Из книги Сергея Борисовича Бураго "Набег язычества на рубеже веков":
Принцип язычества – в сведении бесконечного к предметному и конечному, в чем, безусловно, выражается слабость нашего духа и принципиальное отсутствие веры. Как обратилась однажды М. Цветаева к Христу: «Докажи, тогда поверим». Когда мы верим своим ощущениям, констатирующим наличие предмета, более, чем своему духу, констатирующему наличия Смысла мироздания, – это и есть язычество. Если можно креститься перед иконой Богоматери, зная, что сама икона – лишь символ, являющий духовную определенность и бесконечность Смысла (иконоборцы все же неправы), то языческий идол исключает эту стоящую за ним бесконечность: он сам по себе, в своей предметной самодостаточности требует поклонения и человеческих жертв. Он реален, поскольку его можно увидеть глазами и дотронуться до него рукой. Ощущения, а не бытие Духа доминируют в самоориентации язычника: то, чего нельзя пощупать, осознать как материальную конечность – недоказуемо, его для нас нет, оно – выдумки досужего сознания человека, его фантазии и его самообман. Скептицизм в мировоззрении людей и в истории человеческой мысли, от Локка и Юма до Маркса и даже новейших позитивистов, – вся скептическая составляющая духовного развития человечества, все это не что иное как шлейф уходящего в праисторию языческого самоощущения человека.
Более того, разрушение естественной взаимосвязи вещей и явлений через гипостазирование той или иной составляющей нашего мира, то есть принцип языческого и вполне дикого мировосприятия, есть также принцип существования и внутреннего разложения любого тоталитарного общества. Оно, не смотря на всю свою видимую мощь и слаженность, неизбежно разрушается в самой своей сердцевине именно по причине изначальной и принципиальной своей неестественности, то есть из-за своего волюнтаристского и самонадеянного противостояния всеобщему принципу мироустройства.
(https://burago.com.ua/nabeg-yazychestva-na-rubezhe-vekov-2/
Принцип язычества – в сведении бесконечного к предметному и конечному, в чем, безусловно, выражается слабость нашего духа и принципиальное отсутствие веры. Как обратилась однажды М. Цветаева к Христу: «Докажи, тогда поверим». Когда мы верим своим ощущениям, констатирующим наличие предмета, более, чем своему духу, констатирующему наличия Смысла мироздания, – это и есть язычество. Если можно креститься перед иконой Богоматери, зная, что сама икона – лишь символ, являющий духовную определенность и бесконечность Смысла (иконоборцы все же неправы), то языческий идол исключает эту стоящую за ним бесконечность: он сам по себе, в своей предметной самодостаточности требует поклонения и человеческих жертв. Он реален, поскольку его можно увидеть глазами и дотронуться до него рукой. Ощущения, а не бытие Духа доминируют в самоориентации язычника: то, чего нельзя пощупать, осознать как материальную конечность – недоказуемо, его для нас нет, оно – выдумки досужего сознания человека, его фантазии и его самообман. Скептицизм в мировоззрении людей и в истории человеческой мысли, от Локка и Юма до Маркса и даже новейших позитивистов, – вся скептическая составляющая духовного развития человечества, все это не что иное как шлейф уходящего в праисторию языческого самоощущения человека.
Более того, разрушение естественной взаимосвязи вещей и явлений через гипостазирование той или иной составляющей нашего мира, то есть принцип языческого и вполне дикого мировосприятия, есть также принцип существования и внутреннего разложения любого тоталитарного общества. Оно, не смотря на всю свою видимую мощь и слаженность, неизбежно разрушается в самой своей сердцевине именно по причине изначальной и принципиальной своей неестественности, то есть из-за своего волюнтаристского и самонадеянного противостояния всеобщему принципу мироустройства.
(https://burago.com.ua/nabeg-yazychestva-na-rubezhe-vekov-2/
Видавничий дім Дмитра Бураго
Набег язычества на рубеже веков
Кажется довольно странным рассуждать о язычестве в конце XX века, да еще и констатировать его «набег» в нашу просвещенную современность. Это ведь когдато, давным-давно, в незапамятные времена, поклонялись Перуну, Зевсу или Вотану. Из тех странных времен…
Через 9 дней перевернётся последняя страница календаря этого года. 2024-й — с ним было связано столько надежд и опасений, что сегодня, в самом его конце, кажется, он всё ещё не до конца наступил. Надежды сами собой окончились, а опасение всё больше.
Верующие улыбнутся: ведь 9 дней — это по Григорианскому календарю, а по-нашему — ещё 23 дня.
Дай Бог, чтобы этот год действительно оказался недонаступившим и поскорее завершился, в том числе и по китайскому календарю.
Верующие улыбнутся: ведь 9 дней — это по Григорианскому календарю, а по-нашему — ещё 23 дня.
Дай Бог, чтобы этот год действительно оказался недонаступившим и поскорее завершился, в том числе и по китайскому календарю.
Звонок
Если шторы раздвинуть, настроить на слух телефонные струны,
у колена реки подобрать номера в алфавитных запрудах,
царапнешь по стеклу обручальным кольцом —
и ночной фотоснимок ошпарит лицо
на конечной дуге разворота.
Напряжённый в кулак обернётся трамвай
через визг тормозов, проступая в январь
на взлетающих в искрах полозьях.
И, разжав отраженье, откроет ладонь.
И сойдут пассажиры в открытый огонь
на помост ледяного трамплина.
Уходящие цифры продолжат маршрут
вдоль Сенного базара в бетонный сосуд,
дребезжа, как звонок телефона.
Остановится диск, и привстанет река
отразится в стекле твоего ледника.
И раздастся «алё» приглушенная дрожь:
«Он уже не живёт, не тревожь».
Из книги Д. Бураго «Спичечный поезд», 2008
Если шторы раздвинуть, настроить на слух телефонные струны,
у колена реки подобрать номера в алфавитных запрудах,
царапнешь по стеклу обручальным кольцом —
и ночной фотоснимок ошпарит лицо
на конечной дуге разворота.
Напряжённый в кулак обернётся трамвай
через визг тормозов, проступая в январь
на взлетающих в искрах полозьях.
И, разжав отраженье, откроет ладонь.
И сойдут пассажиры в открытый огонь
на помост ледяного трамплина.
Уходящие цифры продолжат маршрут
вдоль Сенного базара в бетонный сосуд,
дребезжа, как звонок телефона.
Остановится диск, и привстанет река
отразится в стекле твоего ледника.
И раздастся «алё» приглушенная дрожь:
«Он уже не живёт, не тревожь».
