Читаю дневники Кафки. Натыкаюсь на изумительное – "11 марта 1912 года. Декламатор Райхман на следующий день после нашего разговора попал в сумасшедший дом".
Сразу вспомнил историю очень близкую. Мой приятель Кирилл Зангалис сделал интервью с великим шахматным чемпионом Борисом Спасским. Всё написал, отправил визировать.
Не знаю, что уж такого увидел Борис Васильевич, но во время редактирования его хватил удар. Инсульт! Прямо над листочками!
Вспомнив эту историю, я звоню Зангалису и расспрашиваю.
- 2010-й год, - охотно рассказывает Кирилл. - Преддверие Всемирной шахматной олимпиады в Ханты-Мансийске. Илюмжинов даёт пресс-конференцию, на которой присутствует Спасский. Я работал в "Советском спорте". Крайне строгий редактор Игорь Коц постоянно требовал эксклюзив. Интервью с теми, с кем поговорить почти невозможно. Борис Спасский утверждал, что не давал больших интервью 20 лет!
- Ну и дела.
- Я смекнул – могу сделать и для себя великое дело, и перед Коцем показать себя молодцом. Мы все его страшно боялись, угодить было очень трудно!
- Игорь Александрович мужчина крутой.
- Сначала я подошёл к самому Спасскому. Тот отказал. Хоть и в дружелюбной форме. Думаю: вот у меня хорошие отношения с Илюмжиновым. Тот Спасскому помогает. А не сможет ли повлиять? Надо же – Борис Васильевич соглашается! Встретились в Москве. Помню, я ехал на какую-то далекую станцию, самую окраину. Спасский предупредил – он очень торопится, есть только час. На следующий день улетает в Париж. Мы сели на скамеечке возле дома, где жила его агент и секретарь Кузнецова. Вместо часа проговорили четыре!
- У меня со Спасским была такая же история.
- Беседа меня поразила. Это было очень круто. Да и Борис Васильевич был в прекрасной форме. Я побежал домой, хотелось поскорее всё это написать. Когда расшифровывал – меня ещё раз настигло меня ощущение "ох, как круто!" Просидел всю ночь, написал 20 тысяч знаков. По меркам "Советского спорта" – перебор любого максимума. Разворот с хвостиком.
- Спасский стоил трёх разворотов.
- Согласен. Мы хотели дать эту заметку в номер. Отсылаю всё написанное тому самому агенту Кузнецовой, которая сказала, что ради меня Борис Васильевич не будет спать ночь, всё отредактирует. С утра я примчался в редакцию. Спасский на звонки не отвечает. Кузнецова тоже. Я начинаю нервничать к вечеру Коц требует текст!
- Я представляю.
- К вечеру приходит sms от Кузнецовой. Просто и безапелляционно: "интервью не будет в газете". Я взорвался. Пишу в ответ: "Что случилось? Как же так? Меня убьёт редактор!" Новое сообщение от неё: "Есть непредвиденные обстоятельства".
- Про здоровье ни слова?
- Ни единого. Я сначала в агрессию: "Этого не может быть, мы же договаривались…" Думал, это заморочки агента. В ответ ни слова. На следующий день тишина. Через два дня тишина. На третий в жёлтом издании "Life" новость: Борис Спасский при смерти в больнице, с ним ночью случился инсульт. Я звоню Кузнецовой: "Боже мой, как же так?!"
- Всё подтвердила?
- Отвечает – да, всё случилось во время редактирования вашего интервью. Прежде были предпосылки, но удар случился как раз в этот момент. Сейчас Борис Васильевич при смерти, его переправляют во Францию на лечение.
- Про интервью уже не говорила?
- Сказала: пока Борис Васильевич не выздоровеет, они не дают разрешения на публикацию. Если случится худшее, тем более интервью не должно выходить. В редакции потом шутили – "ты зачем убил десятого чемпиона мира?"
- Шутил, надо думать, не Коц?
- Надо отдать должное Коцу, он сказал: "Что ж поделаешь?" Но с того момента раз в месяц интересовался: "Как там Борис Васильевич?"
- На каком эпизоде Спасский рухнул?
- Вот это самое обидное – почти весь текст отредактировал. Оставалась последняя глава – про Фишера!
- Понимаю, почему он так расчувствовался.
Сразу вспомнил историю очень близкую. Мой приятель Кирилл Зангалис сделал интервью с великим шахматным чемпионом Борисом Спасским. Всё написал, отправил визировать.
Не знаю, что уж такого увидел Борис Васильевич, но во время редактирования его хватил удар. Инсульт! Прямо над листочками!
Вспомнив эту историю, я звоню Зангалису и расспрашиваю.
- 2010-й год, - охотно рассказывает Кирилл. - Преддверие Всемирной шахматной олимпиады в Ханты-Мансийске. Илюмжинов даёт пресс-конференцию, на которой присутствует Спасский. Я работал в "Советском спорте". Крайне строгий редактор Игорь Коц постоянно требовал эксклюзив. Интервью с теми, с кем поговорить почти невозможно. Борис Спасский утверждал, что не давал больших интервью 20 лет!
- Ну и дела.
- Я смекнул – могу сделать и для себя великое дело, и перед Коцем показать себя молодцом. Мы все его страшно боялись, угодить было очень трудно!
- Игорь Александрович мужчина крутой.
- Сначала я подошёл к самому Спасскому. Тот отказал. Хоть и в дружелюбной форме. Думаю: вот у меня хорошие отношения с Илюмжиновым. Тот Спасскому помогает. А не сможет ли повлиять? Надо же – Борис Васильевич соглашается! Встретились в Москве. Помню, я ехал на какую-то далекую станцию, самую окраину. Спасский предупредил – он очень торопится, есть только час. На следующий день улетает в Париж. Мы сели на скамеечке возле дома, где жила его агент и секретарь Кузнецова. Вместо часа проговорили четыре!
- У меня со Спасским была такая же история.
- Беседа меня поразила. Это было очень круто. Да и Борис Васильевич был в прекрасной форме. Я побежал домой, хотелось поскорее всё это написать. Когда расшифровывал – меня ещё раз настигло меня ощущение "ох, как круто!" Просидел всю ночь, написал 20 тысяч знаков. По меркам "Советского спорта" – перебор любого максимума. Разворот с хвостиком.
