию о том, что мощная раскрутка Джорджеску проводилась фирмой, которая работала на национал-либералов. В этой логике Джорджеску предстает спойлером для главного националистического лидера Джордже Симиона, призванным расколоть националистический электорат и помочь пройти во второй тур национал-либеральному кандидату. Однако ситуация вышла из-под контроля – кандидат от НЛП занял лишь пятое место, а Джорджеску как новый нонконформистский политик оказался более привлекателен для румынских избирателей, чем Симион.
В любом случае, действия политического класса, который не допустил Джорджеску на пост президента, вызвали разочарование многих избирателей, что усиливает вероятность протестного голосования на следующих выборах. Чтобы не допустить новых неожиданностей, партии правительственной коалиции решили уже перед новым первым туром выдвинуть единого кандидата – им станет бывший лидер национал-либералов Крин Антонеску, десять лет назад ушедший из политики и не причастный к скандалам и конфликтам последнего времени. Расчет делается на его выход во второй тур и последующую проевропейскую мобилизацию против вероятного соперника-националиста. Тем более, что у проевропейских сил появился дополнительный аргумент для избирателей – Румыния только что принята в Шенгенскую зону.
В рамках подготовки к новым президентским выборам Чолаку решился на еще один шаг – Бухарест посетил Виктор Орбан, которого Чолаку назвал своим другом и поблагодарил его за помощь при вступлении в Шенген. В ноябре Орбан помог Чолаку пообщаться с Дональдом Трампом – когда румынский премьер был с визитом в Будапеште, то во время его ланча с Орбаном им позвонил по телефону избранный президент США. Для Чолаку важно и одобрение Орбаном участия в новой коалиции Демократического союза венгров Румынии. Наконец, есть и экономический аспект – венгерская государственная энергокомпания MVM Group завершает сделку по покупке румынских активов немецкой энергетической группы E.ON.
Так что Орбан, еще недавно европейский аутсайдер, становится важным посредником в отношениях с Трампом. Здесь конкуренцию ему может составить, пожалуй, лишь премьер Италии Джорджа Мелони. Впрочем, на идиллическом фоне отношений Трампа и Орбана появилось первое облачко. Трамп требует роста военных расходов стран НАТО, а Орбан только что заявил, что повышение обязательного уровня ассигнований на оборону свыше 2% ВВП означает для Венгрии «выстрел в легкие». Хотя и сказал при этом, что готов обсудить этот вопрос с Трампом.
Алексей Макаркин
Лидеры трех проевропейских партий Румынии (социал-демократов, национал-либералов и Демократического союза венгров Румынии) и парламентской фракции национальных меньшинств после нескольких дней переговоров подписали соглашение о коалиции парламентского большинства. Президент Румынии Клаус Йоханнис назначил премьером действующего главу правительства Марчела Чолаку и поручил ему сформировать кабинет министров.
Первоначально в переговорах участвовала еще и либерально-консервативный Союз спасения Румынии, но он отказался от участия в правительстве. Представительница Союза Елена Ласкони заняла второе место в первом туре президентских выборов, немного опередив Чолаку. Союз спасения мог получить несколько второстепенных министерских портфелей, но за это должен был расплатиться своей политической «самостью» - таков нередкий эффект младших партнеров в коалициях. А потеря «самости» ведет за собой провал в рейтингах. Теперь же Союз может критиковать правительство извне, предлагая ему проевропейскую альтернативу – в отличие от трех других оппозиционных партий, отстаивающих в разной степени идеи национализма.
Второй тур президентских выборов был отменен Конституционным судом из-за обвинений в адрес победителя первого тура Кэлина Джорджеску в нарушениях избирательного законодательства. Опросы показывали, что он побеждал и во втором туре – сельские избиратели, голосовавшие в первом туре за Чолаку, не хотели поддерживать кандидатуру Ласкони.