Из книги Д. Бураго «Спичечный поезд», 2008
Утром звонят в дверь. Дети, совсем не радостно, скорее виновато, смотрят на удивлённое лицо хозяина квартиры. Несколько секунд общего молчания, и звучит детское: «Извините, пожалуйста». Топот сапожков стихает на лестничной клетке. В памяти всплывают строки Бориса Чичибабина: «Я с Родины не уезжал — за что её лишён?»
Дети тут ни при чём, им сказали, что сегодня время колядовать. А взрослые принимают наступившую реальность с её новыми вводными. Так было во все времена — наши прадеды и прабабушки это подтвердят. «Ничего страшного», — утешает мудрый сосед. — «Мы и то, и другое Рождество отпразднуем. Повод как-никак».
В прошлом веке много говорили и писали о внутренней эмиграции. Теперь в эту внутреннюю эмиграцию уходит большая православная страна. Но детей обманывать — нехорошо.
При этом, со всем уважением к христианам западного обряда, поздравляю с наступающим для них Рождеством.
Дети тут ни при чём, им сказали, что сегодня время колядовать. А взрослые принимают наступившую реальность с её новыми вводными. Так было во все времена — наши прадеды и прабабушки это подтвердят. «Ничего страшного», — утешает мудрый сосед. — «Мы и то, и другое Рождество отпразднуем. Повод как-никак».
В прошлом веке много говорили и писали о внутренней эмиграции. Теперь в эту внутреннюю эмиграцию уходит большая православная страна. Но детей обманывать — нехорошо.
При этом, со всем уважением к христианам западного обряда, поздравляю с наступающим для них Рождеством.
Танец
Ты собрала в танец целую жизнь с металлическими конструкциями и яркими тканями.
Первый шаг – взгляд наверх, где должно быть небо, но в движении оно сбивается в сторону, как боль отлегает от чувства, как сирень расцветает птицей.
От ступни до шеи – напряжение тетивы, и страсть уже не обуздать даже самой безумной паузой. Золотой шлем Афины возносится коленной чашечкой, чтоб разбить вдребезги воспоминания.
Обветренные губы спешат сгореть, а затянутый в узел аромат осени распускается в небе русым закатом.
Контрабас расколется, как грецкий орех, а саксофон, изогнувшись, выловит из зеркального блеска твои бёдра.
И когда последний звук окрылённого танцем рояля смолкнет в твоём кулачке, все услышат, как ты задыхаешься в поцелуе.
Вечером, сбросив на стул серый плащ, ты сидишь на краю постели и, кажется, уже не плачешь.
Из книги рассказов Д. Бураго «Серко и Перитас»
Ты собрала в танец целую жизнь с металлическими конструкциями и яркими тканями.
Первый шаг – взгляд наверх, где должно быть небо, но в движении оно сбивается в сторону, как боль отлегает от чувства, как сирень расцветает птицей.
От ступни до шеи – напряжение тетивы, и страсть уже не обуздать даже самой безумной паузой. Золотой шлем Афины возносится коленной чашечкой, чтоб разбить вдребезги воспоминания.
Обветренные губы спешат сгореть, а затянутый в узел аромат осени распускается в небе русым закатом.
Контрабас расколется, как грецкий орех, а саксофон, изогнувшись, выловит из зеркального блеска твои бёдра.
И когда последний звук окрылённого танцем рояля смолкнет в твоём кулачке, все услышат, как ты задыхаешься в поцелуе.
Вечером, сбросив на стул серый плащ, ты сидишь на краю постели и, кажется, уже не плачешь.
Из книги рассказов Д. Бураго «Серко и Перитас»
Лев Николаевич Толстой часто обращался к народным пословицам. При составлении своей «Азбуки» писатель придерживался сформулированного им принципа: «писанные не для народа, а из народа». Толстой насыщает «Азбуку» небольшими рассказами, основанными на народных пословицах. Приведу один из них:
Как глядишь, так и видишь
Мальчик лежал на земле и смотрел на дерево сбоку. Он сказал: «Дерево кривое». А другой мальчик ответил: «Нет, оно прямое, это ты криво смотришь. Как глядишь, так и видишь».
Именно эта пословица объясняет большую часть разногласий, споров и ссор между людьми. Наш взгляд на те или иные вещи часто зависит больше от информационного шума в медиапространстве, чем от личного опыта и реальных свидетельств.
Вот пример. Один мой хороший знакомый рассказывал о событиях в посёлке под Киевом во время оккупации, где находится его дом. Они с женой не успели эвакуироваться и целый месяц провели в экстремальных условиях. Однако к его рассказам многие отнеслись, мягко говоря, недоверчиво. Более того, с ним спорили, приводя аргументы из СМИ.
Другой пример. Один мой старший друг, который уже четверть века живёт в Америке, в разговоре по мессенджеру неожиданно перевёл тему с проблем художественного перевода на более злободневную. Он спросил: «А правда, что в Украине серьёзная проблема с коррупцией? У нас об этом по телевизору говорят. Это же ужасно, правда?» А если бы об этом не сказали по телевизору, то никакой коррупции и не существовало бы, по крайней мере, в его восприятии.
СМИ вкупе со всезнающими социальными сетями создают различные симулякры, между которыми разворачивается противостояние, порой переходящее на поле боя. Это противостояние раскалывает и фрагментирует общества, заражая их ненавистью и безумием. Кроме того, в этой борьбе теряется самое ценное — личное время жизни.
Попробуйте подсчитать минуты, потраченные на чтение новостных лент и просмотр видео с всевозможными «экспертными» заключениями. Это внушительное число. Теперь умножьте его на дни в месяце, в году. А что вы получаете взамен? Возможно, такое поведение — это уже зависимость, болезнь?
Одно совершенно ясно: чем больше человек эмоционально погружён в происходящее на экране, тем меньше у него остаётся душевных, а то и физических сил на собственную жизнь. А она, увы, так краткосрочна.
Вот эксперимент. Подсчитайте, сколько личного времени уходит на информационную среду, и сократите его до 10 минут в день — оптимизируйте. Сэкономленное время посвятите чтению, например, Еврипида, Толстого, Булгакова или другого автора, на своё усмотрение. Поначалу будет ломка, желание вернуться к привычному, нарушить эксперимент. Но если удастся продержаться хотя бы месяц и прочитать хотя бы одну книгу, результат будет оздоровляющим. А оглянувшись назад будет возможность определить, что потеряли, а что выиграли.
Да, книжный мир — это тоже симулякр. Но, как говорится, клин клином вышибают. А в любом антидоте есть доля яда.
Как глядишь, так и видишь
Мальчик лежал на земле и смотрел на дерево сбоку. Он сказал: «Дерево кривое». А другой мальчик ответил: «Нет, оно прямое, это ты криво смотришь. Как глядишь, так и видишь».
Именно эта пословица объясняет большую часть разногласий, споров и ссор между людьми. Наш взгляд на те или иные вещи часто зависит больше от информационного шума в медиапространстве, чем от личного опыта и реальных свидетельств.
