«Лицейский дух», культ дружбы и поэзии
По первоначальному плану Царскосельский лицей, в котором учился Александр Пушкин, создавался как место, где «в изоляции от царского двора» должны были воспитываться младшие братья Александра I. Так что Пушкин и будущий император Николай I, под чьим личным надзором впоследствии пришлось творить поэту, могли бы стать однокашниками.
Как и многие другие, этот проект «дней Александровых прекрасного начала» не осуществился, но несмотря на изменение высокого статуса Лицей открыл свои двери для первых воспитанников осенью 1811 года. Как отмечает Юрий Лотман в книге «Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя», «первые три года посвящались изучению языков: «российского, латинского, французского, немецкого», — математики (в объеме гимназии), словесности и риторики, истории, географии, танцам, фехтованию, верховой езде и плаванию. На старших курсах занятия велись без строгой программы — утвержденный устав определял лишь науки, подлежащие изучению: предусматривались занятия по разделам нравственных, физических, математических, исторических наук, словесности и по языкам. Разумеется, обширный план при неопределенности программ и требований, неопытности педагогов приводил к поверхностным знаниям учащихся». Так, в ноябре 1824 года в письме к брату Пушкин жаловался на «недостатки проклятого своего воспитания».
«Однако в лицейских занятиях была и бесспорная положительная сторона»: это особый «лицейский дух», это культ дружбы, которую многие лицеисты первого — «пушкинского» — выпуска смогли сохранить на всю жизнь, это всеобщая тяга к литературным занятиям: именно в «студенческой келье» Пушкину явилась Муза.
По первоначальному плану Царскосельский лицей, в котором учился Александр Пушкин, создавался как место, где «в изоляции от царского двора» должны были воспитываться младшие братья Александра I. Так что Пушкин и будущий император Николай I, под чьим личным надзором впоследствии пришлось творить поэту, могли бы стать однокашниками.
Как и многие другие, этот проект «дней Александровых прекрасного начала» не осуществился, но несмотря на изменение высокого статуса Лицей открыл свои двери для первых воспитанников осенью 1811 года. Как отмечает Юрий Лотман в книге «Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя», «первые три года посвящались изучению языков: «российского, латинского, французского, немецкого», — математики (в объеме гимназии), словесности и риторики, истории, географии, танцам, фехтованию, верховой езде и плаванию. На старших курсах занятия велись без строгой программы — утвержденный устав определял лишь науки, подлежащие изучению: предусматривались занятия по разделам нравственных, физических, математических, исторических наук, словесности и по языкам. Разумеется, обширный план при неопределенности программ и требований, неопытности педагогов приводил к поверхностным знаниям учащихся». Так, в ноябре 1824 года в письме к брату Пушкин жаловался на «недостатки проклятого своего воспитания».
«Однако в лицейских занятиях была и бесспорная положительная сторона»: это особый «лицейский дух», это культ дружбы, которую многие лицеисты первого — «пушкинского» — выпуска смогли сохранить на всю жизнь, это всеобщая тяга к литературным занятиям: именно в «студенческой келье» Пушкину явилась Муза.
Берем комплектом!
Что может быть лучше увлекательной книги? Конечно, если у такой книги есть продолжение.
Друзья, до 30 ноября комплекты из этой подборки можно приобрести со скидкой до 45%. Быть может, кто-то из вас уже сегодня определится с новогодними подарками для самых близких людей!
Что может быть лучше увлекательной книги? Конечно, если у такой книги есть продолжение.
Друзья, до 30 ноября комплекты из этой подборки можно приобрести со скидкой до 45%. Быть может, кто-то из вас уже сегодня определится с новогодними подарками для самых близких людей!
