***
Сердце плавает в тарелке с кровью.
Тёплый суп — попробуй, пей!
Я люблю такой любовью,
что она теплее всех супей.
Я хочу в тебя кусочек хлеба
с каплей крови положить,
чтобы ты была ничья, как небо,
чтобы вольно было жить.
Чтобы сердце, как пропеллер, билось
и журчало, как пчела,
чтобы ты в кого-нибудь влюбилась,
но не с мужем не спала.
Детка, много ль человеку надо?
Только жизнь и смерть потом,
бочку крови, плитку шоколада,
и один Володькин том.
АЛИК РИВИН
Сердце плавает в тарелке с кровью.
Тёплый суп — попробуй, пей!
Я люблю такой любовью,
что она теплее всех супей.
Я хочу в тебя кусочек хлеба
с каплей крови положить,
чтобы ты была ничья, как небо,
чтобы вольно было жить.
Чтобы сердце, как пропеллер, билось
и журчало, как пчела,
чтобы ты в кого-нибудь влюбилась,
но не с мужем не спала.
Детка, много ль человеку надо?
Только жизнь и смерть потом,
бочку крови, плитку шоколада,
и один Володькин том.
АЛИК РИВИН
***
Талант ведь не картошка,
в кооперативе нет,
так дайте мне немножко
картошков и конфет.
Я Чарли-безработный,
я Алик-лоботряс,
живу я как животный,
но услаждаю вас.
Я усики не брею,
бо нету тимаков,
я жизни не жалею
для пташечных стихов.
<1930-е>
АЛИК РИВИН
Талант ведь не картошка,
в кооперативе нет,
так дайте мне немножко
картошков и конфет.
Я Чарли-безработный,
я Алик-лоботряс,
живу я как животный,
но услаждаю вас.
Я усики не брею,
бо нету тимаков,
я жизни не жалею
для пташечных стихов.
<1930-е>
АЛИК РИВИН
***
Слёз неба чистых не проси у бляди
и сахара в солёном не ищи,
Одессы не откроешь в Ленинграде,
увы, все люди здесь — прыщи.
Все девочки здесь критику читали,
все мальчики французски говорят,
все делали аборты, все глотали,
кто любит в рот, кто брезгует — тот в зад.
И это жизнь? И этой жизни ради
влачить, как … , постылое житьё,
ходить испрашивать у каждой бляди,
как ей понравится моё в её глубинах битиё?
Да, я любил деваху не такую,
и вот она как птичка смылась в даль,
и я пишу и плакаю в сухую,
хоть всякое о Нине я слыхал.
Но сурово брови мы насупим,
и смолчим, и бросим ревновать
к прошлому, и в нынешнее вступим:
Нина — это не её кровать.
Я люблю тебя и, значит, всё в порядке,
ничего не думал, ничего не знал,
были мы влюбленные ребятки,
были мы жидовские цыплятки
и ходили писать на вокзал.
<1930-е>
АЛИК РИВИН
Слёз неба чистых не проси у бляди
и сахара в солёном не ищи,
Одессы не откроешь в Ленинграде,
увы, все люди здесь — прыщи.
Все девочки здесь критику читали,
все мальчики французски говорят,
все делали аборты, все глотали,
кто любит в рот, кто брезгует — тот в зад.
И это жизнь? И этой жизни ради
влачить, как … , постылое житьё,
ходить испрашивать у каждой бляди,
как ей понравится моё в её глубинах битиё?
Да, я любил деваху не такую,
и вот она как птичка смылась в даль,
и я пишу и плакаю в сухую,
хоть всякое о Нине я слыхал.
Но сурово брови мы насупим,
и смолчим, и бросим ревновать
к прошлому, и в нынешнее вступим:
Нина — это не её кровать.
Я люблю тебя и, значит, всё в порядке,
ничего не думал, ничего не знал,
были мы влюбленные ребятки,
были мы жидовские цыплятки
и ходили писать на вокзал.
<1930-е>
АЛИК РИВИН
Forwarded from Олег Демидов: единственный из (Олег Демидов)
***
Турецкие серьги бровей
нависли над синим колодцем —
там, где частоколом колотятся
ресницы любимой моей.
А красные лодочки губ
какой уже год перевёрнуты —
там спят все мои перевёртыши
и жаркая страсть к очагу.
Таинственный танец тоски,
все бабы пропали бесследно.
И нежность встаёт на мыски —
на цыпочки сердца бессмертного!
ЛЕОНИД ГУБАНОВ
Турецкие серьги бровей
нависли над синим колодцем —
там, где частоколом колотятся
ресницы любимой моей.
А красные лодочки губ
какой уже год перевёрнуты —
там спят все мои перевёртыши
и жаркая страсть к очагу.
Таинственный танец тоски,
все бабы пропали бесследно.
