В машине послушал альбом Current 93 Soft Black Stars. Вспомнил страшную юность. 17 лет назад , вот так же в феврале, я целый день просидел у окна и гонял этот альбом по кругу в мрачных мыслях. Но тогда у меня был непростой период "нигредо", и Current 93 слушать не стоило , да и сейчас, пожалуй, не стоит, но я рискнул и подумал вот о чем.
В альбоме есть песня Antichrist And Barcodes. Про сына погибили, каких-то рыб, всплывающих брюхом кверху, числе зверя, спрятанном под кожей и т.д. Любопытно, что в России борцы со штрих-кодами, ИНН и иными проявлениями "цифрового концлагеря" ассоциируются в первую очередь с экзальтированными мужичками в лохмотьях.
Дескать, ходят по церквям Святой Руси хмурые люди с реденькими бородками, в руках клетчатые баульчики, а в баулах — распечатки, где про число зверя написано и про чипизацию.
Либерально-научпоперская общественность показывает на таких угрюмых товарищей ногтями и приводит их в пример , когда речь заходит о теории заговора.
А ведь, о чем-то подобном поет и Дэвид Тибет из Current 93. При том, что он скорее гностик, чем христианин. Но мне все равно кажется, что Дэвид Тибет найдет общий язык с человеком в длинной куртке из кожзама, который сжег паспорт и целыми днями бродит со своими распечатками по городу, а с дурачком, оцифрованным с головы до ног — не найдет.
В альбоме есть песня Antichrist And Barcodes. Про сына погибили, каких-то рыб, всплывающих брюхом кверху, числе зверя, спрятанном под кожей и т.д. Любопытно, что в России борцы со штрих-кодами, ИНН и иными проявлениями "цифрового концлагеря" ассоциируются в первую очередь с экзальтированными мужичками в лохмотьях.
Дескать, ходят по церквям Святой Руси хмурые люди с реденькими бородками, в руках клетчатые баульчики, а в баулах — распечатки, где про число зверя написано и про чипизацию.
Либерально-научпоперская общественность показывает на таких угрюмых товарищей ногтями и приводит их в пример , когда речь заходит о теории заговора.
А ведь, о чем-то подобном поет и Дэвид Тибет из Current 93. При том, что он скорее гностик, чем христианин. Но мне все равно кажется, что Дэвид Тибет найдет общий язык с человеком в длинной куртке из кожзама, который сжег паспорт и целыми днями бродит со своими распечатками по городу, а с дурачком, оцифрованным с головы до ног — не найдет.
Сходили с сыном на "Злой город" — про славную оборону прекрасного русского города Козельска в 1238 году.
Для начала небольшой исторический экскурс. Жители Козельска — обычного, в общем-то города, не самого большого, но и не маленького — решили, что не будут сдаваться монголам и примут "мученические венцы в Царствие Небесном".
В итоге, оборона была настолько яростной, что в ход против врага шли даже сапожные ножи... Город каким-то чудом держался 50 дней против 10 тысячной армии хана. Его защитники делали диверсионные вылазки в лагерь монголов, перебили массу воинов Батыя и пали только после того, как ордынцы подтащили камнеметные машины и проломили ими стены.
Монголы вырезали всех жителей "Злого города" (это прозвище — Могу-Булгусун — Козельску дал сам Батый), в том числе 12-летнего князя Василия.
Город пал, но он спутал все карты орде. Во-первых, от Козельска не осталось вообще ничего, и захватчикам нечем было поживиться. Во-вторых, колоссальные потери наступавших привели к тому, что орда утратила темп наступления на Русь, авторитет Батыя стал падать и чтобы сохранить его, он был вынужден объявить главной своей целью Половецкие степи, а не русские княжества.
Теперь про фильм. Это редкий случай, когда у меня почти нет претензий к отечественному кино. Неужели научились делать хорошо?
На сей счет есть кое-какие "экстремистские" догадки. По нынешним временам лучше оставлю их при себе. Разве что намекну — "катастрофа" в российском кино во многом была связана с длительным влиянием на индустрию двух мощных диаспор, подмявших под себя почти всё. Одна — на букву "а", другая — на букву "е".
В случае со "Злым городом", видимо, обошлось без них и получилось хорошо.
Прекрасная съемка, костюмы, батальные сцены, которые занимают процентов 70 картины. А главное — никаких соплей. Враг, вопреки либеральной традиции, показан как есть, без интеллигенсткого нытья, мол, и среди немцев (зачеркнуто) монголов были хорошие люди.
Думаю, защитникам осажденного Козельска они казались не людьми, а демонами, которых немедленно следовало отправить обратно в ад. Желательно, в товарных количествах.
Предатель в фильме — это предатель. Иуда и сволочь. Не человек, у которого есть "своя правда", а всеми презираемая свинья. Причем, в фильме противопоставляется два предателя. Один — купец (что символично) он негативный персонаж. Другой — бывший ратник. Когда-то по малодушию боец перешел на службу к монголам, потом сбежал, вернулся на Родину, подвизался в монастыре, но когда враг подступил к Козельску, предатель осознал, что смыть иудин грех можно только кровью. Монах снимает подрясник, надевает кольчугу, возглавляет оборону города
Вообще, христианство в картине транслируется не в розовых тонах, как у нас долгое время любили показывать, а в корне иначе — мужественно, жертвенно, бесстрашно. Помолились Богу и пошли безжалостно бить нечисть.
К слову, это именно врагам Христовым выгодно нас самих убеждать, будто христианство — это добренькая, слабенькая, смиренная идейка, если и способная на что-то сподвигнуть, так только на беспрерывное "подставление левых щек".
В реальности, вся история России противоречит этому лживому тезису. Причем, России прошлой, настоящей (знамя со Спасом Нерукотворным — самое популярное на СВО) и, я надеюсь, будущей.
Примечательно, что по фильму вокруг юного князя для оборны Козельска объединяются все сословия, в том числе — разбойники "душегубы", что конечно же, отсылает к ЧВК "Вагнер" и "Шторм Z".
В общем, создатели фильма постарались на славу. Там, конечно, нет какой-то выдающейся актерской игры, но поскольку фильм батальный, она, наверное, не столь принципиальна. В последний раз нечто такое я смотрел 15 лет назад на премьере "Брестской крепости".
Эти две замечательные российские картины связаны тонкими нитями и дают надежду, что русское кино рано или поздно восстанет из пепла. Главное выгнать из индустрии засевших там "монголов".
P.S. Неслучайно именно в Козельске день и ночь, без выходных и отпусков, держит оборону, защищая Россию от ада, великая крепость, непобедимый гарнизон — святая обитель Оптина Пустынь.
Для начала небольшой исторический экскурс. Жители Козельска — обычного, в общем-то города, не самого большого, но и не маленького — решили, что не будут сдаваться монголам и примут "мученические венцы в Царствие Небесном".
В итоге, оборона была настолько яростной, что в ход против врага шли даже сапожные ножи... Город каким-то чудом держался 50 дней против 10 тысячной армии хана. Его защитники делали диверсионные вылазки в лагерь монголов, перебили массу воинов Батыя и пали только после того, как ордынцы подтащили камнеметные машины и проломили ими стены.
Монголы вырезали всех жителей "Злого города" (это прозвище — Могу-Булгусун — Козельску дал сам Батый), в том числе 12-летнего князя Василия.