28 ноября 1906 года в Санкт-Петербурге родился выдающийся литературовед и культуролог Дмитрий Сергеевич Лихачёв
Еще в юности будущий ученый проникся любовью к книге и книжной культуре благодаря частым посещениям Первой государственной типографии, в которой работал его отец. Через много лет Лихачёв написал об этом времени в своих «Воспоминаниях»:
«Жизнь в типографии меня во многом воспитала. Типографии я обязан своим интересом к типографскому делу. Запах свежеотпечатанной книги для меня и сейчас — лучший из ароматов, способный поднять настроение. Я свободно ходил по типографии, знакомился с наборщиками, считавшими себя среди рабочих интеллигентами…
Жизнь в типографии многому меня научила, многое раскрыла, объяснила. Но может быть, не последнюю роль сыграло и то, что на некоторое время отец получил на хранение библиотеку директора ОГИЗа — небезызвестного в тогдашних литературных кругах Ильи Ионовича Ионова. В его библиотеке были эльзевиры*, альдины**, редчайшие издания XVIII в., собрания альманахов, дворянские альбомы, Библия Пискатора, роскошнейшие юбилейные издания Данте, издания Шекспира и Диккенса на тончайшей индийской бумаге, рукописное «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, книги из библиотеки Феофана Прокоповича, множество книг с автографами современных писателей (запомнились письма-надписи на сборниках стихов Есенина, А. Ремизова, А. Н. Толстого и т. д.). Получил отец в подарок и некоторые вещи — посмертную маску, снятую Манизером с головы А. Блока новым способом — так, чтобы голова была цельной, не только лицо. В ней трудно было узнать Блока — совершенно лысый, изможденный, старый. Маска-голова эта пропала».
*Книги, выпущенные в XVI–XVIII веках голландской династией типографов и издателей Эльзевиров, а также созданные ими рисунок шрифта и формат издания, которым присущи изящество, красота и изысканность.
**Общее название старинных книг, отпечатанных в типографиях венецианского мастера Альдо Мануция и его потомков в XV–XVI веках. Благодаря своему изяществу, выверенным пропорциям и красоте шрифтов, альдины считаются шедеврами книгопечатания эпохи Возрождения.
Еще в юности будущий ученый проникся любовью к книге и книжной культуре благодаря частым посещениям Первой государственной типографии, в которой работал его отец. Через много лет Лихачёв написал об этом времени в своих «Воспоминаниях»:
«Жизнь в типографии меня во многом воспитала. Типографии я обязан своим интересом к типографскому делу. Запах свежеотпечатанной книги для меня и сейчас — лучший из ароматов, способный поднять настроение. Я свободно ходил по типографии, знакомился с наборщиками, считавшими себя среди рабочих интеллигентами…
Жизнь в типографии многому меня научила, многое раскрыла, объяснила. Но может быть, не последнюю роль сыграло и то, что на некоторое время отец получил на хранение библиотеку директора ОГИЗа — небезызвестного в тогдашних литературных кругах Ильи Ионовича Ионова. В его библиотеке были эльзевиры*, альдины**, редчайшие издания XVIII в., собрания альманахов, дворянские альбомы, Библия Пискатора, роскошнейшие юбилейные издания Данте, издания Шекспира и Диккенса на тончайшей индийской бумаге, рукописное «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, книги из библиотеки Феофана Прокоповича, множество книг с автографами современных писателей (запомнились письма-надписи на сборниках стихов Есенина, А. Ремизова, А. Н. Толстого и т. д.). Получил отец в подарок и некоторые вещи — посмертную маску, снятую Манизером с головы А. Блока новым способом — так, чтобы голова была цельной, не только лицо. В ней трудно было узнать Блока — совершенно лысый, изможденный, старый. Маска-голова эта пропала».
*Книги, выпущенные в XVI–XVIII веках голландской династией типографов и издателей Эльзевиров, а также созданные ими рисунок шрифта и формат издания, которым присущи изящество, красота и изысканность.
**Общее название старинных книг, отпечатанных в типографиях венецианского мастера Альдо Мануция и его потомков в XV–XVI веках. Благодаря своему изяществу, выверенным пропорциям и красоте шрифтов, альдины считаются шедеврами книгопечатания эпохи Возрождения.
Non/fictio№ 26 приближается!
Друзья, уже через неделю начнется ежегодная книжная ярмарка non/fiction в Гостином дворе. Все четыре дня с 5 по 8 декабря мы будем с нетерпением ждать вас у нашего стенда F-32.
Схема расположения стендов, программа мероприятий будут доступны на официальном сайте ярмарки.
Книжный праздник приближается! До встречи!
