Посмотрела на ночь по телеку новую экранизацию «Мастера и Маргариты». Какая-то апология сатаны.
АНГЕЛ ВРЕМЕНИ
Осьмогласник
1
Я тебе расскажу, как я выгляжу в новой шкуре,
как мои корабли потерпели крушенье в буре,
заржавели струны, завяло лицо от пыли
и как бесы меня побили.
И какие вышли на волю страхи,
и какие силы легли во прахе,
и какие тяжбы ведутся с Богом
и сердца согревают грогом.
2
Но сильнее грога, тревожней гула,
из небес растущего, словно древо,
эта смена ангельского караула,
когда прежний – покуда справа,
а новый – слева.
Это значит – теперь иначе горят поленья,
зарастает глухой стеной потайная дверца,
угрожая глазам – переменой зренья,
а любви – переменой сердца.
3
Это значит – является новый звук,
похожий на зуммер.
И последний охотник на дикого вепря – умер.
И так много воды утекло,
что уже где-нибудь в Миссури
облегает она купальщицу по фигуре.
И очнись я теперь в саванне, в песке и куще, –
перемена места была б не столь вопиющей
и болезненной, как безразличный Хронос:
новый Ангел Времени, который не знает в лицо нас.
4
Изменилось всё – то есть ритм и масштаб, и образ
времени – потому с недоброй
и лукавой ухмылкой рисую портрет свой: кобра с
заклинателем – заклинатель с коброй.
И пока он поет ей: “Благоже, благоже” – вроде флюса
раздувает она тщеславную шею, брюхо.
Ну а нет – он смертельно кричит от ее укуса,
загоняя гадину палкою в царство Духа.
5
Потому я тебе расскажу, как все выглядит,
как при новом
освещенье – здесь кажется все лиловым,
межеумочным и вдвойне напрасным,
словно сурик в вине растворили красном.
Или – словно закат, придавленный небосводом,
предвещает ветер – юродам, вождям, народам
да сплошной туман в родном королевстве Датском,
словом, шторм на море Тивериадском...
6
Впрочем, мне всегда не хватало покоя и воли, денег
и размаха, мужества и смиренья.
За мое тщеславье меня укорял священник,
обещая епитимью за мое куренье.
О, когда бы слиться всецело с Господней дланью,
не припрятав себе ни пяди в пространстве звездном,
ни лихого часа, ни помысла, ни желанья,
не казался бы век беспризорным,
а мир – бесхозным!..
7
Разве вправду – без головы –
этот бледный Всадник?
И лисе вероломства,
портящей виноградник,
от ворованных ягод – разве самой –
не киcло?..
Как и нам, –
Апокалипсис разодрав на цитатник,
число – на числа?
И пока новый Ангел Времени,
близясь к эшафотажу,
поднимает меч, открывает лицо и встает на стражу,
продолжается опись волос сосчитанных, гальки,
яиц вкрутую...
Но и он не в силах поправить ни точку,
ни запятую.
8
Но и он не ведает, что тут –
поденщина, тризна, праздник?
И не знает часа, когда торжественно, басом,
заглушая хор мальчиков,
листающих осьмогласник,
запоет он грудным и трубным
девятым гласом.
И тогда, наконец, отбросив все a priori,
обойдя околичности, сойдется гора с горою.
И пока все шапки горят на последнем воре,
к Сочинителю своему вернется душа героя!
Осьмогласник
1
Я тебе расскажу, как я выгляжу в новой шкуре,
как мои корабли потерпели крушенье в буре,
заржавели струны, завяло лицо от пыли
и как бесы меня побили.
И какие вышли на волю страхи,
и какие силы легли во прахе,
и какие тяжбы ведутся с Богом
и сердца согревают грогом.
2
Но сильнее грога, тревожней гула,
из небес растущего, словно древо,
эта смена ангельского караула,
когда прежний – покуда справа,
а новый – слева.
Это значит – теперь иначе горят поленья,
зарастает глухой стеной потайная дверца,
угрожая глазам – переменой зренья,
а любви – переменой сердца.
3
Это значит – является новый звук,
похожий на зуммер.
И последний охотник на дикого вепря – умер.
И так много воды утекло,
что уже где-нибудь в Миссури
облегает она купальщицу по фигуре.