Вот пример. Один мой хороший знакомый рассказывал о событиях в посёлке под Киевом во время оккупации, где находится его дом. Они с женой не успели эвакуироваться и целый месяц провели в экстремальных условиях. Однако к его рассказам многие отнеслись, мягко говоря, недоверчиво. Более того, с ним спорили, приводя аргументы из СМИ.
Другой пример. Один мой старший друг, который уже четверть века живёт в Америке, в разговоре по мессенджеру неожиданно перевёл тему с проблем художественного перевода на более злободневную. Он спросил: «А правда, что в Украине серьёзная проблема с коррупцией? У нас об этом по телевизору говорят. Это же ужасно, правда?» А если бы об этом не сказали по телевизору, то никакой коррупции и не существовало бы, по крайней мере, в его восприятии.
СМИ вкупе со всезнающими социальными сетями создают различные симулякры, между которыми разворачивается противостояние, порой переходящее на поле боя. Это противостояние раскалывает и фрагментирует общества, заражая их ненавистью и безумием. Кроме того, в этой борьбе теряется самое ценное — личное время жизни.
Попробуйте подсчитать минуты, потраченные на чтение новостных лент и просмотр видео с всевозможными «экспертными» заключениями. Это внушительное число. Теперь умножьте его на дни в месяце, в году. А что вы получаете взамен? Возможно, такое поведение — это уже зависимость, болезнь?
Одно совершенно ясно: чем больше человек эмоционально погружён в происходящее на экране, тем меньше у него остаётся душевных, а то и физических сил на собственную жизнь. А она, увы, так краткосрочна.
Вот эксперимент. Подсчитайте, сколько личного времени уходит на информационную среду, и сократите его до 10 минут в день — оптимизируйте. Сэкономленное время посвятите чтению, например, Еврипида, Толстого, Булгакова или другого автора, на своё усмотрение. Поначалу будет ломка, желание вернуться к привычному, нарушить эксперимент. Но если удастся продержаться хотя бы месяц и прочитать хотя бы одну книгу, результат будет оздоровляющим. А оглянувшись назад будет возможность определить, что потеряли, а что выиграли.
Да, книжный мир — это тоже симулякр. Но, как говорится, клин клином вышибают. А в любом антидоте есть доля яда.
Скверный год
Был скверный год. Война шаталась
от дома к дому. Через край
лилась беда. С ней всё свыкалось,
казалось в преисподней рай
возможен так же, как улыбка
сквозь ненависти пелену,
что правда – может быть ошибкой,
что всё не так, и все в плену
нестерпной, ненавистной воли,
где тьма – не тьма, и свет – не свет,
где очевидцы – те же тролли:
Не смерти – жизни этой нет.
Всё оторало, отрыдало.
Укутавшись в глухой сарказм,
плелась война с чумным забралом,
как дикой сказки пересказ.
И одичавши, как собака,
за всех живых ещё стоя,
нательный крест сжимал вояка:
Пусть воля не моя, Твоя!
Из книги Д. Бураго «По византийскому времени», 2024 г.
Был скверный год. Война шаталась
от дома к дому. Через край
лилась беда. С ней всё свыкалось,
казалось в преисподней рай
возможен так же, как улыбка
сквозь ненависти пелену,
что правда – может быть ошибкой,
что всё не так, и все в плену
нестерпной, ненавистной воли,
где тьма – не тьма, и свет – не свет,
где очевидцы – те же тролли:
Не смерти – жизни этой нет.
Всё оторало, отрыдало.
Укутавшись в глухой сарказм,
плелась война с чумным забралом,
как дикой сказки пересказ.
И одичавши, как собака,
за всех живых ещё стоя,
нательный крест сжимал вояка:
Пусть воля не моя, Твоя!
Из книги Д. Бураго «По византийскому времени», 2024 г.
Мне прислали ролик, где Дед Мороз комментирует сбитие Санта-Клауса системой ПВО. Сообщают, что это видео широко распространяется по телеграм-каналам. После просмотра возникает желание умыться и вымыть руки. Как мало остаётся детского, светлого, незапачканного циничной целесообразностью в нашей разложенной по мастям действительности.
Одни уже давно запретили Деда Мороза как «вражеский контент», другие начинают борьбу с Санта-Клаусом. Тем самым открыто программируют на войну и ненависть детей, которые по всему миру получают подарки на Новый год от своих зимних волшебников. Это откровенная пошлость.
Приходиться самому нарядиться Дедом Морозом, позвать Санта Николауса, Увлин Увгуна, Шань Дань Лаожена, Кершмана, Вьехо Паскуэро и всех-всех новогодних и рождественских кудесников из разных уголков мира. А потом всем вместе исполнить самое заветное желание детей: зажечь огоньки на ёлке, раздарить яркие подарки и устроить настоящий праздник, где даже солдаты обнимутся со своими бывшими врагами.
Одни уже давно запретили Деда Мороза как «вражеский контент», другие начинают борьбу с Санта-Клаусом. Тем самым открыто программируют на войну и ненависть детей, которые по всему миру получают подарки на Новый год от своих зимних волшебников. Это откровенная пошлость.
Приходиться самому нарядиться Дедом Морозом, позвать Санта Николауса, Увлин Увгуна, Шань Дань Лаожена, Кершмана, Вьехо Паскуэро и всех-всех новогодних и рождественских кудесников из разных уголков мира. А потом всем вместе исполнить самое заветное желание детей: зажечь огоньки на ёлке, раздарить яркие подарки и устроить настоящий праздник, где даже солдаты обнимутся со своими бывшими врагами.
В декабре мы отметили юбилей одного из самых загадочных поэтов ХХ века. Александр Введенский родился 6 декабря 1904 года. К двадцати годам он уже был узнаваемым автором, познакомился со многими литераторами, включая Даниила Хармса, Николая Олейникова, Николая Заболоцкого. Его стихи печатались, и он был принят в ряды Союза писателей.
Позже, в 1927 году, вместе с Хармсом, Заболоцким, Вагиновым, Владимировым, Бахтеревым и Левиным он организовал группу ОБЭРИУ (Объединение реального искусства). Их творчество можно охарактеризовать как постфутуризм. «Это уже "там", где восприятие мира переродилось, где основной принцип композиции — "игра" или использование всех видов ассоциаций», — писал о творчестве Введенского Г. Крыжицкий.
Когда в 1960-е годы произведения обэриутов были переведены на французский, европейские литературные критики признали, что они опередили сформировавшийся в Европе в 1950-х годах «театр абсурда» более чем на два десятилетия.