Друзья, уже через неделю начнется ежегодная книжная ярмарка non/fiction в Гостином дворе. Все четыре дня с 5 по 8 декабря мы будем с нетерпением ждать вас у нашего стенда F-32.
Схема расположения стендов, программа мероприятий будут доступны на официальном сайте ярмарки.
Книжный праздник приближается! До встречи!
Зима! Крестьянин торжествуя
На дровнях обновляет путь...
Начинаем первый день зимы строчкой из «Евгения Онегина», с которой многие знакомы с самого детства. Интересно, что этот пассаж из пятой главы крайне не понравился критикам пушкинского романа.
Что же вызвало их недовольство? В «Комментарии» Юрий Лотман пишет, что критиков задело «столкновение церковнославянского “торжествовать” и “крестьянин”». В журнале «Атеней» за 1828 год по этому поводу появился такой нелестный отзыв: «В первый раз, я думаю, дровни в завидном соседстве с торжеством. Крестьянин торжествуя выражение неверное».
Это был не первый случай, когда Пушкина бранили за «употребления поэтизмов при описании “непоэтической” реальности». От тех же критиков Пушкину доставалось за то, что он «барышен благородных и вероятно чиновных назвал девчонками (что, конечно, неучтиво), между тем как простую деревенскую девку назвал девою».
Как отмечает Лотман, такое столкновение стилей и стилевых нюансов, уже не заметное для нас, но поражавшее современников Пушкина, было принципиально важно для поэта. В этом смелом отказе от привычных литературных канонов заключалось новаторство пушкинского романа, ставшего одним из первых текстов на обновленном литературном языке.
#лотман_поясни
На дровнях обновляет путь...
Начинаем первый день зимы строчкой из «Евгения Онегина», с которой многие знакомы с самого детства. Интересно, что этот пассаж из пятой главы крайне не понравился критикам пушкинского романа.
Что же вызвало их недовольство? В «Комментарии» Юрий Лотман пишет, что критиков задело «столкновение церковнославянского “торжествовать” и “крестьянин”». В журнале «Атеней» за 1828 год по этому поводу появился такой нелестный отзыв: «В первый раз, я думаю, дровни в завидном соседстве с торжеством. Крестьянин торжествуя выражение неверное».
Это был не первый случай, когда Пушкина бранили за «употребления поэтизмов при описании “непоэтической” реальности». От тех же критиков Пушкину доставалось за то, что он «барышен благородных и вероятно чиновных назвал девчонками (что, конечно, неучтиво), между тем как простую деревенскую девку назвал девою».
Как отмечает Лотман, такое столкновение стилей и стилевых нюансов, уже не заметное для нас, но поражавшее современников Пушкина, было принципиально важно для поэта. В этом смелом отказе от привычных литературных канонов заключалось новаторство пушкинского романа, ставшего одним из первых текстов на обновленном литературном языке.
#лотман_поясни
Шлём привет с ярмарки и делимся отличными новостями!
«Сундук Монтеня, или Приключения переводчика» Натальи Мавлевич — в топ-листе non/fictio№26!
А еще сразу две наши книги («Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя» и «Сундук Монтеня или Приключения переводчика» Натальи Мавлевич) вышли в финал конкурса обложек.
Эти книги, как и другие наши издания, будут ждать вас, дорогие читатели, на стенде F-32. Приходите!
«Сундук Монтеня, или Приключения переводчика» Натальи Мавлевич — в топ-листе non/fictio№26!
А еще сразу две наши книги («Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя» и «Сундук Монтеня или Приключения переводчика» Натальи Мавлевич) вышли в финал конкурса обложек.
Эти книги, как и другие наши издания, будут ждать вас, дорогие читатели, на стенде F-32. Приходите!
7 декабря 1872 года родился выдающийся историк и культуролог Йохан Хёйзинга
Последователь Якоба Буркхардта, блистательный знаток самых разных эпох и мастер стиля, Йохан Хёйзинга обладал уникальным даром воссоздавать «образ прошлого».