И очнись я теперь в саванне, в песке и куще, –
перемена места была б не столь вопиющей
и болезненной, как безразличный Хронос:
новый Ангел Времени, который не знает в лицо нас.
4
Изменилось всё – то есть ритм и масштаб, и образ
времени – потому с недоброй
и лукавой ухмылкой рисую портрет свой: кобра с
заклинателем – заклинатель с коброй.
И пока он поет ей: “Благоже, благоже” – вроде флюса
раздувает она тщеславную шею, брюхо.
Ну а нет – он смертельно кричит от ее укуса,
загоняя гадину палкою в царство Духа.
5
Потому я тебе расскажу, как все выглядит,
как при новом
освещенье – здесь кажется все лиловым,
межеумочным и вдвойне напрасным,
словно сурик в вине растворили красном.
Или – словно закат, придавленный небосводом,
предвещает ветер – юродам, вождям, народам
да сплошной туман в родном королевстве Датском,
словом, шторм на море Тивериадском...
6
Впрочем, мне всегда не хватало покоя и воли, денег
и размаха, мужества и смиренья.
За мое тщеславье меня укорял священник,
обещая епитимью за мое куренье.
О, когда бы слиться всецело с Господней дланью,
не припрятав себе ни пяди в пространстве звездном,
ни лихого часа, ни помысла, ни желанья,
не казался бы век беспризорным,
а мир – бесхозным!..
7
Разве вправду – без головы –
этот бледный Всадник?
И лисе вероломства,
портящей виноградник,
от ворованных ягод – разве самой –
не киcло?..
Как и нам, –
Апокалипсис разодрав на цитатник,
число – на числа?
И пока новый Ангел Времени,
близясь к эшафотажу,
поднимает меч, открывает лицо и встает на стражу,
продолжается опись волос сосчитанных, гальки,
яиц вкрутую...
Но и он не в силах поправить ни точку,
ни запятую.
8
Но и он не ведает, что тут –
поденщина, тризна, праздник?
И не знает часа, когда торжественно, басом,
заглушая хор мальчиков,
листающих осьмогласник,
запоет он грудным и трубным
девятым гласом.
И тогда, наконец, отбросив все a priori,
обойдя околичности, сойдется гора с горою.
И пока все шапки горят на последнем воре,
к Сочинителю своему вернется душа героя!
А ОН ЗАКОЛДЫВАЕТСЯ…
Призываешь добрый сон – он кошмаром оборачивается,
глянешь в спину супостату – а он оборачивается,
объясняешь все на пальцах – пять и пять не сходится:
ходят слухи, воплощаясь, в мыслях духи водятся.
Выгоняешь злую страсть – складкою высовывается,
расколдовываешь мир – а он заколдовывается.
Люди нагляделись в ночь с зеркалами грязными,
а оттуда – оборотни с криками бессвязными,
двойники и шулеры, демоны и выхухоли,
атеиста-дедушку из могилы выкопали
выгоняешь нечисть прочь, а она высовывается.
Расколдовываешь мир, а он заколдовывается
Люди бьются за еду, стайками слипаются,
засыпают на ходу и не просыпаются.
Хоть труби ты им в трубу – мечутся и маются,
повторяют бу-бу-бу, а не пробуждаются.
Только цепи разорвешь – новая выковывается,
расколдовываешь мир – а он заколдовывается.
По науке объясни, почему так складываются
плоть с душой и лик с лицом, яблоня и падалица,
а в зазорах и щелях – ужас набивается,
мертвый дедушка с толпой под шумок сливается
выправь схему и ранжир – ан не утрамбовывается.
Расколдовываешь мир, а он заколдовывается.
Призываешь добрый сон – он кошмаром оборачивается,
глянешь в спину супостату – а он оборачивается,
объясняешь все на пальцах – пять и пять не сходится:
ходят слухи, воплощаясь, в мыслях духи водятся.
Выгоняешь злую страсть – складкою высовывается,
расколдовываешь мир – а он заколдовывается.
Люди нагляделись в ночь с зеркалами грязными,
а оттуда – оборотни с криками бессвязными,
двойники и шулеры, демоны и выхухоли,
атеиста-дедушку из могилы выкопали
выгоняешь нечисть прочь, а она высовывается.
