Оболочки
Глава IV
- Может я с ума сошел, но я не могу отделаться от ощущения, что это не она: смотрит по другому, говорит по другому, даже пахнет по другому! У меня мурашки по всему телу пошли, когда взял её за руку! - Артем метался по кухне в квартире Лизы.
- Нет, ну а что ты хотел? Она чуть не умерла, обморозилась, очнулась в реанимации, везде трубки, лекарства, всё вокруг хлоркой воняет. Она ещё в себя не пришла. И вообще, вас обоих ПТСР, вот. Идите к семейному психологу, когда Полину выпишут из больницы, измену можно прожить вместе и сохранить отношения, и....
- Лиза! Лиза! Ни какой измены не было! Это не я на видео! Я был у отца в Курске! Я не знаю, кто и зачем это снял! Там от меня только татуха похожая нарисована, всё! - мужчина опустился на табурет, закрыл лицо руками и тяжело дышал, - А когда я найду автора, то сам, лично его повешу на сосне, на том самом пляже.
- Или её, - девушка пристально наблюдала за реакцией Артёма, - автор, скорее всего, женщина. Подумай, кому вы оба дорогу перешли. Ну не кипишуй так, давай завтра вместе в больницу съездим? Иди ложись в Вадиковой комнате, мы ему новую кровать купили, по росту тебе будет.
Артём покорно поплёлся спать, сил бодрствовать уже не было, хотелось упасть и отключиться без единой мысли.
Вадик неожиданно оказался 15 летним подростком, а не пухлым малышом, которым его помнил Артём. На фотографиях он обнимал симпатичную девушку, играл в баскетбол и дурачился в компании друзей. "Он растёт, а я старею...и схожу с ума", - была последняя мысль мужчины, перед тем, как провалиться в тревожный сон.
***
До больницы ехали молча, оба не выспались, Лиза пребывала в своём самом отвратительном настроении. Погода соответствовала - наимерзейший ноябрь, промозглый, ледяной, тёмный, грязный, проникал в малейшие щели одежды, крал тепло тела и надежду.
Девушка сама не понимала, зачем поддалась бреду Артёма и предложила ехать утром. Вроде бы особо не пьёт, не понятно, от чего крыша поехала, может от стресса, конечно. И видео это дебильное. После нескольких пристальных просмотров, стало понятно, что кто-то мастерски слепил фейк. Мужчину выбрали максимально похожего на Артёма: рост, комплекция, цвет волос, - совпадали. Татуировку на спине нарисовали в мельчайших подробностях, а это несколько часов кропотливой работы художника. Женщина на видео была точной копией бывшей жены Артёма, грудастая брюнетка с утиным губами, находилась весь ролик в тени, при быстром просмотре можно было легко спутать. Кому и зачем так заморачиваться? Раздумья прервались - машина остановилась на парковке медицинского центра. Добро пожаловать в твой персональный ад, Лизок.
- У вас 15 минут. Доктор не рекомендует длительные посещения.
- А может быть вы пока отдохнёте, чайку попьёте, с конфетами? - коробка бельгийского шоколада перекочевала за стойку медсестры.
- Тёма, ты зачем так рискуешь, а если бы она нас просто выгнала или врачу на жалуется, и выгонит он?
- Лиза смотри внимательнее, очень прошу. И слушай. Ты умеешь, я знаю.
- Тём, расслабься, всё будет хорошо, я узнавала, - Лиза крепко сжала руку мужчины, ей вдруг стало его пронзительно жалко.
В палате реанимации всё было ровно так, как помнила она запомнила в свой последний визит. Мониторы, лампочки, трубки, кабели, белые стены. Только здесь, в отличие от онкоцентра, в атмосфере была надежда, а не липкое отчаяние. Отчим умирал в такой же палате, долго боролся, но в итоге проиграл.
- Привет, любимая! - Артём подошёл к кровати, - как ты себя чувствуешь сегодня? Смотри, кто пришёл со мной!
Лиза ощутила на себе взгляд. Он был осязаем, по коже побежали мурашки.
- Привет, - Полина слабо улыбнулась, - вы заберёте меня домой?
- Нет, По, мы просто навестить тебя пришли, ты ещё не выздоровела до конца, - Лиза подошла ближе, - у тебя отличная палата и вид из окна на парк. Ты как вообще? Может тебе из дома вещи какие-то нужны, скажи, я привезу, Тёмыч ведь не догадался спросить, да? Вкусненького хочешь?
Глава IV
- Может я с ума сошел, но я не могу отделаться от ощущения, что это не она: смотрит по другому, говорит по другому, даже пахнет по другому! У меня мурашки по всему телу пошли, когда взял её за руку! - Артем метался по кухне в квартире Лизы.
- Нет, ну а что ты хотел? Она чуть не умерла, обморозилась, очнулась в реанимации, везде трубки, лекарства, всё вокруг хлоркой воняет. Она ещё в себя не пришла. И вообще, вас обоих ПТСР, вот. Идите к семейному психологу, когда Полину выпишут из больницы, измену можно прожить вместе и сохранить отношения, и....
- Лиза! Лиза! Ни какой измены не было! Это не я на видео! Я был у отца в Курске! Я не знаю, кто и зачем это снял! Там от меня только татуха похожая нарисована, всё! - мужчина опустился на табурет, закрыл лицо руками и тяжело дышал, - А когда я найду автора, то сам, лично его повешу на сосне, на том самом пляже.
- Или её, - девушка пристально наблюдала за реакцией Артёма, - автор, скорее всего, женщина. Подумай, кому вы оба дорогу перешли. Ну не кипишуй так, давай завтра вместе в больницу съездим? Иди ложись в Вадиковой комнате, мы ему новую кровать купили, по росту тебе будет.
Артём покорно поплёлся спать, сил бодрствовать уже не было, хотелось упасть и отключиться без единой мысли.
Вадик неожиданно оказался 15 летним подростком, а не пухлым малышом, которым его помнил Артём. На фотографиях он обнимал симпатичную девушку, играл в баскетбол и дурачился в компании друзей. "Он растёт, а я старею...и схожу с ума", - была последняя мысль мужчины, перед тем, как провалиться в тревожный сон.
***
До больницы ехали молча, оба не выспались, Лиза пребывала в своём самом отвратительном настроении. Погода соответствовала - наимерзейший ноябрь, промозглый, ледяной, тёмный, грязный, проникал в малейшие щели одежды, крал тепло тела и надежду.
Девушка сама не понимала, зачем поддалась бреду Артёма и предложила ехать утром. Вроде бы особо не пьёт, не понятно, от чего крыша поехала, может от стресса, конечно. И видео это дебильное. После нескольких пристальных просмотров, стало понятно, что кто-то мастерски слепил фейк. Мужчину выбрали максимально похожего на Артёма: рост, комплекция, цвет волос, - совпадали. Татуировку на спине нарисовали в мельчайших подробностях, а это несколько часов кропотливой работы художника. Женщина на видео была точной копией бывшей жены Артёма, грудастая брюнетка с утиным губами, находилась весь ролик в тени, при быстром просмотре можно было легко спутать. Кому и зачем так заморачиваться? Раздумья прервались - машина остановилась на парковке медицинского центра. Добро пожаловать в твой персональный ад, Лизок.
- У вас 15 минут. Доктор не рекомендует длительные посещения.
- А может быть вы пока отдохнёте, чайку попьёте, с конфетами? - коробка бельгийского шоколада перекочевала за стойку медсестры.
- Тёма, ты зачем так рискуешь, а если бы она нас просто выгнала или врачу на жалуется, и выгонит он?
- Лиза смотри внимательнее, очень прошу. И слушай. Ты умеешь, я знаю.
- Тём, расслабься, всё будет хорошо, я узнавала, - Лиза крепко сжала руку мужчины, ей вдруг стало его пронзительно жалко.
В палате реанимации всё было ровно так, как помнила она запомнила в свой последний визит. Мониторы, лампочки, трубки, кабели, белые стены. Только здесь, в отличие от онкоцентра, в атмосфере была надежда, а не липкое отчаяние. Отчим умирал в такой же палате, долго боролся, но в итоге проиграл.
- Привет, любимая! - Артём подошёл к кровати, - как ты себя чувствуешь сегодня? Смотри, кто пришёл со мной!
Лиза ощутила на себе взгляд. Он был осязаем, по коже побежали мурашки.
- Привет, - Полина слабо улыбнулась, - вы заберёте меня домой?
- Нет, По, мы просто навестить тебя пришли, ты ещё не выздоровела до конца, - Лиза подошла ближе, - у тебя отличная палата и вид из окна на парк. Ты как вообще? Может тебе из дома вещи какие-то нужны, скажи, я привезу, Тёмыч ведь не догадался спросить, да? Вкусненького хочешь?
Полина молча смотрела, выражение лица было очень странное, улыбка застыла и выглядела приклеенной. Лиза уже видела раньше такую реакцию. "Она не знает, кто я, как будто перебирает в уме варианты, но не находит нужный."
- Пижамку с зайчиками, твою любимую, привезти? А тапочки? Тебе разрешили уже вставать?
- Да, пожалуйста, привези.
Артём молча наблюдал за спектаклем из другого конца палаты, он понял, куда клонит подруга жены: никакой розовой пижамы у Полины не было. Но это было сейчас не главное. Мужчина точно знал, что в теле его жены был кто-то другой, первобытный инстинкт "свой-чужой" вопил, как пожарная сигнализации.
***
©Катя Тенка, январь 2024
Продолжение следует...
- Пижамку с зайчиками, твою любимую, привезти? А тапочки? Тебе разрешили уже вставать?
- Да, пожалуйста, привези.
Артём молча наблюдал за спектаклем из другого конца палаты, он понял, куда клонит подруга жены: никакой розовой пижамы у Полины не было. Но это было сейчас не главное. Мужчина точно знал, что в теле его жены был кто-то другой, первобытный инстинкт "свой-чужой" вопил, как пожарная сигнализации.
***
©Катя Тенка, январь 2024
Продолжение следует...
Бабаня
Людям святой профессии.
- Уууу, ты погляди на неё! Намазалась! Поскакала, как коза! Ой, девка, хапнешь ты горя...