Интересно, что расследовательский портал Snoop обнародовал версию о том, что мощная раскрутка Джорджеску проводилась фирмой, которая работала на национал-либералов. В этой логике Джорджеску предстает спойлером для главного националистического лидера Джордже Симиона, призванным расколоть националистический электорат и помочь пройти во второй тур национал-либеральному кандидату. Однако ситуация вышла из-под контроля – кандидат от НЛП занял лишь пятое место, а Джорджеску как новый нонконформистский политик оказался более привлекателен для румынских избирателей, чем Симион.
В любом случае, действия политического класса, который не допустил Джорджеску на пост президента, вызвали разочарование многих избирателей, что усиливает вероятность протестного голосования на следующих выборах. Чтобы не допустить новых неожиданностей, партии правительственной коалиции решили уже перед новым первым туром выдвинуть единого кандидата – им станет бывший лидер национал-либералов Крин Антонеску, десять лет назад ушедший из политики и не причастный к скандалам и конфликтам последнего времени. Расчет делается на его выход во второй тур и последующую проевропейскую мобилизацию против вероятного соперника-националиста. Тем более, что у проевропейских сил появился дополнительный аргумент для избирателей – Румыния только что принята в Шенгенскую зону.
В рамках подготовки к новым президентским выборам Чолаку решился на еще один шаг – Бухарест посетил Виктор Орбан, которого Чолаку назвал своим другом и поблагодарил его за помощь при вступлении в Шенген. В ноябре Орбан помог Чолаку пообщаться с Дональдом Трампом – когда румынский премьер был с визитом в Будапеште, то во время его ланча с Орбаном им позвонил по телефону избранный президент США. Для Чолаку важно и одобрение Орбаном участия в новой коалиции Демократического союза венгров Румынии. Наконец, есть и экономический аспект – венгерская государственная энергокомпания MVM Group завершает сделку по покупке румынских активов немецкой энергетической группы E.ON.
Так что Орбан, еще недавно европейский аутсайдер, становится важным посредником в отношениях с Трампом. Здесь конкуренцию ему может составить, пожалуй, лишь премьер Италии Джорджа Мелони. Впрочем, на идиллическом фоне отношений Трампа и Орбана появилось первое облачко. Трамп требует роста военных расходов стран НАТО, а Орбан только что заявил, что повышение обязательного уровня ассигнований на оборону свыше 2% ВВП означает для Венгрии «выстрел в легкие». Хотя и сказал при этом, что готов обсудить этот вопрос с Трампом.
Алексей Макаркин
Во Франции сформировано правительство Франсуа Байру.
Главы МИД, МВД и Минобороны, работавшие в кабинете Мишеля Барнье, сохранили свои посты. Знаковым решением является оставить Брюно Ретайо на посту министра внутренних дел. Это демонстрация сохранения жесткости миграционной политики – на этой площадке Эммануэль Макрон намерен соперничать с Национальным объединением Марин Ле Пен.
В правительство возвращаются статусные соратники Макрона – бывшая премьер-министр Элизабет Борн (она возглавила сразу два образовательных министерства, отвечающие за высшую и среднюю школу) и экс-глава МВД Жеральд Дарманен в качестве министра юстиции. У Дарманена конфликтные отношения с Ле Пен (в немалой степени потому, что он правый макроновец и активно действует на ее политической «поляне») и немалые собственные амбиции. Во время формирования правительства Барнье Макрон рассчитывал на лояльность Ле Пен правому кабинету, который, однако, она свергла после обсуждения непопулярного проекта бюджета. Да и Дарманен, похоже, не хотел терять МВД (а Барнье настаивал на кандидатуре Ретайо). Теперь же он призван Макроном в правительство, чтобы усилить позиции Ретайо в противодействии миграции.
Новый министр экономики и финансов – Эрик Ломбар, возглавляющий Caisse des Dépôts et Consignations – учреждение, управляющее долгосрочными государственными инвестициями (включая почтово-банковскую службу, сберегательные фонды, поддержку малого бизнеса и др.). Он куда более опытен, чем его недолговременный предшественник, 33-летний депутат-макроновец Антуан Арман.
