Несчастливый дворец на берегу моря
В 1850-х годах в нескольких километрах от Триеста кипела работа. Рабочие, штукатуры, инженеры, скульпторы — множество людей были заняты строительством удивительной и необычной виллы. Идея ее создания принадлежала Максимилиану Габсбургу, младшему брату австрийского императора Франца-Иосифа. Замок Мирамар, — так он его назвал. Он замышлял его и вдохновлялся испанскими замками на побережье Адриатического моря — и хотел, чтобы его семейный замок, в котором он жил бы со своей супругой Шарлоттой, был бы на них похож.
Неоготическая белая громада была продолжением самого Максимилиана. В огромном саду он высаживал диковинные растения, часть из которых он собрал во время его кругосветного путешествия. В одном из залов на обоях есть надпись, ставшая девизом Максимилиана, когда он стал императором Мексики — Справедливость в правосудии. В саду, окружающем здание, есть небольшая вилла, в которой пара жила пока строился замок.
Строительство было закончено в 1860 году; военный инженер и архитектор, создатель проекта, Карл Юнкер мог спокойно уезжать обратно в Вену. Судьба, впрочем, имела на Максимилиана и его жену свои планы — 4 года спустя они прямо в Мирамаре ступили на борт корабля Novaro и отправились в Мексику. При поддержке Франции и императора Наполеона III Максимилиан был призван стать императором Мексики. В июне 1864 года он прибыл в столицу своей новой империи.
Максимилиан оказался в паутине сложных конфликтов между местными мексиканскими республиканцами, Францией, США (которые только разобрались с Гражданской войной и начали бороться с ее последствиями — одним из которых и было сильное французское влияние в Мексике). Для него все это закончилось плохо. Сначала в Европу уехала жена. Затем ушел французский экспедиционный корпус. Шла война. Итогом, которой стало поражение роялистов, а сам император был расстрелян в 1867 году на холму Лас-Кампанас. Его жена Шарлотта стала страдать от шизофрении — одно время она почти была заточена в небольшой вилле внутри Мирамара, а затем Франц Иосиф настоял на ее возвращении в родную Бельгию.
Она умерла в 1927 году. Уже перестала существовать Австрийская (а затем Австро-Венгерская) империя, Триест стал вольным городом, а затем был аннексирован Италией. На протяжении десятилетий замок Мирамар был летней резиденцией Гасбургов, но после Первой мировой стал предметом споров между австрийским и итальянским правительствами. В 1930 году здесь поселился Амадей Савойский, герцог Аостский, летчик и генерал.
В 1937 году ему тоже пришлось покинуть замок — он был назначен вице-королем аннексированной Италии Эфиопии. А после начала войны Италии с Францией и Британией, он возглавил итальянские войска в Восточноафриканской кампании. К 1941 году кампания была проиграна, Амадей стал пленным. Его был переправили в Кению на самолете; во время полета ему на несколько мгновений передали управление, чтобы дать ему возможность пилотировать в последний раз. В мае 1941 года он умер в лагере военнопленных в Найроби от малярии и туберкулеза.
В 1850-х годах в нескольких километрах от Триеста кипела работа. Рабочие, штукатуры, инженеры, скульпторы — множество людей были заняты строительством удивительной и необычной виллы. Идея ее создания принадлежала Максимилиану Габсбургу, младшему брату австрийского императора Франца-Иосифа. Замок Мирамар, — так он его назвал. Он замышлял его и вдохновлялся испанскими замками на побережье Адриатического моря — и хотел, чтобы его семейный замок, в котором он жил бы со своей супругой Шарлоттой, был бы на них похож.
Неоготическая белая громада была продолжением самого Максимилиана. В огромном саду он высаживал диковинные растения, часть из которых он собрал во время его кругосветного путешествия. В одном из залов на обоях есть надпись, ставшая девизом Максимилиана, когда он стал императором Мексики — Справедливость в правосудии. В саду, окружающем здание, есть небольшая вилла, в которой пара жила пока строился замок.