Город пал, но он спутал все карты орде. Во-первых, от Козельска не осталось вообще ничего, и захватчикам нечем было поживиться. Во-вторых, колоссальные потери наступавших привели к тому, что орда утратила темп наступления на Русь, авторитет Батыя стал падать и чтобы сохранить его, он был вынужден объявить главной своей целью Половецкие степи, а не русские княжества.
Теперь про фильм. Это редкий случай, когда у меня почти нет претензий к отечественному кино. Неужели научились делать хорошо?
На сей счет есть кое-какие "экстремистские" догадки. По нынешним временам лучше оставлю их при себе. Разве что намекну — "катастрофа" в российском кино во многом была связана с длительным влиянием на индустрию двух мощных диаспор, подмявших под себя почти всё. Одна — на букву "а", другая — на букву "е".
В случае со "Злым городом", видимо, обошлось без них и получилось хорошо.
Прекрасная съемка, костюмы, батальные сцены, которые занимают процентов 70 картины. А главное — никаких соплей. Враг, вопреки либеральной традиции, показан как есть, без интеллигенсткого нытья, мол, и среди немцев (зачеркнуто) монголов были хорошие люди.
Думаю, защитникам осажденного Козельска они казались не людьми, а демонами, которых немедленно следовало отправить обратно в ад. Желательно, в товарных количествах.
Предатель в фильме — это предатель. Иуда и сволочь. Не человек, у которого есть "своя правда", а всеми презираемая свинья. Причем, в фильме противопоставляется два предателя. Один — купец (что символично) он негативный персонаж. Другой — бывший ратник. Когда-то по малодушию боец перешел на службу к монголам, потом сбежал, вернулся на Родину, подвизался в монастыре, но когда враг подступил к Козельску, предатель осознал, что смыть иудин грех можно только кровью. Монах снимает подрясник, надевает кольчугу, возглавляет оборону города
Вообще, христианство в картине транслируется не в розовых тонах, как у нас долгое время любили показывать, а в корне иначе — мужественно, жертвенно, бесстрашно. Помолились Богу и пошли безжалостно бить нечисть.
К слову, это именно врагам Христовым выгодно нас самих убеждать, будто христианство — это добренькая, слабенькая, смиренная идейка, если и способная на что-то сподвигнуть, так только на беспрерывное "подставление левых щек".
В реальности, вся история России противоречит этому лживому тезису. Причем, России прошлой, настоящей (знамя со Спасом Нерукотворным — самое популярное на СВО) и, я надеюсь, будущей.
Примечательно, что по фильму вокруг юного князя для оборны Козельска объединяются все сословия, в том числе — разбойники "душегубы", что конечно же, отсылает к ЧВК "Вагнер" и "Шторм Z".
В общем, создатели фильма постарались на славу. Там, конечно, нет какой-то выдающейся актерской игры, но поскольку фильм батальный, она, наверное, не столь принципиальна. В последний раз нечто такое я смотрел 15 лет назад на премьере "Брестской крепости".
Эти две замечательные российские картины связаны тонкими нитями и дают надежду, что русское кино рано или поздно восстанет из пепла. Главное выгнать из индустрии засевших там "монголов".
P.S. Неслучайно именно в Козельске день и ночь, без выходных и отпусков, держит оборону, защищая Россию от ада, великая крепость, непобедимый гарнизон — святая обитель Оптина Пустынь.
18 февраля 2014 года мы с женой ходили на премьеру странного кино-эксперимента Алексея Германа "Трудно быть богом". Отвратительная, по большому счету, картина, к тому же, с русофобским душком. Ярмольник (в ермолке) олицетворял "хороших, чистых, светлых людей", читающих "Атлант расправил плечи" Айн Рэнд в "Шоколаднице". Они уютно сидят в креслах на островке благополучия, разума и красоты, а вокруг — ГРЯЗНОЕ, ВОНЮЧЕЕ, ТУПОЕ БЫДЛО, в котором Герман, а возможно и братцы Аркадий с Борисом, видел "сиволапое население этой страны".
Фильм в Челябинске показывали в рамках фестиваля "Полный арт-хаус" и на его премьеру прилетели актеры.
Перед тем как на экране появились вступительные титры, Евгений Герчаков, игравший Бадуха, грустно сказал:
"Не пугайтесь, господа, странной атмосферы фильма, там царит эстетика евромайдана".
И действительно: в кино мы смотрели на грязь, кишки и кровищу, а в это время в Киеве толпа грабила и жгла главный офис Партии Регионов. Там под шумок убили два человека — одного забили до смерти ногами и арматурой, другого застрелили. То есть, официальный старт для всего последующего украинского кошмара был дан именно тогда, 18 февраля. Кино мы так и не досмотрели — ушли с середины. Тошнило меня, а беременную жену тошнило еще больше.
Уже вечером, посмотрев новостные ленты, я начал догадываться, что парадоксальный синхрон "киношного" и реального майданов намекает не только на общую атмосферу, но и на общность финалов. Не знаю, как там было по фильму, но в книге, Антон-Румата покинул проклятую планету, оставив ее "необучаемых" обитателей копошиться в своих нечистотах. Вот и Украину-Арканар, похоже, покидает коллективный Румата, расковырявший палкой, то что ковырять не следовало.
Фильм в Челябинске показывали в рамках фестиваля "Полный арт-хаус" и на его премьеру прилетели актеры.
Перед тем как на экране появились вступительные титры, Евгений Герчаков, игравший Бадуха, грустно сказал:
"Не пугайтесь, господа, странной атмосферы фильма, там царит эстетика евромайдана".
И действительно: в кино мы смотрели на грязь, кишки и кровищу, а в это время в Киеве толпа грабила и жгла главный офис Партии Регионов. Там под шумок убили два человека — одного забили до смерти ногами и арматурой, другого застрелили. То есть, официальный старт для всего последующего украинского кошмара был дан именно тогда, 18 февраля. Кино мы так и не досмотрели — ушли с середины. Тошнило меня, а беременную жену тошнило еще больше.
Уже вечером, посмотрев новостные ленты, я начал догадываться, что парадоксальный синхрон "киношного" и реального майданов намекает не только на общую атмосферу, но и на общность финалов. Не знаю, как там было по фильму, но в книге, Антон-Румата покинул проклятую планету, оставив ее "необучаемых" обитателей копошиться в своих нечистотах. Вот и Украину-Арканар, похоже, покидает коллективный Румата, расковырявший палкой, то что ковырять не следовало.
Какая-то новая дурь появилась — "Бежевая мама". И откуда только все эти ментальные вирусы берутся? Наверное, их делают в соседней лаборатории о той, где создавали Covid 19.
Предки Петра Зигфридовича Краузе приехали в Российскую империю еще при Екатерине II, в XVIII веке. Полторы сотни лет немцы жили-не тужили в Камышинском районе под Волгоградом, а с началом Великой Отечественной Войны были делегированы на Урал строить заводы и копать уголь. Так что, родился Петр Зигфридович уже в городе Копейске Челябинской области: вокруг шахты, зоны, закрытые заводы со строгой системой пропусков, линии сборки атомных бомб, суровые люди с обветренными лицами — своя особая, ни на что не похожая, атмосфера.
Годам к сорока Петра Зигфридовича стала тяготить такая романтика, и он решил отправиться на историческую родину в благословенную страну ФРГ. Благо, в 1990-е годы Германия все еще собирала своего брата-немца по сусекам Советского Союза. Петр с семьей поселился в городе Клоппенбурге и стал мало-помалу постигать особенности бытия местного "аусзидлера".