Несмотря на аполитичность ОБЭРИУ, большинство её участников подверглись репрессиям. О судьбе Даниила Хармса долгое время ходили слухи, что он однажды вышел из дома и пропал без вести. Однако позже стало известно, что он был арестован и скончался в больнице ленинградской тюрьмы «Кресты» в разгар блокады.
Александр Введенский был впервые арестован в 1931 году, но освобождён с запретом на проживание в крупных городах. К сожалению, в этот период его рукописи были уничтожены супругой, за что её прозвали Геростратом.
С 1936 года Введенский жил в Харькове. Повторно он был арестован в 1941 году после отказа покидать город перед нацистской оккупацией. Поэт скончался в декабре того же года во время этапа из Харькова в Казань.
Первое собрание сочинений Александра Введенского на родине было опубликовано только через пол века в 1993 году.
Нам восхищенье неизвестно,
нам туго, пасмурно и тесно,
мы друга предаем бесчестно
и Бог нам не владыка.
Цветок несчастья мы взрастили,
мы нас самим себе простили,
нам, тем кто как зола остыли,
милей орла гвоздика.
Я с завистью гляжу на зверя,
ни мыслям, ни делам не веря,
умов произошла потеря,
бороться нет причины.
Мы все воспримем как паденье,
и день и тень и сновиденье,
и даже музыки гуденье
не избежит пучины.
В морском прибое беспокойном,
в песке пустынном и нестройном
и в женском теле непристойном
отрады не нашли мы.
Беспечную забыли трезвость,
воспели смерть, воспели мерзость,
воспоминанье мним как дерзость,
за то мы и палимы.
Александр Введенсий. Отрывок из «Элегии» 1940 г.
Позже, в 1927 году, вместе с Хармсом, Заболоцким, Вагиновым, Владимировым, Бахтеревым и Левиным он организовал группу ОБЭРИУ (Объединение реального искусства). Их творчество можно охарактеризовать как постфутуризм. «Это уже "там", где восприятие мира переродилось, где основной принцип композиции — "игра" или использование всех видов ассоциаций», — писал о творчестве Введенского Г. Крыжицкий.
Когда в 1960-е годы произведения обэриутов были переведены на французский, европейские литературные критики признали, что они опередили сформировавшийся в Европе в 1950-х годах «театр абсурда» более чем на два десятилетия.
Несмотря на аполитичность ОБЭРИУ, большинство её участников подверглись репрессиям. О судьбе Даниила Хармса долгое время ходили слухи, что он однажды вышел из дома и пропал без вести. Однако позже стало известно, что он был арестован и скончался в больнице ленинградской тюрьмы «Кресты» в разгар блокады.
Александр Введенский был впервые арестован в 1931 году, но освобождён с запретом на проживание в крупных городах. К сожалению, в этот период его рукописи были уничтожены супругой, за что её прозвали Геростратом.
С 1936 года Введенский жил в Харькове. Повторно он был арестован в 1941 году после отказа покидать город перед нацистской оккупацией. Поэт скончался в декабре того же года во время этапа из Харькова в Казань.
Первое собрание сочинений Александра Введенского на родине было опубликовано только через пол века в 1993 году.
Нам восхищенье неизвестно,
нам туго, пасмурно и тесно,
мы друга предаем бесчестно
и Бог нам не владыка.
Цветок несчастья мы взрастили,
мы нас самим себе простили,
нам, тем кто как зола остыли,
милей орла гвоздика.
Я с завистью гляжу на зверя,
ни мыслям, ни делам не веря,
умов произошла потеря,
бороться нет причины.
Мы все воспримем как паденье,
и день и тень и сновиденье,
и даже музыки гуденье
не избежит пучины.
В морском прибое беспокойном,
в песке пустынном и нестройном
и в женском теле непристойном
отрады не нашли мы.
Беспечную забыли трезвость,
воспели смерть, воспели мерзость,
воспоминанье мним как дерзость,
за то мы и палимы.
Александр Введенсий. Отрывок из «Элегии» 1940 г.
Размещаю ссылку на свою беседу с Вечеславом Казакевичем (именно Вечеславом) — поэтом, который уже несколько десятилетий живёт в Японии. Мы говорим о поэзии, взаимодействии культур и традициях. Приятного чтения!
https://emlira.com/4-48-2024/dmitriy-burago/skazka-v-strane-voskhodyaschego-solnca
https://emlira.com/4-48-2024/dmitriy-burago/skazka-v-strane-voskhodyaschego-solnca
Emlira
Дмитрий Бураго - Сказка в стране восходящего солнца - №48 | Эмигрантская лира
Сегодня заканчивается первая четверть XXI века. 25 лет назад мир казался нам открытым и отзывчивым. Мы строили планы на будущее, увлекались путешествиями, занимались строительством и формулировали новые смыслы. Конечно, между нами существовали разногласия, но споры, если и доходили до хрипоты, то не до крови. В нашей молодой Украине жить было достаточно комфортно.
Оглядываясь назад, нужно признать, что украинцы обладали гражданскими свободами, о которых теперь можно лишь мечтать. На концертах, в театрах, на литературных вечерах и конференциях украинский и русский языки звучали естественно и свободно.
Жители западных областей отдыхали на русскоязычном Черноморье, а харьковчан, одесситов и дончан притягивали сказочная красота Львова, изысканная кухня и гуцульское гостеприимство Карпат. Киев, как и в древние времена, был перекрёстком культур и дорог, ведущих с Востока на Запад, с Севера на Юг.
Географическое расположение в самом центре Европы, образованный и трудолюбивый народ, исконное многоязычие, глубокие исторические и культурные корни создавали многообещающие перспективы для страны. Казалось, Украина вот-вот займёт подобающее ей место в семье народов.
Но кто мог тогда представить, где и с какими мыслями её граждане будут встречать 2025 год? Кто виноват, что мы подошли к этому рубежу с таким результатом? Хватит ли нам совести и смелости признать, что ответственность за собственное будущее лежит на нас самих? Мы расплачиваемся за свои ошибки и преступления, даже если они были совершены из лучших побуждений.
Неужели страна с одной из самых больших территорий в Европе, с населением в полсотни миллионов, не могла выработать лучшую стратегию развития, чем путь самоуничтожения и полураспада, погрязнув в геополитических коллизиях?
Мы пришли к тому, к чему пришли. Но перекладывать ответственность на сильных и подлых мира сего — не только детская безответственность, но и преступная халатность. В джунглях невозможно винить хищников за их плотоядные намерения.
Хочется пожелать, чтобы в наступающем году каждый гражданин Украины мог, как четверть века назад, без страха вглядываться в будущее, планировать жизнь своей семьи в родной стране. Чтобы наша дорогая и любимая Украина обрела силы встать на путь духовного возрождения и объединения во всём своём культурном многообразии.
Пусть мир будет основан на собственном суверенитете, а не на иллюзорных гарантиях так называемых глобальных игроков.