Строительство было закончено в 1860 году; военный инженер и архитектор, создатель проекта, Карл Юнкер мог спокойно уезжать обратно в Вену. Судьба, впрочем, имела на Максимилиана и его жену свои планы — 4 года спустя они прямо в Мирамаре ступили на борт корабля Novaro и отправились в Мексику. При поддержке Франции и императора Наполеона III Максимилиан был призван стать императором Мексики. В июне 1864 года он прибыл в столицу своей новой империи.
Максимилиан оказался в паутине сложных конфликтов между местными мексиканскими республиканцами, Францией, США (которые только разобрались с Гражданской войной и начали бороться с ее последствиями — одним из которых и было сильное французское влияние в Мексике). Для него все это закончилось плохо. Сначала в Европу уехала жена. Затем ушел французский экспедиционный корпус. Шла война. Итогом, которой стало поражение роялистов, а сам император был расстрелян в 1867 году на холму Лас-Кампанас. Его жена Шарлотта стала страдать от шизофрении — одно время она почти была заточена в небольшой вилле внутри Мирамара, а затем Франц Иосиф настоял на ее возвращении в родную Бельгию.
Она умерла в 1927 году. Уже перестала существовать Австрийская (а затем Австро-Венгерская) империя, Триест стал вольным городом, а затем был аннексирован Италией. На протяжении десятилетий замок Мирамар был летней резиденцией Гасбургов, но после Первой мировой стал предметом споров между австрийским и итальянским правительствами. В 1930 году здесь поселился Амадей Савойский, герцог Аостский, летчик и генерал.
В 1937 году ему тоже пришлось покинуть замок — он был назначен вице-королем аннексированной Италии Эфиопии. А после начала войны Италии с Францией и Британией, он возглавил итальянские войска в Восточноафриканской кампании. К 1941 году кампания была проиграна, Амадей стал пленным. Его был переправили в Кению на самолете; во время полета ему на несколько мгновений передали управление, чтобы дать ему возможность пилотировать в последний раз. В мае 1941 года он умер в лагере военнопленных в Найроби от малярии и туберкулеза.
Forwarded from Документальное прошлое: ГА РФ
«Милая товарищ Землячка … просим отпустить нашу маму».
Ф.Р5446. Оп.56. Д.5. Л. 53,53об.
Пронзительное письмо написанное в 1942 г. на имя Розалии Землячки (тогда — зампреда СНК СССР) от девочки-подростка Надежды Сахаровой, проживавшей в совхозе Бекасово под Наро-Фоминском. Девочка, живущая с 12-летним братом просит Землячку освободить из заключения маму, поскольку ее отец на фронте, а сестра также ушла добровольцем на фронт.
Надя объясняет, что мама «не знавши законов и как знакомой» помогла кому-то сделать аборт (уголовное преступление с 1936 г.). Брат и сестра Сахаровы остались одни. Надя пишет, что у нее «ни с какой стороны нет помощи», она работает на земляных работах и совершенно простужена, когда зимой «разута, раздета и голодная работала в снегу». «Милая товарищ Землячка, если у вас есть дети, вы поверите, как трудно нам проживать без мамы», пишет Надя и извиняется в последних строках «за непродуманное и глупое письмо». На послании Нади Сахаровой стоит резолюция «Без рассмотрения».
Ф.Р5446. Оп.56. Д.5. Л. 53,53об.
Пронзительное письмо написанное в 1942 г. на имя Розалии Землячки (тогда — зампреда СНК СССР) от девочки-подростка Надежды Сахаровой, проживавшей в совхозе Бекасово под Наро-Фоминском. Девочка, живущая с 12-летним братом просит Землячку освободить из заключения маму, поскольку ее отец на фронте, а сестра также ушла добровольцем на фронт.
Надя объясняет, что мама «не знавши законов и как знакомой» помогла кому-то сделать аборт (уголовное преступление с 1936 г.). Брат и сестра Сахаровы остались одни. Надя пишет, что у нее «ни с какой стороны нет помощи», она работает на земляных работах и совершенно простужена, когда зимой «разута, раздета и голодная работала в снегу». «Милая товарищ Землячка, если у вас есть дети, вы поверите, как трудно нам проживать без мамы», пишет Надя и извиняется в последних строках «за непродуманное и глупое письмо». На послании Нади Сахаровой стоит резолюция «Без рассмотрения».