Как и Барнье, Байру не смог договориться с социалистами, которые исходят из того, что избиратели не простят им вхождения в любое правительство с участием макроновцев и правоцентристов, которое не хочет снижать пенсионный возраст и борется с миграцией (то есть проводит политический курс, прямо противоположный избирательной программе Нового Народного фронта). Но «левый» фактор в правительстве Байру все же есть. Если Барнье привлек в правительство лишь одного министра с социалистическим прошлым – главу Минюста Дидье Миго (в нынешний кабинет он не вошел) – то в новом кабинете их двое.
Министром территориального планирования стал мэр бургундской столицы Дижона Франсуа Ребсамен, вышедший из Социалистической партии и основавший собственную партию «Прогрессивная федерация» - более правую, чем социалисты.
А министром по делам заморских территорий назначен бывший премьер-министр в президентство Франсуа Олланда, Мануэль Вальс. Одновременно он, как и Ретайо, Борн и Дарманен, получил статус государственного министра (аналог вице-премьера). Пост кажется второстепенным, но Вальсу придется разбираться с проблемой Новой Каледонии, в которой в этом году произошли массовые волнения. Причем урегулировать отношения уже не с двумя, а с тремя общинами – к протестующим канакам и лояльным потомкам давних французских поселенцев добавились еще новые переселенцы из Франции, не имеющие права голоса на выборах в местный парламент, но желающие его получить. Добавим, что на Новой Каледонии находится одно из крупнейших в мире месторождений никеля.
Вальс в «домакроновскую» эпоху считался одним из наиболее перспективных лидеров социалистов, но оказался слишком правым для этой партии. Это проявилось, в частности, в деле Леонарды Дибрани, когда Вальс настоял на депортации несовершеннолетней нелегальной мигрантки, цыганки из Косово, задержанной миграционными властями во время школьной экскурсии. Большинство французов поддержали Вальса, но многие левые политики и «лидеры мнений» выступили против его решения. Партия сдвинулась влево – и у Вальса не было шансов на успех в ее рядах.
Так что назначения Вальса и Ребсамена не сблизят правительство с нынешним руководством Соцпартии, но не помешают антимигрантской политике. Но главное сейчас для правительства – подготовка нового бюджета, который был бы реалистичным и в то же время не столь непопулярным, как «бюджет Барнье» - чтобы партия Ле Пен не свалила и новый кабинет. Задача крайне сложная.
Алексей Макаркин
Главы МИД, МВД и Минобороны, работавшие в кабинете Мишеля Барнье, сохранили свои посты. Знаковым решением является оставить Брюно Ретайо на посту министра внутренних дел. Это демонстрация сохранения жесткости миграционной политики – на этой площадке Эммануэль Макрон намерен соперничать с Национальным объединением Марин Ле Пен.
В правительство возвращаются статусные соратники Макрона – бывшая премьер-министр Элизабет Борн (она возглавила сразу два образовательных министерства, отвечающие за высшую и среднюю школу) и экс-глава МВД Жеральд Дарманен в качестве министра юстиции. У Дарманена конфликтные отношения с Ле Пен (в немалой степени потому, что он правый макроновец и активно действует на ее политической «поляне») и немалые собственные амбиции. Во время формирования правительства Барнье Макрон рассчитывал на лояльность Ле Пен правому кабинету, который, однако, она свергла после обсуждения непопулярного проекта бюджета. Да и Дарманен, похоже, не хотел терять МВД (а Барнье настаивал на кандидатуре Ретайо). Теперь же он призван Макроном в правительство, чтобы усилить позиции Ретайо в противодействии миграции.
Новый министр экономики и финансов – Эрик Ломбар, возглавляющий Caisse des Dépôts et Consignations – учреждение, управляющее долгосрочными государственными инвестициями (включая почтово-банковскую службу, сберегательные фонды, поддержку малого бизнеса и др.). Он куда более опытен, чем его недолговременный предшественник, 33-летний депутат-макроновец Антуан Арман.