Пожилая санитарка ритмично макала тряпку в ведро с мутной серой водой и ворчала на юную медсестричку. Та красила губы у зеркала и не обращала внимание на слова женщины. Вот он, шанс на лучшую жизнь: новенький лейтенант позвал на свидание, а если он влюбится, они поженятся, тогда она станет офицерской женой, а это же квартира в будущем.
- Ну дурёха, - протянула пожилая женщина и принялась с удвоенной энергией драить коридор.
С улицы модельной походкой зашла крупная серая кошка. Потёрлась о ноги медсестры, запрыгнула на подоконник и пристально посмотрела на Анну, так звали санитарку.
- Ну, чего смотришь? Опять всю ночь гуляла, как эти вон, - женщина кивнула головой в стороны медсестры, - а кто будет обязанности исполнять? Неужто ты дармоедка, Мурка, и зазря казённые харчи ешь? Иди, иди, тебя уже ребятки заждались.
Кошка моргнула, зевнула, потянулась со всей кошачьей грацией и, с гордо поднятым хвостом, начала обход палат с раненными. Суровые мужчины радовались ей, как дети, Мурка вносила разнообразие в больничнуюю жизнь: ластилась, давала себя гладить, чесать за ушами, играла с бумажным бантиком, с радостным мурчанием угощалась деликатесами госпитальной кухни. Как известно, положительные эмоции ускоряют выздоровление, поэтому особенно активно персонал кошку не гнал. Только главный врач, больше для вида, требовал при обходе убрать животное. Практической же пользой госпиталю был Муркин охотничий талант: она истребляла мышей, коих расплодилось несметное количество на неубранных пашнях, ставших полями боя. Особенно её ценили на кухне, где грызуны были самым настоящим проклятьем.
У кошки была подруга, пожилая санитарка Анна, она же Баба Аня. С Муркой они вели долгие беседы: Баба Аня говорила и говорила, рассказывала свою долгую жизнь, с вплетёнными в неё историями "ребяток" - всех пациентов, что видели её голубые глаза. У женщины была уникальная память, она помнила всех: лёгких, тяжёлых, неопознанных, выздоровевших, ушедших за край и вернувшихся. Работа санитара в военном госпитале была тяжелейшей: кровь, гной, грязь, лежачие, ампутанты, смерти, - сколько усилий, чтобы выстоять и не зачерстветь душой. Дефицит персонала тоже сказывался. Но Баба Аня не жаловалась, госпиталь стал её жизнью, просто такой вот непростой. Врачи, медсёстры, пациенты сменялись, а она оставалась.
Днём Баба Аня драила полы, а по ночам, когда не спалось, проходила мимо дремавшей дежурной сестрички и шла к "тяжёлым" - пациентам на грани жизни и смерти. Было у нее важное дело - провожать ребяток за край. Одному туда шагнуть очень тяжело и страшно, а спокойное доброе напутствие облегчало дорогу.
Сегодня эта доля выпала совсем юному пареньку в коме, медсёстры звали его Серёжей. Худой, белобрысый, со светлой, никогда не загарающей кожей, мальчишка балансировал на тонкой ниточке. Чудом выжил после попадания дрона-камикадзе в машину. Сегодня его время подошло к концу. Аппараты пока поддерживают в нем остатки жизни, но переход должен завершиться, таков закон.
Женщина подошла к кровати и погладила юношу по голове натруженной ладонью.
- Тебе пора, соколик. Нужно сделать последний шаг. Не бойся, это не больно, и страшно только сначала. О матушке своей не печалься, горе её будет светлым, как и ты, сыночек. А на той стороне тебя уже заждались ребятки твои. Шагай смелее, вот и Мурка явилась, она тебя проводит.
Так приговаривала Баба Аня и гладила, гладила Серёжу по волосам, а на груди у него свернулась калачиком серая кошка и дремала под мерные сигналы ИВЛ. Вдруг аппарат пронзительно запищал - пациент решился и ушел. Ночная работа была сделана.
- Кто здесь? - раздался слабый шёпот с соседней койки, - Сестра? Бабаня? За мной?
- Спи давай, сыночек, тебе пока туда рано, ты ещё повоюешь. Отойди от края и не заглядывай, не к чему это. Тебе жизнь дали долгую, но и ты её береги, запомнил? Вот и славно, а теперь спи, - женщина провела рукой по одеялу, - спи.
Людям святой профессии.
- Уууу, ты погляди на неё! Намазалась! Поскакала, как коза! Ой, девка, хапнешь ты горя...
Пожилая санитарка ритмично макала тряпку в ведро с мутной серой водой и ворчала на юную медсестричку. Та красила губы у зеркала и не обращала внимание на слова женщины. Вот он, шанс на лучшую жизнь: новенький лейтенант позвал на свидание, а если он влюбится, они поженятся, тогда она станет офицерской женой, а это же квартира в будущем.
- Ну дурёха, - протянула пожилая женщина и принялась с удвоенной энергией драить коридор.
С улицы модельной походкой зашла крупная серая кошка. Потёрлась о ноги медсестры, запрыгнула на подоконник и пристально посмотрела на Анну, так звали санитарку.
- Ну, чего смотришь? Опять всю ночь гуляла, как эти вон, - женщина кивнула головой в стороны медсестры, - а кто будет обязанности исполнять? Неужто ты дармоедка, Мурка, и зазря казённые харчи ешь? Иди, иди, тебя уже ребятки заждались.
Кошка моргнула, зевнула, потянулась со всей кошачьей грацией и, с гордо поднятым хвостом, начала обход палат с раненными. Суровые мужчины радовались ей, как дети, Мурка вносила разнообразие в больничнуюю жизнь: ластилась, давала себя гладить, чесать за ушами, играла с бумажным бантиком, с радостным мурчанием угощалась деликатесами госпитальной кухни. Как известно, положительные эмоции ускоряют выздоровление, поэтому особенно активно персонал кошку не гнал. Только главный врач, больше для вида, требовал при обходе убрать животное. Практической же пользой госпиталю был Муркин охотничий талант: она истребляла мышей, коих расплодилось несметное количество на неубранных пашнях, ставших полями боя. Особенно её ценили на кухне, где грызуны были самым настоящим проклятьем.
У кошки была подруга, пожилая санитарка Анна, она же Баба Аня. С Муркой они вели долгие беседы: Баба Аня говорила и говорила, рассказывала свою долгую жизнь, с вплетёнными в неё историями "ребяток" - всех пациентов, что видели её голубые глаза. У женщины была уникальная память, она помнила всех: лёгких, тяжёлых, неопознанных, выздоровевших, ушедших за край и вернувшихся. Работа санитара в военном госпитале была тяжелейшей: кровь, гной, грязь, лежачие, ампутанты, смерти, - сколько усилий, чтобы выстоять и не зачерстветь душой. Дефицит персонала тоже сказывался. Но Баба Аня не жаловалась, госпиталь стал её жизнью, просто такой вот непростой. Врачи, медсёстры, пациенты сменялись, а она оставалась.
Днём Баба Аня драила полы, а по ночам, когда не спалось, проходила мимо дремавшей дежурной сестрички и шла к "тяжёлым" - пациентам на грани жизни и смерти. Было у нее важное дело - провожать ребяток за край. Одному туда шагнуть очень тяжело и страшно, а спокойное доброе напутствие облегчало дорогу.
Сегодня эта доля выпала совсем юному пареньку в коме, медсёстры звали его Серёжей. Худой, белобрысый, со светлой, никогда не загарающей кожей, мальчишка балансировал на тонкой ниточке. Чудом выжил после попадания дрона-камикадзе в машину. Сегодня его время подошло к концу. Аппараты пока поддерживают в нем остатки жизни, но переход должен завершиться, таков закон.
Женщина подошла к кровати и погладила юношу по голове натруженной ладонью.
- Тебе пора, соколик. Нужно сделать последний шаг. Не бойся, это не больно, и страшно только сначала. О матушке своей не печалься, горе её будет светлым, как и ты, сыночек. А на той стороне тебя уже заждались ребятки твои. Шагай смелее, вот и Мурка явилась, она тебя проводит.
Так приговаривала Баба Аня и гладила, гладила Серёжу по волосам, а на груди у него свернулась калачиком серая кошка и дремала под мерные сигналы ИВЛ. Вдруг аппарат пронзительно запищал - пациент решился и ушел. Ночная работа была сделана.
- Кто здесь? - раздался слабый шёпот с соседней койки, - Сестра? Бабаня? За мной?
- Спи давай, сыночек, тебе пока туда рано, ты ещё повоюешь. Отойди от края и не заглядывай, не к чему это. Тебе жизнь дали долгую, но и ты её береги, запомнил? Вот и славно, а теперь спи, - женщина провела рукой по одеялу, - спи.
В палату вбежали дежурные врач и медсестра, начали реанимацию пациента. Баба Аня тихо вышла в коридор, кошка тенью проскользнула за ней.
В кабинете главного врача, женщина устало опустилась на диван, видавший лучшую жизнь. Пожилой доктор в крахмальном халате и круглых очках был неуловимо похож на кого-то со старых пожелтевших фотографий, что лежат мёртвым грузом истории в альбомах прабабушек.
- Ну что, Анна Николаевна, ещё одного отпустили? Жалко?
- Жалко, Орест Петрович, как не жалеть, но делать нечего, имя внесено, значит надо. Не наше дело спорить с теми, кто пишет Книгу. Вот должна была привыкнуть за столько лет, а всё нет. Но я не по этому пришла. Эта, вон, дармоедка, - женщина указала на кошку, - опять нарушает режим, шляется, чуть не опоздала сегодня. Никакой ответственности.
Мурка сидела неподвижно, как статуя, обвив лапы хвостом и щурилась на свет лампы, только ухо было направлено в сторону распекавшей её женщины. Мук совести на морде не значилось.
- Анна Николаевна, потерпите, следующую напарницу будем более тщательно подбирать вам, хотя эта Мурка отлично ловит мышей, этого не отнять. Да, кто бы мне рассказал, в начале профессионального пути, что я буду судить спор своей санитарки с кошкой, - мужчина тихо рассмеялся.
Двое мужчин курили на скамейке у входа в госпиталь, рядом были приставлены костыли. У одного не было ступни, а второй лишился ноги по колено - мины, будь они не ладны.