И, возвращаясь к поэзии, хочу напомнить стихотворение харьковчанина Бориса Алексеевича Чичибабина:
СИЯНИЕ СНЕГОВ
Как зимой завершена
обида темных лет!
Какая в мире тишина!
Какой на свете свет!
Сон мира сладок и глубок,
с лицом, склоненным в снег,
и тот, кто в мире одинок,
в сей миг блаженней всех.
О, стыдно в эти дни роптать,
отчаиваться, клясть,
когда почиет благодать
на чаявших упасть!
В морозной сини белый дым,
деревья и дома,-
благословением святым
прощает нас зима.
За все зловещие века,
за всю беду и грусть
младенческие облака
сошли с небес на Русь.
В них радость - тернии купать
рождественской звезде.
И я люблю ее опять,
как в детстве и в беде.
Земля простила всех иуд,
и пир любви не скуп,
и в небе ангелы поют,
не разжимая губ.
Их свечи блестками парят,
и я мою зажгу,
чтоб бедный Галич был бы рад
упавшему снежку.
О, сколько в мире мертвецов,
а снег живее нас.
А все ж и нам, в конце концов,
пробьет последний час.
Молюсь небесности земной
за то, что так щедра,
а кто помолится со мной,
те - брат мне и сестра.
И в жизни не было разлук,
и в мире смерти нет,
и серебреет в слове звук,
преображенный в свет.
Приснись вам, люди, снег во сне,
и я вам жизнь отдам -
глубинной вашей белизне,
сияющим снегам.
Борис Чичибабин, 1979
Оглядываясь назад, нужно признать, что украинцы обладали гражданскими свободами, о которых теперь можно лишь мечтать. На концертах, в театрах, на литературных вечерах и конференциях украинский и русский языки звучали естественно и свободно.
Жители западных областей отдыхали на русскоязычном Черноморье, а харьковчан, одесситов и дончан притягивали сказочная красота Львова, изысканная кухня и гуцульское гостеприимство Карпат. Киев, как и в древние времена, был перекрёстком культур и дорог, ведущих с Востока на Запад, с Севера на Юг.
Географическое расположение в самом центре Европы, образованный и трудолюбивый народ, исконное многоязычие, глубокие исторические и культурные корни создавали многообещающие перспективы для страны. Казалось, Украина вот-вот займёт подобающее ей место в семье народов.
Но кто мог тогда представить, где и с какими мыслями её граждане будут встречать 2025 год? Кто виноват, что мы подошли к этому рубежу с таким результатом? Хватит ли нам совести и смелости признать, что ответственность за собственное будущее лежит на нас самих? Мы расплачиваемся за свои ошибки и преступления, даже если они были совершены из лучших побуждений.
Неужели страна с одной из самых больших территорий в Европе, с населением в полсотни миллионов, не могла выработать лучшую стратегию развития, чем путь самоуничтожения и полураспада, погрязнув в геополитических коллизиях?
Мы пришли к тому, к чему пришли. Но перекладывать ответственность на сильных и подлых мира сего — не только детская безответственность, но и преступная халатность. В джунглях невозможно винить хищников за их плотоядные намерения.
Хочется пожелать, чтобы в наступающем году каждый гражданин Украины мог, как четверть века назад, без страха вглядываться в будущее, планировать жизнь своей семьи в родной стране. Чтобы наша дорогая и любимая Украина обрела силы встать на путь духовного возрождения и объединения во всём своём культурном многообразии.
Пусть мир будет основан на собственном суверенитете, а не на иллюзорных гарантиях так называемых глобальных игроков.
И, возвращаясь к поэзии, хочу напомнить стихотворение харьковчанина Бориса Алексеевича Чичибабина:
СИЯНИЕ СНЕГОВ
Как зимой завершена
обида темных лет!
Какая в мире тишина!
Какой на свете свет!
Сон мира сладок и глубок,
с лицом, склоненным в снег,
и тот, кто в мире одинок,
в сей миг блаженней всех.
О, стыдно в эти дни роптать,
отчаиваться, клясть,
когда почиет благодать
на чаявших упасть!
В морозной сини белый дым,
деревья и дома,-
благословением святым
прощает нас зима.
За все зловещие века,
за всю беду и грусть
младенческие облака
сошли с небес на Русь.
В них радость - тернии купать
рождественской звезде.
И я люблю ее опять,
как в детстве и в беде.
Земля простила всех иуд,
и пир любви не скуп,
и в небе ангелы поют,
не разжимая губ.
Их свечи блестками парят,
и я мою зажгу,
чтоб бедный Галич был бы рад
упавшему снежку.
О, сколько в мире мертвецов,
а снег живее нас.
А все ж и нам, в конце концов,
пробьет последний час.
Молюсь небесности земной
за то, что так щедра,
а кто помолится со мной,
те - брат мне и сестра.
И в жизни не было разлук,
и в мире смерти нет,
и серебреет в слове звук,
преображенный в свет.
Приснись вам, люди, снег во сне,
и я вам жизнь отдам -
глубинной вашей белизне,
сияющим снегам.
Борис Чичибабин, 1979
С Новым годом!
Сколько пожеланий искренних и добрых было за новогодние праздники. И сколько было грустных воспоминаний, отчаянных надежд и горького человеческого смирения перед новой реальностью.
Хочу поделиться самыми простыми и трогательными словами, которые я услышал в Новогоднюю ночь:
"Пожелаем друг другу в наступающем году встретиться со старыми друзьями!"
Сколько пожеланий искренних и добрых было за новогодние праздники. И сколько было грустных воспоминаний, отчаянных надежд и горького человеческого смирения перед новой реальностью.
Хочу поделиться самыми простыми и трогательными словами, которые я услышал в Новогоднюю ночь:
"Пожелаем друг другу в наступающем году встретиться со старыми друзьями!"
Старец
От заплечного поезда страсть – молодая рука.
В топке полымя лет, в горе – корысть любви.
Небо смотрит в глаза, словно просит глоток молока,
словно будущий взгляд лучезарною тьмою обвит.
Будет скрип половиц об упрятанном свете икон,
будет грузная даль в комьях глины на сапогах,
и отрезки судьбы между ропотом похорон –
лоскутки и надежды в растрёпанных узелках.
Будут люди идти, пробиваясь сквозь немоготу,
задушевную боль разделить и утешить,
чтобы крест был венчальным, чтоб духа на доброту
доставало, когда от отчаянья бесятся вещи,
и кончается мир в топях горечи искренних слов,
чтобы хворь отошла и свои не мостила ловушки,
чтобы выход найти из дурных лабиринтов долгов…
Что ты можешь один посреди суетливой избушки?
Так что пой, пой о том, что на сердце легло,
что свершается там, где глубокая кроется радость,
где распахнута старость и время в душе запеклось
восковыми мазками под страстною тенью оклада.