И нежность встаёт на мыски —
на цыпочки сердца бессмертного!
ЛЕОНИД ГУБАНОВ
Forwarded from Олег Демидов: единственный из (Олег Демидов)
* * *
Я спросил у продавщицы:
— Что за круглая вещица?
Дурно пахнет, вся лоснится,
И зачем в ней столько дыр?
Отвечала продавщица,
На меня начав сердиться:
— Это вовсе не "вещица",
Это пища, это — сыр!
Говорю я продавщице:
— Я, признаться, удивиться
Вынужден, как говорится,
Это что еще за "сыр"?
Закричала продавщица,
Зарычала, как тигрица:
— Дурак! Идиот! Хулиган!
Это сыр, Сыр, СЫР!!!
Или я сошла с ума...
1980-е
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВ
Я спросил у продавщицы:
— Что за круглая вещица?
Дурно пахнет, вся лоснится,
И зачем в ней столько дыр?
Отвечала продавщица,
На меня начав сердиться:
— Это вовсе не "вещица",
Это пища, это — сыр!
Говорю я продавщице:
— Я, признаться, удивиться
Вынужден, как говорится,
Это что еще за "сыр"?
Закричала продавщица,
Зарычала, как тигрица:
— Дурак! Идиот! Хулиган!
Это сыр, Сыр, СЫР!!!
Или я сошла с ума...
1980-е
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВ
* * *
А Пушкин — это не про нас,
Про нас писали Долматовский,
Твардовский, Бедный, Исаковский,
А Пушкин — это не про нас.
И Тютчев — это не про нас,
Про нас писали Заболоцкий,
Зиновьев, Каменев и Троцкий,
А Тютчев — это не про нас,
И даже Бальмонт не про нас,
Про нас — Сапгир и Окуджава,
С. Михалков с Г. Регистаном,
А Бальмонт — это не про нас.
И Достоевский — не про нас,
Про нас — "Вопросы ленинизма",
Вышинский, Зощенко и Визбор,
А Достоевский — не про нас.
И Гоголь тоже — не про нас...
1980-е
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВ
А Пушкин — это не про нас,
Про нас писали Долматовский,
Твардовский, Бедный, Исаковский,
А Пушкин — это не про нас.
И Тютчев — это не про нас,
Про нас писали Заболоцкий,
Зиновьев, Каменев и Троцкий,
А Тютчев — это не про нас,
И даже Бальмонт не про нас,
Про нас — Сапгир и Окуджава,
С. Михалков с Г. Регистаном,
А Бальмонт — это не про нас.
И Достоевский — не про нас,
Про нас — "Вопросы ленинизма",
Вышинский, Зощенко и Визбор,
А Достоевский — не про нас.
И Гоголь тоже — не про нас...
1980-е
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВ
* * *
— Есть у вас больные люди?
— Есть у нас больные люди.
— Что вы будете им делать?
— Мы им будем удалять!
— Как?
— Наши умные науки
в наши мускульные руки
штуки разные вложили,
мы любые сухожилья
можем резать, можем рвать.
— Ну а кости?
— Кости будем мы ломать!
Мы при помощи специальных
пил-зубил универсальных
будем кости им ломать!
— А самих их?
— Зарывать!
Зарывать в сырую землю
и водою поливать.
— А когда больных не будет?
— Мы лечить здоровых будем!
— Что вы будете им делать?
— Мы им будем удалять!
1980-е
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВ
— Есть у вас больные люди?
— Есть у нас больные люди.
— Что вы будете им делать?
— Мы им будем удалять!
— Как?
— Наши умные науки
в наши мускульные руки
штуки разные вложили,
мы любые сухожилья
можем резать, можем рвать.
— Ну а кости?
— Кости будем мы ломать!
Мы при помощи специальных
пил-зубил универсальных
будем кости им ломать!
— А самих их?
— Зарывать!
Зарывать в сырую землю
и водою поливать.
— А когда больных не будет?
— Мы лечить здоровых будем!
— Что вы будете им делать?
— Мы им будем удалять!
1980-е
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВ
Forwarded from Олег Демидов: единственный из (Олег Демидов)
* * *
У рыб моих характер золотой,
Они живут себе, забот не зная,
Плывут по кругу полосатой стаей,
Следа не оставляя за собой.
У них всегда прозрачная вода,
О чистоте ее заботятся улитки
И стебелечки водорослей хлипких,
И я ее меняю иногда...
А Бог — ну да, конечно, с ними Бог...
1980-е
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВ
У рыб моих характер золотой,
Они живут себе, забот не зная,
Плывут по кругу полосатой стаей,
Следа не оставляя за собой.
У них всегда прозрачная вода,
О чистоте ее заботятся улитки
И стебелечки водорослей хлипких,
И я ее меняю иногда...