Как и Барнье, Байру не смог договориться с социалистами, которые исходят из того, что избиратели не простят им вхождения в любое правительство с участием макроновцев и правоцентристов, которое не хочет снижать пенсионный возраст и борется с миграцией (то есть проводит политический курс, прямо противоположный избирательной программе Нового Народного фронта). Но «левый» фактор в правительстве Байру все же есть. Если Барнье привлек в правительство лишь одного министра с социалистическим прошлым – главу Минюста Дидье Миго (в нынешний кабинет он не вошел) – то в новом кабинете их двое.
Министром территориального планирования стал мэр бургундской столицы Дижона Франсуа Ребсамен, вышедший из Социалистической партии и основавший собственную партию «Прогрессивная федерация» - более правую, чем социалисты.
А министром по делам заморских территорий назначен бывший премьер-министр в президентство Франсуа Олланда, Мануэль Вальс. Одновременно он, как и Ретайо, Борн и Дарманен, получил статус государственного министра (аналог вице-премьера). Пост кажется второстепенным, но Вальсу придется разбираться с проблемой Новой Каледонии, в которой в этом году произошли массовые волнения. Причем урегулировать отношения уже не с двумя, а с тремя общинами – к протестующим канакам и лояльным потомкам давних французских поселенцев добавились еще новые переселенцы из Франции, не имеющие права голоса на выборах в местный парламент, но желающие его получить. Добавим, что на Новой Каледонии находится одно из крупнейших в мире месторождений никеля.
Вальс в «домакроновскую» эпоху считался одним из наиболее перспективных лидеров социалистов, но оказался слишком правым для этой партии. Это проявилось, в частности, в деле Леонарды Дибрани, когда Вальс настоял на депортации несовершеннолетней нелегальной мигрантки, цыганки из Косово, задержанной миграционными властями во время школьной экскурсии. Большинство французов поддержали Вальса, но многие левые политики и «лидеры мнений» выступили против его решения. Партия сдвинулась влево – и у Вальса не было шансов на успех в ее рядах.
Так что назначения Вальса и Ребсамена не сблизят правительство с нынешним руководством Соцпартии, но не помешают антимигрантской политике. Но главное сейчас для правительства – подготовка нового бюджета, который был бы реалистичным и в то же время не столь непопулярным, как «бюджет Барнье» - чтобы партия Ле Пен не свалила и новый кабинет. Задача крайне сложная.
Алексей Макаркин
В Азербайджане карабахский вопрос считается раз и навсегда закрытым. Официальные представители этой страны полагают, что новый военно-политический статус-кво незыблем. В Армении отношение к данной проблеме (в республике предпочитают говорить о трагедии Арцаха) остается главной травмой, самым обсуждаемым вопросом. И на уровне политиков, и обывателей.
Дебаты по Карабаху стади поз занавес 2024 года одной из самых обсуждаемых тем в армянском медиапространстве. Премьер-министр республики Никол Пашинян предложил экс-президентам Армении встретиться за дискуссионным столом и обсудить острую проблему. Незадолго до этого глава армянского кабмина заявил, что фактически с мая 1994 года, то есть с того момента, когда вступило в силу Соглашение о бессрочном прекращении огня и начались переговоры, все руководители его страны обсуждали перспективы возвращения Нагорного Карабаха под азербайджанскую юрисдикцию.
Не то, чтобы Пашинян открыл бы Америку. В свое время Жирайр Липаритян (в 1994-1997 гг. главный советник президента Левона Тер-Петросяна по карабахскому урегулированию) констатировал: «С момента перемирия международное сообщество говорило нам, что не признает независимость Карабаха. Теоретически они могли бы это сделать, если бы Азербайджан пошел на это. Но в целом Россия, Турция, Иран, США и Франция предлагали варианты, основанные на территориальной целостности Азербайджана. Это было ясно».