- Спасский стоил трёх разворотов.
- Согласен. Мы хотели дать эту заметку в номер. Отсылаю всё написанное тому самому агенту Кузнецовой, которая сказала, что ради меня Борис Васильевич не будет спать ночь, всё отредактирует. С утра я примчался в редакцию. Спасский на звонки не отвечает. Кузнецова тоже. Я начинаю нервничать к вечеру Коц требует текст!
- Я представляю.
- К вечеру приходит sms от Кузнецовой. Просто и безапелляционно: "интервью не будет в газете". Я взорвался. Пишу в ответ: "Что случилось? Как же так? Меня убьёт редактор!" Новое сообщение от неё: "Есть непредвиденные обстоятельства".
- Про здоровье ни слова?
- Ни единого. Я сначала в агрессию: "Этого не может быть, мы же договаривались…" Думал, это заморочки агента. В ответ ни слова. На следующий день тишина. Через два дня тишина. На третий в жёлтом издании "Life" новость: Борис Спасский при смерти в больнице, с ним ночью случился инсульт. Я звоню Кузнецовой: "Боже мой, как же так?!"
- Всё подтвердила?
- Отвечает – да, всё случилось во время редактирования вашего интервью. Прежде были предпосылки, но удар случился как раз в этот момент. Сейчас Борис Васильевич при смерти, его переправляют во Францию на лечение.
- Про интервью уже не говорила?
- Сказала: пока Борис Васильевич не выздоровеет, они не дают разрешения на публикацию. Если случится худшее, тем более интервью не должно выходить. В редакции потом шутили – "ты зачем убил десятого чемпиона мира?"
- Шутил, надо думать, не Коц?
- Надо отдать должное Коцу, он сказал: "Что ж поделаешь?" Но с того момента раз в месяц интересовался: "Как там Борис Васильевич?"
- На каком эпизоде Спасский рухнул?
- Вот это самое обидное – почти весь текст отредактировал. Оставалась последняя глава – про Фишера!
- Понимаю, почему он так расчувствовался.
- Что ни делается – всё к лучшему. Года через полтора, когда Спасский пришел в себя, интервью вышло. Точно к его 75-летию. Произвело фурор! Спасский был очень благодарен, что я его не "кинул". Агент Кузнецова, которая отличается крайне сложным характером, тоже прониклась ко мне доверием. Всё это помогло мне потом.
- Что случилось?
- А случился знаменитый побег Спасского из Парижа в Москву. Его спецслужбы вытаскивали без паспорта, по бумажке из посольства. Потому что документы Бориса Васильевича прятала жена. Как думал сам Спасский, пыталась его залечить до смерти, чтоб получить наследство. Был выходной, ничего не предвещало беды. Я попивал водочку за ужином – и тут звонок от Коца!
- Даже я вздрогнул, представив.
- Я сижу тёпленький – а в трубке железный голос: "По моей информации, Спасский в Москве. Ничего не знаю – где хочешь доставай интервью…" Я в диком ужасе! Понимаю же – где я достану Спасского? Беда!
- Ну и?
- От безнадёги набрал Кузнецовой. Та вдруг произносит: "В благодарность вам за ту историю…" – и передаёт трубку Борису Васильевичу! Первое интервью о побеге из Парижа! Его перепечатала ещё и "Комсомолка". А для меня куча ништяков от редакции, лично Коца и даже покойного Сунгоркина.
- Что случилось?
- А случился знаменитый побег Спасского из Парижа в Москву. Его спецслужбы вытаскивали без паспорта, по бумажке из посольства. Потому что документы Бориса Васильевича прятала жена. Как думал сам Спасский, пыталась его залечить до смерти, чтоб получить наследство. Был выходной, ничего не предвещало беды. Я попивал водочку за ужином – и тут звонок от Коца!
- Даже я вздрогнул, представив.
- Я сижу тёпленький – а в трубке железный голос: "По моей информации, Спасский в Москве. Ничего не знаю – где хочешь доставай интервью…" Я в диком ужасе! Понимаю же – где я достану Спасского? Беда!
- Ну и?
- От безнадёги набрал Кузнецовой. Та вдруг произносит: "В благодарность вам за ту историю…" – и передаёт трубку Борису Васильевичу! Первое интервью о побеге из Парижа! Его перепечатала ещё и "Комсомолка". А для меня куча ништяков от редакции, лично Коца и даже покойного Сунгоркина.
Вот тут возник вопрос - на фотографии со сбора 1988 года Александр Бубнов есть (пятый слева в верхнем ряду), а на чемпионате Европы отсутствовал. Как же так?
А вот что рассказал он сам в интервью моему другу Сергею Шмитько:
"- Кто больше нагружал футболистов — Бесков или Лобановский?
- Конечно, Валерий Васильевич. В киевском «Динамо» была тренировка на скоростную выносливость. Футболисты окрестили ее тестом смерти. 1988 год. Накануне чемпионата Европы в Германии поехали на сбор в Италию. Среднегорье. Первый отрезок — 200 метров на максимальной скорости. Киевляне с тестом были знакомы, а я бежал в первый раз. Зная об этом, Лобан поставил меня первым.
- Почему вас?
- Схитрил. Киевляне халявили. А у Лобана по плану задача — дать нагрузку. Как заставить?
«Александр, вперед», — говорит мне Лобан. Он знал, что я фанатик, буду выкладываться. И хотел, чтобы все остальные тянулись за мной. В чем смысл теста? Пробежал — пульс 180–200. За три минуты отдыха он должен опуститься до 120.
Мы пронеслись две сотни метров. Подходит Лобан: глядя на часы, щупает пульс: «Такое ощущение, что ты не бежал! На второй минуте восстановился». Я оглянулся на всех: 200 метров — а они уже задышали со страшной силой.