День, который изменил многое
У меня часто бывают проблемы с рассказом о том, что сделано мной (или с моим участием) и выпущено в публичный доступ. Иногда стесняюсь, иногда не считаю важным, а иногда забываю. Так что исправляюсь — и рассказываю всем о новом сезоне подкаста «Черный лебедь», в котором я выступил как соавтор сценария.
▶ Подкаст-площадки | 📹 YouTube
Весь сезон посвящен 11 сентября — и, скорее, не столько самому теракту, а тому, как от него разошлись круги по воде. И до сих пор расходятся. В какой-то момент эти круги были похожи на цунами, сметавшие все на своем пути, а потом, хотя и кажется, что они успокоились, продолжили менять мир, в котором мы живем.
Интересно, что это предощущение краха было уловлено во многих массовых фильмах конца 1990-х. И в «Матрице» Морфеус рассуждает о том, что машины показывают человечеству прекрасные сны о конце XX-го века, «пике развития человечества». Тони Сопрано в первом эпизоде сериала грустит и о себе, и о жизни, говоря, что «все теперь клонится к концу». Главный герой «Красоты по-американски» — рядовой представитель американского среднего класса — уже умер и вспоминает о том, что привело к этому концу.
Весь этот мир 1990-х, удивительно наполненный оптимистичными ожиданиями от будущего, балансировал между технофутуристическими антиутопиями и благостными обещаниями социальных ученых. И он был сметен терактом 11 сентября — из ничего восстали тени бесконечной войны, которая началась уже через месяц после гибели людей в башнях Всемирного торгового центра.
Обо всем этом и рассказывается в новом сезоне. Ведущий подкаста — Александр Замятин, а сам он произведен силами команды студии «Терменвокс», с которой я бесконечно рад работать. Послушать можно вообще на всех удобных для вас площадках, что я вам всячески рекомендую. Слушайте, делитесь и рассказывайте о том, что думаете.
У меня часто бывают проблемы с рассказом о том, что сделано мной (или с моим участием) и выпущено в публичный доступ. Иногда стесняюсь, иногда не считаю важным, а иногда забываю. Так что исправляюсь — и рассказываю всем о новом сезоне подкаста «Черный лебедь», в котором я выступил как соавтор сценария.
Весь сезон посвящен 11 сентября — и, скорее, не столько самому теракту, а тому, как от него разошлись круги по воде. И до сих пор расходятся. В какой-то момент эти круги были похожи на цунами, сметавшие все на своем пути, а потом, хотя и кажется, что они успокоились, продолжили менять мир, в котором мы живем.
Интересно, что это предощущение краха было уловлено во многих массовых фильмах конца 1990-х. И в «Матрице» Морфеус рассуждает о том, что машины показывают человечеству прекрасные сны о конце XX-го века, «пике развития человечества». Тони Сопрано в первом эпизоде сериала грустит и о себе, и о жизни, говоря, что «все теперь клонится к концу». Главный герой «Красоты по-американски» — рядовой представитель американского среднего класса — уже умер и вспоминает о том, что привело к этому концу.
Весь этот мир 1990-х, удивительно наполненный оптимистичными ожиданиями от будущего, балансировал между технофутуристическими антиутопиями и благостными обещаниями социальных ученых. И он был сметен терактом 11 сентября — из ничего восстали тени бесконечной войны, которая началась уже через месяц после гибели людей в башнях Всемирного торгового центра.