- Слышал, пацанёнок тот, тяжёлый, из "буханки", умер ночью. Сёстричка рассказала на обходе, будто сосед его видел какую-то бабку в белом. Типа смерть забрала пацана с собой.
- Слышал про неё, это, говорят, Бабаня - местный призрак. Доктор рассказывал легенду: в Отечественную войну, госпиталь экстренно эвакуировали, когда фронт отступал, все грузились на машины, а одна санитарка и врач остались с лежачими до следующей ходки. Тут налетели немцы и разбомбили здание вместе с ними. После войны больницу отстроили, а врача и санитарку иногда встречают в коридорах. Остались они тут после смерти, привязанные к госпиталю. Не все их видят, только те, кто между жизнью и смертью находится. Вот такая история.
- Привязанные! Да что бы понимали, сопляки! Мы по собственной воле тут, кто-то должен ребяток провожать, это наш Долг, - Баба Аня вышла на крыльцо и выплеснула мутную воду в клумбу, - а ваш - жизнь уважать и жить так, чтобы ушедшим стыдно не было. Орест Петрович! Орест Петрович! Гляньте, дармоедка снова с гулянок явилась!
Мурка села на бетон крыльца и принялась невозмутимо вылизываться. Ей, свободно ходившей между мирами, были совершенно не интересны оба, кроме миски с куриной печёнкой, которая ждала её на кухне госпиталя.
©Катя Тенка, февраль 2024
В кабинете главного врача, женщина устало опустилась на диван, видавший лучшую жизнь. Пожилой доктор в крахмальном халате и круглых очках был неуловимо похож на кого-то со старых пожелтевших фотографий, что лежат мёртвым грузом истории в альбомах прабабушек.
- Ну что, Анна Николаевна, ещё одного отпустили? Жалко?
- Жалко, Орест Петрович, как не жалеть, но делать нечего, имя внесено, значит надо. Не наше дело спорить с теми, кто пишет Книгу. Вот должна была привыкнуть за столько лет, а всё нет. Но я не по этому пришла. Эта, вон, дармоедка, - женщина указала на кошку, - опять нарушает режим, шляется, чуть не опоздала сегодня. Никакой ответственности.
Мурка сидела неподвижно, как статуя, обвив лапы хвостом и щурилась на свет лампы, только ухо было направлено в сторону распекавшей её женщины. Мук совести на морде не значилось.
- Анна Николаевна, потерпите, следующую напарницу будем более тщательно подбирать вам, хотя эта Мурка отлично ловит мышей, этого не отнять. Да, кто бы мне рассказал, в начале профессионального пути, что я буду судить спор своей санитарки с кошкой, - мужчина тихо рассмеялся.
Двое мужчин курили на скамейке у входа в госпиталь, рядом были приставлены костыли. У одного не было ступни, а второй лишился ноги по колено - мины, будь они не ладны.
- Слышал, пацанёнок тот, тяжёлый, из "буханки", умер ночью. Сёстричка рассказала на обходе, будто сосед его видел какую-то бабку в белом. Типа смерть забрала пацана с собой.
- Слышал про неё, это, говорят, Бабаня - местный призрак. Доктор рассказывал легенду: в Отечественную войну, госпиталь экстренно эвакуировали, когда фронт отступал, все грузились на машины, а одна санитарка и врач остались с лежачими до следующей ходки. Тут налетели немцы и разбомбили здание вместе с ними. После войны больницу отстроили, а врача и санитарку иногда встречают в коридорах. Остались они тут после смерти, привязанные к госпиталю. Не все их видят, только те, кто между жизнью и смертью находится. Вот такая история.
- Привязанные! Да что бы понимали, сопляки! Мы по собственной воле тут, кто-то должен ребяток провожать, это наш Долг, - Баба Аня вышла на крыльцо и выплеснула мутную воду в клумбу, - а ваш - жизнь уважать и жить так, чтобы ушедшим стыдно не было. Орест Петрович! Орест Петрович! Гляньте, дармоедка снова с гулянок явилась!
Мурка села на бетон крыльца и принялась невозмутимо вылизываться. Ей, свободно ходившей между мирами, были совершенно не интересны оба, кроме миски с куриной печёнкой, которая ждала её на кухне госпиталя.
©Катя Тенка, февраль 2024
Три секунды
Вечный огонь, в маленьком парке тихого приморского городка, танцевал под порывами ветра. Она приходила сюда каждые свободные выходные. Окружённый старыми тёмными елями, гранитными бюстами и мраморными досками с именами героев прошлой войны, мемориал напоминал языческий храм, открытый всем ветрам, дождю, солнцу - лучшее место, чтобы рассказывать тем, чьи имена не выбиты на мраморе, как она скучает по каждому. Герои новой войны, пока безымянные, не отлитые в бронзе и не вписанные в учебники, - пока ещё свежие саднящие рубцы на душах близких, не покрытые патиной времени, ждали своего часа в вечности.
Сегодня у огня уже был посетитель, худощавая пожилая женщина. Она смотрела сквозь пламя, как будто видела за ним что-то, только ей известное.
- Братская могила... Братская... Словно перед лицом смерти все равны и все едины. Она отбирает их у нас в этот момент, - очень тихо произнесла женщина. В сочетании с отсутствующим взглядом, она производила впечатление сумасшедшей.
- Простите, вы что-то сказали? - девушка начала вслушиваться в бормотание пожилой дамы.
- Вам когда-нибудь приходилось хоронить любимого человека?
- Да, к сожалению...
- Не жалейте. Вам несказанно повезло. У вас есть место, куда можно прийти, поплакать, поговорить, вспомнить. Вы знаете, где ваши любимые.
Женщина резко развернулась и пошла по аллее нервной походкой, едва заметно припадая на одну ногу.
Холодный ветер с моря шуршал пластиковыми ветками и лентами выцветших за зиму венков, пробирался под тонкую ткань спортивной ветровки. Стало очень зябко и как-то серо-пасмурно.
Девушка смотрела в огонь, очень хотелось догнать ту тётку и крикнуть, что ей не повезло - есть тот, кого она не хоронила, даже не знает, где он остался лежать, и никогда не узнает. "Стал травой", - как говорила прабабушка о своем муже, тоже без вести пропавшем на фронте. Сколько их там таких, пропавших, не вернувшихся, оставшихся героев, вложивших свои бесценные жизни в общую Победу, которую мы празднуем уже 79 лет? Пришла новая война и опять засевает поля телами героев, превращая их в высокую траву на месте братских могил.
У прабабушки остались от любимого фронтовые письма: четыре треугольника с расплывшимися от времени словами, да "похоронка". А у неё и того нет - только удалённый сетью аккаунт и её сообщение "береги себя", с одной галочкой, которая никогда не превратится в две.
Осень двадцать второго была горькой, фронт ломался, отступал, врага остановили страшной ценой - жизнями лучших. Он был из них - смелый до безрассудства, сильный, нагло-самоуверенный, молодой синеглазый майор элитного спецназа. Их перебросили с жаркого континента в самый замес, откуда отходили другие подразделения, бросая технику.
"Гроза начинается, я похромал, пора работать", - последнее сообщение. Её ответ задержался на три секунды и опоздал навсегда. Секунды превратились в неделю, которую она провела, молча уставившись в стену, на седьмой день написал Черномор: никто из "витязей прекрасных" не вышел. Все остались в сырых полях Харьковской области. Время разжалось из тугой пружины ожидания, потекло ручейками слёз, потом тукало где-то за грудиной, мешая дышать, затем тихо саднило, как заживающая рана под коростой, в итоге, стало криво стянутым рубцом, что напоминает о себе при любом неосторожном движении.
По условиям договора мессенджер удалил неактивный аккаунт через год, и она сделала единственно возможное, чтобы удержать для себя ускользающий образ - сохранила скрины переписки, чтобы, как прабабушка, перечитывать и помнить до конца жизни.
©Катя Тенка, апрель 2024
Вечный огонь, в маленьком парке тихого приморского городка, танцевал под порывами ветра. Она приходила сюда каждые свободные выходные. Окружённый старыми тёмными елями, гранитными бюстами и мраморными досками с именами героев прошлой войны, мемориал напоминал языческий храм, открытый всем ветрам, дождю, солнцу - лучшее место, чтобы рассказывать тем, чьи имена не выбиты на мраморе, как она скучает по каждому. Герои новой войны, пока безымянные, не отлитые в бронзе и не вписанные в учебники, - пока ещё свежие саднящие рубцы на душах близких, не покрытые патиной времени, ждали своего часа в вечности.
Сегодня у огня уже был посетитель, худощавая пожилая женщина. Она смотрела сквозь пламя, как будто видела за ним что-то, только ей известное.
- Братская могила... Братская... Словно перед лицом смерти все равны и все едины. Она отбирает их у нас в этот момент, - очень тихо произнесла женщина. В сочетании с отсутствующим взглядом, она производила впечатление сумасшедшей.
- Простите, вы что-то сказали? - девушка начала вслушиваться в бормотание пожилой дамы.
- Вам когда-нибудь приходилось хоронить любимого человека?
- Да, к сожалению...
- Не жалейте. Вам несказанно повезло. У вас есть место, куда можно прийти, поплакать, поговорить, вспомнить. Вы знаете, где ваши любимые.
Женщина резко развернулась и пошла по аллее нервной походкой, едва заметно припадая на одну ногу.
Холодный ветер с моря шуршал пластиковыми ветками и лентами выцветших за зиму венков, пробирался под тонкую ткань спортивной ветровки. Стало очень зябко и как-то серо-пасмурно.
Девушка смотрела в огонь, очень хотелось догнать ту тётку и крикнуть, что ей не повезло - есть тот, кого она не хоронила, даже не знает, где он остался лежать, и никогда не узнает. "Стал травой", - как говорила прабабушка о своем муже, тоже без вести пропавшем на фронте. Сколько их там таких, пропавших, не вернувшихся, оставшихся героев, вложивших свои бесценные жизни в общую Победу, которую мы празднуем уже 79 лет? Пришла новая война и опять засевает поля телами героев, превращая их в высокую траву на месте братских могил.
У прабабушки остались от любимого фронтовые письма: четыре треугольника с расплывшимися от времени словами, да "похоронка". А у неё и того нет - только удалённый сетью аккаунт и её сообщение "береги себя", с одной галочкой, которая никогда не превратится в две.