Хитрый прижимистый Петя довольно быстро разжился собственным домиком, больше похожим на садовый сарайчик, огородил его кривым забором и завел куриц, а чтобы ездить по хваленым немецким атобанам — купил советскую, полноприводную "Ниву". Его соседи, хоть и были частично разбавлены такими же русскими, косящими под немцев, недовольно хмыкали. Еще бы: воскресное утро Петя начинал с того, что выкатывал свою "Ниву", раскрывал ее настежь, брал ведро с губкой и со вкусом мыл машину под пивко и записи Михаила Круга. Мыльную воду выливал, разумеется, в клумбу. А куда ее еще? Бывало, намылит машину, ляжет на травку и подпевает.
Такой образ жизни не остался незамеченным, и вскоре к нерадивому аусзидлеру из Копейска пожаловали сначала местные менты, а потом чиновники из службы по делам миграции и беженцев. Те объяснили, что в Германии так не принято: и забор не тот, и курицы не те, и машину мыть во дворе не положено.
Петр Зигфридович от такого зверского бюрократизма сначала рассердился, а потом, когда понял, что разговаривать по-людски с чиновниками не получится, пригорюнился. Как жить русскому человеку, пусть и немцу по происхождению, если белые воротнички запрещают ему поставить забор из лыж, разбить клумбы в автопокрышках и поливать их мыльной водой после мойки машины?
Петр начал крепко выпивать и скандалить с соседями. "Пошли вы на х**, проклятые фашисты, я уеду отсюда на**й обратно в Копейск", — кричал Петр, напившись шнапсу. Казалось бы, ну и Бог с тобой, хочешь уезжай, скатертью дорога. Но немецкие власти оказались хитрее пронырливого Петра: отправили к нему психиатра, который диагностировал у Краузе тяжелую депрессию и со временем выхлопотал ему инвалидность. Коварные немцы сломали русского Петю, он снес кривой забор, отправил куриц на эвтаназию, ходит тихий и грустный. Но иногда все рано накатывает шнапсу, выгоняет "Ниву" и включает Михаила Круга. "Владимирский централ, ветер северный! Этапом из Твери зла немеряно!", — кричит пьяный Петя в саксонскую ночь. "Лежит на сердце тяжкий груз", — подпевают ему накуренные арабы.
Годам к сорока Петра Зигфридовича стала тяготить такая романтика, и он решил отправиться на историческую родину в благословенную страну ФРГ. Благо, в 1990-е годы Германия все еще собирала своего брата-немца по сусекам Советского Союза. Петр с семьей поселился в городе Клоппенбурге и стал мало-помалу постигать особенности бытия местного "аусзидлера".
Хитрый прижимистый Петя довольно быстро разжился собственным домиком, больше похожим на садовый сарайчик, огородил его кривым забором и завел куриц, а чтобы ездить по хваленым немецким атобанам — купил советскую, полноприводную "Ниву". Его соседи, хоть и были частично разбавлены такими же русскими, косящими под немцев, недовольно хмыкали. Еще бы: воскресное утро Петя начинал с того, что выкатывал свою "Ниву", раскрывал ее настежь, брал ведро с губкой и со вкусом мыл машину под пивко и записи Михаила Круга. Мыльную воду выливал, разумеется, в клумбу. А куда ее еще? Бывало, намылит машину, ляжет на травку и подпевает.
Такой образ жизни не остался незамеченным, и вскоре к нерадивому аусзидлеру из Копейска пожаловали сначала местные менты, а потом чиновники из службы по делам миграции и беженцев. Те объяснили, что в Германии так не принято: и забор не тот, и курицы не те, и машину мыть во дворе не положено.
Петр Зигфридович от такого зверского бюрократизма сначала рассердился, а потом, когда понял, что разговаривать по-людски с чиновниками не получится, пригорюнился. Как жить русскому человеку, пусть и немцу по происхождению, если белые воротнички запрещают ему поставить забор из лыж, разбить клумбы в автопокрышках и поливать их мыльной водой после мойки машины?
Петр начал крепко выпивать и скандалить с соседями. "Пошли вы на х**, проклятые фашисты, я уеду отсюда на**й обратно в Копейск", — кричал Петр, напившись шнапсу. Казалось бы, ну и Бог с тобой, хочешь уезжай, скатертью дорога. Но немецкие власти оказались хитрее пронырливого Петра: отправили к нему психиатра, который диагностировал у Краузе тяжелую депрессию и со временем выхлопотал ему инвалидность. Коварные немцы сломали русского Петю, он снес кривой забор, отправил куриц на эвтаназию, ходит тихий и грустный. Но иногда все рано накатывает шнапсу, выгоняет "Ниву" и включает Михаила Круга. "Владимирский централ, ветер северный! Этапом из Твери зла немеряно!", — кричит пьяный Петя в саксонскую ночь. "Лежит на сердце тяжкий груз", — подпевают ему накуренные арабы.
Я вот что подумал: нередко даже в наших — уральских — краях подъезды домов обвивает лоза дикого винограда. Можно снимать урожай и делать вино... И потом устраивать общественный дворовый пир навроде праздника Божеле нуво.. Пир устраивать, даже если из этого дикого винограда получится просто какая-то брага. Брага — и хорошо, что брага. Даже лучше. Будет "Дворовый праздник виноградной браги".
Будем собираться в конце февраля перед Великим Постом, на масленицу. Ставить чаны с виноградной брагой предыдущего урожая прямо во дворах, на детских площадках, пить, играть в лапту и перетягивание каната, разыгрывать роскошные дубовые пни и абонементы в библиотеку. В общем, весело и расчудесно проводить время! Это тоже роднит людей и сделает их лучше и ближе.
Будем собираться в конце февраля перед Великим Постом, на масленицу. Ставить чаны с виноградной брагой предыдущего урожая прямо во дворах, на детских площадках, пить, играть в лапту и перетягивание каната, разыгрывать роскошные дубовые пни и абонементы в библиотеку. В общем, весело и расчудесно проводить время! Это тоже роднит людей и сделает их лучше и ближе.
"Вконтакт" напомнил о фотографии, сделанной ровно 11 лет назад. Район бывшего танкового училища, старый барак и такой же ветхий, замшелый дед, который сидит на балконе, будто в ржавом танке, забытом у Прохоровки. Танкист высматривает врага. Год, высматривает, два, три, сто лет. Как главный герой в прекрасном фильме Валерио Дзурлини "Татарская пустыня".
Сквозь танк проросла береза, а на голове командира свила гнездо трясогузка. Но он всё смотрит и смотрит, и снег не тает на его лице.
Сейчас дедушки уже, наверное, нет, и барака этого нет, и танкового училища, конечно же, тоже нет. Даже руин не осталось — всё вокруг снесли и построили на этом месте модный жилой комплекс Evo Park с серыми стеклянно-бетонными зданиями, напоминающими бритвенные лезвия.
Бесславная гибель танкового училища — это большая драма, беда для армии и для города. Как бы оно сейчас пригодилось!
Готовить командиров танков в Челябинске начали буквально спустя неделю после начала Великой Отечественной Войны — 30 июня 1941 года. В этом была понятная логика: в Челябинске делают танки, в Челябинске должны учить ими пользоваться.
За почти 70-летнюю историю ЧВТКУ выпустило тысячи офицеров-танкистов, среди которых — 21 Герой СССР и 8 Героев России. Его трагический закат пришелся на начало нулевых годов, когда абсурд достиг такого уровня, что училище стало выпускать специалистов с квалификацией "Менеджер" (!).