Через минуту 400 метров. Я пролетел эту дистанцию, снова первый. Но почувствовал, что тяжело. Восстановился на третьей минуте. «Все нормально. 600!» — а это полтора круга на максимуме. Ноги уже не бегут, пульс не восстановился — 140–160. И в игре такое бывает, особенно в затяжном прессинге или когда тебе нужно сыграть все 90 минут примерно в одном темпе. Это и был стиль игры Лобановского — подавить соперника мощью. Он взял эту методику из легкой атлетики. Для организма стресс сумасшедший, но если он адаптирован — на поле будешь летать.
После 600 метров почувствовал, что все — я на пределе. Дышу тяжко. Рядом Заваров. Он несся прямо за мной: нагнулся, весь красный, еле стоит. Чуть отдышавшись, распрямляется и говорит Лобану: «Иди ты, рыжий, со своим тестом».
- Ничего себе.
- Я схватился за голову: самому Лобановскому такое сказать! В присутствии всех. Валерий Васильевич понимал, насколько тяжело было Завару. И спокойно так, с юмором: «Никита Павлович (Симонян. — Прим.), Саша не понимает наши задачи и цели. Нам такие футболисты на чемпионате Европы не нужны. Билет в руки и обратно в Москву».
Видимо, по итогам забега заваровский билет в Москву переписали на Бубнова
А вот что рассказал он сам в интервью моему другу Сергею Шмитько:
"- Кто больше нагружал футболистов — Бесков или Лобановский?
- Конечно, Валерий Васильевич. В киевском «Динамо» была тренировка на скоростную выносливость. Футболисты окрестили ее тестом смерти. 1988 год. Накануне чемпионата Европы в Германии поехали на сбор в Италию. Среднегорье. Первый отрезок — 200 метров на максимальной скорости. Киевляне с тестом были знакомы, а я бежал в первый раз. Зная об этом, Лобан поставил меня первым.
- Почему вас?
- Схитрил. Киевляне халявили. А у Лобана по плану задача — дать нагрузку. Как заставить?
«Александр, вперед», — говорит мне Лобан. Он знал, что я фанатик, буду выкладываться. И хотел, чтобы все остальные тянулись за мной. В чем смысл теста? Пробежал — пульс 180–200. За три минуты отдыха он должен опуститься до 120.
Мы пронеслись две сотни метров. Подходит Лобан: глядя на часы, щупает пульс: «Такое ощущение, что ты не бежал! На второй минуте восстановился». Я оглянулся на всех: 200 метров — а они уже задышали со страшной силой.
Через минуту 400 метров. Я пролетел эту дистанцию, снова первый. Но почувствовал, что тяжело. Восстановился на третьей минуте. «Все нормально. 600!» — а это полтора круга на максимуме. Ноги уже не бегут, пульс не восстановился — 140–160. И в игре такое бывает, особенно в затяжном прессинге или когда тебе нужно сыграть все 90 минут примерно в одном темпе. Это и был стиль игры Лобановского — подавить соперника мощью. Он взял эту методику из легкой атлетики. Для организма стресс сумасшедший, но если он адаптирован — на поле будешь летать.
После 600 метров почувствовал, что все — я на пределе. Дышу тяжко. Рядом Заваров. Он несся прямо за мной: нагнулся, весь красный, еле стоит. Чуть отдышавшись, распрямляется и говорит Лобану: «Иди ты, рыжий, со своим тестом».
- Ничего себе.
- Я схватился за голову: самому Лобановскому такое сказать! В присутствии всех. Валерий Васильевич понимал, насколько тяжело было Завару. И спокойно так, с юмором: «Никита Павлович (Симонян. — Прим.), Саша не понимает наши задачи и цели. Нам такие футболисты на чемпионате Европы не нужны. Билет в руки и обратно в Москву».
Видимо, по итогам забега заваровский билет в Москву переписали на Бубнова
Виктор Евгеньевич Зернов прислал только вышедшую книжку. Думаю, интересного много, человек феноменальный. Столько прошло удивительных футболистов через его спартаковский дубль! Ну и с соавтором повезло, Олег Медведев - очень толковый корреспондент
Когда-то мы с Зерновым делали интервью. Слушать его - просто кайф. Такие истории - прямо в юность возвращаешься!
"- У вас в дубле играл любимец Бескова.
- Кужлев-то? Целый сезон отыграл!
- Константин Иванович позволял ему всё. Даже обводку ради обводки.
- Это точно. Но парень был талантливый, что и говорить.
- Неужели настолько?
- Очень быстрый! Ловкий как змея! Как никто выскакивал на ударную позицию – раз, и перед воротами. А отдать в "Спартаке" всегда есть кому. Все думали, огромное будущее. Но Олег довольствовался тем, что есть. Вот идёт у него – так что из себя ещё вытаскивать? Всё же нормально! Но решил его судьбу один матч, один момент.
- Что за игра?
- Дома выиграли 1:0 у "Кёльна", на выезде проигрывали 0:2. Этот мяч всё решил бы! Гаврилов раскрутил двоих, выкатил ему на линию вратарской. До сих пор эпизод перед глазами. Метров пять – только попадай в пустой угол! Замкни!
- Не попал?
- Не попал. Жахнул выше ворот. На этом вся любовь Бескова закончилась. У Олега Ивановича тоже такое бывало – что на одном матче всё для человека заканчивалось.
- Это для кого же?
- Для Андрюши Иванова. 93-й, играем в гостях с "Барселоной". У тех Стоичков и Ромарио. Оба маленькие, юркие, а наш Андрей длиннющий. Его чуть качнут – всё, не в силах сложиться в другую сторону. А эти двое раскачивали элементарно. В России таких не было. На том матче всё для Андрея закончилось, Олег Иванович поставил крест. Понял – для больших дел не годится.
- Это беда.
- Андрей по фактуре вообще не для обороны. Ближе к средней линии. С левой у него была отличная передача, мягкая. Футбол понимал. Дистанционная скорость хорошая. А его, левшу, ставили на левый край обороны. Да ещё против Ромарио! Давай я тебе чайку-то налью? Тебе большую кружку?
- Самую большую. Я поражался – как Иванов, лощёный парень, мог так закончить жизнь? А Романцев ответил: "Так его "зашивали" с двадцати лет".