Осень двадцать второго была горькой, фронт ломался, отступал, врага остановили страшной ценой - жизнями лучших. Он был из них - смелый до безрассудства, сильный, нагло-самоуверенный, молодой синеглазый майор элитного спецназа. Их перебросили с жаркого континента в самый замес, откуда отходили другие подразделения, бросая технику.
"Гроза начинается, я похромал, пора работать", - последнее сообщение. Её ответ задержался на три секунды и опоздал навсегда. Секунды превратились в неделю, которую она провела, молча уставившись в стену, на седьмой день написал Черномор: никто из "витязей прекрасных" не вышел. Все остались в сырых полях Харьковской области. Время разжалось из тугой пружины ожидания, потекло ручейками слёз, потом тукало где-то за грудиной, мешая дышать, затем тихо саднило, как заживающая рана под коростой, в итоге, стало криво стянутым рубцом, что напоминает о себе при любом неосторожном движении.
По условиям договора мессенджер удалил неактивный аккаунт через год, и она сделала единственно возможное, чтобы удержать для себя ускользающий образ - сохранила скрины переписки, чтобы, как прабабушка, перечитывать и помнить до конца жизни.
©Катя Тенка, апрель 2024
Записки из-за ленточки
I
Дверь в "библиотеку" распахнулась и по квартире полетел ветер - в спальне на месте окна, которое вынесло предыдущим ракетным обстрелом, был натянут скотч, а он не особо препятствовал движению воздуха.
- Ты так спокойно читаешь? Тебе не страшно?
- Страшно, но это же ничего не меняет. От моего ужаса не прекратится обстрел, не перестанут лететь снаряды и ракеты. Пересекая ленточку, мы с тобой приняли правила и условия "контракта".
Провожу для себя параллель с историей Орфея: можно идти только вперёд и просто верить. Если утратишь веру и оглянешься назад, то потеряешь себя и утонешь в волнах страха. Каждая поездка за ленту - проверка глубины и силы этой веры: в себя, в тебя, самую смелую трусиху, в тех, кто закрывает нас своими спинами, и кого я зову братьями.
Что такое фронтовой город? Бои идут практически на окраине, а "ноль" отсчитывается от центра. И город наполнен людьми, обычными жителями, мирняком. Все они ждут. Одни - возвращения старого государства, этих называют "ждуны", другие - нашей победы, третьи - просто ждут, когда война закончится и можно будет дальше жить на той земле, где они родились.
Город обстреливают Хаймарсами и "кассетами". Приятного мало, после каждого прилёта, вибрирует земля, даже если это было достаточно далеко. Так враг пытается испортить самый великий праздник моей страны - День Победы. Наш фронт показывает зубы, скалится в ухмылке и отправляет свои "подарки" - всё, что может взрываться и гореть. Лес за городом превращается в ад для отступников, предавших память и подвиги предков, очищавших эти земли от заразы фашизма. Наши парни бьются с новым врагом в старых окопах, на рубежах обороны, построенных их прадедами, находят снаряды и патроны, летевшие во врага восемьдесят лет назад - спираль истории вышла на новый виток, но мы снова крепче стали и снова идём за своей Победой.
Характерный для реактивного снаряда свист прерывает поток мыслей. Через доли секунды раздаётся взрыв, от ударной волны вибрируют стены и дрожат стёкла. Не в нас, но где-то достаточно близко.
- А вот теперь лучше присядьте, - весело говорит командир в ответ на наши испуганные восклицания, - чтобы не задело вольфрамовыми шариками, которыми начинён Химарь.
Для него всё происходящее - ежедневная рутина, а мы тут ловим всплески и пики выброса адреналина со всех сторон.
Бежим с дивана в коридор, я запинаюсь через пару шагов и по инерции влетаю в межкомнатную дверь, звон стекла добавляет эффектности сцене эвакуации. Время снова, как уже было зимой, по киношному замедляется, растягивается, потом схлапывается и снова существует в нормальном режиме, а в голове в эти три секунды промчались десятки вариантов развития событий. Мир ещё любит нас и выдаёт самый безопасный сценарий. Все целы, только слегка испуганы, хэппи-энд, занавес. На улице затишье, расходимся по комнатам, приютившей нас квартиры, до следующего залпа, а если повезёт, то до утра.
©Катя Тенка, май 2024
#записки_изза_ленточки
I
Дверь в "библиотеку" распахнулась и по квартире полетел ветер - в спальне на месте окна, которое вынесло предыдущим ракетным обстрелом, был натянут скотч, а он не особо препятствовал движению воздуха.
- Ты так спокойно читаешь? Тебе не страшно?
- Страшно, но это же ничего не меняет. От моего ужаса не прекратится обстрел, не перестанут лететь снаряды и ракеты. Пересекая ленточку, мы с тобой приняли правила и условия "контракта".
Провожу для себя параллель с историей Орфея: можно идти только вперёд и просто верить. Если утратишь веру и оглянешься назад, то потеряешь себя и утонешь в волнах страха. Каждая поездка за ленту - проверка глубины и силы этой веры: в себя, в тебя, самую смелую трусиху, в тех, кто закрывает нас своими спинами, и кого я зову братьями.
Что такое фронтовой город? Бои идут практически на окраине, а "ноль" отсчитывается от центра. И город наполнен людьми, обычными жителями, мирняком. Все они ждут. Одни - возвращения старого государства, этих называют "ждуны", другие - нашей победы, третьи - просто ждут, когда война закончится и можно будет дальше жить на той земле, где они родились.
Город обстреливают Хаймарсами и "кассетами". Приятного мало, после каждого прилёта, вибрирует земля, даже если это было достаточно далеко. Так враг пытается испортить самый великий праздник моей страны - День Победы. Наш фронт показывает зубы, скалится в ухмылке и отправляет свои "подарки" - всё, что может взрываться и гореть. Лес за городом превращается в ад для отступников, предавших память и подвиги предков, очищавших эти земли от заразы фашизма. Наши парни бьются с новым врагом в старых окопах, на рубежах обороны, построенных их прадедами, находят снаряды и патроны, летевшие во врага восемьдесят лет назад - спираль истории вышла на новый виток, но мы снова крепче стали и снова идём за своей Победой.
Характерный для реактивного снаряда свист прерывает поток мыслей. Через доли секунды раздаётся взрыв, от ударной волны вибрируют стены и дрожат стёкла. Не в нас, но где-то достаточно близко.
- А вот теперь лучше присядьте, - весело говорит командир в ответ на наши испуганные восклицания, - чтобы не задело вольфрамовыми шариками, которыми начинён Химарь.
Для него всё происходящее - ежедневная рутина, а мы тут ловим всплески и пики выброса адреналина со всех сторон.
Бежим с дивана в коридор, я запинаюсь через пару шагов и по инерции влетаю в межкомнатную дверь, звон стекла добавляет эффектности сцене эвакуации. Время снова, как уже было зимой, по киношному замедляется, растягивается, потом схлапывается и снова существует в нормальном режиме, а в голове в эти три секунды промчались десятки вариантов развития событий. Мир ещё любит нас и выдаёт самый безопасный сценарий. Все целы, только слегка испуганы, хэппи-энд, занавес. На улице затишье, расходимся по комнатам, приютившей нас квартиры, до следующего залпа, а если повезёт, то до утра.
©Катя Тенка, май 2024
#записки_изза_ленточки
Рефлексия
Горевать, переживать боль утраты вновь и вновь - как проваливаться в видимые только тебе прорехи на ткани мироздания. Для всех остальных мир в этом месте абсолютно ровный, а ты в доли секунды летишь в "кроличью нору", теряя ориентацию.
Идёшь уверенная, красивая, радостная, и вдруг, удар тока, чувствуешь запах парфюма, которым он пользовался. Табак, кожа, мох, дерево, полынь - максимально брутально и знакомо до мурашек. И тут же память начинает крутить калейдоскоп картинок, вспышки слов и образов.
Или приходишь в зал, замотивированная, готовая к победам над собой, включаешь музыку и ловишь вьетнамские флешбеки от случайно выбранной песни или стука грифа о стойку. В каждой тени видишь силуэт того, кого видеть не можешь, да и не хочешь уже, наверное.
Или бодро врываешься в день, решаешь и выполняешь, щуришься солнцу за окном, а потом переводишь глаза на календарь - сегодня день, разделивший жизнь на безвозвратное "до" и "после", когда ты не успела на пару секунд и осталась с несказанными словами. И вот уже дни сложились в почти два года, а ты всё проговариваешь про себя, как мантру, и никак не можешь отпустить - адресат вне зоны. Навсегда. Ушедшие пребывают в вечном покое, а оставшиеся тонут, в жалости к себе: места на карта, числа в календаре, слова, вещи, вид из окна, звуки, запахи - всё вокруг наполнено воспоминаниями, способными выбить почву из-под ног.
А если вдруг упала, можно же и полежать какое-то время, и посмотреть на небо, и пореветь, если получится. А потом подняться и пойти дальше жить жизнь, которая продолжается и без этих людей, да и без нас, в итоге.
©Катя Тенка, июль 2024
Горевать, переживать боль утраты вновь и вновь - как проваливаться в видимые только тебе прорехи на ткани мироздания. Для всех остальных мир в этом месте абсолютно ровный, а ты в доли секунды летишь в "кроличью нору", теряя ориентацию.
Идёшь уверенная, красивая, радостная, и вдруг, удар тока, чувствуешь запах парфюма, которым он пользовался. Табак, кожа, мох, дерево, полынь - максимально брутально и знакомо до мурашек. И тут же память начинает крутить калейдоскоп картинок, вспышки слов и образов.
Или приходишь в зал, замотивированная, готовая к победам над собой, включаешь музыку и ловишь вьетнамские флешбеки от случайно выбранной песни или стука грифа о стойку. В каждой тени видишь силуэт того, кого видеть не можешь, да и не хочешь уже, наверное.
Или бодро врываешься в день, решаешь и выполняешь, щуришься солнцу за окном, а потом переводишь глаза на календарь - сегодня день, разделивший жизнь на безвозвратное "до" и "после", когда ты не успела на пару секунд и осталась с несказанными словами. И вот уже дни сложились в почти два года, а ты всё проговариваешь про себя, как мантру, и никак не можешь отпустить - адресат вне зоны. Навсегда. Ушедшие пребывают в вечном покое, а оставшиеся тонут, в жалости к себе: места на карта, числа в календаре, слова, вещи, вид из окна, звуки, запахи - всё вокруг наполнено воспоминаниями, способными выбить почву из-под ног.