Но одно дело обсуждать варианты мирного урегулирования, и совсем другое – принять конкретные решения об уступках на фоне поражений и унижений. Вопрос об ответственности государственного деятеля становится ключевым. Пашинян хочет сказать: не я первый, обстоятельства оказались сильнее меня. Реакция из офисов экс-президентов была ожидаемой, Никола Воваевича обвинили в искажении фактов. Представитель Республиканской РПА, «саргсяновский») партии (Эдуард Шармазанов и вовсе заявил, что «Арцах сдал Никол Пашинян, и точка». Но не политическими лидерами едиными. Известный историк, бывший директор Музея-института геноцида армян Айк Демоян выразил готовность к дискуссии с главой кабмина республики.
В этой истории много показательных моментов. Во-первых, Никол Пашинян по-прежнему демонстрирует качества умелого тактика и «сетевого воина», для которого эффектность выше эффективности, а выгоды момента важнее стратегии и игры в долгую. Во-вторых, экс-президентам было бы уместно самим выразить свою позицию, не уступая инфополе человеку, который за долгие годы научился и мастерству медиа-прессинга, и манипулированию. Впрочем, надо посмотреть, чем завершится инициатива Демояна. Гражданское общество (тем более научное) – важный элемент армянской политики, от которой так просто не отмахнешься.
Сергей Маркедонов
Дебаты по Карабаху стади поз занавес 2024 года одной из самых обсуждаемых тем в армянском медиапространстве. Премьер-министр республики Никол Пашинян предложил экс-президентам Армении встретиться за дискуссионным столом и обсудить острую проблему. Незадолго до этого глава армянского кабмина заявил, что фактически с мая 1994 года, то есть с того момента, когда вступило в силу Соглашение о бессрочном прекращении огня и начались переговоры, все руководители его страны обсуждали перспективы возвращения Нагорного Карабаха под азербайджанскую юрисдикцию.
Не то, чтобы Пашинян открыл бы Америку. В свое время Жирайр Липаритян (в 1994-1997 гг. главный советник президента Левона Тер-Петросяна по карабахскому урегулированию) констатировал: «С момента перемирия международное сообщество говорило нам, что не признает независимость Карабаха. Теоретически они могли бы это сделать, если бы Азербайджан пошел на это. Но в целом Россия, Турция, Иран, США и Франция предлагали варианты, основанные на территориальной целостности Азербайджана. Это было ясно».
Но одно дело обсуждать варианты мирного урегулирования, и совсем другое – принять конкретные решения об уступках на фоне поражений и унижений. Вопрос об ответственности государственного деятеля становится ключевым. Пашинян хочет сказать: не я первый, обстоятельства оказались сильнее меня. Реакция из офисов экс-президентов была ожидаемой, Никола Воваевича обвинили в искажении фактов. Представитель Республиканской РПА, «саргсяновский») партии (Эдуард Шармазанов и вовсе заявил, что «Арцах сдал Никол Пашинян, и точка». Но не политическими лидерами едиными. Известный историк, бывший директор Музея-института геноцида армян Айк Демоян выразил готовность к дискуссии с главой кабмина республики.
В этой истории много показательных моментов. Во-первых, Никол Пашинян по-прежнему демонстрирует качества умелого тактика и «сетевого воина», для которого эффектность выше эффективности, а выгоды момента важнее стратегии и игры в долгую. Во-вторых, экс-президентам было бы уместно самим выразить свою позицию, не уступая инфополе человеку, который за долгие годы научился и мастерству медиа-прессинга, и манипулированию. Впрочем, надо посмотреть, чем завершится инициатива Демояна. Гражданское общество (тем более научное) – важный элемент армянской политики, от которой так просто не отмахнешься.
Сергей Маркедонов
Грузия готовится к очередной важной дате. В последнее воскресенье декабря и уходящего года состоится инаугурация вновь избранного президента республики Михаила Кавелашвили. Власти и правящая партия «Грузинская мечта» рассматривают это событие, скорее, как политическую рутину. Выборные процедуры закончились, можно сфокусироваться на делах практических. Впрочем, помимо этого «мечтатели» хотели бы закончить эпоху «оппозиционных президентов» в Грузии.