Как отмечали выпускники ЧВТКУ, чехарда с форматами обучения и статусом училища отчасти объясняет инцидент, послуживший поводом к закрытию военного вуза. В 2006 году солдат Андрей Сычев, который проходил на базе училища срочную службу, стал инвалидом из-за издевательств сослуживцев.
И так случилось, что человеческая трагедия, за которой должно было последовать строгое наказание виновных и радикальная реформа вуза, привела к его закрытию. Ну еще бы, ведь к инциденту как по команде подключились правозащитники, западные и отечественные журналисты, темночисленные фонды, совет солдатский матерей, плакальщицы на зарплате и армия профессиональных посыпателей голов пеплом.
Вместе с водой выплеснули ребенка: садистов — мучителей Сычева — толком не наказали (некоторым дали по году условно, одному 4 года колонии), а кузницу танкистов закрыли. На протяжении 10 лет в пустых корпусах училища обитали бомжи и собаки. Вокруг доживали свой век старые бараки, и в одном из них — старичок с фотографии. Может быть, он тоже выпускник военного вуза.
К слову, вскоре после танкового закрыли челябинское военное автомобильное училище и чуть было не прихлопнули газетой авиационное училище штурманов, но оно пока живет. Не успели — сменился министр обороны и начальник генерального штаба. Кстати, в это воскресение, в училище День открытых дверей для будущих курсантов. Приходите если интересно.
Тем не менее, танковое училище в Челябинске помнят и любят. Тысячи машин ездят по городу со специфическими наклейками — танк и под ним аббревиатура ЧВТКУ.
Сквозь танк проросла береза, а на голове командира свила гнездо трясогузка. Но он всё смотрит и смотрит, и снег не тает на его лице.
Сейчас дедушки уже, наверное, нет, и барака этого нет, и танкового училища, конечно же, тоже нет. Даже руин не осталось — всё вокруг снесли и построили на этом месте модный жилой комплекс Evo Park с серыми стеклянно-бетонными зданиями, напоминающими бритвенные лезвия.
Бесславная гибель танкового училища — это большая драма, беда для армии и для города. Как бы оно сейчас пригодилось!
Готовить командиров танков в Челябинске начали буквально спустя неделю после начала Великой Отечественной Войны — 30 июня 1941 года. В этом была понятная логика: в Челябинске делают танки, в Челябинске должны учить ими пользоваться.
За почти 70-летнюю историю ЧВТКУ выпустило тысячи офицеров-танкистов, среди которых — 21 Герой СССР и 8 Героев России. Его трагический закат пришелся на начало нулевых годов, когда абсурд достиг такого уровня, что училище стало выпускать специалистов с квалификацией "Менеджер" (!).
Как отмечали выпускники ЧВТКУ, чехарда с форматами обучения и статусом училища отчасти объясняет инцидент, послуживший поводом к закрытию военного вуза. В 2006 году солдат Андрей Сычев, который проходил на базе училища срочную службу, стал инвалидом из-за издевательств сослуживцев.
И так случилось, что человеческая трагедия, за которой должно было последовать строгое наказание виновных и радикальная реформа вуза, привела к его закрытию. Ну еще бы, ведь к инциденту как по команде подключились правозащитники, западные и отечественные журналисты, темночисленные фонды, совет солдатский матерей, плакальщицы на зарплате и армия профессиональных посыпателей голов пеплом.
Вместе с водой выплеснули ребенка: садистов — мучителей Сычева — толком не наказали (некоторым дали по году условно, одному 4 года колонии), а кузницу танкистов закрыли. На протяжении 10 лет в пустых корпусах училища обитали бомжи и собаки. Вокруг доживали свой век старые бараки, и в одном из них — старичок с фотографии. Может быть, он тоже выпускник военного вуза.
К слову, вскоре после танкового закрыли челябинское военное автомобильное училище и чуть было не прихлопнули газетой авиационное училище штурманов, но оно пока живет. Не успели — сменился министр обороны и начальник генерального штаба. Кстати, в это воскресение, в училище День открытых дверей для будущих курсантов. Приходите если интересно.
Тем не менее, танковое училище в Челябинске помнят и любят. Тысячи машин ездят по городу со специфическими наклейками — танк и под ним аббревиатура ЧВТКУ.
"Вот меня и отпустили, и я теперь на богомоление в Соловки к Зосиме и Савватию благословился и пробираюсь. Везде был, а их не видал и хочу им перед смертью поклониться.
— Отчего же «перед смертью»? Разве вы больны?
— Нет-с, не болен; а все по тому же случаю, что скоро надо будет воевать.
— Позвольте: как же это вы опять про войну говорите?
— Да-с.
— Стало быть, вам «Благое молчание» не помогло?
— Не могу знать-с: усиливаюсь, молчу, а дух одолевает.
— Что же он?
— Все свое внушает: «ополчайся».
— Разве вы и сами собираетесь идти воевать?
— А как же-с? Непременно-с: мне за народ очень помереть хочется.
— Как же вы: в клобуке и в рясе пойдете воевать?
— Нет-с; я тогда клобучок сниму, а амуничку надену.
Проговорив это, очарованный странник как бы вновь ощутил на себе наитие вещательного духа и впал в тихую сосредоточенность, которой никто из собеседников не позволил себе прервать ни одним новым вопросом. Да и о чем было его еще больше расспрашивать? повествования своего минувшего он исповедал со всею откровенностью своей простой души, а провещания его остаются до времени в руке сокрывающего судьбы свои от умных и разумных и только иногда открывающего их младенцам."
Николай Лесков "Очарованный странник".
— Отчего же «перед смертью»? Разве вы больны?
— Нет-с, не болен; а все по тому же случаю, что скоро надо будет воевать.
— Позвольте: как же это вы опять про войну говорите?
— Да-с.
— Стало быть, вам «Благое молчание» не помогло?
— Не могу знать-с: усиливаюсь, молчу, а дух одолевает.
— Что же он?
— Все свое внушает: «ополчайся».
— Разве вы и сами собираетесь идти воевать?
— А как же-с? Непременно-с: мне за народ очень помереть хочется.
— Как же вы: в клобуке и в рясе пойдете воевать?
— Нет-с; я тогда клобучок сниму, а амуничку надену.
Проговорив это, очарованный странник как бы вновь ощутил на себе наитие вещательного духа и впал в тихую сосредоточенность, которой никто из собеседников не позволил себе прервать ни одним новым вопросом. Да и о чем было его еще больше расспрашивать? повествования своего минувшего он исповедал со всею откровенностью своей простой души, а провещания его остаются до времени в руке сокрывающего судьбы свои от умных и разумных и только иногда открывающего их младенцам."
Николай Лесков "Очарованный странник".
Шел по проспекту Ленина. Вдруг, недалеко от Дома книги, в арке, что-то блеснуло. Присмотрелся — нимб. Кто-то нарисовал Георгия Победоносца.
Прекрасное граффити. Святой образ, пропечатанный в текстуре города. Умей я рисовать, обязательно бы делал нечто подобное.
Правда, кое-какой опыт у меня, все же, имеется. Как-то раз я катался ночью на велосипеде, в рюкзаке лежал баллончик с краской. Долгая история, как он у меня оказался. В общем, решил его использовать — не выбрасывать же. До зуда захотелось что-нибудь нарисовать. Тем более, забор подходящий нашелся — у стройки и прямо рядом с дорогой, у всех навиду. Только вот что рисовать? Я же не умею, рисую на уровне моей шестилетней дочери. Тогда надо писать. Но, опять же, что? Вспомнил цитату из Писания, из Откровения Иоанна Богослова: "Будь ревностен и покайся". Она мне очень нравится, она свежая и острая, как бритва, не оставляет сомнений и пространства для компромисса. А главное, никаких соплей и нюней. Любимый ученик Христа плохого не посоветует.