Из книги Д. Бураго «Край», 2022
От заплечного поезда страсть – молодая рука.
В топке полымя лет, в горе – корысть любви.
Небо смотрит в глаза, словно просит глоток молока,
словно будущий взгляд лучезарною тьмою обвит.
Будет скрип половиц об упрятанном свете икон,
будет грузная даль в комьях глины на сапогах,
и отрезки судьбы между ропотом похорон –
лоскутки и надежды в растрёпанных узелках.
Будут люди идти, пробиваясь сквозь немоготу,
задушевную боль разделить и утешить,
чтобы крест был венчальным, чтоб духа на доброту
доставало, когда от отчаянья бесятся вещи,
и кончается мир в топях горечи искренних слов,
чтобы хворь отошла и свои не мостила ловушки,
чтобы выход найти из дурных лабиринтов долгов…
Что ты можешь один посреди суетливой избушки?
Так что пой, пой о том, что на сердце легло,
что свершается там, где глубокая кроется радость,
где распахнута старость и время в душе запеклось
восковыми мазками под страстною тенью оклада.
Из книги Д. Бураго «Край», 2022
Стихотворение «Старец» было написано в конце декабря 2021 года после возвращения из Харькова. Там я познакомился с удивительным прозорливым старцем.
Он принял меня в своём небольшом доме на окраине города. В единственную комнату, где мы беседовали, вёл узкий коридор-кухня, где что-то готовила послушница. Слово за слово, и развернулся рассказ, охвативший всю его долгую жизнь. Я старался не упустить ни единого слова.
Старец говорил о своём детстве, юности, потере руки на войне, обретении веры. В красном углу комнаты, от потолка до самой его кровати, висели иконы. Он рассказывал, а с ликов на меня смотрели Спаситель, Богоматерь и наши Святые.
Я заметил, что у него был удивительно звонкий, почти молодой голос. В какой-то момент он рассмеялся, и, неожиданно для меня, запел что-то весёлое, залихвацкое, контрастирующее с молитвенной атмосферой его кельи.
На прощание старец благословил меня. На все мои опасения он лишь ответил, что всё будет так, как управит Господь, и что бояться не нужно.
Сегодня, вспоминая ту удивительную встречу, я вспомнил и о стихах, которые написал уже в Киеве. Сколько нам ещё предстояло и предстоит. И как превозмочь происходящее без веры?
Он принял меня в своём небольшом доме на окраине города. В единственную комнату, где мы беседовали, вёл узкий коридор-кухня, где что-то готовила послушница. Слово за слово, и развернулся рассказ, охвативший всю его долгую жизнь. Я старался не упустить ни единого слова.
Старец говорил о своём детстве, юности, потере руки на войне, обретении веры. В красном углу комнаты, от потолка до самой его кровати, висели иконы. Он рассказывал, а с ликов на меня смотрели Спаситель, Богоматерь и наши Святые.
Я заметил, что у него был удивительно звонкий, почти молодой голос. В какой-то момент он рассмеялся, и, неожиданно для меня, запел что-то весёлое, залихвацкое, контрастирующее с молитвенной атмосферой его кельи.
На прощание старец благословил меня. На все мои опасения он лишь ответил, что всё будет так, как управит Господь, и что бояться не нужно.
Сегодня, вспоминая ту удивительную встречу, я вспомнил и о стихах, которые написал уже в Киеве. Сколько нам ещё предстояло и предстоит. И как превозмочь происходящее без веры?
175 лет назад, 3 января 1849 года (22 декабря 1849 г. по старому стилю), Фёдор Михайлович Достоевский находился на Семёновском плацу в Петербурге, ожидая исполнения смертного приговора. Он и его товарищи по делу кружка Петрашевцев не подозревали, что казнь была лишь инсценировкой, организованной по приказу императора Николая I. Только в самый последний момент, когда всё уже было готово для казни, с ружьями наготове и приговорёнными в погребальных саванах, прибыла карета с вестью о помиловании. Смертная казнь была заменена каторжными работами.
Эти четверть часа ожидания смерти оставили неизгладимый след в сознании писателя. Мысль о неминуемой гибели, ощущение времени, которое сжимается и одновременно растягивается, стали ключевыми для понимания человеческой природы, которые он воплотил в своём творчестве. В романе «Идиот» Достоевский выразил пережитое в рассказе князя Мышкина о своём знакомом:
«Он рассказывал мне, что однажды ему пришлось за несколько минут до смерти пережить эту странную, ужасную минуту, когда ждёшь неминуемого конца… Это был человек очень способный и талантливый, рассказывал князь. Он говорил, что никогда нельзя было бы себе представить и угадать, какая именно мысль в эти последние минуты овладевает человеком… Он сказал, что в те мгновения всё, что не касается сущности и сути, отходит куда-то в сторону… А остаётся сознание жизни, которое начинает кипеть до такой степени, что, по его словам, хватило бы на вечность».
Участники знаменитых «пятниц», организованных Михаилом Васильевичем Петрашевским, собирались в доме этого дворянина и писателя, увлечённого идеями утопического социализма Шарля Фурье. Здесь читали запрещённую литературу, обсуждали философию, общественные проблемы и пути реформ, но далеко не все разделяли радикальные или революционные устремления самого Петрашевского.
На одной из последних таких встреч Фёдор Достоевский зачитывал письмо Виссариона Белинского к Николаю Гоголю — произведение, обличавшее социальные несправедливости и осуждавшее позицию Гоголя, изложенную в его сборнике «Выбранные места из переписки с друзьями». В своём письме Белинский писал:
«Ей (России) нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а со здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их выполнение».
Кружок Петрашевского оказался в эпицентре идеологического противостояния между западниками и славянофилами, чей спор не разрешён и в наше время. Западники выступали за реформы, сближение с Европой и модернизацию на основе западных ценностей, тогда как славянофилы защищали идею самобытности России, её уникального исторического пути, основанного на православии и общинных традициях.
Это противостояние не только разделило интеллигенцию, но и создало контекст, в котором взгляды и деятельность участников «пятниц» воспринимались как угроза государственному порядку.
Но никто из участников тех бурных встреч не мог знать тогда, что существовало и неотправленное Гоголем ответное письмо к Белинскому. В этом письме, опубликованном лишь много лет спустя, Гоголь обратился к своему оппоненту с предельно ёмкой и пророческой формулировкой: «Вы сгорите, как свечка, и других сожжете».
Эти слова, полные печали и укоризны, обращены не только к самому Белинскому, но и, возможно, ко всей атмосфере острых идеологических споров, готовых превращаться в пламя разрушения. В письме есть и другие горькие, справедливые строки:
«Вы зовёте меня проповедовать здравый смысл и справедливость, но разве это дело человеческое? Где пределы этого? Вы думаете, что за справедливостью мир устроится. А он разойдётся в разные стороны, и каждого разорвёт его собственная правда».