А если вдруг упала, можно же и полежать какое-то время, и посмотреть на небо, и пореветь, если получится. А потом подняться и пойти дальше жить жизнь, которая продолжается и без этих людей, да и без нас, в итоге.
©Катя Тенка, июль 2024
Записки из-за ленточки
II
Не повезло. Следующий залп не заставил себя ждать. Стало понятно, что врага не интересует цена вопроса и он выпустит весь БК дорогих Хаймарсов, чтобы попытаться достать группу. Слишком больно жалили его наши пацаны.
Провести ночь в эпицентре обстрела реактивной артиллерии - перспектива не для слабонервных. Даже моя абсолютная вера в контракт с Вечностью начинает покрываться кракелюром сомнения и нашёптывать, что можно ведь и не искушать судьбу. Пытаюсь заглушить противный голосок паники гениальным текстом Михаила Афанасьевича, выходит так себе, мысли хаотично перескакивают по строчкам.
В квартире оказалась отличная библиотека на русском языке, от всех томов Большой Советской энциклопедии до народных сказок. Только пара русско-украинских словарей, издания начала 2000х годов. Культуру не подделать, она либо есть, либо её нет, а всё остальное - дешёвые декорации к спектаклю сумасшедшего кукловода.
Снова прилёт, опять рядом, направление среди многоэтажек определить сложно. Дверь распахивается:
- Котя собирайся, - Лена светлым силуэтом стоит в дверном проёме, - возвращаемся к отряду Б, Командир вызвал за нами эвакуацию - слишком опасно под обстрелом. Я боюсь, раньше таких обстрелов не было ... и у нас в комнате теперь окна нет.
- Леночка, мне тоже страшно, но возможность ночевать на мягкой кровати почти перевешивает, и библиотеку жалко, - пытаюсь шутить и храбриться, но, боги, как же гадостно-тревожно внутри.
Стоим в темном коридоре маленькой хрущевки - самом безопасном месте квартиры. Инстинктивно не включаем верхний свет, темнота даёт иллюзию безопасности, как в детстве: страшная свистящая ракета тебя не найдёт во мраке, если не двигаться и не дышать.
Раз, два, три... Стук в дверь - эвакуация. В маленькой прихожей сразу становиться тесно, когда два уставших бойца в броне шагнули внутрь и заняли всё пространство. Сейчас нужно спуститься по разбитой подъездной лестнице, перебежать участок двора, запрыгнуть в машину. В темноте, которая не похожа на вежливую ночь цивилизации. За лентой она другая, ты словно проваливаешься в колодец: из источников света только огрызок луны, даже всполохи взрывов не видны среди многоэтажек, а окна домов слепые - завешены или заклеены, чтобы не выпускать свет наружу.
Почему-то я никому не отдаю свои сумки, вцепилась в них, как в спасательный круг и пытаяюсь вынести их и себя из квартиры с грацией молодого бегемота, попутно снеся антенну на рации Командира. Поездка по разбитым просёлочным дорогам на скорости 140 км/ч - отдельный вид удовольствия, особенно, когда на тебя периодически вылетает из темноты то огнетушитель, то канистра, то потолок с размаху встречается с головой. А в ней одна совершенно идиотская мысль: "Сумки! Не вылетели бы сумки из кузова!" Нет бы думать о том, как не попасться на пути FPV дрону или шальному снаряду, ну или молиться каким-нибудь богам. Видимо, это способ самосохранения психики, держаться изо всех сил за понятную бытовую ерунду.
- Уважаемые пассажиры, спасибо, что пользовались услугами нашей авиакомпании, мы прибыли в Р-ое. Прошу вас быстро покинуть салон.
- Спасибо, пацаны! Вы лучшие, авиакомпания лучшая! Пассажиры испуганы, но целы, багаж на месте!
По сравнению с местом, откуда мы только что уехали, здесь была практически тишина, только дальние раскаты стволки и наших Градов. "Выходы" уже звучат, как музыка. Хотя безопасности, на самом деле, нет за лентой нигде, это иллюзия. Но тут уже не задерживаешь дыхание, когда прислушиваешься к характерному свисту.
И тут я подняла голову к небу. Если бы не война, то хотела бы провести остаток ночи, любуясь Вселенной: огромные, с горошину, яркие звёзды усыпали черный небосвод. Часть из них двигалась, перемигиваясь - целый рой спутников. Никакое другое место на планете не привлекает столько внимания, каждый сантиметр поверхности под наблюдением у всего мира. Если долго всматриваться в красоту Космоса, то можно на время забыть о боях вокруг.
II
Не повезло. Следующий залп не заставил себя ждать. Стало понятно, что врага не интересует цена вопроса и он выпустит весь БК дорогих Хаймарсов, чтобы попытаться достать группу. Слишком больно жалили его наши пацаны.
Провести ночь в эпицентре обстрела реактивной артиллерии - перспектива не для слабонервных. Даже моя абсолютная вера в контракт с Вечностью начинает покрываться кракелюром сомнения и нашёптывать, что можно ведь и не искушать судьбу. Пытаюсь заглушить противный голосок паники гениальным текстом Михаила Афанасьевича, выходит так себе, мысли хаотично перескакивают по строчкам.
В квартире оказалась отличная библиотека на русском языке, от всех томов Большой Советской энциклопедии до народных сказок. Только пара русско-украинских словарей, издания начала 2000х годов. Культуру не подделать, она либо есть, либо её нет, а всё остальное - дешёвые декорации к спектаклю сумасшедшего кукловода.
Снова прилёт, опять рядом, направление среди многоэтажек определить сложно. Дверь распахивается:
- Котя собирайся, - Лена светлым силуэтом стоит в дверном проёме, - возвращаемся к отряду Б, Командир вызвал за нами эвакуацию - слишком опасно под обстрелом. Я боюсь, раньше таких обстрелов не было ... и у нас в комнате теперь окна нет.
- Леночка, мне тоже страшно, но возможность ночевать на мягкой кровати почти перевешивает, и библиотеку жалко, - пытаюсь шутить и храбриться, но, боги, как же гадостно-тревожно внутри.
Стоим в темном коридоре маленькой хрущевки - самом безопасном месте квартиры. Инстинктивно не включаем верхний свет, темнота даёт иллюзию безопасности, как в детстве: страшная свистящая ракета тебя не найдёт во мраке, если не двигаться и не дышать.
Раз, два, три... Стук в дверь - эвакуация. В маленькой прихожей сразу становиться тесно, когда два уставших бойца в броне шагнули внутрь и заняли всё пространство. Сейчас нужно спуститься по разбитой подъездной лестнице, перебежать участок двора, запрыгнуть в машину. В темноте, которая не похожа на вежливую ночь цивилизации. За лентой она другая, ты словно проваливаешься в колодец: из источников света только огрызок луны, даже всполохи взрывов не видны среди многоэтажек, а окна домов слепые - завешены или заклеены, чтобы не выпускать свет наружу.
Почему-то я никому не отдаю свои сумки, вцепилась в них, как в спасательный круг и пытаяюсь вынести их и себя из квартиры с грацией молодого бегемота, попутно снеся антенну на рации Командира. Поездка по разбитым просёлочным дорогам на скорости 140 км/ч - отдельный вид удовольствия, особенно, когда на тебя периодически вылетает из темноты то огнетушитель, то канистра, то потолок с размаху встречается с головой. А в ней одна совершенно идиотская мысль: "Сумки! Не вылетели бы сумки из кузова!" Нет бы думать о том, как не попасться на пути FPV дрону или шальному снаряду, ну или молиться каким-нибудь богам. Видимо, это способ самосохранения психики, держаться изо всех сил за понятную бытовую ерунду.
- Уважаемые пассажиры, спасибо, что пользовались услугами нашей авиакомпании, мы прибыли в Р-ое. Прошу вас быстро покинуть салон.
- Спасибо, пацаны! Вы лучшие, авиакомпания лучшая! Пассажиры испуганы, но целы, багаж на месте!
По сравнению с местом, откуда мы только что уехали, здесь была практически тишина, только дальние раскаты стволки и наших Градов. "Выходы" уже звучат, как музыка. Хотя безопасности, на самом деле, нет за лентой нигде, это иллюзия. Но тут уже не задерживаешь дыхание, когда прислушиваешься к характерному свисту.
И тут я подняла голову к небу. Если бы не война, то хотела бы провести остаток ночи, любуясь Вселенной: огромные, с горошину, яркие звёзды усыпали черный небосвод. Часть из них двигалась, перемигиваясь - целый рой спутников. Никакое другое место на планете не привлекает столько внимания, каждый сантиметр поверхности под наблюдением у всего мира. Если долго всматриваться в красоту Космоса, то можно на время забыть о боях вокруг.
В такие моменты я жалею, что не умею находить созвездия, ведь где-то там Большая Медведица и Полярная звезда, с которой за нами присматривает Ленкин папа. Я верю.
Возвращаемся в притихший дом, обитатели уже разошлись по комнатам, кому-то на БЗ утром. Во временно нашей комнате стоит коробка с новорожденными котятами и их мамой-кошкой, семейству совершенно невдомёк, что за пределами их безопасной обители вершится история мира. Котята пищат, возятся, уставшая от материнства кошка приходит ко мне в кровать пожаловаться на них и спокойно вздремнуть. Луна поднимается над горизонтом и заглядывает в окно. Всё снова было под контролем, насколько это возможно за лентой.
©Катя Тенка, июль 2024
#записки_изза_ленточки
Возвращаемся в притихший дом, обитатели уже разошлись по комнатам, кому-то на БЗ утром. Во временно нашей комнате стоит коробка с новорожденными котятами и их мамой-кошкой, семейству совершенно невдомёк, что за пределами их безопасной обители вершится история мира. Котята пищат, возятся, уставшая от материнства кошка приходит ко мне в кровать пожаловаться на них и спокойно вздремнуть. Луна поднимается над горизонтом и заглядывает в окно. Всё снова было под контролем, насколько это возможно за лентой.