- Так оно и было. Я ж Иванова знаю с детских лет. Нашел его в школе в Новогиреево. Сделал объявление: "Кто любит футбол – приходите!" – Андрюша и явился. Эта слабинка у него уже в школе стала проявляться. Завуч рассказывает: ваш Иванов принес в школу бутылку водки!
- Это в каком классе?
- В девятом!
- Неплохое начало.
- Но в спортивной школе ничего такого не замечал. Вообще-то алкоголика по повадкам видно сразу. А по Иванову вообще не сказать было, что имеет тягу. Беда, конечно. Это ж вы нашли его перед смертью?
- Нашёл. Вы когда-нибудь видели, чтоб человек выпивал из горла бутылку водки?
- Никогда. Это Андрюша?
- Да. Зубов не было, борода до пояса. Пробку с бутылки сорвал зубами. Полудикие кошки бегали по квартире, висели спартаковские медали. Говорил: "Забирай какую хочешь, всё равно ничего не стоят".
- Ой, Господи… Как больно слышать… Каких футболистов водка губит!"
"- У вас в дубле играл любимец Бескова.
- Кужлев-то? Целый сезон отыграл!
- Константин Иванович позволял ему всё. Даже обводку ради обводки.
- Это точно. Но парень был талантливый, что и говорить.
- Неужели настолько?
- Очень быстрый! Ловкий как змея! Как никто выскакивал на ударную позицию – раз, и перед воротами. А отдать в "Спартаке" всегда есть кому. Все думали, огромное будущее. Но Олег довольствовался тем, что есть. Вот идёт у него – так что из себя ещё вытаскивать? Всё же нормально! Но решил его судьбу один матч, один момент.
- Что за игра?
- Дома выиграли 1:0 у "Кёльна", на выезде проигрывали 0:2. Этот мяч всё решил бы! Гаврилов раскрутил двоих, выкатил ему на линию вратарской. До сих пор эпизод перед глазами. Метров пять – только попадай в пустой угол! Замкни!
- Не попал?
- Не попал. Жахнул выше ворот. На этом вся любовь Бескова закончилась. У Олега Ивановича тоже такое бывало – что на одном матче всё для человека заканчивалось.
- Это для кого же?
- Для Андрюши Иванова. 93-й, играем в гостях с "Барселоной". У тех Стоичков и Ромарио. Оба маленькие, юркие, а наш Андрей длиннющий. Его чуть качнут – всё, не в силах сложиться в другую сторону. А эти двое раскачивали элементарно. В России таких не было. На том матче всё для Андрея закончилось, Олег Иванович поставил крест. Понял – для больших дел не годится.
- Это беда.
- Андрей по фактуре вообще не для обороны. Ближе к средней линии. С левой у него была отличная передача, мягкая. Футбол понимал. Дистанционная скорость хорошая. А его, левшу, ставили на левый край обороны. Да ещё против Ромарио! Давай я тебе чайку-то налью? Тебе большую кружку?
- Самую большую. Я поражался – как Иванов, лощёный парень, мог так закончить жизнь? А Романцев ответил: "Так его "зашивали" с двадцати лет".
- Так оно и было. Я ж Иванова знаю с детских лет. Нашел его в школе в Новогиреево. Сделал объявление: "Кто любит футбол – приходите!" – Андрюша и явился. Эта слабинка у него уже в школе стала проявляться. Завуч рассказывает: ваш Иванов принес в школу бутылку водки!
- Это в каком классе?
- В девятом!
- Неплохое начало.
- Но в спортивной школе ничего такого не замечал. Вообще-то алкоголика по повадкам видно сразу. А по Иванову вообще не сказать было, что имеет тягу. Беда, конечно. Это ж вы нашли его перед смертью?
- Нашёл. Вы когда-нибудь видели, чтоб человек выпивал из горла бутылку водки?
- Никогда. Это Андрюша?
- Да. Зубов не было, борода до пояса. Пробку с бутылки сорвал зубами. Полудикие кошки бегали по квартире, висели спартаковские медали. Говорил: "Забирай какую хочешь, всё равно ничего не стоят".
- Ой, Господи… Как больно слышать… Каких футболистов водка губит!"
Вот заговорили про Андрюшу Иванова, про водочку. Кому-то ведь не мешало играть!
Разговаривали когда-то с легендарным в футбольном мире человеком - Александром Петрашевским. Одним из самых крутых селекционеров в советском футболе. Васю Раца, например, нашёл в какой-то деревне. Селяне бежали за "Волгой" Петрашевского, в которой увозил Раца, с хоругвями, вилами, дрынами какими-то. Но не догнали.
Он же и Горлуковича отыскал. Вот что говорил мне незадолго до кончины, в 2005-м:
- Это же вы для «Локомотива» Горлуковича нашли?
- Да. У меня была такая система – собираю ребят в кружок, говорю: «Вам играть. Называйте мне фамилии своих знакомых, которые могут команде помочь и готовы перейти в «Локомотив»…» А у нас играл Витя Шишкин, которого я когда-то еще в минское «Динамо» брал. Потом перетащил в «Локомотив».
- Он и посоветовал?
- Да. «Сигизмундыч, есть в Минске хороший защитник – Горлукович. Но он любит выпить..." Что ж делать, отвечаю. Будем перевоспитывать, если хороший. Шишкин Горлуковича тут же из Минска вызвонил, я с ним коротко переговорил – и ждем его в Москве. Приезжает в Баковку, смотрим – елки-палки…
- Что такое?
- Коверкотовый плащ, шапка-ушанка, - одно ухо оторвано. Определили его в комнату, к вечеру захожу – а там уже та-а-кая грязища… Но парень оказался хороший. Отдача большая.
- Как перевоспитывали?
- Приходилось по-разному. Переубеждал беседами. Как-то говорит: «Сигизмундыч, я вам подарок привез!» Я тогда в Баковку ездил редко, все дела в Москве были. А тут заглянул, захожу к Горлуковичу. Такая же грязь, форма валяется… И что ты думаешь? Он достает бутылку самогона! Пробка – из газеты! «Сигизмундыч, это такой первак – вы такого не пробовали». Ой, говорю, Серега, спасибо тебе огромное. Такие были времена, никуда не денешься. Потом до сборной Союза доигрался. Хороший футболист – и поругаться может, и ударить. Такие в команде нужны.
