​​#лингвистика #философия
Хороший философ много говорит со своими костями. Нет, дело не в том, что философы живут долго и потому чаще страдают остеохондрозом. И это не тонкий намек на воплощенное познание (тем более что кости — это не плоть). Афоризм Гераклита о веке-эоне и игре в кости (DK B52) здесь тоже ни при чем. Что еще мог бы увидеть в этой фразе носитель русского языка? Кости — это скелет, а скелет — это структура: так, можно говорить о «скелете» произведения, проекта и пр. — в значении «структуры», «формы» или даже «голой схемы» (звучит почти как «тело без органов», но по смыслу как будто что-то противоположное).

На самом деле с семантическими расширениями для «костей» в русском языке (как и в других индоевропейских языках) все довольно скупо, особенно в области когнитивных и эмоциональных значений. Последние в подавляющем большинстве языков мира связываются с головой, сердцем, легкими, желудком и печенью. Поэтому всегда интересно находить яркие исключения. Одним из таких примеров является африканский язык тима (кордофанская группа, Судан), рассмотренный в замечательной работе Геррита Диммендаля. В этом языке слова, относящиеся к когнитивной и эмоциональной сферам, вообще не связаны с вышеупомянутыми частями тела. Вместо этого они выражаются через корень со значением «кость»; примечательно, что этот же корень со специальным локативным маркером (который заменяет маркер числа) означает «в», «внутри» (ср. русское «внутри», производное от локативного предлога «в» и слова «нутро»), т. е. нашему «внутри дома» и «среди людей» там соответствуют «вкости дома» и «вкости людей».

Идиома «отвергнуть кость» означает «завидовать», «ревновать»: напр., «женщина отвергает кость второй жены (~ ревнует к ней)». «Иметь светлую кость» означает «быть добродушным», «иметь темную кость» = «держать обиду», «иметь горячую кость» = «быть в ярости», «иметь холодную кость» = «быть спокойным, сдержанным, внимательным», «иметь горькую кость» = «быть храбрым», «иметь плохую кость» = «быть злым». Для характеристики эмоционального состояния человека через «кость» используется необычная конструкция, в которой подлежащим является «кость», а указание на человека дается в виде клитического местоимения, присоединяемого к предикату: «Кость приятная(+мне)» = «Я счастлив» (примерный аналог, чтобы было понятнее: «Мне костеприятно», «Во мне костеприятность»). Другая конструкция для характеристики эмоционального состояния человека — через топикализацию: например, «Тамбоше, она имеет чистую кость со всеми людьми» = «Тамбоше щедра (~ чистокостна) со всеми». Если необходимо подчеркнуть динамический аспект сцены, то в качестве предиката используется глагол (при этом подлежащим остается «кость»): «Кость уничтожается во мне» = «Я в плохом настроении», «Кость поёт для меня» = «Меня мучает голод», «Кость съедает меня» = «У меня болит живот». Наконец, творческий интеллектуальный порыв также выражается через «кость»: «Я говорю со своей костью» = «У меня есть мысль / идея» (почти по Платону: «Мышление … это беседа, которую душа ведет сама с собой», λόγον ὃν αὐτὴ πρὸς αὑτὴν ἡ ψυχὴ διεξέρχεται; «Теэтет», 189e).

В чем причина такой сосредоточенности народа тима на костях, Диммендаль не объясняет. Есть ли нечто подобное в родственных языках, тоже неизвестно. Рассматриваемый язык интересен еще и тем, что, по мнению его носителей, для него характерен так называемый эзотерогенез — намеренное усложнение форм для снижения уровня понятности и подчеркивания отличия от соседних групп (устная традиция гласит, что предки тима намеренно изменили свой язык после конфликта с соседями). В науке нет единого мнения о том, действительно ли эзотерогенез имел место или это просто часть лингвистической идеологии. В любом случае лексика тима характеризуется широким использованием метафор и метонимических расширений для компенсации относительно небольшого числа корней — эта образность создает дополнительную идиоматичность и непрозрачность, что усиливает исключительность языка и способствует его «эзотерическому» пониманию.

— Говорят, что если человек погибнет в молодые годы, не исчерпав свой век, то его жизнь продолжится в дереве или цветке. Это будет он же, просто в другом облике.  
— Да, я знаю, о чём ты говоришь. И в каком цветке я бы возродилась?
— Конечно же, в скабиозе, — печально ответил Антим. — В той самой, чёрной, укушенной дьяволом.
— Scabiosa atropurpurea! — воскликнула Виорика. — Да! И тогда я бы освободилась от своей памяти, от кошмаров, от любви… Я бы расцветала в августе и умирала с заморозками — вновь и вновь, бесконечно.
— Всему есть конец, — сказал Антим. — И для цветов есть иной мир, и для них будет Страшный суд. Всё это давно известно и передаётся в легендах из поколения в поколение. И как лилия или лоза принадлежат Богу, так скабиозы, маки и шабашник заклеймены дьяволом. Оттого вы и любите такие цветы. Но верно говорят: от судьбы не уйдёшь.

🥀 Юлия Горноскуль "Пространство крови"