Когда начал писать, рядом остановилась машина с логотипом "Русской общины" на стекле, из нее вылезли сурового вида ребята:
— Эй, мужик, ты что тут такое рисуешь? — грозно спросил один паренек.
— "Будь ревностен и покайся",— ответил я, продолжая писать, потом добавил, — цитата из Апокалипсиса,
Секунды две-три парень переваривал услышанное, но сопоставил мои слова с появляющейся надписью на заборе и дружелюбно сказал.
— А-а-а, это правильно. Извини, мы думали, что ты рекламу наркошопа рисуешь.
Парни попрощались и уехали, я тоже покатил дальше.
Эта надпись еще несколько лет чернела на заборе, пока его не убрали. Может быть, хотя бы один человек из сотен тысяч людей, которые проезжали мимо и читали это, стал ревностным и покаялся.
Прекрасное граффити. Святой образ, пропечатанный в текстуре города. Умей я рисовать, обязательно бы делал нечто подобное.
Правда, кое-какой опыт у меня, все же, имеется. Как-то раз я катался ночью на велосипеде, в рюкзаке лежал баллончик с краской. Долгая история, как он у меня оказался. В общем, решил его использовать — не выбрасывать же. До зуда захотелось что-нибудь нарисовать. Тем более, забор подходящий нашелся — у стройки и прямо рядом с дорогой, у всех навиду. Только вот что рисовать? Я же не умею, рисую на уровне моей шестилетней дочери. Тогда надо писать. Но, опять же, что? Вспомнил цитату из Писания, из Откровения Иоанна Богослова: "Будь ревностен и покайся". Она мне очень нравится, она свежая и острая, как бритва, не оставляет сомнений и пространства для компромисса. А главное, никаких соплей и нюней. Любимый ученик Христа плохого не посоветует.
Когда начал писать, рядом остановилась машина с логотипом "Русской общины" на стекле, из нее вылезли сурового вида ребята:
— Эй, мужик, ты что тут такое рисуешь? — грозно спросил один паренек.
— "Будь ревностен и покайся",— ответил я, продолжая писать, потом добавил, — цитата из Апокалипсиса,
Секунды две-три парень переваривал услышанное, но сопоставил мои слова с появляющейся надписью на заборе и дружелюбно сказал.
— А-а-а, это правильно. Извини, мы думали, что ты рекламу наркошопа рисуешь.
Парни попрощались и уехали, я тоже покатил дальше.
Эта надпись еще несколько лет чернела на заборе, пока его не убрали. Может быть, хотя бы один человек из сотен тысяч людей, которые проезжали мимо и читали это, стал ревностным и покаялся.
Попытка убийства митрополита Тихона (Шевкунова) которое по заказу фабрики террористов Буданова готовили священник и алтарник, вызывает ассоциации с 26 главой Евангелия от Матфея:
"Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошёл к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребреников; и с того времени он искал удобного случая предать Его".
Так и здесь — иуды намеревались взорвать своего учителя в келье Сретенского монастыря. Это не малограмотные мигранты-таджики, которым ГУР пообещал 200 тыс долларов, британский паспорт, вертолет и мешок насвая (как в случае с убийством генерала Кириллова). Это нечто в корне иное.
И мне кажется, что чем больше противостояние кристаллизуется, чем меньше в нем остается примесей, чем ближе оно к простым категориям: добро/зло, правда/кривда — там ярче и очевиднее аналогии со Священным Писанием.
"Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошёл к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребреников; и с того времени он искал удобного случая предать Его".
Так и здесь — иуды намеревались взорвать своего учителя в келье Сретенского монастыря. Это не малограмотные мигранты-таджики, которым ГУР пообещал 200 тыс долларов, британский паспорт, вертолет и мешок насвая (как в случае с убийством генерала Кириллова). Это нечто в корне иное.
И мне кажется, что чем больше противостояние кристаллизуется, чем меньше в нем остается примесей, чем ближе оно к простым категориям: добро/зло, правда/кривда — там ярче и очевиднее аналогии со Священным Писанием.
Вот смеха будет, если сейчас Зеленский подпишет кабальный договор с США и его тут же арестуют по делу об убийстве журналиста.
Forwarded from Олег Царёв
В Х пишут, что Илон Маск написал обращение к назначенному недавно директору ФБР о привлечении Зеленского в качестве подозреваемого в организации убийства американского журналиста Гонсало Лиры. Напомню, именно Маск вспомнил о том, что американский журналист был убит в украинском СИЗО.
Олег Царёв. Подписаться.
Олег Царёв. Подписаться.
В своем дворе увидел машину — старую "Газель" с рекламой бахил. И вот о чем подумал.
Современный мир пронизан символами и знакам, они определяют сознание человека, а значит и его бытие. Округлая, будто материнская грудь, буква “М” в слове McDonald’s призывно мерцает в ночи, обещая накормить голодных и страждущих. Тень от крыла богини Ники напоминает, что победа немыслима без пары кроссовок с этим крылом на подошве. Демоница кофейной компании Starbucks смотрит на вас холодным, безжизненным взглядом, увлекая в пучину, как русалки или одисеевская сирена. И, наконец, надкушенное яблоко Apple иронично подчеркивает, что именно с него началась история падшего мира, им же она и закончится.
Бренды, символы, логотипы, шильдики и ярлычки тонкими разноцветными змейками опоясывают людей. Пленяют их умы и сердца, подчиняют своей корыстной воле, вторгаются в подсознание и делают сны черно-белыми.
Почти всегда они действуют исподтишка, незримо работая с архетипами, с человеческими пороками и страстями. В подземных лабораториях, в окружении древних гримуаров и мензурок с гомункулами, над логотипами трудятся армии дизайнеров-алхимиков.
Они изучают историю, философию, астрологию, хождения по небу небесных тел, людские чаяния и мечты. Они изнуряют тела аскезой, колдуют, и приносят жертвы идолищам, чтобы потом представить перед рогатым заказчиком какой-нибудь очередной пленительный образ. Настолько инфернальный, что за приобщение к нему люди станут гибнуть и убивать, но никто никогда не догадается в чем дело. Откуда такая жажда? Почему этот образ настолько хорош?
Впрочем, иногда что-то идет не так… И в обычный челябинский двор приезжает старая, гнилая “Газель”, а на ней — подмигивающие бахилы, которые держат в руках... глаз в пирамиде.
Бахилы не прячутся, не выдают себя за другого, не стесняются своей голой правды, а дерзко и открыто держат в ладони (кстати, левой руки - "путь левой руки"?) глаз в пирамиде. Они куражатся, издеваются и как бы говорят нам: “Откройте глаза, идиоты! Весь этот хваленый фирменный стиль и позиционирование — штуки, позволяющие управлять вами. Кушайте, не обляпайтесь”.
Бахилы так откровенны, потому что прекрасно знают, что никто их не услышит, а глаза людей будут по-прежнему покрыты пеленой, через которую видно только что-то яркое и мерцающие. “Газель” немного постоит во дворе и, пыхтя дымом, уедет за черные горы и за синюю реку, а с ее кузова будут посмеиваться бахилы.