Расколдовываешь мир, а он заколдовывается
Люди бьются за еду, стайками слипаются,
засыпают на ходу и не просыпаются.
Хоть труби ты им в трубу – мечутся и маются,
повторяют бу-бу-бу, а не пробуждаются.
Только цепи разорвешь – новая выковывается,
расколдовываешь мир – а он заколдовывается.
По науке объясни, почему так складываются
плоть с душой и лик с лицом, яблоня и падалица,
а в зазорах и щелях – ужас набивается,
мертвый дедушка с толпой под шумок сливается
выправь схему и ранжир – ан не утрамбовывается.
Расколдовываешь мир, а он заколдовывается.
ГОРОД
1.
Иногда забавно издалека
понимать, возвращаясь вспять,
как обида была когда-то мелка,
а ведь жгла, не давая спать.
Незаметно зажил синяк и порез.
…Был один – хорошо знаком –
попросил взаймы и тут же исчез
он, как только стал должником.
Иль подруга, полная куража,
с ходу, только зайти успев,
начала бессвязно кричать, дрожа,
выплескивая свой гнев.
2.
Словно пойманный вор теперь у меня
всё дурное – здесь, на цепи.
А былое – как город при свете дня,
строившийся в степи.
Здесь сохранны преданья книг родовых,
не иссякнут хлеб и вино.
Здесь и мёртвые живы – среди живых
не стареют они давно.
И Никола-Угодник, и князь Андрей
Боголюбский – в сердце простом.
И архангелы грозные у дверей
держат жезл и зерцало с крестом.
И страна моя – в горестях и трудах –
лишь одной ногой на земле:
вся – в таких невидимых городах,
с белой птицею на кремле.
1.
Иногда забавно издалека
понимать, возвращаясь вспять,
как обида была когда-то мелка,
а ведь жгла, не давая спать.
Незаметно зажил синяк и порез.
…Был один – хорошо знаком –
попросил взаймы и тут же исчез
он, как только стал должником.
Иль подруга, полная куража,
с ходу, только зайти успев,
начала бессвязно кричать, дрожа,
выплескивая свой гнев.
2.
Словно пойманный вор теперь у меня
всё дурное – здесь, на цепи.
А былое – как город при свете дня,
строившийся в степи.
Здесь сохранны преданья книг родовых,
не иссякнут хлеб и вино.
Здесь и мёртвые живы – среди живых
не стареют они давно.
И Никола-Угодник, и князь Андрей
Боголюбский – в сердце простом.
И архангелы грозные у дверей
держат жезл и зерцало с крестом.
И страна моя – в горестях и трудах –
лишь одной ногой на земле:
вся – в таких невидимых городах,
с белой птицею на кремле.
Поздравляю всех с наступающим с Днем Татианы! Всех Татьян, Танечек и Татачек с Праздником!
Но сегодня еще одно торжество: ровно тридцать лет назад возродился храм Святой Мученицы Татианы при Московском университете. В нем возобновились богослужения.
Почти сразу молодая община храма создала замечательную газету «Татьянин День». Она привлекла внимание читателей своей живостью, отзывчивостью на общественные проблемы и культурным уровнем, с ней вступали в полемику солидные печатные органы, многие из которых за это время прекратили свое существование, а она жива! Так что сегодня и ее юбилей.
Поздравляю всех причастных к ее созданию и желаю счастливого продолжения.
Ссылка на интервью отца настоятеля – прот. Владимира Вигилянского
https://taday.ru/chitalka/chitalka-nastoyatelya-tatyaninskogo-hrama-mgu-knigi-i-dokumenty-o-sobytiyah-1905-goda/
#taday30
Но сегодня еще одно торжество: ровно тридцать лет назад возродился храм Святой Мученицы Татианы при Московском университете. В нем возобновились богослужения.
Почти сразу молодая община храма создала замечательную газету «Татьянин День». Она привлекла внимание читателей своей живостью, отзывчивостью на общественные проблемы и культурным уровнем, с ней вступали в полемику солидные печатные органы, многие из которых за это время прекратили свое существование, а она жива! Так что сегодня и ее юбилей.
Поздравляю всех причастных к ее созданию и желаю счастливого продолжения.