Обо всем этом и рассказывается в новом сезоне. Ведущий подкаста — Александр Замятин, а сам он произведен силами команды студии «Терменвокс», с которой я бесконечно рад работать. Послушать можно вообще на всех удобных для вас площадках, что я вам всячески рекомендую. Слушайте, делитесь и рассказывайте о том, что думаете.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Podcast.ru
1. Конец истории – Черный лебедь – Podcast.ru
В 90-е западный мир живёт в эпоху оптимизма. Советский Союз распался, США — единственная в мире сверхдержава, американская экономика растёт. 11 сентября 2001 года идиллия рушится. В первом выпуске нового сезона рассказываем, каким был мир накануне главного…
Forwarded from Кенотаф
С двух сторон прозрачного стекла
Художник, пытающийся издать свою повесть о том страшном, что ему довелось пережить в лагерях. Писатель, который стал пропагандистом на службе у нацистов. Что общего у них — и куда их привели разные пути-дороги? В этом пытается разобраться Егор Сенников в новом выпуске цикла «Расходящиеся тропы».
Трамвай ползет по Троицкому мосту — ой, простите, по мосту Равенства. В Ленинграде 1920-х годов только и разговоров, что о Равенстве, Братстве и Правде. Ноябрь. Над заснеженным Ленинградом нависает тяжелое, серое небо. В трамвае друг напротив друга сидят два молодых человека: оба они, представим, читают книги — и на секунду встречаются взглядами, перелистывая страницы.
Мгновенье — и вот они снова углубились в чтение.
Этого, наверное, не было – но могло быть. Два наших героя жили в Ленинграде в одно и то же время, пока судьба не развела их разными дорогами.
Старший из двоих молодых людей — Борис Филистинский. К началу 1930-х он уже успел близко познакомиться с сотрудниками ОГПУ: в 1927 году его арестовали по делу об «Обществе святого Серафима Саровского». Филистинский отделался легким испугом — всего 2 месяца ареста. И даже закончил после этого и Институт живых восточных языков, а потом еще отучился на промышленного инженера.
От тюрьмы, впрочем, все это не уберегло. В 1936 году его взяли по обвинению в антисоветской агитации. 5 лет лагерей по меркам момента — не самое страшное, что могло случиться. Но ничего хорошего.
Выйдя из лагерей весной 1941 года Филистинский поселился под Новгородом; права проживания в Ленинграде он был лишен. К концу лета 1941 года, когда Новгород был занят немцами, Филистинский решил воспользоваться шансом. С 1942 года он под псевдонимом Борис Филиппов сотрудничает в газете «За родину!» и между статей о речах фюрера и борьбе с «жидобольшевизмом», пишет свои антисемитские и антиамериканские манифесты. Пройдут годы — и в 1960 году Филиппов в повести «Сквозь тучи» будет живописать тот период своей жизни. В таком ключе:
«Нет, не написать немцам, да и вообще европейцам, такой вещи, как „Песня цыганки“! Какая ширь, какой размах! Только мы, русские, понимаем это, — задумчиво говаривал Бергфельдт, и его зондерфюрерская форма без погон как-то странно выглядела при этом».
Филиппов пройдет стандартным путем эмигранта второй волны — Псков, Рига, Мюнхен, а после — США; еще во время войны вступит в НТС. Вместе со Струве будет издавать российских авторов — от Ахматовой до Пастернака, работать на «Радио Свобода» и преподавать литературу. Его будут сопровождать нехорошие слухи о том, что он принимал участие в массовых казнях, сотрудничая с абвером и гестапо. Филиппов будет все отрицать, а советские власти будут требовать экстрадиции. Филиппов, впрочем, спокойно доживет до 1991 года и умрет в Вашингтоне.
А что же его возможный спутник по ленинградскому трамваю? Михаила Нарицу, начинающего художника, арестовали в Ленинграде в 1935 году. И тоже дали 5 лет лагерей. Ухта. Семью сослали в Архангельскую область. Вышел — и был призван в армию, где воевал против немцев до 1943 года.
В Ленинград, впрочем, его все равно не пустили и до 1957 году Михаил был по сути в ссылке — то в Луге, то в Караганде. Лишь после XX съезда он возвращается в город на Неве и восстанавливается в Академии художеств. А еще — пишет свою книгу: о себе и о своем непростом пути в жизни и искусстве.
«Неспетая песня» Нарицы — тяжелая для чтения повесть, полная боли и страха.
«Двое из вошедших были в военной форме. В особой форме воюющих с населением своей же страны».