Но у оппонентов властей другие планы и представления о прекрасном. Саломе Зурабишвили, полномочия которой как раз и должны истекать 29 декабря, выразила сомнения в своем скором уходе. По ее словам, она останется президентом и главнокомандующим, «главой государства для всех».
В действительности же ее оценки не слишком корреспондируют с действительностью. После всплеска протестной активности уличные акции в декабре 2024 года в Тбилиси пошли на спад. Избрание президента коллегией выборщиков не стало точкой нового подъема оппозиции. Но оппоненты властей не спешат сдаваться. Зурабишвили предъявила «ультиматум» правительству: неделю на решение о проведении новых выборов, то есть аккурат к инаугурации Кавелашвили.
При этом некоторые представители оппозиционных сил пошли дальше. Лидеры «Коалиции за перемены» (это объединение заняло второе место по итогам выборов в парламент с 11,03%) и «Сильной Грузии» (четвертое место и 8,81% голосов) призвали вооруженные силы страны не подчиняться властям, то есть фактически признали, что без силового фактора переиграть правящую партию не получится. Но говорить о единстве в рядах оппозиции проблематично.
Со своим особым мнением выступила партия «За Грузию». Ее возглавляет Георгий Гахария, в сентябре 2019- феврале 2021 гг. он занимал пост премьер-министра, а до этого в течение двух лет был главой МВД. У него и раньше были разночтения с другими оппозиционными колоннами. Гахария у многих оппонентов властей ассоциируется с жесткими действиями полиции против них в 2019 году после пресловутой «ночи Гаврилова». Вот и после парламентских выборов Гахария и К не признали их итогов, но и не встали в едином порыве дружные ряды протестующих, экс-премьер стремится дистанцироваться от «коллективного Саакашвили».
На этом фоне премьер Ираклий Кобахидзе призывает Зурабишвили к благоразумию и уважению законов страны. Фокус в том, что уходящий (или, все же, не совсем?) президент полагает, что главным нарушителем законности является правительство и его глава.
Сергей Маркедонов
Но у оппонентов властей другие планы и представления о прекрасном. Саломе Зурабишвили, полномочия которой как раз и должны истекать 29 декабря, выразила сомнения в своем скором уходе. По ее словам, она останется президентом и главнокомандующим, «главой государства для всех».
В действительности же ее оценки не слишком корреспондируют с действительностью. После всплеска протестной активности уличные акции в декабре 2024 года в Тбилиси пошли на спад. Избрание президента коллегией выборщиков не стало точкой нового подъема оппозиции. Но оппоненты властей не спешат сдаваться. Зурабишвили предъявила «ультиматум» правительству: неделю на решение о проведении новых выборов, то есть аккурат к инаугурации Кавелашвили.
При этом некоторые представители оппозиционных сил пошли дальше. Лидеры «Коалиции за перемены» (это объединение заняло второе место по итогам выборов в парламент с 11,03%) и «Сильной Грузии» (четвертое место и 8,81% голосов) призвали вооруженные силы страны не подчиняться властям, то есть фактически признали, что без силового фактора переиграть правящую партию не получится. Но говорить о единстве в рядах оппозиции проблематично.
Со своим особым мнением выступила партия «За Грузию». Ее возглавляет Георгий Гахария, в сентябре 2019- феврале 2021 гг. он занимал пост премьер-министра, а до этого в течение двух лет был главой МВД. У него и раньше были разночтения с другими оппозиционными колоннами. Гахария у многих оппонентов властей ассоциируется с жесткими действиями полиции против них в 2019 году после пресловутой «ночи Гаврилова». Вот и после парламентских выборов Гахария и К не признали их итогов, но и не встали в едином порыве дружные ряды протестующих, экс-премьер стремится дистанцироваться от «коллективного Саакашвили».
На этом фоне премьер Ираклий Кобахидзе призывает Зурабишвили к благоразумию и уважению законов страны. Фокус в том, что уходящий (или, все же, не совсем?) президент полагает, что главным нарушителем законности является правительство и его глава.