Ссылка на интервью отца настоятеля – прот. Владимира Вигилянского
https://taday.ru/chitalka/chitalka-nastoyatelya-tatyaninskogo-hrama-mgu-knigi-i-dokumenty-o-sobytiyah-1905-goda/
#taday30
Татьянин день
Читалка настоятеля Татьянинского храма МГУ: книги и документы о событиях 1905 года • Татьянин день
Накануне дня Татьяны гостем «Читалки» стал протоиерей Владимир Вигилянский — настоятель храма мученицы Татианы при МГУ, лауреат Патриаршей литературной премии. Именно отец Владимир десять лет назад предложил нам идею этой рубрики, а сейчас — рассказал о книгах…
В "Российской газете" вышло мое интервью, которое я дала Павлу Басинскому
Forwarded from ТюренковЪ у аппарата
"ЛЕОНТЬЕВСКИЙ ДЕНЬ"
Если по церковному календарю, сегодня (по светскому календарю – вчера, но правильнее отмечать эту дату на память тех же святых, на которую её отмечал сам Леонтьев) – день рождения Константина Николаевича Леонтьева, в тайном монашеском постриге – отца Климента (1831–1891).
Леонтьев – "Русский консерватор №1". Человек, без книг которого ваш покорный слуга никогда бы не стал тем Тюренковым, каков есмь аз...
Осталось всего шесть лет до леонтьевского 200-летнего юбилея. Уверен, он должен отмечаться на государственном уровне (не говоря уже о церковном). Ни один русский мыслитель, включая столь часто упоминаемых Государем Ильина и Бердяева, не актуален в наши дни так, как Леонтьев.
+ Вечная твоя память, отче Клименте!
Если по церковному календарю, сегодня (по светскому календарю – вчера, но правильнее отмечать эту дату на память тех же святых, на которую её отмечал сам Леонтьев) – день рождения Константина Николаевича Леонтьева, в тайном монашеском постриге – отца Климента (1831–1891).
Леонтьев – "Русский консерватор №1". Человек, без книг которого ваш покорный слуга никогда бы не стал тем Тюренковым, каков есмь аз...
Осталось всего шесть лет до леонтьевского 200-летнего юбилея. Уверен, он должен отмечаться на государственном уровне (не говоря уже о церковном). Ни один русский мыслитель, включая столь часто упоминаемых Государем Ильина и Бердяева, не актуален в наши дни так, как Леонтьев.
+ Вечная твоя память, отче Клименте!
ЗА КОНСТАНТИНА!
«Рождается самодовольная карикатура на прежних людей: средний рациональный европеец, в своей смешной одежде,не изобразимой даже в идеальном зеркале искусства;с умом мелким и самообольщенным...»
К. Леонтьев
Из дыр и выцветших лохмотьев толпы полубезумный вид.
Когда бы Константин Леонтьев во снах увидел наш прикид!
Он что – смутился б, устыдился, расхохотался бы навзрыд
иль на потеху обрядился в такой же обиход и быт?
Как ни куражься, как ни смейся, все это – как зловещий сон.
Ведь по костюму европейца еще когда пророчил он,
что девятнадцатого века мещанство с броским ярлыком
так обезличит человека, что он закончит пошляком.
А, может быть, сказал бы: где ты, судьбы изящная игла?
Расхристанны, полуодеты и обессмыслены тела.
Иль с болью предъявил бы раю портки, цветные лоскуты,
в какие человечью стаю здесь покупают за понты?
Но кто же ризы удостоен? Кого благословляет Бог?
Кто сам и стиль, и форма? Воин, монарх, священник и пророк.
И это повод и причина, что, пошатнувшись на краю,
я в платье в пол за Константина вино иных столетий пью!
«Рождается самодовольная карикатура на прежних людей: средний рациональный европеец, в своей смешной одежде,не изобразимой даже в идеальном зеркале искусства;с умом мелким и самообольщенным...»
К. Леонтьев
Из дыр и выцветших лохмотьев толпы полубезумный вид.
Когда бы Константин Леонтьев во снах увидел наш прикид!
Он что – смутился б, устыдился, расхохотался бы навзрыд
иль на потеху обрядился в такой же обиход и быт?
Как ни куражься, как ни смейся, все это – как зловещий сон.
Ведь по костюму европейца еще когда пророчил он,
что девятнадцатого века мещанство с броским ярлыком
так обезличит человека, что он закончит пошляком.
