— Есть "Кикимора". В каждом из нас живет свой страх, притаившийся в темных уголках сознания. И иногда, чтобы взглянуть ему в глаза, нужна капля смелости... или глоток чего-то особенного. Не стоит бояться его названия. "Кикимора" — это не про зло, а про познание себя. Она может быть терпкой, как бузина на болотах, или обжигающе острой, как взгляд из темноты. Но в каждом глотке ты почувствуешь прилив сил, чтобы встретиться лицом к лицу со своими демонами.
— Звучит хорошо. А что внутри?
— Немного бузины, собранной на смоленских болотах, немного влажного мха для топкости, немного ведьминских наговоров.
— Подождите, разве бузина не ядовитая?
— Все в этом мире ядовито, девочка. Вопрос лишь в дозировке. И как ты посмотришь своим страхам в лицо, если боишься горсточки ягод?

— Что ж, есть у меня еще "Хлебый волк".
— Я в волка превращусь что ли?
— Смешная ты, нравишься мне. Закрой глаза, сама всё поймешь. Представь зыбкость утренних туманов, когда мир кажется нереальным и таинственным, когда границы между явью и сном стираются. Представила? Волк помогает увидеть эту ускользающую красоту, которая обычно скрыта за повседневной рутиной.
— Такое мне подходит.
Настасья достала из-под стойки большую бутыль, в которой плавали ягоды и..
— Глаза?! — вскрикнула Варвара.
— Они сами выбраживаются при взаимодействии волчьих ягод и пензенских туманов. Как коктейльная вишенка, только без косточки. Зато помогает на мир взглянуть иначе.

— А есть что-то менее... странное? И менее ядовитое?
— Как ты к душице?
— Это которую при простуде пьют?
— Не только при простуде. Отвар душицы усиливает голос, если правильно будет приготовлен. А еще...
— Что еще?
Настасья достала бутыль, где в прозрачном стекле, словно застывшая печаль, плескалась горьковатая жидкость.
— Это "Девоптица" и в ней, помимо душицы, заключена вся боль неразделенной любви. Сама девичьи слезы собирала. Кажется, что если прислушаться, можно услышать тихий плач, эхо разбитых надежд.
— Это так грустно.
— Милая, помни, даже в самых горьких слезах есть исцеляющая сила. Пусть эта настойка станет твоим маленьким помощником на пути к новой любви, к новой жизни, к себе самой.

— Остается еще "Лисавка".
— Эта солнечная?
— Все из-за настоя омской лапчатки, — ответила Настасья, с улыбкой глядя на пузатую бутылочку с золотистым содержимым.
Настойка словно тянула к себе, пробуждая в Варе дремлющие инстинкты. Внутри раздавался тихий шёпот, словно зверь, спящий в глубине души, начинал просыпаться.
— Это... это что-то особенное, — прошептала Варя. Золотистый свет внутри играл, словно живой, манил в неизведанное.
Настасья молча наблюдала за ней, улыбка ее стала чуть более загадочной. Она знала силу "Лисавки", знала, как она может раскрыть то, что обычно скрыто под маской цивилизованности. Само название звучало как шепот леса, как зов дикой природы.