Современный мир пронизан символами и знакам, они определяют сознание человека, а значит и его бытие. Округлая, будто материнская грудь, буква “М” в слове McDonald’s призывно мерцает в ночи, обещая накормить голодных и страждущих. Тень от крыла богини Ники напоминает, что победа немыслима без пары кроссовок с этим крылом на подошве. Демоница кофейной компании Starbucks смотрит на вас холодным, безжизненным взглядом, увлекая в пучину, как русалки или одисеевская сирена. И, наконец, надкушенное яблоко Apple иронично подчеркивает, что именно с него началась история падшего мира, им же она и закончится.
Бренды, символы, логотипы, шильдики и ярлычки тонкими разноцветными змейками опоясывают людей. Пленяют их умы и сердца, подчиняют своей корыстной воле, вторгаются в подсознание и делают сны черно-белыми.
Почти всегда они действуют исподтишка, незримо работая с архетипами, с человеческими пороками и страстями. В подземных лабораториях, в окружении древних гримуаров и мензурок с гомункулами, над логотипами трудятся армии дизайнеров-алхимиков.
Они изучают историю, философию, астрологию, хождения по небу небесных тел, людские чаяния и мечты. Они изнуряют тела аскезой, колдуют, и приносят жертвы идолищам, чтобы потом представить перед рогатым заказчиком какой-нибудь очередной пленительный образ. Настолько инфернальный, что за приобщение к нему люди станут гибнуть и убивать, но никто никогда не догадается в чем дело. Откуда такая жажда? Почему этот образ настолько хорош?
Впрочем, иногда что-то идет не так… И в обычный челябинский двор приезжает старая, гнилая “Газель”, а на ней — подмигивающие бахилы, которые держат в руках... глаз в пирамиде.
Бахилы не прячутся, не выдают себя за другого, не стесняются своей голой правды, а дерзко и открыто держат в ладони (кстати, левой руки - "путь левой руки"?) глаз в пирамиде. Они куражатся, издеваются и как бы говорят нам: “Откройте глаза, идиоты! Весь этот хваленый фирменный стиль и позиционирование — штуки, позволяющие управлять вами. Кушайте, не обляпайтесь”.
Бахилы так откровенны, потому что прекрасно знают, что никто их не услышит, а глаза людей будут по-прежнему покрыты пеленой, через которую видно только что-то яркое и мерцающие. “Газель” немного постоит во дворе и, пыхтя дымом, уедет за черные горы и за синюю реку, а с ее кузова будут посмеиваться бахилы.
В последний день масленицы, накануне Великого поста, ловите-ка, сестрицы и братцы, пищу для размышления — история Лескова о том, как немец со своей железной волей русского мужичка всю жизнь сворачивал в бараний рог, а умер, соревнуясь с попом, кто из них больше съест блинов. Железо увязло в тесте и захрипело. Всегда так было и будет.
"...— Только что духовенство, гости и сама вдова, засыпав на кладбище мерзлою землею могилу Сафроныча, возвратились в новый дом Марьи Матвеевны и сели за поминальный стол, как дверь неожиданно растворилась, и на пороге показалась тощая и бледная фигура Пекторалиса.
Его здесь никто не ждал, и потому появление его, разумеется, всех удивило, особенно огорченную Марью Матвеевну, которая не знала, как ей это и принять: за участие или за насмешку? Но прежде чем она выбрала роль, Гуго Карлович тихо и степенно, с сохранением всегдашнего своего достоинства, объявил ей, что он пришел сдержать свое честное слово, которое давно дал покойному, — есть блины на его похоронном обеде.
"Что же, мы люди крещеные, у нас гостей вон не гонят, — отвечала Марья Матвеевна, — садитесь, блинов у нас много расчинено. На всю нищую братию ставили, кушайте".
Гуго поклонился и сел, даже в очень почетном месте, между мягким отцом Флавианом и жилистым дьяконом Саввою.
Несмотря на свой несколько заморенный вид, Пекторалис чувствовал себя очень хорошо: он держал себя как победитель и вел себя на тризне своего врага немножко неприлично. Но зато и случилось же здесь с ним поистине курьезное событие, которое достойно завершило собою историю его железной воли.
Не знаю, как и с чего зашло у них с дьяконом Саввою словопрение об этой воле — и дьякон Савва сказал ему:
"Зачем ты, брат Гуго Карлович, все с нами споришь и волю свою показываешь? Это нехорошо..."
И отец Флавиан поддержал Савву и сказал:
"Нехорошо, матинька, нехорошо; за это тебя бог накажет. Бог за русских всегда наказывает".
"Однако я вот Сафроныча пережил; сказал — переживу, и пережил".
"А что и проку-то в том, что ты его пережил, надолго ли это? Бог ведь за нас неисповедимо наказывает, на что я стар — и зубов нет, и ножки пухнут, так что мышей не топчу, а может быть, и меня не переживешь".
Пекторалис только улыбнулся.
"Что же ты зубы-то скалишь, — вмешался дьякон, — неужели ты уже и бога не боишься? Или не видишь, как и сам-то зачичкался? Нет, брат, отца Флавиана не переживешь — теперь тебе и самому уже капут скоро".
"Ну, это мы еще увидим". "Да что "увидим"? И видеть-то в тебе стало уже нечего, когда ты весь заживо ссохся; а Сафроныч как жил в простоте, так и кончил во всем своем удовольствии".
"Хорошо удовольствие!"
"Отчего же не хорошо? Как нравилось, так и доживал свою жизнь, все с примочечкой, все за твое здоровье выпивал..."
"Свинья", — нетерпеливо молвил Пекторалис.
"Ну вот уже и свинья! Зачем же так обижать? Он свинья, да пред смертью на чердаке испостился и, покаясь отцу Флавиану, во всем прощении христианском помер и весь обряд соблюл, а теперь, может быть, уже и с праотцами в лоне Авраамовом сидит да беседует и про тебя им сказывает, а они смеются; а ты вот не свинья, а, за его столом сидя, его же и порочишь. Рассуди-ка, кто из вас больше свинья-то вышел?"
"Ты, матинька, больше свинья", — вставил слово отец Флавиан.
"Он о семье не заботился", — сухо молвил Пекторалис.
"Чего, чего? — заговорил дьякон. — Как не заботился? А ты вот посмотри-ка: он, однако, своей семье и угол и продовольствие оставил, да и ты в его доме сидишь и его блины ешь; а своих у тебя нет, — и умрешь ты — не будет у тебя ни дна, ни покрышки, и нечем тебя будет помянуть. Что же, кто лучше семью-то устроил? Разумей-ка это... ведь с нами, брат, этак озорничать нельзя, потому с нами бог".
"Не хочу верить", — отвечал Пекторалис.
"Да верь не верь, а уж дело видное, что лучше так сыто умереть, как Сафроныч помер, чем гладом изнывать, как ты изнываешь".
"...— Только что духовенство, гости и сама вдова, засыпав на кладбище мерзлою землею могилу Сафроныча, возвратились в новый дом Марьи Матвеевны и сели за поминальный стол, как дверь неожиданно растворилась, и на пороге показалась тощая и бледная фигура Пекторалиса.
Его здесь никто не ждал, и потому появление его, разумеется, всех удивило, особенно огорченную Марью Матвеевну, которая не знала, как ей это и принять: за участие или за насмешку? Но прежде чем она выбрала роль, Гуго Карлович тихо и степенно, с сохранением всегдашнего своего достоинства, объявил ей, что он пришел сдержать свое честное слово, которое давно дал покойному, — есть блины на его похоронном обеде.