Разговаривали когда-то с легендарным в футбольном мире человеком - Александром Петрашевским. Одним из самых крутых селекционеров в советском футболе. Васю Раца, например, нашёл в какой-то деревне. Селяне бежали за "Волгой" Петрашевского, в которой увозил Раца, с хоругвями, вилами, дрынами какими-то. Но не догнали.
Он же и Горлуковича отыскал. Вот что говорил мне незадолго до кончины, в 2005-м:
- Это же вы для «Локомотива» Горлуковича нашли?
- Да. У меня была такая система – собираю ребят в кружок, говорю: «Вам играть. Называйте мне фамилии своих знакомых, которые могут команде помочь и готовы перейти в «Локомотив»…» А у нас играл Витя Шишкин, которого я когда-то еще в минское «Динамо» брал. Потом перетащил в «Локомотив».
- Он и посоветовал?
- Да. «Сигизмундыч, есть в Минске хороший защитник – Горлукович. Но он любит выпить..." Что ж делать, отвечаю. Будем перевоспитывать, если хороший. Шишкин Горлуковича тут же из Минска вызвонил, я с ним коротко переговорил – и ждем его в Москве. Приезжает в Баковку, смотрим – елки-палки…
- Что такое?
- Коверкотовый плащ, шапка-ушанка, - одно ухо оторвано. Определили его в комнату, к вечеру захожу – а там уже та-а-кая грязища… Но парень оказался хороший. Отдача большая.
- Как перевоспитывали?
- Приходилось по-разному. Переубеждал беседами. Как-то говорит: «Сигизмундыч, я вам подарок привез!» Я тогда в Баковку ездил редко, все дела в Москве были. А тут заглянул, захожу к Горлуковичу. Такая же грязь, форма валяется… И что ты думаешь? Он достает бутылку самогона! Пробка – из газеты! «Сигизмундыч, это такой первак – вы такого не пробовали». Ой, говорю, Серега, спасибо тебе огромное. Такие были времена, никуда не денешься. Потом до сборной Союза доигрался. Хороший футболист – и поругаться может, и ударить. Такие в команде нужны.
К истории с "лингвистическим" удалением Беллингема.
Вспомнилось вдруг, как судья Матюнин удалил Халка. Халк потом уверял – судья вдобавок к карточке произнёс "ненавижу негров".
Время спустя мы с Сашей Кружковым расспрашивали арбитра Юрия Баскакова – неужели такое возможно?
"- Как вы думаете, Матюнин действительно мог сказать Халку: «Ненавижу негров»?
- Да нет, что вы… Я молодым судьям говорю: «Ребятки, читайте книги, развивайтесь интеллектуально, учите языки» Иначе будут возникать ситуации как с Халком. Тому-то простительно, он в фавелах вырос. Ничего не понимает. Но Матюнин-то!
- Вы представляете, что за диалог у них вышел с Халком?
- Как заметил Андрей Бутенко, разговаривали слепой с глухим. Халк ему на ломаном английском: «Может, ты не любишь негров?» Этот, ничего не понимая, поддакивает: «Йес, йес…»
Вот и у судьи Монтеро с Беллингемом что-то похожее.
Вспомнилось вдруг, как судья Матюнин удалил Халка. Халк потом уверял – судья вдобавок к карточке произнёс "ненавижу негров".
Время спустя мы с Сашей Кружковым расспрашивали арбитра Юрия Баскакова – неужели такое возможно?
"- Как вы думаете, Матюнин действительно мог сказать Халку: «Ненавижу негров»?
- Да нет, что вы… Я молодым судьям говорю: «Ребятки, читайте книги, развивайтесь интеллектуально, учите языки» Иначе будут возникать ситуации как с Халком. Тому-то простительно, он в фавелах вырос. Ничего не понимает. Но Матюнин-то!
- Вы представляете, что за диалог у них вышел с Халком?
- Как заметил Андрей Бутенко, разговаривали слепой с глухим. Халк ему на ломаном английском: «Может, ты не любишь негров?» Этот, ничего не понимая, поддакивает: «Йес, йес…»
Вот и у судьи Монтеро с Беллингемом что-то похожее.
Сегодня 100 лет Алексею Парамонову.
Молодежь не знает и знать не хочет никакого Парамонова. Но для нас, людей чуть старше, ясно – это великий чемпион.
Разумеется, с чудинкой. Как и все чемпионы. Работая заместителем Колоскова в федерации, Парамонов энергично забрасывал FIFA предложениями по совершенствованию правил игры в футбол. Предлагал бить пенальти верхом по пустым воротам, например. Или штрафную оформить полукругом. Что-то вроде этого. Всё пропечатывалось на официальных бланках РФС и отправлялось напрямую Блаттеру.
Блаттер был обескуражен. Терпения хватило на несколько месяцев. Потом, не выдержав, набрал Колоскову:
- Доктор, уймите вашего зама…
Но Парамонов был чудесный старик. Азартный!
Начал вдруг рассказывать, как ездил со "Спартаком" в 45-м году в Норвегию.
- Попробовал там сок черной смородины. О-ох! У меня этот вкус до сих пор во рту…
Так рассказывал, что и я почувствовал вкус черной смородины.
А где-то за полгода до смерти приехал к нему снова. Наткнувшись взглядом на мой объектив, Алексей Александрович вспомнил вдруг про фотоаппарат, который купил на Олимпиаде 56-го года. Всё, толковать о чём-то другом было бессмысленно. Любую тему выводил на тот фотоаппарат:
- Я его купил – и заболел этим делом! Фотографировал всё вокруг – и проявлял, печатал! Где ж он? Должен же быть!
Парамонов вставал, пошатываясь, ковылял к шкафу. Искал, искал, искал… Не находил.
- Да бросьте! – утомили меня эти поиски.
- Нет, подожди! – великий чемпион был упрямым человеком. - Я точно знаю, он где-то здесь.
Я моргнуть не успел – старенький Парамонов уже тащил стремянку.
Я поддерживал как мог. Чуть отвлёкся на звук за окном – и Парамонов, пошатнувшись, заваливался назад. Я ловил великого буквально в полёте. Надо сказать, испугался гораздо сильнее, чем он. А главное, фотоаппарат так и не нашли.