Сперва автор пытался издать ее в СССР, но даже для хрущевской борьбы со сталинизмом это было слишком лихо. И Нарица с курьером НТС передал ее в ФРГ — в издательство «Посев». Она вышла в октябрьском номере «Граней». Повести ниспослан эпиграф из Ромена Роллана: «Трижды убийца — убивающий мысль!»
Впереди — годы насильного психиатрического лечения, просьбы о разрешении на выезд, бегство в Ригу, борьба за реабилитацию.
И смерть в 1993 году.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Художник, пытающийся издать свою повесть о том страшном, что ему довелось пережить в лагерях. Писатель, который стал пропагандистом на службе у нацистов. Что общего у них — и куда их привели разные пути-дороги? В этом пытается разобраться Егор Сенников в новом выпуске цикла «Расходящиеся тропы».
Трамвай ползет по Троицкому мосту — ой, простите, по мосту Равенства. В Ленинграде 1920-х годов только и разговоров, что о Равенстве, Братстве и Правде. Ноябрь. Над заснеженным Ленинградом нависает тяжелое, серое небо. В трамвае друг напротив друга сидят два молодых человека: оба они, представим, читают книги — и на секунду встречаются взглядами, перелистывая страницы.
Мгновенье — и вот они снова углубились в чтение.
Этого, наверное, не было – но могло быть. Два наших героя жили в Ленинграде в одно и то же время, пока судьба не развела их разными дорогами.
Старший из двоих молодых людей — Борис Филистинский. К началу 1930-х он уже успел близко познакомиться с сотрудниками ОГПУ: в 1927 году его арестовали по делу об «Обществе святого Серафима Саровского». Филистинский отделался легким испугом — всего 2 месяца ареста. И даже закончил после этого и Институт живых восточных языков, а потом еще отучился на промышленного инженера.
От тюрьмы, впрочем, все это не уберегло. В 1936 году его взяли по обвинению в антисоветской агитации. 5 лет лагерей по меркам момента — не самое страшное, что могло случиться. Но ничего хорошего.
Выйдя из лагерей весной 1941 года Филистинский поселился под Новгородом; права проживания в Ленинграде он был лишен. К концу лета 1941 года, когда Новгород был занят немцами, Филистинский решил воспользоваться шансом. С 1942 года он под псевдонимом Борис Филиппов сотрудничает в газете «За родину!» и между статей о речах фюрера и борьбе с «жидобольшевизмом», пишет свои антисемитские и антиамериканские манифесты. Пройдут годы — и в 1960 году Филиппов в повести «Сквозь тучи» будет живописать тот период своей жизни. В таком ключе:
«Нет, не написать немцам, да и вообще европейцам, такой вещи, как „Песня цыганки“! Какая ширь, какой размах! Только мы, русские, понимаем это, — задумчиво говаривал Бергфельдт, и его зондерфюрерская форма без погон как-то странно выглядела при этом».
Филиппов пройдет стандартным путем эмигранта второй волны — Псков, Рига, Мюнхен, а после — США; еще во время войны вступит в НТС. Вместе со Струве будет издавать российских авторов — от Ахматовой до Пастернака, работать на «Радио Свобода» и преподавать литературу. Его будут сопровождать нехорошие слухи о том, что он принимал участие в массовых казнях, сотрудничая с абвером и гестапо. Филиппов будет все отрицать, а советские власти будут требовать экстрадиции. Филиппов, впрочем, спокойно доживет до 1991 года и умрет в Вашингтоне.
А что же его возможный спутник по ленинградскому трамваю? Михаила Нарицу, начинающего художника, арестовали в Ленинграде в 1935 году. И тоже дали 5 лет лагерей. Ухта. Семью сослали в Архангельскую область. Вышел — и был призван в армию, где воевал против немцев до 1943 года.
В Ленинград, впрочем, его все равно не пустили и до 1957 году Михаил был по сути в ссылке — то в Луге, то в Караганде. Лишь после XX съезда он возвращается в город на Неве и восстанавливается в Академии художеств. А еще — пишет свою книгу: о себе и о своем непростом пути в жизни и искусстве.
«Неспетая песня» Нарицы — тяжелая для чтения повесть, полная боли и страха.