Сергей Маркедонов
Мир в 2024 году. Часть 1.
2024-й – год возвращения Трампа и успеха Марин Ле Пен на европейских выборах (а на парламентских ее остановили, только используя двухтуровую мажоритарную систему и «республиканскую мобилизацию»). Президентом Румынии чуть было не стал аутсайдер Кэлин Джорджеску, привлекший внимание избирателей своими мини-проповедями в Tik Tok. На выборах в Австрии первое место заняла Австрийская партия свободы, оправившаяся от скандала 2019 года, который, казалось, должен был обрушить ее репутацию – и ее системным оппонентам приходится договариваться о создании компромиссного и потенциально неустойчивого коалиционного правительства. «Альтернатива для Германии» претендует на твердое второе место на досрочных выборах, которые состоятся в 2025 году после развала «светофорной» коалиции Олафа Шольца – несмотря на то, что партия сохраняет свой правый радикализм, от которого усиленно дистанцируется Ле Пен.
Социально-экономические и политические причины лежат на поверхности. Тема миграции сохраняет свою актуальность и болезненность, потому что связана с проблемами и безопасности, и идентичности, и экономики. Люди принимают электоральные решения, основываясь не на статистике и мнениях экспертов, а на собственных эмпирических впечатлениях. Убийство, совершенное мигрантом, «чужаком», воспринимается болезненнее, чем аналогичное преступление, совершенное «своим». Численность мигрантов люди определяют визуально, сравнивая с воспоминаниями своего детства – и поэтому завышают ее по сравнению со статистикой. Раздражение вызывают как работающие («отбирают наши рабочие места»), так и неработающие («живут на наши налоги») мигранты.
К теме миграции добавилась инфляция, как последствие «вертолетных денег», направленных на спасение экономики и бизнесов во время пандемии. Инфляция прямо повлияла и на благополучие, и на самоощущение среднего класса. Парадокс, но демократы в США проиграли при экономическом росте – но цены на бензин и продукты оказались значимее. Перед выборами инфляцию удалось снизить, но это не помогло – люди с ностальгией вспоминали о допандемийных временах, которые связывались с Трампом.
Но, возможно, дело не только в этом. Системные политики выглядят слишком осторожными, минимизирующими любые риски для собственной репутации. Стоит сказать что-то не совсем политкорректное – и тут же активисты потребуют отставки с предварительным покаянием, а в Интернете развернут негативную кампанию. На самом деле речь идет обычно о небольшом проценте избирателей, но для левоцентристских политиков это важно, потому что во внутрипартийных процессах (в том числе праймериз) позиция таких активистов имеет значение. А правоцентристы нередко опасаются выглядеть фанатиками (bigot) и реакционерами. Их на республиканских партийных праймериз в США теснят трамписты – а в Европе на выборах несистемные крайне правые.
Интересно, что неприятие новой политкорректности способствует «поправению» части современного бизнеса. Четверть века назад в США все было просто – за республиканцев «старые деньги», связанные с нефтью и недвижимостью – за демократов «новые», работающие в высокотехнологичных отраслях, за которыми будущее. Сейчас Илон Маск стал одним из символов трампизма – и процесс перехода на сторону республиканцев затронул и ряд других нетипичных для этой партии игроков. Им, как и большинству людей, не нравится полицейское насилие, но и Флойд не является для них святым. А в вопросе о правах меньшинств им хотелось бы остановиться где-то на уровне десятилетней давности, как Джоан Роулинг, не идя дальше.
Означает ли все это, что речь идет о долгосрочном процессе? Здесь можно вспомнить отложенную реакцию на 1968 год, когда 1980-е стали временем Рейгана и Тэтчер. А в 1990-е пришло новое поколение политиков, символами которого были Клинтон и Блэр. Так что в конкурентной политике нет ничего постоянного (вспомним, как еще в 2022 году на промежуточных выборах в США демократы успешно «отыграли» тему абортов). Запросы общества меняются, и побеждает тот, кто успешнее на них реагирует.