А, может быть, сказал бы: где ты, судьбы изящная игла?
Расхристанны, полуодеты и обессмыслены тела.
Иль с болью предъявил бы раю портки, цветные лоскуты,
в какие человечью стаю здесь покупают за понты?
Но кто же ризы удостоен? Кого благословляет Бог?
Кто сам и стиль, и форма? Воин, монарх, священник и пророк.
И это повод и причина, что, пошатнувшись на краю,
я в платье в пол за Константина вино иных столетий пью!
ПАМЯТИ ГЕНЕРАЛА АЛЕКСЕЕВА
В тысяча девятьсот восемнадцатом
от Рождества Христова году
Генерал Алексеев в температурном бреду
Борется с инфлюэнцией, затыкает ей рот: молчи же!
Давит ей на глазные белки,
Рвет на ней струны, выдирает с мясом колки:
Ладонь у него в крови, и в печени у него грыжа!
Но жар плавит мозги, скукоживаются в огне,
Свиваются черным дымом, сливаются в вышине
Золотокудрый ангел, всадник на черном на коне
И Государь император – самодержец Российский,
Польский, Финлянский, Казанский. Впрок
Жара нагнали, кровь стучится в висок,
И генералу на грудь давит крест мальтийский
И Государь перед ним как вживую – атлант, гигант:
«Ваше превосходительство, генерал-адъютант,
Вы хоть не предадите?» И словно жало:
«Вы ж не из христопродавцев! Не тать, не зверь!»
«Ваше величество, полно, к чему теперь?» –
Так отвечает кто-то голосом генерала.
Генерал Алексеев кончается! Тиф, пневмония, круп.
Он смотрит и смотрит в небо, как пруд, как труп,
Не моргая, руки по швам и убиты нервы.
Только отблеск кровавый из-под открытых век –
Там горят синим пламенем девятнадцатый век,
И двадцатый век и век двадцать первый.
Там горят Предел Богородицы, Царский род,
Юнкера, офицеры, солдаты, крестьянский сход,
Круг казачий, хохляцкий шлях, иерейское сердце,
И дворянские идеалы – и стать, и масть,
И купечества честное слово, и почвы власть,
И монашеский дух вольнолюбца и страстотерпца.
Догорай, умирай и воскресни! В знак этой вины
Осаждай снова Плевну, пройди три стены, три войны,
У черты роковой помолись Приснодеве Марии,
Доложи Государю: «Подавлены бунтовщики,
И пожары потушены, и при параде полки
Царской армии генерала от инфантерии!».
В тысяча девятьсот восемнадцатом
от Рождества Христова году
Генерал Алексеев в температурном бреду
Борется с инфлюэнцией, затыкает ей рот: молчи же!
Давит ей на глазные белки,
Рвет на ней струны, выдирает с мясом колки:
Ладонь у него в крови, и в печени у него грыжа!
Но жар плавит мозги, скукоживаются в огне,
Свиваются черным дымом, сливаются в вышине
Золотокудрый ангел, всадник на черном на коне
И Государь император – самодержец Российский,
Польский, Финлянский, Казанский. Впрок
Жара нагнали, кровь стучится в висок,
И генералу на грудь давит крест мальтийский
И Государь перед ним как вживую – атлант, гигант:
«Ваше превосходительство, генерал-адъютант,
Вы хоть не предадите?» И словно жало:
«Вы ж не из христопродавцев! Не тать, не зверь!»
«Ваше величество, полно, к чему теперь?» –
Так отвечает кто-то голосом генерала.
Генерал Алексеев кончается! Тиф, пневмония, круп.
Он смотрит и смотрит в небо, как пруд, как труп,
Не моргая, руки по швам и убиты нервы.
Только отблеск кровавый из-под открытых век –
Там горят синим пламенем девятнадцатый век,
И двадцатый век и век двадцать первый.
Там горят Предел Богородицы, Царский род,
Юнкера, офицеры, солдаты, крестьянский сход,
Круг казачий, хохляцкий шлях, иерейское сердце,
И дворянские идеалы – и стать, и масть,
И купечества честное слово, и почвы власть,
И монашеский дух вольнолюбца и страстотерпца.