И ещё несколько строк:
Эти четверть часа ожидания смерти оставили неизгладимый след в сознании писателя. Мысль о неминуемой гибели, ощущение времени, которое сжимается и одновременно растягивается, стали ключевыми для понимания человеческой природы, которые он воплотил в своём творчестве. В романе «Идиот» Достоевский выразил пережитое в рассказе князя Мышкина о своём знакомом:
«Он рассказывал мне, что однажды ему пришлось за несколько минут до смерти пережить эту странную, ужасную минуту, когда ждёшь неминуемого конца… Это был человек очень способный и талантливый, рассказывал князь. Он говорил, что никогда нельзя было бы себе представить и угадать, какая именно мысль в эти последние минуты овладевает человеком… Он сказал, что в те мгновения всё, что не касается сущности и сути, отходит куда-то в сторону… А остаётся сознание жизни, которое начинает кипеть до такой степени, что, по его словам, хватило бы на вечность».
Участники знаменитых «пятниц», организованных Михаилом Васильевичем Петрашевским, собирались в доме этого дворянина и писателя, увлечённого идеями утопического социализма Шарля Фурье. Здесь читали запрещённую литературу, обсуждали философию, общественные проблемы и пути реформ, но далеко не все разделяли радикальные или революционные устремления самого Петрашевского.
На одной из последних таких встреч Фёдор Достоевский зачитывал письмо Виссариона Белинского к Николаю Гоголю — произведение, обличавшее социальные несправедливости и осуждавшее позицию Гоголя, изложенную в его сборнике «Выбранные места из переписки с друзьями». В своём письме Белинский писал:
«Ей (России) нужны не проповеди (довольно она слышала их!), не молитвы (довольно она твердила их!), а пробуждение в народе чувства человеческого достоинства, столько веков потерянного в грязи и навозе, права и законы, сообразные не с учением церкви, а со здравым смыслом и справедливостью, и строгое, по возможности, их выполнение».
Кружок Петрашевского оказался в эпицентре идеологического противостояния между западниками и славянофилами, чей спор не разрешён и в наше время. Западники выступали за реформы, сближение с Европой и модернизацию на основе западных ценностей, тогда как славянофилы защищали идею самобытности России, её уникального исторического пути, основанного на православии и общинных традициях.
Это противостояние не только разделило интеллигенцию, но и создало контекст, в котором взгляды и деятельность участников «пятниц» воспринимались как угроза государственному порядку.
Но никто из участников тех бурных встреч не мог знать тогда, что существовало и неотправленное Гоголем ответное письмо к Белинскому. В этом письме, опубликованном лишь много лет спустя, Гоголь обратился к своему оппоненту с предельно ёмкой и пророческой формулировкой: «Вы сгорите, как свечка, и других сожжете».
Эти слова, полные печали и укоризны, обращены не только к самому Белинскому, но и, возможно, ко всей атмосфере острых идеологических споров, готовых превращаться в пламя разрушения. В письме есть и другие горькие, справедливые строки:
«Вы зовёте меня проповедовать здравый смысл и справедливость, но разве это дело человеческое? Где пределы этого? Вы думаете, что за справедливостью мир устроится. А он разойдётся в разные стороны, и каждого разорвёт его собственная правда».
И ещё несколько строк:
«Вы говорите, что Россия долго и напрасно молилась. Нет, Россия молилась не напрасно. Когда она молилась, то она спасалась. Она помолилась в 1612, и спаслась от поляков; она помолилась в 1812, и спаслась от французов. Или это вы называете молитвою, что одна из сотни молится, а все прочие кутят, сломя голову, с утра до вечера на всяких зрелищах, закладывая последнее свое имущество, чтобы насладиться всеми комфортами, которыми наделила нас эта бестолковая европейская цивилизация?»
Оканчивает Гоголь своё послание к Белинскому увещеванием, которое вполне воспринял и воплотил автор «Преступления и наказания»: «Литератор существует для другого. Он должен служить искусству, которое вносит в души мира высшую примиряющую истину, а не вражду, любовь к человеку, а не ожесточение и ненависть...»
Воистину, пути Господни неисповедимы. Но как бы развивалась наша литература, если бы не было этих четверти часа ожидания неминуемой смерти? Если бы в спор Белинского с Гоголем не вмешалась коварная затея императора с инсценировкой казни – вышли бы из-под пера Фёдора Михайловича такие слова из романа «Братья Карамазовы»:
«…Уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие, в нем тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать мировую жизнь. Мало того: тогда ничего уже не будет безнравственного, всё будет позволено.»
Оканчивает Гоголь своё послание к Белинскому увещеванием, которое вполне воспринял и воплотил автор «Преступления и наказания»: «Литератор существует для другого. Он должен служить искусству, которое вносит в души мира высшую примиряющую истину, а не вражду, любовь к человеку, а не ожесточение и ненависть...»
Воистину, пути Господни неисповедимы. Но как бы развивалась наша литература, если бы не было этих четверти часа ожидания неминуемой смерти? Если бы в спор Белинского с Гоголем не вмешалась коварная затея императора с инсценировкой казни – вышли бы из-под пера Фёдора Михайловича такие слова из романа «Братья Карамазовы»:
«…Уничтожьте в человечестве веру в свое бессмертие, в нем тотчас же иссякнет не только любовь, но и всякая живая сила, чтобы продолжать мировую жизнь. Мало того: тогда ничего уже не будет безнравственного, всё будет позволено.»
Утром на экране смартфона проскальзывает тень наступающего дня. Мысли заостряются, чтобы распознать в ней реальность, отсечь программирующие акценты, представить весь спектр происходящего по скупым и жгучим заголовкам, кратким сообщениям и мутным фото. Задача почти непосильная без подключения образного мышления.
Всё происходящее сегодня сосуществует в едином времени и пространстве собственной памяти вместе с детством, юностью, поэтическими метафорами и книжными сюжетами, влюблённостями и потерями. Вот и мой Снежный кот из далёких уже нулевых машет лапкой ускользающей Жар-птице.
Снежный кот
Снежный кот на снежной крыше ловит снежную Жар-птицу.
Птицу-жар, полет жар-снега ловит лапой кот на небе,
на окраине, на скате, ловит кот на перекате
под обломками стрекоз коготками свет из звёзд.
Кот катается по крыше. Кто кота ловчей и выше?
Кто тот самый Снегочёт, что кота из сна влечёт?
Что царапает Мурлыка? Что случится на веку?
Мур-мур-мур и мяу-мяу — лыко в снежную строку!
Д. Бураго. 2008 г.