Алексей Макаркин
2024-й – год возвращения Трампа и успеха Марин Ле Пен на европейских выборах (а на парламентских ее остановили, только используя двухтуровую мажоритарную систему и «республиканскую мобилизацию»). Президентом Румынии чуть было не стал аутсайдер Кэлин Джорджеску, привлекший внимание избирателей своими мини-проповедями в Tik Tok. На выборах в Австрии первое место заняла Австрийская партия свободы, оправившаяся от скандала 2019 года, который, казалось, должен был обрушить ее репутацию – и ее системным оппонентам приходится договариваться о создании компромиссного и потенциально неустойчивого коалиционного правительства. «Альтернатива для Германии» претендует на твердое второе место на досрочных выборах, которые состоятся в 2025 году после развала «светофорной» коалиции Олафа Шольца – несмотря на то, что партия сохраняет свой правый радикализм, от которого усиленно дистанцируется Ле Пен.
Социально-экономические и политические причины лежат на поверхности. Тема миграции сохраняет свою актуальность и болезненность, потому что связана с проблемами и безопасности, и идентичности, и экономики. Люди принимают электоральные решения, основываясь не на статистике и мнениях экспертов, а на собственных эмпирических впечатлениях. Убийство, совершенное мигрантом, «чужаком», воспринимается болезненнее, чем аналогичное преступление, совершенное «своим». Численность мигрантов люди определяют визуально, сравнивая с воспоминаниями своего детства – и поэтому завышают ее по сравнению со статистикой. Раздражение вызывают как работающие («отбирают наши рабочие места»), так и неработающие («живут на наши налоги») мигранты.
К теме миграции добавилась инфляция, как последствие «вертолетных денег», направленных на спасение экономики и бизнесов во время пандемии. Инфляция прямо повлияла и на благополучие, и на самоощущение среднего класса. Парадокс, но демократы в США проиграли при экономическом росте – но цены на бензин и продукты оказались значимее. Перед выборами инфляцию удалось снизить, но это не помогло – люди с ностальгией вспоминали о допандемийных временах, которые связывались с Трампом.
Но, возможно, дело не только в этом. Системные политики выглядят слишком осторожными, минимизирующими любые риски для собственной репутации. Стоит сказать что-то не совсем политкорректное – и тут же активисты потребуют отставки с предварительным покаянием, а в Интернете развернут негативную кампанию. На самом деле речь идет обычно о небольшом проценте избирателей, но для левоцентристских политиков это важно, потому что во внутрипартийных процессах (в том числе праймериз) позиция таких активистов имеет значение. А правоцентристы нередко опасаются выглядеть фанатиками (bigot) и реакционерами. Их на республиканских партийных праймериз в США теснят трамписты – а в Европе на выборах несистемные крайне правые.
Интересно, что неприятие новой политкорректности способствует «поправению» части современного бизнеса. Четверть века назад в США все было просто – за республиканцев «старые деньги», связанные с нефтью и недвижимостью – за демократов «новые», работающие в высокотехнологичных отраслях, за которыми будущее. Сейчас Илон Маск стал одним из символов трампизма – и процесс перехода на сторону республиканцев затронул и ряд других нетипичных для этой партии игроков. Им, как и большинству людей, не нравится полицейское насилие, но и Флойд не является для них святым. А в вопросе о правах меньшинств им хотелось бы остановиться где-то на уровне десятилетней давности, как Джоан Роулинг, не идя дальше.
Означает ли все это, что речь идет о долгосрочном процессе? Здесь можно вспомнить отложенную реакцию на 1968 год, когда 1980-е стали временем Рейгана и Тэтчер. А в 1990-е пришло новое поколение политиков, символами которого были Клинтон и Блэр. Так что в конкурентной политике нет ничего постоянного (вспомним, как еще в 2022 году на промежуточных выборах в США демократы успешно «отыграли» тему абортов). Запросы общества меняются, и побеждает тот, кто успешнее на них реагирует.
Алексей Макаркин