©Катя Тенка, июль 2024
#записки_изза_ленточки
Начало
Стучат колёса....всегда одинаково...ехать долго, как обычно, огородами, задворками - с негабаритом - техникой. Какая уже война по счёту? И не сосчитать, они никогда не заканчиваются. Может эта не начнётся....хотя.... вряд-ли....всё к тому шло, а сейчас - летит, в одно место.... "Старый ты стал, Серёга, ворчишь, как дед. Хотя ты и есть дед, на этой войне. Лишь бы сердце не подвело, а там прорвёмся."
Майор смотрит в окно тамбура, курит. Мимо проплывают оцепеневшие деревни, серые призраки, как и 27 лет назад, когда поезд нёс его, срочника, в Грозный. Сейчас его ждёт бывшее братское государство. В пизду таких братьев.
Последняя затяжка, поднимается и возвращается в вагон. Бойцы спят, а батя не спит, проживает по ночам свои годы службы, смотрит в глаза друзьям и братьям, ушедшим в Край Вечной охоты. Все там будем, но он постарается оттянуть своё время. Может повезёт вернуться ещё раз, давно обещал сыну на рыбалку выехать.
А впереди месяцы в аду: снег, дождь, черная жижа, которой становится земля и враг. Лишь бы пацаны не начали болеть. Доктор....одно название.....трупорез... Зачем увязался, сидел бы в своём СМЭ. Ладно хоть шкуру шьёт хорошо.
Стук колёс убаюкивает майора, однообразный ритм закольцовывает мысли, в какой-то момент он засыпает.
А поезд несёт бойцов туда, где снова подняла голову фашистская мразь.
***
- Главная проблема, в самом начале, была в том, что никто ничего не знал точно. Вот нам сказали, заходите спокойно, там никого нет, только погранцы. А нам наваляли так, что пришлось ноги уносить. Ну мы отошли, перегруппировались и дали им пизды, уже понимая, с кем имеем дело. Почти всех перестреляли, двое с их стороны только ушли. Вот так вот.
Сидим без света - луна сегодня огромная, вставала, как красный шар из моря, пока мы пробирались без света через колонны фур и траллов с техникой. Я слушаю рассказы майора о всех его войнах и чувствую себя маленькой девочкой, рядом с этим человеком, хотя он старше меньше, чем на 10 лет. У нас на разговоры всего пара часов, а утром снова в путь, стараюсь всё запомнить, каждое слово, интонацию, взгляд - это будет моё богатство до следующей встречи.
- Потом к нам пришел деревенский дурачок местный и говорит: "Дяденьки военные, тааам вон ещё солдаты, много солдат". Каких, говорю, солдат, в какой форме? Показывает на шеврон с флагом: вот в такой, мол. Ну мы в "Тигр" погрузились и поехали, а там колонна наша, сожжённая. Перед нами, видать, заходили и их размотали на марше. Живых никого не было уже. Ну мы собрали ковры какие-то по соседним домам, брезент, подогнали наш Урал. Несколько тел успели только забрать и всё, по нам начали отрабатывать миномётами, пришлось валить. Так пацаны и остались там лежать, больше не подойти было. А потом нас и вовсе вывели.
Пьём не чокаясь, майор - коньяк, я - колу. За всех, кто стал травой и перестал ждать, и за тех кому суждено вернуться домой, в последний раз.
- А помнишь, в новостях репортаж был, как наши заняли позиции хохлов, и командир говорит, что построено на совесть, еле взяли. Так вот это наш укреп был, я строил. Там даже надпись над входом осталась. Так было жалко оставлять их в сентябре 2022 года, мы бы удержались, если бы нас не вывели, ну или стояли бы до конца. Я же русский офицер, я бы сам никогда не отошёл.
На кухне панельной хрущевки гудит газовый котел, в нескольких улицах отсюда море подступает к городу-призраку. Он населён душами, попавшими в ловушку войны, я видела силуэты за крошащимся бетонным забором и слышу голоса, сотен мужчин в камуфляже и разгрузках, наших и не наших - это после смерти уже и не важно. На какой ты стороне, имеет значение здесь, в этой жизни, и пацаны стоят стеной и идут вперёд, пядь за пядью возвращая истерзанную землю, ставшую разменной монетой.
***
Месяцы сложились в годы, скоро их будет три, с начала...
©Катя Тенка, агуст 2024
Стучат колёса....всегда одинаково...ехать долго, как обычно, огородами, задворками - с негабаритом - техникой. Какая уже война по счёту? И не сосчитать, они никогда не заканчиваются. Может эта не начнётся....хотя.... вряд-ли....всё к тому шло, а сейчас - летит, в одно место.... "Старый ты стал, Серёга, ворчишь, как дед. Хотя ты и есть дед, на этой войне. Лишь бы сердце не подвело, а там прорвёмся."
Майор смотрит в окно тамбура, курит. Мимо проплывают оцепеневшие деревни, серые призраки, как и 27 лет назад, когда поезд нёс его, срочника, в Грозный. Сейчас его ждёт бывшее братское государство. В пизду таких братьев.
Последняя затяжка, поднимается и возвращается в вагон. Бойцы спят, а батя не спит, проживает по ночам свои годы службы, смотрит в глаза друзьям и братьям, ушедшим в Край Вечной охоты. Все там будем, но он постарается оттянуть своё время. Может повезёт вернуться ещё раз, давно обещал сыну на рыбалку выехать.
А впереди месяцы в аду: снег, дождь, черная жижа, которой становится земля и враг. Лишь бы пацаны не начали болеть. Доктор....одно название.....трупорез... Зачем увязался, сидел бы в своём СМЭ. Ладно хоть шкуру шьёт хорошо.
Стук колёс убаюкивает майора, однообразный ритм закольцовывает мысли, в какой-то момент он засыпает.
А поезд несёт бойцов туда, где снова подняла голову фашистская мразь.
***
- Главная проблема, в самом начале, была в том, что никто ничего не знал точно. Вот нам сказали, заходите спокойно, там никого нет, только погранцы. А нам наваляли так, что пришлось ноги уносить. Ну мы отошли, перегруппировались и дали им пизды, уже понимая, с кем имеем дело. Почти всех перестреляли, двое с их стороны только ушли. Вот так вот.
Сидим без света - луна сегодня огромная, вставала, как красный шар из моря, пока мы пробирались без света через колонны фур и траллов с техникой. Я слушаю рассказы майора о всех его войнах и чувствую себя маленькой девочкой, рядом с этим человеком, хотя он старше меньше, чем на 10 лет. У нас на разговоры всего пара часов, а утром снова в путь, стараюсь всё запомнить, каждое слово, интонацию, взгляд - это будет моё богатство до следующей встречи.
- Потом к нам пришел деревенский дурачок местный и говорит: "Дяденьки военные, тааам вон ещё солдаты, много солдат". Каких, говорю, солдат, в какой форме? Показывает на шеврон с флагом: вот в такой, мол. Ну мы в "Тигр" погрузились и поехали, а там колонна наша, сожжённая. Перед нами, видать, заходили и их размотали на марше. Живых никого не было уже. Ну мы собрали ковры какие-то по соседним домам, брезент, подогнали наш Урал. Несколько тел успели только забрать и всё, по нам начали отрабатывать миномётами, пришлось валить. Так пацаны и остались там лежать, больше не подойти было. А потом нас и вовсе вывели.
Пьём не чокаясь, майор - коньяк, я - колу. За всех, кто стал травой и перестал ждать, и за тех кому суждено вернуться домой, в последний раз.
- А помнишь, в новостях репортаж был, как наши заняли позиции хохлов, и командир говорит, что построено на совесть, еле взяли. Так вот это наш укреп был, я строил. Там даже надпись над входом осталась. Так было жалко оставлять их в сентябре 2022 года, мы бы удержались, если бы нас не вывели, ну или стояли бы до конца. Я же русский офицер, я бы сам никогда не отошёл.
На кухне панельной хрущевки гудит газовый котел, в нескольких улицах отсюда море подступает к городу-призраку. Он населён душами, попавшими в ловушку войны, я видела силуэты за крошащимся бетонным забором и слышу голоса, сотен мужчин в камуфляже и разгрузках, наших и не наших - это после смерти уже и не важно. На какой ты стороне, имеет значение здесь, в этой жизни, и пацаны стоят стеной и идут вперёд, пядь за пядью возвращая истерзанную землю, ставшую разменной монетой.
***
Месяцы сложились в годы, скоро их будет три, с начала...
©Катя Тенка, агуст 2024
Личка
I
- Ты пиши не только про войну, уверен, тебе есть, что рассказать и смешное.
- Ну да, есть.
Перебираю в голове истории и сюжеты из своей мирной жизни, но как назло ничего не идёт на лист.
Мысли снова разворачивает в ту, другую, не мирную. На самом деле, она никогда больше не отпускает меня. В личке возмущаются жёны бойцов, требуют публиковать петиции о невыносимых условиях на позициях и в госпиталях, самодурах-командирах, отсутствии снабжения, требуют нас обеспечить их мужей сетями, формой, мавиками, возмущаются, когда отказываем, идут жаловаться по другим чатам. От них на какое-то время остаётся эхо.
В личку пишут пацаны с фронта, с просьбой подсобить дронами, машинами, медициной, формой, а мы физически не можем помочь всем, приходится отказывать. Я потом долго вижу их боковым зрением, прошу понять и простить, прошу за них Вселенную.
В личке плачут матери погибших сыновей. Сначала они цепляются за любую тень надежды, просят помочь с поисками, ведь наш отряд теперь работает на этом направлении, ищут контакты госпиталей, ищут среди неопознанных, ищут среди списков пленных. Я могу только отправить к командованию их подразделения.
«- Ольха погиб
Это его командир
200 он записан со слов
Тех кто смог спастись
Потом пришла информация, что он в госпитале палаточном
Мы не можем узнать где этот госпиталь
Этого бойца ,который его якобы вывез ,мы тоже найти не можем
Всё время не в сети
И 1000 миллионов это он
И мы стали искать этот госпиталь
В лесополосе ,как найти
Нас туда не пустит никто
Я не чувствую, что он погиб
Он жив
И во сне приходит
Молчит ,но показывает фото свое маленького
А это последнее его фото
Сохраните его, пожалуйста
Я надеялась, что его подобрали ,оказали помощь ,прячут
Я вчера звонила в Курский морг снова, его ни по фамилии ,ни по жетону там нет
А в госпиталях одно и то же говорят ,что у нас все в сознании
Сегодня уже 40 дней
Не может человек находится 40 дней в коме в госпитале палаточном
Они не знают ничего
Они записали сперва 200
А потом без сказали ,что он числится без вести...»