Всё происходящее сегодня сосуществует в едином времени и пространстве собственной памяти вместе с детством, юностью, поэтическими метафорами и книжными сюжетами, влюблённостями и потерями. Вот и мой Снежный кот из далёких уже нулевых машет лапкой ускользающей Жар-птице.
Снежный кот
Снежный кот на снежной крыше ловит снежную Жар-птицу.
Птицу-жар, полет жар-снега ловит лапой кот на небе,
на окраине, на скате, ловит кот на перекате
под обломками стрекоз коготками свет из звёзд.
Кот катается по крыше. Кто кота ловчей и выше?
Кто тот самый Снегочёт, что кота из сна влечёт?
Что царапает Мурлыка? Что случится на веку?
Мур-мур-мур и мяу-мяу — лыко в снежную строку!
Д. Бураго. 2008 г.
Фольклор
– Какая глупость этот фольклор. И зачем из-за этого секонд-хенда мучиться. Профессор совсем сдурел, требовал ещё и цитировать на зачёте. А я ему рэпом по башке, чтобы отстал. А он мне в ответ: «Реп этот поизотрётся со временем, отшлифуется и тоже станет фольклором, если повезёт». Он утверждает, что только фольклор выживает. А я ему: «Так Гомер же сохранился?» А он мне: «Фольклор – ваш Гомер». А я ему: «А Шекспир?» А он: «Тоже фольклор, значительно поистёршийся уже. Вот вы его не читали, а о Ромео и Джульетте мне хоть сейчас перескажете. Чистейшей воды фольклор». «А может быть, тогда и вы фольклор?» – вырвалось у меня, нахамил малость. Думал, выдворит до пересдачи. А он так чуть ли не грустно. И смотрит как-то пристально: «К сожалению, у меня слишком мало оснований стать частью фольклора. Своё уже протранжирил, а у вас это время есть. Так что дерзайте». Сумасшедший какой-то, ещё и зачёт поставил. Вот и мы с тобой, брат, в этом окопе фольклором станем, обязательно станем, если повезёт. Прав был профессор, что цитировать заставлял.
Из книги Д. Бураго «Серко и Перитас»
– Какая глупость этот фольклор. И зачем из-за этого секонд-хенда мучиться. Профессор совсем сдурел, требовал ещё и цитировать на зачёте. А я ему рэпом по башке, чтобы отстал. А он мне в ответ: «Реп этот поизотрётся со временем, отшлифуется и тоже станет фольклором, если повезёт». Он утверждает, что только фольклор выживает. А я ему: «Так Гомер же сохранился?» А он мне: «Фольклор – ваш Гомер». А я ему: «А Шекспир?» А он: «Тоже фольклор, значительно поистёршийся уже. Вот вы его не читали, а о Ромео и Джульетте мне хоть сейчас перескажете. Чистейшей воды фольклор». «А может быть, тогда и вы фольклор?» – вырвалось у меня, нахамил малость. Думал, выдворит до пересдачи. А он так чуть ли не грустно. И смотрит как-то пристально: «К сожалению, у меня слишком мало оснований стать частью фольклора. Своё уже протранжирил, а у вас это время есть. Так что дерзайте». Сумасшедший какой-то, ещё и зачёт поставил. Вот и мы с тобой, брат, в этом окопе фольклором станем, обязательно станем, если повезёт. Прав был профессор, что цитировать заставлял.
Из книги Д. Бураго «Серко и Перитас»
Воскресный вечер, показалась первая звезда на небе, а сочельник только завтра. Почему бы не открыть старую добрую книгу:
«Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа.»
Такими словами начинается повесть Николая Васильевича Гоголя «Ночь перед Рождеством».
К ХХ веку благодаря целой плеяде писателей и поэтов сформировался образ украинца, который мы начинаем утрачивать, пытаясь перелицевать своё прошлое и подтасовать будущее. Но только образ-то и ценен в исторической перспективе, он-то и останется, когда пройдёт и это время, и другое, и третье. То, что быльём порастёт, что до неузнаваемости изменится, но образ, возможно, сохранится, как дошли до нас древнегреческие герои и стихи Младшей и Старшей Эдды, до сих пор формирующие сознание жителей Греции, Германии и скандинавских стран.
Так через века туманных неурядиц сохранился и сказ о наших богатырях. А у святых мощей Ильи Муромца ещё совсем недавно можно было помолиться в пещерах Киевской Лавры.
Как же нам теперь с изначально несвойственной украинцам бесхозяйственностью отказываться от родных добрых мифов? И когда же, как не в предрождественские вечера, собравшись семейным кругом, вслух читать «Вечера на хуторе близ Диканьки». И каким бы ни был чёрт плутом и подлецом, найдётся на него хлопец Вакула, и черевички Оксане добудет, и месяц на небо вернёт.
«Это, однако ж, не все: на стене сбоку, как войдешь в церковь, намалевал Вакула черта в аду, такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо; а бабы, как только расплакивалось у них на руках дитя, подносили его к картине и говорили: «Он бачь, яка кака намалевана!» — и дитя, удерживая слезёнки, косилось на картину и жалось к груди своей матери.»
Хорошего воскресного вечера с Николаем Васильевичем!
«Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь наступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа.»
Такими словами начинается повесть Николая Васильевича Гоголя «Ночь перед Рождеством».
К ХХ веку благодаря целой плеяде писателей и поэтов сформировался образ украинца, который мы начинаем утрачивать, пытаясь перелицевать своё прошлое и подтасовать будущее. Но только образ-то и ценен в исторической перспективе, он-то и останется, когда пройдёт и это время, и другое, и третье. То, что быльём порастёт, что до неузнаваемости изменится, но образ, возможно, сохранится, как дошли до нас древнегреческие герои и стихи Младшей и Старшей Эдды, до сих пор формирующие сознание жителей Греции, Германии и скандинавских стран.
Так через века туманных неурядиц сохранился и сказ о наших богатырях. А у святых мощей Ильи Муромца ещё совсем недавно можно было помолиться в пещерах Киевской Лавры.
Как же нам теперь с изначально несвойственной украинцам бесхозяйственностью отказываться от родных добрых мифов? И когда же, как не в предрождественские вечера, собравшись семейным кругом, вслух читать «Вечера на хуторе близ Диканьки». И каким бы ни был чёрт плутом и подлецом, найдётся на него хлопец Вакула, и черевички Оксане добудет, и месяц на небо вернёт.
«Это, однако ж, не все: на стене сбоку, как войдешь в церковь, намалевал Вакула черта в аду, такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо; а бабы, как только расплакивалось у них на руках дитя, подносили его к картине и говорили: «Он бачь, яка кака намалевана!» — и дитя, удерживая слезёнки, косилось на картину и жалось к груди своей матери.»
Хорошего воскресного вечера с Николаем Васильевичем!