«Двое из вошедших были в военной форме. В особой форме воюющих с населением своей же страны».
Сперва автор пытался издать ее в СССР, но даже для хрущевской борьбы со сталинизмом это было слишком лихо. И Нарица с курьером НТС передал ее в ФРГ — в издательство «Посев». Она вышла в октябрьском номере «Граней». Повести ниспослан эпиграф из Ромена Роллана: «Трижды убийца — убивающий мысль!»
Впереди — годы насильного психиатрического лечения, просьбы о разрешении на выезд, бегство в Ригу, борьба за реабилитацию.
И смерть в 1993 году.
#сенников
Поддержите «Кенотаф» подпиской: телеграм-канал | Boosty
Forwarded from WeHistory
Балиан II Ибелин🛡(1142—1193) — «Последний рыцарь Иерусалима», крестоносец, командовавший в 1187 году обороной Иерусалима, осаждённого Саладином.
Его отец, Барисан д'Ибелин сделал блестящую карьеру на службе Иерусалимскому королевству, поднявшись из простого рыцаря до коннетабля Яффы, сеньора Рамалы (удачный брак) и Ибелин (король даровал ему целый родовой замок). Казалось бы, юного Балиана ждёт отличное наследие, но от отца он не получил ничего, кроме имени: после ранней кончины Старого Ибелина практически всё унаследовали более старшие братья, а Балиану пришлось искать свой путь к успеху.
Первоначально он был вассалом старшего брата. Его положение резко меняется в результате невероятно удачного брачного союза — в жёны рыцарю достаётся не кто-то, п Мария Комнина, вдова короля Амори I и внука византийского императора Иоанна II Комнина. Считается, что поспособствовал свадьбе сам иерусалимский король Балдуин IV Прокажённый.
Балиан отдаёт должное, служа короне верно с полной отдачей: сражается в битве при Монжисаре (1177), находится при королевских войсках во время строительства замка тамплиеров Брод Иакова (Ле-Шатле), а также участвует в военных кампаниях 1182 и 1183 года. Участвовал Балиан и в злосчастной битве при Хаттине (1187), и тут есть интересный момент: Балиан сразу заподозрил нечто неладное, когда Ги де Лузиньян напрасно доверился прибывшему гонцу якобы из осаждённой Саладином Тиверии (Иронично, но в тот момент повод Саладину к войне дали сами христиане, возобновившие нападения на караваны мусульман) с просьбой отправить помощь, и потому к засаде мысленно оказался готов, взяв тогда с собой 95 рыцарей. Многотысячное войско христиан было атаковано у горы Рога Хаттина, вдали от источников воды, и на внезапную атаку высокомобильных сил мусульман (особенно много проблем доставляли недосягаемые конные лучники) крестоносцам было нечем ответить. В тот день всё войско христиан пало в бою или оказалось в плену, включая Ги де Лузиньяна и Рено де Шатильона (его Саладин и вовсе казнил), и лишь Балиан с горсткой войск сумел пробиться из окружения в Тир чтобы убедить их помочь удержать Иерусалим. Жители ответили не только отказом, но и готовностью сдаться Саладину. По легенде, они ещё и потребовали, чтобы Балиан лично передал это известие султану, который едва не арестовал его; считается, что Балиан попросил Саладина отпустить его, дав клятву не брать в руки меч.
В столице королевства мало кто был готов к обороне с огромным войско Саладина: воинов и рыцарей после Хаттина почти не оставалось. Лишь патриарх Ираклий полностью поддерживает опытного рыцаря, якобы даже убедив Балиана о своём слове, данном врагу, и тот в течение почти двух месяцев вёл подготовку к отражению штурма города, вооружив жителей, посвятив в рыцари десятки простолюдинов, а также наводя в городе порядок, чтобы во время штурма не было неожиданных мятежей. 20 сентября 1187 года началась осада: капитуляцию Балиан отверг предложение. На атакующих постоянно выливали кипящее масло, осадные орудия уничтожались, а ночными вылазками срывались работы саперов у башен и стен.