О «животрепещущей исторической сенсации» — чувстве истории, которое стремился передать Йохан Хёйзинга, прекрасно написал переводчик Дмитрий Сильвестров, благодаря которому мы с вами можем читать труды ученого:
Внезапный прорыв в подлинное историческое событие, внезапное ощущение непосредственного контакта с прошлым, животрепещущая «историческая сенсация» — чувство истории, дает <…> «почти экстатическое постижение того, что сам я более не существую, что, переполненный до краев, я перетекаю в мир, находящийся вне меня; это прикосновение к сути вещей, переживание Истины посредством истории». Прямой контакт с прошлым может дать «воображение, разбуженное строкой хартии или хроники, видом гравюры, звуками старой песни».
Средневековье, эпоха гуманизма, век расцвета культуры Нидерландов — выбирайте время, в которые вы бы хотели отправиться и приходите сегодня и завтра к нашему стенду F-32 на ярмарке non/fiction.
Последователь Якоба Буркхардта, блистательный знаток самых разных эпох и мастер стиля, Йохан Хёйзинга обладал уникальным даром воссоздавать «образ прошлого».
О «животрепещущей исторической сенсации» — чувстве истории, которое стремился передать Йохан Хёйзинга, прекрасно написал переводчик Дмитрий Сильвестров, благодаря которому мы с вами можем читать труды ученого:
Внезапный прорыв в подлинное историческое событие, внезапное ощущение непосредственного контакта с прошлым, животрепещущая «историческая сенсация» — чувство истории, дает <…> «почти экстатическое постижение того, что сам я более не существую, что, переполненный до краев, я перетекаю в мир, находящийся вне меня; это прикосновение к сути вещей, переживание Истины посредством истории». Прямой контакт с прошлым может дать «воображение, разбуженное строкой хартии или хроники, видом гравюры, звуками старой песни».
Средневековье, эпоха гуманизма, век расцвета культуры Нидерландов — выбирайте время, в которые вы бы хотели отправиться и приходите сегодня и завтра к нашему стенду F-32 на ярмарке non/fiction.
Итоги non/fictio№26
Вот и завершилась книжная ярмарка non/fiction. Друзья, спасибо вам за эти чудесные четыре дня, за ваши добрые слова и теплые пожелания!
Самыми популярными на ярмарке стали вот эти книги:
«Моя летопись. Воспоминания» Надежды Тэффи
«Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя» Юрия Лотмана
«Беседы о русской культуре» Юрия Лотмана
«Слово живое и мертвое» Норы Галь
Homo ludens Йохана Хёйзинги
«“Евгений Онегин” Александра Пушкина с “Комментарием” Юрия Лотмана» в 2-х книгах
«Образы Италии. Том 1. Венеция. Путь к Флоренции. Флоренция. Города Тосканы» Павла Муратова
«Морфология волшебной сказки» Владимира Проппа
«Культура Нидерландов в XVII веке» Йохана Хёйзинги
«Осень Средневековья» Йохана Хёйзинги
А какие наши издания на этой ярмарке выбрали вы?
Вот и завершилась книжная ярмарка non/fiction. Друзья, спасибо вам за эти чудесные четыре дня, за ваши добрые слова и теплые пожелания!
Самыми популярными на ярмарке стали вот эти книги:
«Моя летопись. Воспоминания» Надежды Тэффи
«Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя» Юрия Лотмана
«Беседы о русской культуре» Юрия Лотмана
«Слово живое и мертвое» Норы Галь
Homo ludens Йохана Хёйзинги
«“Евгений Онегин” Александра Пушкина с “Комментарием” Юрия Лотмана» в 2-х книгах
«Образы Италии. Том 1. Венеция. Путь к Флоренции. Флоренция. Города Тосканы» Павла Муратова
«Морфология волшебной сказки» Владимира Проппа
«Культура Нидерландов в XVII веке» Йохана Хёйзинги
«Осень Средневековья» Йохана Хёйзинги
А какие наши издания на этой ярмарке выбрали вы?
Сегодня мы празднуем день рождения замечательной переводчицы франкоязычной литературы и автора книги «Сундук Монтеня, или Приключения переводчика» — Натальи Мавлевич
Интересно, что в мир перевода Наталья Мавлевич попала благодаря сравнительной грамматике французского и русского языков! Именно так немного устрашающе назывался предмет из университетской программы, с которого и «началось главное и нерушимое счастье всей жизни» переводчицы.