Я уезжал, взяв слово с чемпиона, что с поисками покончено. Нет – значит, нет. Может, он в Мельбурне и остался!
Разумеется, на следующий день звонок. Парамонов ликует:
- Приезжай, я нашёл! Нашёл!
Я примчался. Спрятанная мной вчера стремянка, конечно же, стояла около шкафа в самой боевой позиции. Фотоаппарат лежал на столе.
Парамонов повязал галстук, надел лучший пиджак:
- Ну-ка, сфотографируй меня.
Вот эта карточка.
Через полгода Парамонова не стало. С собственной дочкой он не общался десятилетиями, роскошная квартира на Удальцова ушла дальней родне.
Где фотоаппарат? Не знаю. Наверное, на помойке.
Молодежь не знает и знать не хочет никакого Парамонова. Но для нас, людей чуть старше, ясно – это великий чемпион.
Разумеется, с чудинкой. Как и все чемпионы. Работая заместителем Колоскова в федерации, Парамонов энергично забрасывал FIFA предложениями по совершенствованию правил игры в футбол. Предлагал бить пенальти верхом по пустым воротам, например. Или штрафную оформить полукругом. Что-то вроде этого. Всё пропечатывалось на официальных бланках РФС и отправлялось напрямую Блаттеру.
Блаттер был обескуражен. Терпения хватило на несколько месяцев. Потом, не выдержав, набрал Колоскову:
- Доктор, уймите вашего зама…
Но Парамонов был чудесный старик. Азартный!
Начал вдруг рассказывать, как ездил со "Спартаком" в 45-м году в Норвегию.
- Попробовал там сок черной смородины. О-ох! У меня этот вкус до сих пор во рту…
Так рассказывал, что и я почувствовал вкус черной смородины.
А где-то за полгода до смерти приехал к нему снова. Наткнувшись взглядом на мой объектив, Алексей Александрович вспомнил вдруг про фотоаппарат, который купил на Олимпиаде 56-го года. Всё, толковать о чём-то другом было бессмысленно. Любую тему выводил на тот фотоаппарат:
- Я его купил – и заболел этим делом! Фотографировал всё вокруг – и проявлял, печатал! Где ж он? Должен же быть!
Парамонов вставал, пошатываясь, ковылял к шкафу. Искал, искал, искал… Не находил.
- Да бросьте! – утомили меня эти поиски.
- Нет, подожди! – великий чемпион был упрямым человеком. - Я точно знаю, он где-то здесь.
Я моргнуть не успел – старенький Парамонов уже тащил стремянку.
Я поддерживал как мог. Чуть отвлёкся на звук за окном – и Парамонов, пошатнувшись, заваливался назад. Я ловил великого буквально в полёте. Надо сказать, испугался гораздо сильнее, чем он. А главное, фотоаппарат так и не нашли.
Я уезжал, взяв слово с чемпиона, что с поисками покончено. Нет – значит, нет. Может, он в Мельбурне и остался!
Разумеется, на следующий день звонок. Парамонов ликует:
- Приезжай, я нашёл! Нашёл!
Я примчался. Спрятанная мной вчера стремянка, конечно же, стояла около шкафа в самой боевой позиции. Фотоаппарат лежал на столе.
Парамонов повязал галстук, надел лучший пиджак:
- Ну-ка, сфотографируй меня.
Вот эта карточка.
Через полгода Парамонова не стало. С собственной дочкой он не общался десятилетиями, роскошная квартира на Удальцова ушла дальней родне.
Где фотоаппарат? Не знаю. Наверное, на помойке.
Кто ездит по Киевскому шоссе – аккуратнее. Куча автоподставщиков.
Я знал, что в районе Румянцево у них самая рабочая точка. Готов к этим фокусам. Ну и началось – черный "крузак" без номеров на ровном зажимает, явно подставляется под удар. Так и просит!
Вот интересно – на что они рассчитывают? Регистратор стоит. Начнут прессовать – монтировка рядом. На третьей секунде прессовки башка отлетит. Вот какой у них сейчас сценарий? Может, кто знает?
Я знал, что в районе Румянцево у них самая рабочая точка. Готов к этим фокусам. Ну и началось – черный "крузак" без номеров на ровном зажимает, явно подставляется под удар. Так и просит!
Вот интересно – на что они рассчитывают? Регистратор стоит. Начнут прессовать – монтировка рядом. На третьей секунде прессовки башка отлетит. Вот какой у них сейчас сценарий? Может, кто знает?
Лежу вчера с книжечкой, одним глазом смотрю бой.
По всему выходит – Бетербиев снова лучше. Хотел уж встать, написать в телеграмчик – в реванше обычно побеждает тот, кто выиграл прежде. Так я и думал, так я и думал.
К двенадцатому раунду книжку отложил. Посмотрю-ка, думаю, пристальнее. Всё-таки чемпионский раунд. Вгляделся: ёлки-палки, так это ж повтор первого боя!
Вот такая же история была перед чемпионатом мира-2018. Оторвался от реальности, поездка за поездкой. От Кубы до Америки.
Включил какой-то товарищеский матч. Наши с Австрией, что ли.
Гляжу – бегает Игнашевич. Давным-давно закончивший со сборной. Думаю: вот нужно им пережёвывать эти консервы? Свежее ничего нет? Показали бы что-то документальное.
Ну и выключил.
А потом выяснилось…
По всему выходит – Бетербиев снова лучше. Хотел уж встать, написать в телеграмчик – в реванше обычно побеждает тот, кто выиграл прежде. Так я и думал, так я и думал.
К двенадцатому раунду книжку отложил. Посмотрю-ка, думаю, пристальнее. Всё-таки чемпионский раунд. Вгляделся: ёлки-палки, так это ж повтор первого боя!
Вот такая же история была перед чемпионатом мира-2018. Оторвался от реальности, поездка за поездкой. От Кубы до Америки.
Включил какой-то товарищеский матч. Наши с Австрией, что ли.
Гляжу – бегает Игнашевич. Давным-давно закончивший со сборной. Думаю: вот нужно им пережёвывать эти консервы? Свежее ничего нет? Показали бы что-то документальное.