И так по кругу, в личном аду. А потом они принимают ту правду, которую я знаю с самого первого их слова. Я их тоже вижу и ещё слышу.
Я смотрю на небо за мокрым зонтом и спрашиваю: "Вселенная, за что ты так со мной? Ты же меня любишь? Зачем ты посылаешь их ко мне? Я больше не могу, у меня больше нет сил, я стала холодная и жестокая, не плачу больше от их историй. Мне нечего им всем дать, нет во мне того тепла, я дитя северного ветра."
Вселенная смотрит на меня своими светло-серыми глазами из-под пшеничных бровей и говорит с едва уловимым московским акцентом: "Затем и посылаю, чтобы окончательно с ума не сошли. Кто-то же должен это делать - взять и рассказать то, что они уже знают. Чтобы встали и пошли, если они остались живы, значит нужны этому миру зачем-то".
Дождь обволакивает водяным коконом, смывает суету с улиц, дарит уединение и успокаивающий белый шум. Сегодня вечером у кого-то будут песни, шпильки и бабочки в животе, кто-то будет в личках очаровывать сильных мужчин, а я буду рассказывать растерзанной горем матери, что сын её действительно погиб, ещё тогда, в середине августа, и достать его из серой зоны невозможно, не положив рядом других, живых, парней. Что нужно обязательно сдать ДНК, как говорят в военкомате. И что последнее фото её сына я сохраню.
Такая у меня работа - отнимать надежду.
©Катя Тенка, сентябрь 2024
I
- Ты пиши не только про войну, уверен, тебе есть, что рассказать и смешное.
- Ну да, есть.
Перебираю в голове истории и сюжеты из своей мирной жизни, но как назло ничего не идёт на лист.
Мысли снова разворачивает в ту, другую, не мирную. На самом деле, она никогда больше не отпускает меня. В личке возмущаются жёны бойцов, требуют публиковать петиции о невыносимых условиях на позициях и в госпиталях, самодурах-командирах, отсутствии снабжения, требуют нас обеспечить их мужей сетями, формой, мавиками, возмущаются, когда отказываем, идут жаловаться по другим чатам. От них на какое-то время остаётся эхо.
В личку пишут пацаны с фронта, с просьбой подсобить дронами, машинами, медициной, формой, а мы физически не можем помочь всем, приходится отказывать. Я потом долго вижу их боковым зрением, прошу понять и простить, прошу за них Вселенную.
В личке плачут матери погибших сыновей. Сначала они цепляются за любую тень надежды, просят помочь с поисками, ведь наш отряд теперь работает на этом направлении, ищут контакты госпиталей, ищут среди неопознанных, ищут среди списков пленных. Я могу только отправить к командованию их подразделения.
«- Ольха погиб
Это его командир
200 он записан со слов
Тех кто смог спастись
Потом пришла информация, что он в госпитале палаточном
Мы не можем узнать где этот госпиталь
Этого бойца ,который его якобы вывез ,мы тоже найти не можем
Всё время не в сети
И 1000 миллионов это он
И мы стали искать этот госпиталь
В лесополосе ,как найти
Нас туда не пустит никто
Я не чувствую, что он погиб
Он жив
И во сне приходит
Молчит ,но показывает фото свое маленького
А это последнее его фото
Сохраните его, пожалуйста
Я надеялась, что его подобрали ,оказали помощь ,прячут
Я вчера звонила в Курский морг снова, его ни по фамилии ,ни по жетону там нет
А в госпиталях одно и то же говорят ,что у нас все в сознании
Сегодня уже 40 дней
Не может человек находится 40 дней в коме в госпитале палаточном
Они не знают ничего
Они записали сперва 200
А потом без сказали ,что он числится без вести...»
И так по кругу, в личном аду. А потом они принимают ту правду, которую я знаю с самого первого их слова. Я их тоже вижу и ещё слышу.
Я смотрю на небо за мокрым зонтом и спрашиваю: "Вселенная, за что ты так со мной? Ты же меня любишь? Зачем ты посылаешь их ко мне? Я больше не могу, у меня больше нет сил, я стала холодная и жестокая, не плачу больше от их историй. Мне нечего им всем дать, нет во мне того тепла, я дитя северного ветра."
Вселенная смотрит на меня своими светло-серыми глазами из-под пшеничных бровей и говорит с едва уловимым московским акцентом: "Затем и посылаю, чтобы окончательно с ума не сошли. Кто-то же должен это делать - взять и рассказать то, что они уже знают. Чтобы встали и пошли, если они остались живы, значит нужны этому миру зачем-то".
Дождь обволакивает водяным коконом, смывает суету с улиц, дарит уединение и успокаивающий белый шум. Сегодня вечером у кого-то будут песни, шпильки и бабочки в животе, кто-то будет в личках очаровывать сильных мужчин, а я буду рассказывать растерзанной горем матери, что сын её действительно погиб, ещё тогда, в середине августа, и достать его из серой зоны невозможно, не положив рядом других, живых, парней. Что нужно обязательно сдать ДНК, как говорят в военкомате. И что последнее фото её сына я сохраню.
Такая у меня работа - отнимать надежду.
©Катя Тенка, сентябрь 2024
Pro бедность
Что такое бедность? Удивительно, но это не про деньги, а про голову, точнее - про сознание.
Человек с бедным сознанием, даже получив во владение желаемые средства, остаётся ограниченным духовно и умственно. Потому что его кругозор, его внутренний мир ограничены очень узкими рамками. Он существует на уровне базовых биологических потребностей.
Самое главное что бедность сознания - это невозможность творить, невозможность созидать. Что такое творчество - это избыток внутреннего ресурса, который требует выхода, и все люди с высоким ресурсом являются творцами. Они создают собственные миры и наполняют, черпая вдохновение и энергию из окружающего мира.
Ресурсный человек, не тот, у кого много денег, а тот, кто может создать условия и процессы, в итоге, приносящие ему эти самые деньги. И у него может совсем не быть материальных богатств, потому что ему просто не интересно, но в любом случае окружающими он воспринимается, как ресурсный. Потому что он творец, создатель, его энергия требует выхода в окружающий мир.
И ресурсные люди привлекают людей бедных духом, бедных сознанием. Эти обездоленные пытаются, как рыбы прилипалы пристроиться и получить какие-то крохи от чужого созидания. Только, к сожалению, они ещё лишены воспитания и эмпатии, не способны надолго задержаться в просвещенном обществе. Люди бедные могут только получать и брать, ничего не создавая. Такое паразитирование на чужом ресурсе - пиявки могут только жрать, совокупляться и вариться в ненависти к окружающим, на этом их жизненный цикл заканчивается.
А после того, как паразитов лишат возможности быть причастными к чужому творчеству, единственное, что им остаётся - делать гадости. Самое смешное в том, что люди ресурсные о их не думают, они слишком заняты своим миром и своей жизнью. Вспоминают о пьявках только тогда, когда вот эту самая субстанция гадости оказывается на поверхности, брезгливо её отпихивают от себя, чтобы дальше куда-нибудь по течению унесло. А жалкие паразиты сидят в своём болоте, утопая в желчи, и вся их жизнедеятельность, всё их сознание сконцентрировано на зависти. Получается, неуважаемые пиявки, что мы о вас не помним и не думаем, а вы посвящаете свою свою жизнь нам. Такой фан-клуб курильщика. Передача из жизни убогих. Не болейте там, что ли)
©Катя Тенка, октябрь 2024
Что такое бедность? Удивительно, но это не про деньги, а про голову, точнее - про сознание.
Человек с бедным сознанием, даже получив во владение желаемые средства, остаётся ограниченным духовно и умственно. Потому что его кругозор, его внутренний мир ограничены очень узкими рамками. Он существует на уровне базовых биологических потребностей.
Самое главное что бедность сознания - это невозможность творить, невозможность созидать. Что такое творчество - это избыток внутреннего ресурса, который требует выхода, и все люди с высоким ресурсом являются творцами. Они создают собственные миры и наполняют, черпая вдохновение и энергию из окружающего мира.
Ресурсный человек, не тот, у кого много денег, а тот, кто может создать условия и процессы, в итоге, приносящие ему эти самые деньги. И у него может совсем не быть материальных богатств, потому что ему просто не интересно, но в любом случае окружающими он воспринимается, как ресурсный. Потому что он творец, создатель, его энергия требует выхода в окружающий мир.
И ресурсные люди привлекают людей бедных духом, бедных сознанием. Эти обездоленные пытаются, как рыбы прилипалы пристроиться и получить какие-то крохи от чужого созидания. Только, к сожалению, они ещё лишены воспитания и эмпатии, не способны надолго задержаться в просвещенном обществе. Люди бедные могут только получать и брать, ничего не создавая. Такое паразитирование на чужом ресурсе - пиявки могут только жрать, совокупляться и вариться в ненависти к окружающим, на этом их жизненный цикл заканчивается.
А после того, как паразитов лишат возможности быть причастными к чужому творчеству, единственное, что им остаётся - делать гадости. Самое смешное в том, что люди ресурсные о их не думают, они слишком заняты своим миром и своей жизнью. Вспоминают о пьявках только тогда, когда вот эту самая субстанция гадости оказывается на поверхности, брезгливо её отпихивают от себя, чтобы дальше куда-нибудь по течению унесло. А жалкие паразиты сидят в своём болоте, утопая в желчи, и вся их жизнедеятельность, всё их сознание сконцентрировано на зависти. Получается, неуважаемые пиявки, что мы о вас не помним и не думаем, а вы посвящаете свою свою жизнь нам. Такой фан-клуб курильщика. Передача из жизни убогих. Не болейте там, что ли)
©Катя Тенка, октябрь 2024
Записки из-за ленточки
III
Глава, в которой нет никакого экшена, ничего не взрывается и не стреляет, про жизнь.
Декабрь - самый странный, переполненный месяц в году. Тут тебе и зимнее солнцестояние, оно же Йоль и Коляда, обернувшееся католическим Рождеством, а дальше - конец года, с надеждами миллиардов людей на начало новой жизни. В ожидании символического обнуления, мы бежим, бежим, все последние 30 дней, стараясь впихнуть в них всё, что не успели за целый год.