В день рождения Натальи Мавлевич делимся фрагментом из ее воспоминаний о первых шагах в профессии, незабываемых парах по сравнительной грамматике, удивительном преподавателе Эде Ароновне Халифман и коварных артиклях:
«На первом же занятии она [Эда Ароновна Халифман] ошеломила нас — меня уж точно — вопросом: как перевести на русский язык определенный и неопределенный артикли? Господи, да мы о таком никогда и не задумывались. Переводить артикль? Несуществующую у нас фитюльку? Группа недоуменно молчала. И тогда Эда Ароновна с видом фокусника, извлекающего за уши кролика из цилиндра, произнесла две фразы. <…>
“Служанка открыла дверь” и “Дверь открыла служанка”. Эта самая служанка открыла мне дверь в мир, о котором я не подозревала, тогда как он ждал меня, как яблоня или печка в сказке про гусей-лебедей. <…>
Артиклями мы занимались добрый месяц. Вместо учебника, который будет издан много позже, Эда Ароновна раздавала нам на каждом занятии тонюсенькие, почти папиросные листочки с отпечатанными ею собственноручно на машинке французскими текстами (маленькими, в несколько слов, и побольше, в несколько предложений или реплик), которые мы должны были перевести, а листочки потом вернуть ей. Мы не задавались вопросом, откуда брались эти предложения и реплики, нам и в голову не приходило, что это результат титанического кропотливого труда. Год за годом, много лет подряд Эда Ароновна выписывала их из французских книг — классических и более или менее современных романов. Не будем забывать: в то время раздобыть современную зарубежную литературу в оригинале было очень и очень непросто. Главным образом Эда Ароновна черпала свои примеры из Эрве Базена, Луи Арагона, Франсуа Мориака и чуть ли не больше всего — из мемуаров Симоны де Бовуар. Позднее, читая их целиком, я то и дело вздрагивала, встречая до боли знакомые фразы».
Интересно, что в мир перевода Наталья Мавлевич попала благодаря сравнительной грамматике французского и русского языков! Именно так немного устрашающе назывался предмет из университетской программы, с которого и «началось главное и нерушимое счастье всей жизни» переводчицы.
В день рождения Натальи Мавлевич делимся фрагментом из ее воспоминаний о первых шагах в профессии, незабываемых парах по сравнительной грамматике, удивительном преподавателе Эде Ароновне Халифман и коварных артиклях:
«На первом же занятии она [Эда Ароновна Халифман] ошеломила нас — меня уж точно — вопросом: как перевести на русский язык определенный и неопределенный артикли? Господи, да мы о таком никогда и не задумывались. Переводить артикль? Несуществующую у нас фитюльку? Группа недоуменно молчала. И тогда Эда Ароновна с видом фокусника, извлекающего за уши кролика из цилиндра, произнесла две фразы. <…>
“Служанка открыла дверь” и “Дверь открыла служанка”. Эта самая служанка открыла мне дверь в мир, о котором я не подозревала, тогда как он ждал меня, как яблоня или печка в сказке про гусей-лебедей. <…>
Артиклями мы занимались добрый месяц. Вместо учебника, который будет издан много позже, Эда Ароновна раздавала нам на каждом занятии тонюсенькие, почти папиросные листочки с отпечатанными ею собственноручно на машинке французскими текстами (маленькими, в несколько слов, и побольше, в несколько предложений или реплик), которые мы должны были перевести, а листочки потом вернуть ей. Мы не задавались вопросом, откуда брались эти предложения и реплики, нам и в голову не приходило, что это результат титанического кропотливого труда. Год за годом, много лет подряд Эда Ароновна выписывала их из французских книг — классических и более или менее современных романов. Не будем забывать: в то время раздобыть современную зарубежную литературу в оригинале было очень и очень непросто. Главным образом Эда Ароновна черпала свои примеры из Эрве Базена, Луи Арагона, Франсуа Мориака и чуть ли не больше всего — из мемуаров Симоны де Бовуар. Позднее, читая их целиком, я то и дело вздрагивала, встречая до боли знакомые фразы».