Догорай, умирай и воскресни! В знак этой вины
Осаждай снова Плевну, пройди три стены, три войны,
У черты роковой помолись Приснодеве Марии,
Доложи Государю: «Подавлены бунтовщики,
И пожары потушены, и при параде полки
Царской армии генерала от инфантерии!».
Сегодня день рождения моей младшей дочки Анастасии
АНАСТАСИЯ
Сквозь полночную Россию, рухнувшую на кровать,
еду дочь Анастасию из полона выручать.
Дочь моя– в плену исканий, подростковых холодов,
бунтов, комплексов, скитаний, расписаний поездов.
Отчего же отменили все ночные поезда?
Мёртвые автомобили мчатся, мчатся в никуда.
Нет билета, нет ответа, стук тревожный в колесе,
из бездонного кювета ужас лезет на шоссе.
Тьма безглаза и бескрайна,
жизнь – как будто не своя,
словно ты попал случайно в области небытия,
словно снишься ты – кошмаром –
грешнику: черным -черна
в грешных снах его недаром подноготная страна.
Лишь луна взглянёт совою одноглазой вдалеке,
человечьей головою обернётся руль в руке.
Залепляет ветровое снег стекло до слепоты,
юзом колеей кривою тормози же у версты!
Здесь она – среди бездомных
кошек, шавок, сквозняков,
средь бесплотных полчищ тёмных,
сторожих, товарняков…
Никакой анестезии на пути – слезу утри –
к дочери Анастасии, к Царству Божьему внутри.
АНАСТАСИЯ
Сквозь полночную Россию, рухнувшую на кровать,
еду дочь Анастасию из полона выручать.
Дочь моя– в плену исканий, подростковых холодов,
бунтов, комплексов, скитаний, расписаний поездов.
Отчего же отменили все ночные поезда?
Мёртвые автомобили мчатся, мчатся в никуда.
Нет билета, нет ответа, стук тревожный в колесе,
из бездонного кювета ужас лезет на шоссе.
Тьма безглаза и бескрайна,
жизнь – как будто не своя,
словно ты попал случайно в области небытия,
словно снишься ты – кошмаром –
грешнику: черным -черна
в грешных снах его недаром подноготная страна.
Лишь луна взглянёт совою одноглазой вдалеке,
человечьей головою обернётся руль в руке.
Залепляет ветровое снег стекло до слепоты,
юзом колеей кривою тормози же у версты!
Здесь она – среди бездомных
кошек, шавок, сквозняков,
средь бесплотных полчищ тёмных,
сторожих, товарняков…
Никакой анестезии на пути – слезу утри –
к дочери Анастасии, к Царству Божьему внутри.
КРЫСЫ
По осени – еще с Покрова дня
две крысы поселились у меня.
Сначала боязливо, а потом
нахально, с дерзостью обследовали дом.
Теперь шуршат, снуют туда-сюда,
грызут бумагу, свечи, провода.
В помойке роются, штырь пробуют стальной
и зубы точат о косяк дверной.
Жиреют, наглые, ворчат между собой,
что лучше – войлок? свитер шерстяной? –
что в брюхе книжный переплет урчит,
а клей резиновый на языке горчит.
Что если зубы не точить, то вот напасть, –
они растут и прошивают пасть,
и что попробовав, готова ли стряпня,
пора бы им приняться за меня.
Вот путь природы порченой! Черна
созданья падшего слепая глубина,
где заварилась похоть с мятежом,
чтоб кончить людоедским кутежом.
Вот безнаказанного зла широкий путь:
когда пытается герой забыть, заснуть,
не видеть, не хотеть, не быть, не знать,
рискует сам крысиной снедью стать.
А мне что делать? Больше, чем ножа,
крысиного боюсь я куража.
Куда бежать мне за верстой верста?
Но мне сказали: заведи кота.
Как просто все! Не яд, копье и ствол –
есть кот на весь крысиный произвол.
На зубы хищные, на тварей смрадных жесть –
кошачья простота и гибкость есть.
По осени – еще с Покрова дня
две крысы поселились у меня.
Сначала боязливо, а потом
нахально, с дерзостью обследовали дом.
Теперь шуршат, снуют туда-сюда,
грызут бумагу, свечи, провода.
В помойке роются, штырь пробуют стальной
и зубы точат о косяк дверной.
Жиреют, наглые, ворчат между собой,
что лучше – войлок? свитер шерстяной? –
что в брюхе книжный переплет урчит,
а клей резиновый на языке горчит.