На руках уже билеты до станции на границе миров, в мыслях хаос из списка подарков, дел на работе и дома, переживаниях о том, кто снова пять дней не выходит на связь, на голове - самая дурацкая стрижка в жизни. Кажется, всё по плану, всего-то нужно сделать квантовый прыжок и оказаться по ту сторону границы и прошептать в тёплое пространство между плечом и ухом "я вернулась". Осталось прожить декабрь.
Ноябрь быть максимально гадким: грязным, сырым, утопающим в жиже и скользкой измороси на всех поверхностях города, его пограничные плюс-минус два градуса, вечно мокрые ноги - вызывали стойкое желание уснуть до весны. Декабрь вспомнил, что он первый месяц северной зимы, и выдал на полную утомлённым теплой сыростью жителям города. Морозы, снегопады и гололёд стали ежедневными героями разговоров и новостей. Три всадника зимнего апокалипсиса захватили притихший город. Идеальное время, чтобы бродить в лабиринте улиц и собственных мыслей.
А подумать было о чём. Все эти истории с исчезновением со связи, странные покаянные сообщения, ещё более странное поведение близкого окружения. Как мантру твердишь про билеты и проверяешь количество галочек на последнем сообщении. Скоро непрочитанные станут личным триггером. Беда пришла, откуда не ждали - скандал на пустом месте, когда один не может остановиться, а другой не хочет и ставит перед максимально предательским выбором "я или они". И тут становится ясно, как божий день, - мы не прошли испытание медными трубами. Расстояние, война, смерть, страх - были разминкой по сравнению с жаждой славы, лестью, подкупом. Старая, как мир, история про тридцать серебрянников - с учётом нового курса, они превратились в триста тысяч рублей. Во столько было оценено предательство.
А выбор "я или они" даже не стоял. "Они" взяли меня к себе в семью в самое тёмное время, дали тепло, дружбу и принятие. И "ты" - не задумываясь продал единственное светлое на той стороне границы при первом отблеске медных труб. Это был мой самый лёгкий, самый правильный и верный выбор. Так за две недели до нового года мне стало некому сказать "я вернулась". Я приняла решение ехать, по сути, в никуда - на войну, где меня никто не ждал, кроме Лены.
Один из товарищей, решивший, что свято место пусто не бывает, двое суток дороги пытался выпытать, к кому же я теперь направляюсь, и никак не верил моим ответам: "К Лене". Да, вот так бывает: на войну - к подруге. Мы же команда, как ниточка с иголочкой, куда она, туда и я, при первой возможности. Никакой сериальной романтики, никто не выходит "замуж за военного", работа такая - помогать Родину защищать.
Поезд остановился на минуту и я спрыгнула куда-то во влажную тьму, следом полетели сумки. Стою на узкой полоске выщербленного бетона посреди путей, с одной стороны - тёмный силуэт состава с техникой, в свете слабых станционных фонарей, с другой - непроглядная тьма, сверху - ливень. Волоча за собой сумку, проваливаясь по щиколутку в ямы с водой, я добрела до перехода через пути - нужно взобраться на мост, потом спуститься и выйти к людям из этого богом покинутого места. Что меня удивило в этом царстве тоски и хтони - пятого января на клумбе цвели розы. На этом положительные впечатления и закончились, весь город состоял из ям в асфальте, разной глубины, о какую-то из них таки разбилась сумка, судя по звуку.
Тщетные попытки заказать через приложение такси до границы вызывали сначала тревогу, потом панику. Поездка с местным бомбилой уже выглядела менее опасной, чем торчать в мокром пуховике на привокзальной площади посреди ночи.
III
Глава, в которой нет никакого экшена, ничего не взрывается и не стреляет, про жизнь.
Декабрь - самый странный, переполненный месяц в году. Тут тебе и зимнее солнцестояние, оно же Йоль и Коляда, обернувшееся католическим Рождеством, а дальше - конец года, с надеждами миллиардов людей на начало новой жизни. В ожидании символического обнуления, мы бежим, бежим, все последние 30 дней, стараясь впихнуть в них всё, что не успели за целый год.
На руках уже билеты до станции на границе миров, в мыслях хаос из списка подарков, дел на работе и дома, переживаниях о том, кто снова пять дней не выходит на связь, на голове - самая дурацкая стрижка в жизни. Кажется, всё по плану, всего-то нужно сделать квантовый прыжок и оказаться по ту сторону границы и прошептать в тёплое пространство между плечом и ухом "я вернулась". Осталось прожить декабрь.
Ноябрь быть максимально гадким: грязным, сырым, утопающим в жиже и скользкой измороси на всех поверхностях города, его пограничные плюс-минус два градуса, вечно мокрые ноги - вызывали стойкое желание уснуть до весны. Декабрь вспомнил, что он первый месяц северной зимы, и выдал на полную утомлённым теплой сыростью жителям города. Морозы, снегопады и гололёд стали ежедневными героями разговоров и новостей. Три всадника зимнего апокалипсиса захватили притихший город. Идеальное время, чтобы бродить в лабиринте улиц и собственных мыслей.
А подумать было о чём. Все эти истории с исчезновением со связи, странные покаянные сообщения, ещё более странное поведение близкого окружения. Как мантру твердишь про билеты и проверяешь количество галочек на последнем сообщении. Скоро непрочитанные станут личным триггером. Беда пришла, откуда не ждали - скандал на пустом месте, когда один не может остановиться, а другой не хочет и ставит перед максимально предательским выбором "я или они". И тут становится ясно, как божий день, - мы не прошли испытание медными трубами. Расстояние, война, смерть, страх - были разминкой по сравнению с жаждой славы, лестью, подкупом. Старая, как мир, история про тридцать серебрянников - с учётом нового курса, они превратились в триста тысяч рублей. Во столько было оценено предательство.
А выбор "я или они" даже не стоял. "Они" взяли меня к себе в семью в самое тёмное время, дали тепло, дружбу и принятие. И "ты" - не задумываясь продал единственное светлое на той стороне границы при первом отблеске медных труб. Это был мой самый лёгкий, самый правильный и верный выбор. Так за две недели до нового года мне стало некому сказать "я вернулась". Я приняла решение ехать, по сути, в никуда - на войну, где меня никто не ждал, кроме Лены.
Один из товарищей, решивший, что свято место пусто не бывает, двое суток дороги пытался выпытать, к кому же я теперь направляюсь, и никак не верил моим ответам: "К Лене". Да, вот так бывает: на войну - к подруге. Мы же команда, как ниточка с иголочкой, куда она, туда и я, при первой возможности. Никакой сериальной романтики, никто не выходит "замуж за военного", работа такая - помогать Родину защищать.
Поезд остановился на минуту и я спрыгнула куда-то во влажную тьму, следом полетели сумки. Стою на узкой полоске выщербленного бетона посреди путей, с одной стороны - тёмный силуэт состава с техникой, в свете слабых станционных фонарей, с другой - непроглядная тьма, сверху - ливень. Волоча за собой сумку, проваливаясь по щиколутку в ямы с водой, я добрела до перехода через пути - нужно взобраться на мост, потом спуститься и выйти к людям из этого богом покинутого места. Что меня удивило в этом царстве тоски и хтони - пятого января на клумбе цвели розы. На этом положительные впечатления и закончились, весь город состоял из ям в асфальте, разной глубины, о какую-то из них таки разбилась сумка, судя по звуку.
Тщетные попытки заказать через приложение такси до границы вызывали сначала тревогу, потом панику. Поездка с местным бомбилой уже выглядела менее опасной, чем торчать в мокром пуховике на привокзальной площади посреди ночи.
Сесть в машину к местному маньяку или агенту ГУР было бы слишком по-киношному, но совершенно не исключено. Надо ли говорить, что это были самые долгие сорок километров в моей жизни. Таксист оказался докучливо любопытным, по-бабьи болтливым и навязчиво интересовался вещами, которые его не касаются. А я врала напропалую, сжимая в руке связку ключей - отбиваться, если что-то пойдёт не по тому сценарию: еду к мужу, в Сватово, да, встречают, нет, везти меня на машине через границу в Луганск не нужно, пешком пройду, придумала несуществующий позывной несуществующего мужа, какие-то подробности, лишь бы не задрожал голос - дорогу в темноте я не узнавала. Так страшно мне не было ни до, ни после, даже сидя под обстрелами.
Не уверена, что когда-то ещё один человек, настолько радовался увидеть КПП Изварино. На той стороне меня ждали друзья и безопасность. Да, такой вот оксюморон - на войне было надёжнее и безопаснее, чем в приграничье, залитом дождём. Под тревожный скрип колёс сумки я вошла в залитое белым светом здание пропускного пункта, местные хранители любезно придержали двери, быстрая проверка паспорта, почти бегу по проходу к стоянке и плюхаюсь на сидение нового "патрика". Можно выдохнуть, расслабить плечи, обнять мою "иголочку" и слушать, как она тут без меня новый год встречала.
Едем втроём в Луганск, за рулём - Коля, традиционно подпеваем в голос плейлисту, ещё такие счастливые, ещё друзья, а маховик событий уже запущен и маятник качнулся, но мы пока не знаем об этом.
©Катя Тенка, ноябрь 2024
#записки_изза_ленточки
Не уверена, что когда-то ещё один человек, настолько радовался увидеть КПП Изварино. На той стороне меня ждали друзья и безопасность. Да, такой вот оксюморон - на войне было надёжнее и безопаснее, чем в приграничье, залитом дождём. Под тревожный скрип колёс сумки я вошла в залитое белым светом здание пропускного пункта, местные хранители любезно придержали двери, быстрая проверка паспорта, почти бегу по проходу к стоянке и плюхаюсь на сидение нового "патрика". Можно выдохнуть, расслабить плечи, обнять мою "иголочку" и слушать, как она тут без меня новый год встречала.
Едем втроём в Луганск, за рулём - Коля, традиционно подпеваем в голос плейлисту, ещё такие счастливые, ещё друзья, а маховик событий уже запущен и маятник качнулся, но мы пока не знаем об этом.
©Катя Тенка, ноябрь 2024
#записки_изза_ленточки