Считал схоластику за вздор
И прыгал в сад через забор…
Как вы думаете, что так привлекало юного Пушкина и его однокашников за забором Царскосельского лицея? В книге «Александр Сергеевич. Биография писателя» Юрий Лотман приводит жалобу императора директору Лицея Энгельгардту: «Твои воспитанники <…> снимают через забор мои наливные яблоки…» «То, что яблоки были царские, придавало им особый вкус, а походу — опасность» — иронично отмечает исследователь.
Лучший друг Пушкина, товарищ по Лицею и сосед по «келье» Иван Пущин отмечал особое озорство будущего поэта, который хоть и опережал по начитанности и знаниям своих одноклассников, но все, что касалось учебы «считал ни во что и как будто желал только доказать, что [он] мастер бегать, прыгать через стулья, бросать мячик».
Пущин вспоминал: «В нем была смесь излишней смелости с застенчивостью, и то и другое невпопад, что тем самым ему вредило. Бывало, вместе промахнемся, сам вывернешься, а он никак не сумеет этого уладить. Главное, ему недоставало того, что называется тактом…»
Шестилетнее непрерывное общение с Пушкиным-лицеистом позволило ему сделать очень точное наблюдение за характером своего друга:
«Чтоб полюбить его настоящим образом, нужно было взглянуть на него с тем полным благорасположением, которое знает и видит все неровности характера и другие недостатки, мирится с ними и кончает тем, что полюбит даже их в друге-товарище».
И прыгал в сад через забор…
Как вы думаете, что так привлекало юного Пушкина и его однокашников за забором Царскосельского лицея? В книге «Александр Сергеевич. Биография писателя» Юрий Лотман приводит жалобу императора директору Лицея Энгельгардту: «Твои воспитанники <…> снимают через забор мои наливные яблоки…» «То, что яблоки были царские, придавало им особый вкус, а походу — опасность» — иронично отмечает исследователь.
Лучший друг Пушкина, товарищ по Лицею и сосед по «келье» Иван Пущин отмечал особое озорство будущего поэта, который хоть и опережал по начитанности и знаниям своих одноклассников, но все, что касалось учебы «считал ни во что и как будто желал только доказать, что [он] мастер бегать, прыгать через стулья, бросать мячик».
Пущин вспоминал: «В нем была смесь излишней смелости с застенчивостью, и то и другое невпопад, что тем самым ему вредило. Бывало, вместе промахнемся, сам вывернешься, а он никак не сумеет этого уладить. Главное, ему недоставало того, что называется тактом…»
Шестилетнее непрерывное общение с Пушкиным-лицеистом позволило ему сделать очень точное наблюдение за характером своего друга:
«Чтоб полюбить его настоящим образом, нужно было взглянуть на него с тем полным благорасположением, которое знает и видит все неровности характера и другие недостатки, мирится с ними и кончает тем, что полюбит даже их в друге-товарище».
Эльгенский подарок ко дню рождения
20 декабря 1904 года родилась Евгения Гинзбург. 18 долгих лет этот день она встречала либо в тюрьме, либо в лагерном заключении, либо в «бессрочной» ссылке. Несмотря на все испытания, Евгении Гинзбург удалось сохранить оптимизм, радушие и сострадание к тем, кому было еще хуже. Так, в военные годы, возвращаясь с лесозаготовок, она по вечерам работала помощником лекаря в санитарной части эльгенского лагеря, где старалась помочь всем без исключения больным. В 1941 году один из благодарных обитателей лазарета — инструментальщик Егор (или, как сам он произносил, Ёгор) — узнав о дне рождения Евгении Гинзбург, преподнес ей, пожалуй, один из самых трогательных в ее жизни подарков, о котором она потом рассказала в «Крутом маршруте»:
«Двадцатого декабря он [Ёгор] долго не являлся на перевязку. Я уже составила на полочку все свое оборудование и собиралась идти в барак, как вдруг привычный запах распада сигнализировал появление Ёгора. В руках он держал большой закоптелый котелок, из которого легкой струйкой поднимался теплый пар. Лицо Ёгора было благостным, просветленным.
— Вот, Евгенья Семеновна, — сказал он торжественно, ставя котелок прямо на амбулаторный топчан, — стало быть, я тебя поздравляю с ангелом, желаю доброго здоровья, а в делах рук ваших скорого и счастливого успеха… А еще сынов твоих повидать тебе… А вот, стало быть, и подарок от нас.