Что если зубы не точить, то вот напасть, –
они растут и прошивают пасть,
и что попробовав, готова ли стряпня,
пора бы им приняться за меня.
Вот путь природы порченой! Черна
созданья падшего слепая глубина,
где заварилась похоть с мятежом,
чтоб кончить людоедским кутежом.
Вот безнаказанного зла широкий путь:
когда пытается герой забыть, заснуть,
не видеть, не хотеть, не быть, не знать,
рискует сам крысиной снедью стать.
А мне что делать? Больше, чем ножа,
крысиного боюсь я куража.
Куда бежать мне за верстой верста?
Но мне сказали: заведи кота.
Как просто все! Не яд, копье и ствол –
есть кот на весь крысиный произвол.
На зубы хищные, на тварей смрадных жесть –
кошачья простота и гибкость есть.
Вот подлинное отношение нашего государства к литературному творчеству, словесности и религии.
В Общероссийском классификаторе профессий и должностей среди нескольких тысяч профессий нет:
Писателя, литератора, литературного работника:
нет драматурга,
поэта,
прозаика,
критика,
сценариста,
литературо-театро-киноведа,
историка литературы.
Нет филолога,
культуролога,
богослова,
религиоведа,
философа.
Нет и композитора
священника
настоятеля храма…
А кто есть?
Есть крупье,
дилер,
декоратор витрин,
уполномоченный по делам религии,
дрожжевед.
Странно: уполномоченный по делам религии есть, а священника нет. Нет и религиоведа. Есть дрожжевед и декоратор витрин, а писателя нет как нет.
Мой муж – священник, писатель, литературовед, критик и т.д. - оказался полным социальным ничто, если определять его профессиональную деятельность, исходя из государственного классификатора.
В Общероссийском классификаторе профессий и должностей среди нескольких тысяч профессий нет:
Писателя, литератора, литературного работника:
нет драматурга,
поэта,
прозаика,
критика,
сценариста,
литературо-театро-киноведа,
историка литературы.
Нет филолога,
культуролога,
богослова,
религиоведа,
философа.
Нет и композитора
священника
настоятеля храма…
А кто есть?
Есть крупье,
дилер,
декоратор витрин,
уполномоченный по делам религии,
дрожжевед.
Странно: уполномоченный по делам религии есть, а священника нет. Нет и религиоведа. Есть дрожжевед и декоратор витрин, а писателя нет как нет.
Мой муж – священник, писатель, литературовед, критик и т.д. - оказался полным социальным ничто, если определять его профессиональную деятельность, исходя из государственного классификатора.
5 февраля в 17:30 - открытие выставки «История русского ПЕН- центра» на Арбате.
Forwarded from Русский ПЕН-центр
История Русского ПЕНа на старом Арбате
5 февраля 2025 года в 17.30 на старом Арбате напротив Дома А.Ф.Лосева (ул. Арбат, 33) орткрывается уличная выставка «История Русского ПЕН-центра», приуроченная к 35-летию создания легендарного объединения писателей России «Русский ПЕН-центр». Сегодня в Русский ПЕН-центр входят более 200 самых известных писателей нашей страны. Это старейшие мастера слова, деятели науки и культуры. Выставка организована в рамках проекта «Русский ПЕН: люди и судьбы. К 35-летию создания легендарного объединения писателей России». Проект подготовлен Музеем литературных артефактов и проводится при поддержке Президентского фонда культурных инициатив. Русский ПЕН-центр приглашает вас на открытие выставки!
5 февраля 2025 года в 17.30 на старом Арбате напротив Дома А.Ф.Лосева (ул. Арбат, 33) орткрывается уличная выставка «История Русского ПЕН-центра», приуроченная к 35-летию создания легендарного объединения писателей России «Русский ПЕН-центр». Сегодня в Русский ПЕН-центр входят более 200 самых известных писателей нашей страны. Это старейшие мастера слова, деятели науки и культуры. Выставка организована в рамках проекта «Русский ПЕН: люди и судьбы. К 35-летию создания легендарного объединения писателей России». Проект подготовлен Музеем литературных артефактов и проводится при поддержке Президентского фонда культурных инициатив. Русский ПЕН-центр приглашает вас на открытие выставки!