"Что же, мы люди крещеные, у нас гостей вон не гонят, — отвечала Марья Матвеевна, — садитесь, блинов у нас много расчинено. На всю нищую братию ставили, кушайте".
Гуго поклонился и сел, даже в очень почетном месте, между мягким отцом Флавианом и жилистым дьяконом Саввою.
Несмотря на свой несколько заморенный вид, Пекторалис чувствовал себя очень хорошо: он держал себя как победитель и вел себя на тризне своего врага немножко неприлично. Но зато и случилось же здесь с ним поистине курьезное событие, которое достойно завершило собою историю его железной воли.
Не знаю, как и с чего зашло у них с дьяконом Саввою словопрение об этой воле — и дьякон Савва сказал ему:
"Зачем ты, брат Гуго Карлович, все с нами споришь и волю свою показываешь? Это нехорошо..."
И отец Флавиан поддержал Савву и сказал:
"Нехорошо, матинька, нехорошо; за это тебя бог накажет. Бог за русских всегда наказывает".
"Однако я вот Сафроныча пережил; сказал — переживу, и пережил".
"А что и проку-то в том, что ты его пережил, надолго ли это? Бог ведь за нас неисповедимо наказывает, на что я стар — и зубов нет, и ножки пухнут, так что мышей не топчу, а может быть, и меня не переживешь".
Пекторалис только улыбнулся.
"Что же ты зубы-то скалишь, — вмешался дьякон, — неужели ты уже и бога не боишься? Или не видишь, как и сам-то зачичкался? Нет, брат, отца Флавиана не переживешь — теперь тебе и самому уже капут скоро".
"Ну, это мы еще увидим". "Да что "увидим"? И видеть-то в тебе стало уже нечего, когда ты весь заживо ссохся; а Сафроныч как жил в простоте, так и кончил во всем своем удовольствии".
"Хорошо удовольствие!"
"Отчего же не хорошо? Как нравилось, так и доживал свою жизнь, все с примочечкой, все за твое здоровье выпивал..."
"Свинья", — нетерпеливо молвил Пекторалис.
"Ну вот уже и свинья! Зачем же так обижать? Он свинья, да пред смертью на чердаке испостился и, покаясь отцу Флавиану, во всем прощении христианском помер и весь обряд соблюл, а теперь, может быть, уже и с праотцами в лоне Авраамовом сидит да беседует и про тебя им сказывает, а они смеются; а ты вот не свинья, а, за его столом сидя, его же и порочишь. Рассуди-ка, кто из вас больше свинья-то вышел?"
"Ты, матинька, больше свинья", — вставил слово отец Флавиан.
"Он о семье не заботился", — сухо молвил Пекторалис.
"Чего, чего? — заговорил дьякон. — Как не заботился? А ты вот посмотри-ка: он, однако, своей семье и угол и продовольствие оставил, да и ты в его доме сидишь и его блины ешь; а своих у тебя нет, — и умрешь ты — не будет у тебя ни дна, ни покрышки, и нечем тебя будет помянуть. Что же, кто лучше семью-то устроил? Разумей-ка это... ведь с нами, брат, этак озорничать нельзя, потому с нами бог".
"Не хочу верить", — отвечал Пекторалис.
"Да верь не верь, а уж дело видное, что лучше так сыто умереть, как Сафроныч помер, чем гладом изнывать, как ты изнываешь".
Пекторалис сконфузился; он должен был чувствовать, что в этих словах для него заключается роковая правда, — и холодный ужас объял его сердце, и вместе с тем вошел в него сатана, — он вошел в него вместе с блином, который подал ему дьякон Савва, сказавши:
"На тебе блин и ешь да молчи, а то ты, я вижу, и есть против нас не можешь".
"Отчего же это не могу?" — отвечал Пекторалис.
"Да вон видишь, как ты его мнешь, да режешь, да жустеришь".
"Что это значит "жустеришь"?
"А ишь вот жуешь да с боку на бок за щеками переваливаешь".
"Так и жевать нельзя?"
"Да зачем его жевать, блин что хлопочек: сам лезет; ты вон гляди, как их отец Флавиан кушает, видишь? Что? И смотреть-то небось так хорошо! Вот возьми его за краечки, обмокни хорошенько в сметанку, а потом сверни конвертиком, да как есть, целенький, толкни его языком и спусти вниз, в свое место".
"Этак нездорово".
"Еще что соври: разве ты больше всех, что ли, знаешь? Ведь тебе, брат, больше отца Флавиана блинов не съесть".
"Съем", — резко ответил Пекторалис.
"Ну, пожалуйста, не хвастай".
"Съем!"
"Эй, не хвастай! Одну беду сбыл, не спеши на другую".
"Съем, съем, съем", — затвердил Гуго.
И они заспорили, — и как спор их тут же мог быть и решен, то ко всеобщему удовольствию тут же началось и состязание.
Сам отец Флавиан в этом споре не участвовал: он его просто слушал да кушал; но Пекторалису этот турнир был не под силу. Отец Флавиан спускал конвертиками один блин за другим, и горя ему не было; а Гуго то краснел, то бледнел и все-таки не мог с отцом Флавианом сравняться. А свидетели сидели, смотрели да подогревали его азарт и приводили дело в такое положение, что Пекторалису давно лучше бы схватить в охапку кушак да шапку (*28); но он, видно, не знал, что "бежка не хвалят, а с ним хорошо". Он все ел и ел до тех пор, пока вдруг сунулся вниз под стол и захрапел.
Дьякон Савва нагнулся за ним и тянет его назад.
"Не притворяйся-ка, — говорит, — братец, не притворяйся, а вставай да ешь, пока отец Флавиан кушает".
Но Гуго не вставал. Полезли его поднимать, а он и не шевелится. Дьякон, первый убедясь в том, что немец уже не притворяется, громко хлопнул себя по ляжкам и вскричал:
"Скажите на милость, знал, надо как здорово есть, а умер!"
"Неужли помер?" — вскричали все в один голос.
А отец Флавиан перекрестился, вздохнул и, прошептав "с нами бог", подвинул к себе новую кучку горячих блинков. Итак, самую чуточку пережил Пекторалис Сафроныча и умер бог весть в какой недостойной его ума и характера обстановке..."
Железная воля. Н. Лесков
"На тебе блин и ешь да молчи, а то ты, я вижу, и есть против нас не можешь".
"Отчего же это не могу?" — отвечал Пекторалис.
"Да вон видишь, как ты его мнешь, да режешь, да жустеришь".
"Что это значит "жустеришь"?
"А ишь вот жуешь да с боку на бок за щеками переваливаешь".
"Так и жевать нельзя?"
"Да зачем его жевать, блин что хлопочек: сам лезет; ты вон гляди, как их отец Флавиан кушает, видишь? Что? И смотреть-то небось так хорошо! Вот возьми его за краечки, обмокни хорошенько в сметанку, а потом сверни конвертиком, да как есть, целенький, толкни его языком и спусти вниз, в свое место".
"Этак нездорово".
"Еще что соври: разве ты больше всех, что ли, знаешь? Ведь тебе, брат, больше отца Флавиана блинов не съесть".
"Съем", — резко ответил Пекторалис.
"Ну, пожалуйста, не хвастай".
"Съем!"
"Эй, не хвастай! Одну беду сбыл, не спеши на другую".
"Съем, съем, съем", — затвердил Гуго.
И они заспорили, — и как спор их тут же мог быть и решен, то ко всеобщему удовольствию тут же началось и состязание.