В котелке был овсяный кисель. Это кулинарное изделие сопутствовало нам в совхозе Эльген в наиболее счастливые минуты бытия. Рецепт его изготовления был известен здесь еще задолго до нашего приезда. Он был очень сложен. Овес, которым кормят лошадей, должен был пройти ряд замысловатых химических превращений, прежде чем стать киселем. Овес замачивали, отжимали, растирали, ждали, пока начнется брожение, заквашивали, варили… Наградой всех этих трудов был густой, сытный, красивого светло-кофейного цвета студень. Все мы единогласно утверждали, что вкус его напоминает миндальное печенье. <…>
— Вот спасибо-то, Ёгор Петрович! Давай вместе, держи ложку!
Но он с негодованием отверг предложение. Сказал только «нет», но было ясно, что за этим скрывается. Я поняла. Он израсходовал свой последний продовольственный запас, три дня трудился над сложной технологией превращения овса в это бархатистое, дышащее теплом варево — и все разве для того, чтобы съесть самому? Нет. Этот елабужский мужик, о приближении которого узнавали по запаху тления, идущему от его «здоровой», еще не ампутированной ноги, — он хотел дать радость другому обездоленному человеку».
На фото Евгения Гинзбург за чтением рукописи «Крутого маршрута». 1963
20 декабря 1904 года родилась Евгения Гинзбург. 18 долгих лет этот день она встречала либо в тюрьме, либо в лагерном заключении, либо в «бессрочной» ссылке. Несмотря на все испытания, Евгении Гинзбург удалось сохранить оптимизм, радушие и сострадание к тем, кому было еще хуже. Так, в военные годы, возвращаясь с лесозаготовок, она по вечерам работала помощником лекаря в санитарной части эльгенского лагеря, где старалась помочь всем без исключения больным. В 1941 году один из благодарных обитателей лазарета — инструментальщик Егор (или, как сам он произносил, Ёгор) — узнав о дне рождения Евгении Гинзбург, преподнес ей, пожалуй, один из самых трогательных в ее жизни подарков, о котором она потом рассказала в «Крутом маршруте»:
«Двадцатого декабря он [Ёгор] долго не являлся на перевязку. Я уже составила на полочку все свое оборудование и собиралась идти в барак, как вдруг привычный запах распада сигнализировал появление Ёгора. В руках он держал большой закоптелый котелок, из которого легкой струйкой поднимался теплый пар. Лицо Ёгора было благостным, просветленным.
— Вот, Евгенья Семеновна, — сказал он торжественно, ставя котелок прямо на амбулаторный топчан, — стало быть, я тебя поздравляю с ангелом, желаю доброго здоровья, а в делах рук ваших скорого и счастливого успеха… А еще сынов твоих повидать тебе… А вот, стало быть, и подарок от нас.
В котелке был овсяный кисель. Это кулинарное изделие сопутствовало нам в совхозе Эльген в наиболее счастливые минуты бытия. Рецепт его изготовления был известен здесь еще задолго до нашего приезда. Он был очень сложен. Овес, которым кормят лошадей, должен был пройти ряд замысловатых химических превращений, прежде чем стать киселем. Овес замачивали, отжимали, растирали, ждали, пока начнется брожение, заквашивали, варили… Наградой всех этих трудов был густой, сытный, красивого светло-кофейного цвета студень. Все мы единогласно утверждали, что вкус его напоминает миндальное печенье. <…>
— Вот спасибо-то, Ёгор Петрович! Давай вместе, держи ложку!
Но он с негодованием отверг предложение. Сказал только «нет», но было ясно, что за этим скрывается. Я поняла. Он израсходовал свой последний продовольственный запас, три дня трудился над сложной технологией превращения овса в это бархатистое, дышащее теплом варево — и все разве для того, чтобы съесть самому? Нет. Этот елабужский мужик, о приближении которого узнавали по запаху тления, идущему от его «здоровой», еще не ампутированной ноги, — он хотел дать радость другому обездоленному человеку».
На фото Евгения Гинзбург за чтением рукописи «Крутого маршрута». 1963