Ну и выключил.
А потом выяснилось…
Прочитал, что 175 лет исполнилось Фёдору Васильеву, одному из самых дорогих художников что своего времени, что нынешнего. Сразу вспомнил историю.
Однажды я оказался в кабинете у Шабтая Калмановича.
- Похоже на индийскую лавку, да? – усмехнулся Шабтай.
"Как точно сказано" – подумал я.
Но промычал в ответ что-то сдержанное, уклончивое. Впрочем, Шабтаю было наплевать на мои мимические этюды – слишком увлекала игра собственная.
Глаза разбегались от диковин. Платиновые диски, подаренные Майклом Джексоном и Лайзой Миннелли внимание притягивали, что и говорить. Как и старинные афиши. Прочие чудеса.
- А знаешь, что здесь самое ценное? – спросил Шабтай. Точно зная, что не угадаю. Да и кто бы разобрался в этой пестроте.
- Вот эта крошечная картина, - подвёл меня к чему-то темнеющему на стене.
Я сразу понял – не всякий её увидит. Только сидящий за столом. У Калмановича с умыслом было абсолютно всё – и расположение картины, не сомневаюсь, тоже.
– Это Фёдор Васильев, король русского пейзажа. Прожил всего 23 года. Бесценная вещь! Когда её выставили на продажу, мы схлестнулись со Станиславом Говорухиным. Тоже мечтал её получить.
Калманович замолчал, заново наслаждаясь тем успехом. Радоваться он умел как никто.
Закруглил через секунду:
- Но у меня денег оказалось больше. Хе-хе.
Я застыл. Неужели можно дотронуться до этого чуда?!
- Можно? – спросил Калмановича.
Тот пожал плечами неопределённо. Видимо, я был первым, кто пожелал не осмотреть, а прикоснуться.
Я истолковал так: дотронуться можно, но только до рамы. Что тут же и сделал с большим почтением. Опережая возможное "нет".
Конечно, про Васильева я слышал раньше. Но с того момента в Третьяковке стена с его работами для меня главная.
Умирал Васильев от туберкулёза в Ялте, там и похоронен. За каждую новую картину просил всё больше и больше. Надо было на что-то лечиться. Но Третьяков платил.
Если гибнущий от пьянства Саврасов без конца тиражировал своих "грачей" и всякая новая картина становилась хуже предыдущей, доходя до вариантов совсем карикатурных, то у Васильева – чуть иначе. Последние картины по краскам мрачнее предыдущих. А может, мне кажется.
Вот эта, "В Крымских горах", его последняя. В 1873 году едва успел последними мазками доработать небо.
Вот любопытно – стену какого дома сегодня украшает тот пейзаж, за который сражались Калманович с Говорухиным?
Однажды я оказался в кабинете у Шабтая Калмановича.
- Похоже на индийскую лавку, да? – усмехнулся Шабтай.
"Как точно сказано" – подумал я.
Но промычал в ответ что-то сдержанное, уклончивое. Впрочем, Шабтаю было наплевать на мои мимические этюды – слишком увлекала игра собственная.
Глаза разбегались от диковин. Платиновые диски, подаренные Майклом Джексоном и Лайзой Миннелли внимание притягивали, что и говорить. Как и старинные афиши. Прочие чудеса.
- А знаешь, что здесь самое ценное? – спросил Шабтай. Точно зная, что не угадаю. Да и кто бы разобрался в этой пестроте.
- Вот эта крошечная картина, - подвёл меня к чему-то темнеющему на стене.
Я сразу понял – не всякий её увидит. Только сидящий за столом. У Калмановича с умыслом было абсолютно всё – и расположение картины, не сомневаюсь, тоже.
– Это Фёдор Васильев, король русского пейзажа. Прожил всего 23 года. Бесценная вещь! Когда её выставили на продажу, мы схлестнулись со Станиславом Говорухиным. Тоже мечтал её получить.
Калманович замолчал, заново наслаждаясь тем успехом. Радоваться он умел как никто.
Закруглил через секунду:
- Но у меня денег оказалось больше. Хе-хе.
Я застыл. Неужели можно дотронуться до этого чуда?!
- Можно? – спросил Калмановича.
Тот пожал плечами неопределённо. Видимо, я был первым, кто пожелал не осмотреть, а прикоснуться.
Я истолковал так: дотронуться можно, но только до рамы. Что тут же и сделал с большим почтением. Опережая возможное "нет".
Конечно, про Васильева я слышал раньше. Но с того момента в Третьяковке стена с его работами для меня главная.
Умирал Васильев от туберкулёза в Ялте, там и похоронен. За каждую новую картину просил всё больше и больше. Надо было на что-то лечиться. Но Третьяков платил.
Если гибнущий от пьянства Саврасов без конца тиражировал своих "грачей" и всякая новая картина становилась хуже предыдущей, доходя до вариантов совсем карикатурных, то у Васильева – чуть иначе. Последние картины по краскам мрачнее предыдущих. А может, мне кажется.
Вот эта, "В Крымских горах", его последняя. В 1873 году едва успел последними мазками доработать небо.
Вот любопытно – стену какого дома сегодня украшает тот пейзаж, за который сражались Калманович с Говорухиным?
Когда-то я ездил на Renault Logan.
Тогдашняя моя девушка каталась на Audi A4. Глядела на меня жалеючи, как на непутёвого. Делилась наблюдениями:
- Как-то сидели большой компанией. "Логан" только вышел. Едет мимо – и я говорю: "Интересно, кто те люди, которые покупают этот уродливый автомобиль?"
Замолчала – и я в ту же секунду догадался, каким будет продолжение.
Таким оно и оказалось:
- А потом я встретила тебя!
Тот Logan был очень необычным автомобилем. Тормозил по диагонали – передним левым колесом и задним правым. Или наоборот. Летом ещё можно приспособиться, а зимой раскручивало по непредсказуемой спирали.
Гарантийного ремонта хватало на две недели. Потом изюминка возвращалась. Кстати, тогдашний сервис Renault на МКАДе – что-то феноменальное по хамству. Ну да ладно.