30 сентября 1187 года, видя, что не осталось ни припасов, ни сил у гарнизона, ни вариантов попросить подкрепления, Балиан начал переговоры с Саладином. Ибелин сумел прощупать слабое место Саладина, угрожая разрушить все мусульманские святыни в городе, включая мечеть Омара, и перебить всех мусульман-пленников. 2 октября 1187 года Балиан сдал город на почётных условиях. Христианам позволялось свободно уйти, заплатив выкуп в 100 тысяч динаров: платили по отдельности за каждого; за мужчину — десять динар, за женщину— пять, за ребёнка — два; Двадцать тысяч бедняков Саладин согласился отпустить разом за 30 тысяч экю, а за свободу пожилых людей Саладин не стал назначать выкуп. Заплатить выкуп могли далеко не все, и оставшихся в городе христиан (около 15 000 чел.) мусульмане увели в рабство.
Впоследствии Балиан жил в Акре, новой столице Иерусалимского королевства. Последний год жизни он провёл, служа новому правителю в качестве главного советника.
Его отец, Барисан д'Ибелин сделал блестящую карьеру на службе Иерусалимскому королевству, поднявшись из простого рыцаря до коннетабля Яффы, сеньора Рамалы (удачный брак) и Ибелин (король даровал ему целый родовой замок). Казалось бы, юного Балиана ждёт отличное наследие, но от отца он не получил ничего, кроме имени: после ранней кончины Старого Ибелина практически всё унаследовали более старшие братья, а Балиану пришлось искать свой путь к успеху.
Первоначально он был вассалом старшего брата. Его положение резко меняется в результате невероятно удачного брачного союза — в жёны рыцарю достаётся не кто-то, п Мария Комнина, вдова короля Амори I и внука византийского императора Иоанна II Комнина. Считается, что поспособствовал свадьбе сам иерусалимский король Балдуин IV Прокажённый.
Балиан отдаёт должное, служа короне верно с полной отдачей: сражается в битве при Монжисаре (1177), находится при королевских войсках во время строительства замка тамплиеров Брод Иакова (Ле-Шатле), а также участвует в военных кампаниях 1182 и 1183 года. Участвовал Балиан и в злосчастной битве при Хаттине (1187), и тут есть интересный момент: Балиан сразу заподозрил нечто неладное, когда Ги де Лузиньян напрасно доверился прибывшему гонцу якобы из осаждённой Саладином Тиверии
В столице королевства мало кто был готов к обороне с огромным войско Саладина: воинов и рыцарей после Хаттина почти не оставалось. Лишь патриарх Ираклий полностью поддерживает опытного рыцаря, якобы даже убедив Балиана о своём слове, данном врагу, и тот в течение почти двух месяцев вёл подготовку к отражению штурма города, вооружив жителей, посвятив в рыцари десятки простолюдинов, а также наводя в городе порядок, чтобы во время штурма не было неожиданных мятежей. 20 сентября 1187 года началась осада: капитуляцию Балиан отверг предложение. На атакующих постоянно выливали кипящее масло, осадные орудия уничтожались, а ночными вылазками срывались работы саперов у башен и стен.
30 сентября 1187 года, видя, что не осталось ни припасов, ни сил у гарнизона, ни вариантов попросить подкрепления, Балиан начал переговоры с Саладином. Ибелин сумел прощупать слабое место Саладина, угрожая разрушить все мусульманские святыни в городе, включая мечеть Омара, и перебить всех мусульман-пленников. 2 октября 1187 года Балиан сдал город на почётных условиях. Христианам позволялось свободно уйти, заплатив выкуп в 100 тысяч динаров: платили по отдельности за каждого; за мужчину — десять динар, за женщину— пять, за ребёнка — два; Двадцать тысяч бедняков Саладин согласился отпустить разом за 30 тысяч экю, а за свободу пожилых людей Саладин не стал назначать выкуп. Заплатить выкуп могли далеко не все, и оставшихся в городе христиан (около 15 000 чел.) мусульмане увели в рабство.
Впоследствии Балиан жил в Акре, новой столице Иерусалимского королевства. Последний год жизни он провёл, служа новому правителю в качестве главного советника.