Сам отец Флавиан в этом споре не участвовал: он его просто слушал да кушал; но Пекторалису этот турнир был не под силу. Отец Флавиан спускал конвертиками один блин за другим, и горя ему не было; а Гуго то краснел, то бледнел и все-таки не мог с отцом Флавианом сравняться. А свидетели сидели, смотрели да подогревали его азарт и приводили дело в такое положение, что Пекторалису давно лучше бы схватить в охапку кушак да шапку (*28); но он, видно, не знал, что "бежка не хвалят, а с ним хорошо". Он все ел и ел до тех пор, пока вдруг сунулся вниз под стол и захрапел.
Дьякон Савва нагнулся за ним и тянет его назад.
"Не притворяйся-ка, — говорит, — братец, не притворяйся, а вставай да ешь, пока отец Флавиан кушает".
Но Гуго не вставал. Полезли его поднимать, а он и не шевелится. Дьякон, первый убедясь в том, что немец уже не притворяется, громко хлопнул себя по ляжкам и вскричал:
"Скажите на милость, знал, надо как здорово есть, а умер!"
"Неужли помер?" — вскричали все в один голос.
А отец Флавиан перекрестился, вздохнул и, прошептав "с нами бог", подвинул к себе новую кучку горячих блинков. Итак, самую чуточку пережил Пекторалис Сафроныча и умер бог весть в какой недостойной его ума и характера обстановке..."
Железная воля. Н. Лесков
К слову, в русской литературе существует еще несколько упоминаний смерти из-за обжорства блинами.
В частности, у Чехова в "Трех сестрах" есть совершенно потрясающий и очень смешной эпизод, когда мелкий чиновник Андрей вслух рефлексирует на тему бездарно прожитой жизни, а в это время земский сторож Ферапонт, не слушая барина с его унылыми стенаниями, рассказывает ему, что, мол, в Москве купец съел сорок блинов и помер.
_______________________________
Андрей (громче). Я говорю, поздно пришел, уже девятый час.
Ферапонт. Так точно. Я пришел к вам, еще светло было, да не пускали. Барин, говорят, занят. Ну, что ж. Занят так занят, спешить мне некуда. (Думая, что Андрей спрашивает его о чем-то.) Чего?
Андрей. Ничего. (Рассматривая книгу.) Завтра пятница, у нас нет присутствия, но я все равно приду... займусь. Дома скучно...
Пауза.
Андрей. Милый дед, как странно меняется, как обманывает жизнь! Сегодня от скуки, от нечего делать, я взял в руки вот эту книгу - старые университетские лекции, и мне стало смешно... Боже мой, я секретарь земской управы, той управы, где председательствует Протопопов, я секретарь, и самое большее, на что я могу надеяться, это - быть членом земской управы! Мне быть членом здешней земской управы, мне, которому снится каждую ночь, что я профессор московского университета, знаменитый ученый, которым гордится русская земля!
Ферапонт. Не могу знать... Слышу-то плохо...
Андрей. Если бы ты слышал как следует, то я, быть может, и не говорил бы с тобой. Мне нужно говорить с кем-нибудь, а жена меня не понимает, сестер я боюсь почему-то, боюсь, что они засмеют меня, застыдят... Я не пью, трактиров не люблю, но с каким удовольствием я посидел бы теперь в Москве у Тестова или в Большом Московском, голубчик мой.
Ферапонт. А в Москве, в управе давеча рассказывал подрядчик, какие-то купцы ели блины; один, который съел сорок блинов, будто помер. Не то сорок, не то пятьдесят. Не упомню.
Андрей. Сидишь в Москве, в громадной зале ресторана, никого не знаешь и тебя никто не знает, и в то же время не чувствуешь себя чужим. А здесь ты всех знаешь и тебя все знают, но чужой, чужой... Чужой и одинокий.
Ферапонт. Чего?
Пауза.
Ферапонт. И тот же подрядчик сказывал - может, и врет, - будто поперек всей Москвы канат протянут.
Андрей. Для чего?
Ферапонт. Не могу знать. Подрядчик говорил.
Андрей. Чепуха. (Читает книгу.) Ты был когда-нибудь в Москве?
Ферапонт (после паузы). Не был. Не привел бог.
Пауза.
Ферапонт. Мне идти?
Андрей. Можешь идти. Будь здоров.
Ферапонт уходит.
Андрей. Будь здоров. (Читая.) Завтра утром придешь, возьмешь тут бумаги... Ступай...
Пауза.
Он ушел.
______________________________________
К слову, Андрея, почему-то совсем не жалко.
В частности, у Чехова в "Трех сестрах" есть совершенно потрясающий и очень смешной эпизод, когда мелкий чиновник Андрей вслух рефлексирует на тему бездарно прожитой жизни, а в это время земский сторож Ферапонт, не слушая барина с его унылыми стенаниями, рассказывает ему, что, мол, в Москве купец съел сорок блинов и помер.
_______________________________
Андрей (громче). Я говорю, поздно пришел, уже девятый час.
Ферапонт. Так точно. Я пришел к вам, еще светло было, да не пускали. Барин, говорят, занят. Ну, что ж. Занят так занят, спешить мне некуда. (Думая, что Андрей спрашивает его о чем-то.) Чего?
Андрей. Ничего. (Рассматривая книгу.) Завтра пятница, у нас нет присутствия, но я все равно приду... займусь. Дома скучно...
Пауза.
Андрей. Милый дед, как странно меняется, как обманывает жизнь! Сегодня от скуки, от нечего делать, я взял в руки вот эту книгу - старые университетские лекции, и мне стало смешно... Боже мой, я секретарь земской управы, той управы, где председательствует Протопопов, я секретарь, и самое большее, на что я могу надеяться, это - быть членом земской управы! Мне быть членом здешней земской управы, мне, которому снится каждую ночь, что я профессор московского университета, знаменитый ученый, которым гордится русская земля!
Ферапонт. Не могу знать... Слышу-то плохо...
Андрей. Если бы ты слышал как следует, то я, быть может, и не говорил бы с тобой. Мне нужно говорить с кем-нибудь, а жена меня не понимает, сестер я боюсь почему-то, боюсь, что они засмеют меня, застыдят... Я не пью, трактиров не люблю, но с каким удовольствием я посидел бы теперь в Москве у Тестова или в Большом Московском, голубчик мой.
Ферапонт. А в Москве, в управе давеча рассказывал подрядчик, какие-то купцы ели блины; один, который съел сорок блинов, будто помер. Не то сорок, не то пятьдесят. Не упомню.
Андрей. Сидишь в Москве, в громадной зале ресторана, никого не знаешь и тебя никто не знает, и в то же время не чувствуешь себя чужим. А здесь ты всех знаешь и тебя все знают, но чужой, чужой... Чужой и одинокий.
Ферапонт. Чего?
Пауза.
Ферапонт. И тот же подрядчик сказывал - может, и врет, - будто поперек всей Москвы канат протянут.
Андрей. Для чего?
Ферапонт. Не могу знать. Подрядчик говорил.
Андрей. Чепуха. (Читает книгу.) Ты был когда-нибудь в Москве?
Ферапонт (после паузы). Не был. Не привел бог.
Пауза.
Ферапонт. Мне идти?
Андрей. Можешь идти. Будь здоров.
Ферапонт уходит.
Андрей. Будь здоров. (Читая.) Завтра утром придешь, возьмешь тут бумаги... Ступай...
Пауза.
Он ушел.
______________________________________
К слову, Андрея, почему-то совсем не жалко.