Хватило моего терпения на 22 тысячи километров. Потом с облегчением пригнал в trade-in, обменял на "Тойоту".
Приёмщик произнёс голосом торжественным и трагическим:
- Ну… Прощайтесь.
Странно – как раз в этот момент мне стало ужасно жаль тот синенький "Логан". Ведь было же в нём и хорошее.
Ушёл, стараясь не оглядываться.
Сейчас Renault вроде бы желает вернуться в Россию. Вот я бы не пускал. Знакомая девочка имела отношение к этой фирме – рассказывала, как Renault сворачивался, бежал из России. Бывшим работникам вспоминать противно. Подробности такие, что даже верить неохота. "Ты ушёл – но ушёл без уважения" – сказали бы в одном фильме.
Совсем иначе уходил Porsche, насколько знаю. Продлевал и продлевал в России регистрацию товарного знака. Готов вернуться хоть сейчас. Моя любимая Suzuki, вынужденно перестав завозить новые машины, продолжает поставлять запчасти и обслуживать автомобили по гарантии.
Что думаете?
Тогдашняя моя девушка каталась на Audi A4. Глядела на меня жалеючи, как на непутёвого. Делилась наблюдениями:
- Как-то сидели большой компанией. "Логан" только вышел. Едет мимо – и я говорю: "Интересно, кто те люди, которые покупают этот уродливый автомобиль?"
Замолчала – и я в ту же секунду догадался, каким будет продолжение.
Таким оно и оказалось:
- А потом я встретила тебя!
Тот Logan был очень необычным автомобилем. Тормозил по диагонали – передним левым колесом и задним правым. Или наоборот. Летом ещё можно приспособиться, а зимой раскручивало по непредсказуемой спирали.
Гарантийного ремонта хватало на две недели. Потом изюминка возвращалась. Кстати, тогдашний сервис Renault на МКАДе – что-то феноменальное по хамству. Ну да ладно.
Хватило моего терпения на 22 тысячи километров. Потом с облегчением пригнал в trade-in, обменял на "Тойоту".
Приёмщик произнёс голосом торжественным и трагическим:
- Ну… Прощайтесь.
Странно – как раз в этот момент мне стало ужасно жаль тот синенький "Логан". Ведь было же в нём и хорошее.
Ушёл, стараясь не оглядываться.
Сейчас Renault вроде бы желает вернуться в Россию. Вот я бы не пускал. Знакомая девочка имела отношение к этой фирме – рассказывала, как Renault сворачивался, бежал из России. Бывшим работникам вспоминать противно. Подробности такие, что даже верить неохота. "Ты ушёл – но ушёл без уважения" – сказали бы в одном фильме.
Совсем иначе уходил Porsche, насколько знаю. Продлевал и продлевал в России регистрацию товарного знака. Готов вернуться хоть сейчас. Моя любимая Suzuki, вынужденно перестав завозить новые машины, продолжает поставлять запчасти и обслуживать автомобили по гарантии.
Что думаете?
Сегодня 95 лет Владимиру Кесареву, великому динамовскому защитнику. Общаться с ним был такой кайф, сам себе завидую. Миллион историй – и все вывернуты под каким-то юмористическим углом. Вот одна, рассказал мне в 2006-м:
"- Бубукин рассказывал, как вы с Нетто смеялись на политзанятиях.
- Ну, Бубука... Бубука может черти что рассказать! Ну, смеялись. Сам же Бубука что-то ляпнет – все смеются. Даже Гавриил Дмитриевич прислушается – хохочет. Он этому делу не препятствовал. А в том же Марселе послала нас команда хороших презервативов на всех купить. Льва, Бубуку и меня. Только, говорят, хороших купите.
- Пошли?
- Пошли. Приходим в аптеку, а нам говорят – не туда попали. У нас medical, а вам в санитарию надо. А в санитарии, смотрим, выбор большой, экземпляров тридцать. Спрашиваем даму – какие самые надежные? Хорошие? Выбрала она нам три или четыре сорта. Хорошо, говорим. Надо попробовать.
- То есть?
- И она интересуется: «Где ж вы пробовать-то будете?» В гостинице, отвечаем. Смеется…
- Попробовали?
- Да, приходим - как пробовать? Мы с Бубукой презерватив держим, а Лев Иванович ведром воду наливает. И считает. Какой-то на втором ведре лопнул. Отбрасываем в сторону: «Нет, давай следующий...» Один экземпляр так налили, что он раздулся во всю ванную. Вылили воду, с ним в руках в санитарию возвращаемся. Накупили на всю команду, сборную СССР.
- Сколько?
- Я уж не помню сейчас, но Бубука говорит – до сих пор в надежном состоянии. Рабочем. Он их чуть ли не миллион купил".
"- Бубукин рассказывал, как вы с Нетто смеялись на политзанятиях.
- Ну, Бубука... Бубука может черти что рассказать! Ну, смеялись. Сам же Бубука что-то ляпнет – все смеются. Даже Гавриил Дмитриевич прислушается – хохочет. Он этому делу не препятствовал. А в том же Марселе послала нас команда хороших презервативов на всех купить. Льва, Бубуку и меня. Только, говорят, хороших купите.
- Пошли?
- Пошли. Приходим в аптеку, а нам говорят – не туда попали. У нас medical, а вам в санитарию надо. А в санитарии, смотрим, выбор большой, экземпляров тридцать. Спрашиваем даму – какие самые надежные? Хорошие? Выбрала она нам три или четыре сорта. Хорошо, говорим. Надо попробовать.
- То есть?
- И она интересуется: «Где ж вы пробовать-то будете?» В гостинице, отвечаем. Смеется…
- Попробовали?
- Да, приходим - как пробовать? Мы с Бубукой презерватив держим, а Лев Иванович ведром воду наливает. И считает. Какой-то на втором ведре лопнул. Отбрасываем в сторону: «Нет, давай следующий...» Один экземпляр так налили, что он раздулся во всю ванную. Вылили воду, с ним в руках в санитарию возвращаемся. Накупили на всю команду, сборную СССР.
- Сколько?
- Я уж не помню сейчас, но Бубука говорит – до сих пор в надежном состоянии. Рабочем. Он их чуть ли не миллион купил".