Всë ещë усиливаю вчерашние слова. Я, конечно, дорожу своими книгами и их приводил просто как крутую самураюскую цитату, но!

Описываю ситуацию. Переезжаю с квартиры, в которой жил три года. Во-первых, действительно задумался, а во-вторых, я, хоть это слабо вяжется с предыдущим пунктом, аскет и к вещам отношусь довольно равнодушно к вещам и месту жительства, поэтому жил я в убогонькой квартире за три рубля.

Сейчас лендлорд приехал и предъявил за каждую вещь, которая сломалась за эти три года, естественно, оставив меня без залога.

Вот и вопрос, сдавая убитую квартиру известно кому (я не скрывал вайбов, верящих на стенах) за копейки — как нужно трястись над вещами, чтобы довести мою невесту до слëз.

Мелкий буржуа — хуже олигарха!

Кстати, чего у хохлов получилось — это привлечь на свою сторону как местных фашистов, так и местных анархистов. Больше того бывшая основа киевского Арсенала с 2014 воюет за Украину и поддерживает лозунг "Слава Украине", фактически являясь уже не просто леваками-анархистами, а анархистами национальными, национал-революционерами.

Россия же проебала работу как с ультраправыми, так и с ультралевыми. И если националисты смогли самостоятельно сформироваться в "Русич" и "Эспаньолу", то анархисты, а я знаю русских анархистов, воюющих за свободу Донбасса, не объединились ни во что, вынеся за основу движения борьбу с российским фашизмом (чтобы это не значило, лол).

При этом так было не всегда. В период 14-15, когда вмешательство государства в дела армии народных республик было сильно меньше — либертарные воинские формирования существовали в их составе. Помню, как Интербригады выкладывали интервью с нашим бойцом, который рассказывал про махновский отряд с шевронами "Воля або смерть" и никого не смущала даже державна мова в символике ополченцев.

Сейчас с усилением государственного давления практически невозможно позвать друзей и организовать свой необычный воинский отряд и тем самым, ударяя по инициативам снизу государство создаëт врагов не только себе (анархисты и так знают, что государство — это враг), но и что хуже, зачастую ещë и народу, и стране.

Я, кстати, равно отлично отношусь к русским монархистам и белорусским змагарам, но при этом считаю, что в своëм желании вернуться в прошлое они не должны останавливаться.

Предлагаю им начать с себя и обращаться ко мне только на Ваше благородие и wasza wielmożność соответственно.

Радуйтесь, дети мои, с новым вас светом!

Представьте себе далёкие языческие времена. Холодно, темно, солнца нет — оно угадывается слабым пятном в далёком углу неба. День 21 декабря. (Сейчас-то и то, если над Сибирью летишь, бывает огоньков внизу часами же не видать. А в древнейшие времена, представьте, какой мрак стоял...)

Собралось укутанное в шкуры племя.

К ним выходил, вскарабкавшись с помощью юношей на холм, вождь племени — самый старый и опытный, он же верховный жрец и астроном, главный шаман, а в более поздние времена — жрец-король — и обращался к народу, озябшему и отчаявшемуся по причине мрака и невыносимо долгих ночей, с приблизительно такой вот речью: «Вы в отчаянии от затухающего солнца, дети мои? Вы устали от тьмы? Вы боитесь, что ночь будет длиться вечно? Вашему терпению приходит конец?

Дети мои! Я пришёл объявить вам радостную весть. Наступил Йоль — и отныне свет будет прибавляться, день пухнуть и возрастать, а ночь съёживаться и худеть. Станет теплее и светлее. Приближается весна, несущая зелень, а там и зёрна завяжутся в земле, станет плодиться тучный скот. Радуйтесь, дети мои, радуйтесь! Прыгайте через костры, веселитесь, высшие силы не оставили нас!»

Вождю-жрецу безоговорочно верили в те древнейшие времена, потому что его полуслепые очи, завязанная в узел седая борода, отличный от простых смертных наряд несли чистейшую сакральность, историческую мистику всего народа, его судьбу, трагизм его жертв и ликование его жизней.

После язычества пришло христианство. Древние ребята-монахи, создавшие для нас обычаи северного христианства, были люди умелые и ловкие. Они понимали, что плетью в один раз обуха не перешибёшь, что язычество в одночасье не умрёт, и потому установили христианские праздники совсем рядом с языческими. Чтобы народы вначале путались бы, а затем привыкли бы к христианским обрядам и не сомневались. Особенно они старались угодить северным народам, поскольку им и так было невмоготу поверить в легенду Христа, распятого в набедренной повязке на горячем Ближнем Востоке.

Современники мои, мы-то с вами прочно знаем, что жрецы были правы: астрономический новый год наступает в день зимнего солнцестояния (21—22 декабря), и это было известно астрономам древнейших времён — жрецам с тех самых древнейших времён.

В дни зимнего солнцестояния солнце (как правило за плотными тучами) как бы зависает в холодном небе. Потому и «солнцестояние».

Дни зимнего солнцестояния — самые короткие пару-тройку дней в году и сопровождаются самыми длинными несколькими ночами. К этому времени психологическая атмосфера в северных народах неизбежно накалялась и появлялись признаки отчаянья.

Древние ребята-монахи, приспосабливавшие для нас с вами ближневосточную эту религию, сблизили как можно теснее языческий Йоль и рождение своего нового человекобога Христа — и запихали всё это вместе в исторический мешок.

Йоль (наименование этого древнего языческого обряда звучит для русского уха созвучно с нашими «ёлка», «ель», не правда ли?) как языческий праздник сохранился до наших дней. И даже выжил частично обычай праздновать Йоль в скандинавских и германских странах (йольское полено, обычай иметь новое изделие из шерсти — да хоть носки, хоть варежки — и прочие детали). Но обывателя успешно запутали в дебрях последних дней декабря.

Он, ничего не подозревая, послушно празднует Новый год на десять дней позже астрономического, и с этим устаканившимся, по правде говоря, обманом человечество и живёт.

Когда будете лицезреть 31 декабря главу государства, поздравляющего вас с бокалом в руке с Новым годом, то понимайте, что это через века всё тот же вождь племени вышел успокоить вас. Правда на десять дней позже. Но как получилось — так уж и вышло.

Эдуард Лимонов