А Бог — ну да, конечно, с ними Бог...
1980-е
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВ
* * *
У Петрова зубов полон рот,
У Смирнова же совсем наоборот —
Один спереди, один в глубине
Да в кармане еще штуки две.
Вот смеется над Смирновым народ:
"У Петрова-то зубов полон рот,
А у этого — смотрите все! —
Два во рту, а два — черт-те где!.."
Раз приходит к Петрову Смирнов,
Говорит ему: "Послушай, Петров,
У тебя зубов невпроворот,
У меня же — посмотри — наоборот.
Надо мною все смеются вокруг,
Поделись со мной зубами, мой друг!"
Призадумался зубастый Петров:
"Вроде гладко рассуждает Смирнов.
У него-то дыра, а не рот,
У меня же зубов полон рот..."
Говорит Петров: "Так и быть! —
Говорит: — Давай зубы делить".
У Петрова во рту — пустота,
У Смирнова во рту — пустота,
Говорит Смирнов: "Крашота!"
Говорит Петров: "Крашота!"
Не обидно никому — красота.
Ничего, что во рту пустота,
Ведь в карманах зато красота!
У тебя вошемнадцать жубов,
У меня вошемнадцать жубов,
Улыбается беззубый Петров,
Ухмыляется беззубый Смирнов...
1980-е
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВ
У Петрова зубов полон рот,
У Смирнова же совсем наоборот —
Один спереди, один в глубине
Да в кармане еще штуки две.
Вот смеется над Смирновым народ:
"У Петрова-то зубов полон рот,
А у этого — смотрите все! —
Два во рту, а два — черт-те где!.."
Раз приходит к Петрову Смирнов,
Говорит ему: "Послушай, Петров,
У тебя зубов невпроворот,
У меня же — посмотри — наоборот.
Надо мною все смеются вокруг,
Поделись со мной зубами, мой друг!"
Призадумался зубастый Петров:
"Вроде гладко рассуждает Смирнов.
У него-то дыра, а не рот,
У меня же зубов полон рот..."
Говорит Петров: "Так и быть! —
Говорит: — Давай зубы делить".
У Петрова во рту — пустота,
У Смирнова во рту — пустота,
Говорит Смирнов: "Крашота!"
Говорит Петров: "Крашота!"
Не обидно никому — красота.
Ничего, что во рту пустота,
Ведь в карманах зато красота!
У тебя вошемнадцать жубов,
У меня вошемнадцать жубов,
Улыбается беззубый Петров,
Ухмыляется беззубый Смирнов...
1980-е
АНДРЕЙ ДМИТРИЕВ
Forwarded from Олег Демидов: единственный из (Олег Демидов)
Поэт Вадим Пеков завёл свой телеграмм-канал — подписывайтесь!
***
В Лавре запах закончился ладана,
Раскололось на два Рождество.
Чёрт украл полумесяц с Гренландией,
Теша старческое естество.
Пулемёты, патроны и дроны,
Каски, броники да кистенЯ,
Все везут и везут эшелоны
Извлекая нутро на меня.
Мы полгода штурмуем посадку
От неё уже нет и следа.
И дурман разложения сладкий
Придушили чуть-чуть холода.
Новый ротный осунулся быстро
С перепою на мины полез.
Забирать приезжали чекисты.
Он прогнал их огнём АГС.
По три раза отъехали в госпиталь,
Метка «Годен» понятна без слов,
Снова вертится, вертится, Господи,
Серпантин бесконечных бинтов.
Танк ровняет снаряд за снарядом
Строй днепровских оскаленных лбов,
Приезжай и ложись с нами рядом,
Ты же хочешь Одессу и Львов.
Мы дадим тебе плитник и каску,
И жетон и на шею шнурок.
Забирай хоть Херсон, хоть Аляску.
Я пытался, герой, я не смог…
В небе солнце размытое корчится,
Грязь сочится из серых снегов.
Никогда ничего не закончится.
Нас сегодня кидают на Льгов.
__
Книгу Вадима Пекова «Бой был коротким, а потом...» можно приобрести на сайте издательства «Питер».
***
В Лавре запах закончился ладана,
Раскололось на два Рождество.
Чёрт украл полумесяц с Гренландией,
Теша старческое естество.
Пулемёты, патроны и дроны,
Каски, броники да кистенЯ,
Все везут и везут эшелоны
Извлекая нутро на меня.
Мы полгода штурмуем посадку
От неё уже нет и следа.
И дурман разложения сладкий
Придушили чуть-чуть холода.
Новый ротный осунулся быстро
С перепою на мины полез.
Забирать приезжали чекисты.
Он прогнал их огнём АГС.
По три раза отъехали в госпиталь,
Метка «Годен» понятна без слов,
Снова вертится, вертится, Господи,
Серпантин бесконечных бинтов.
Танк ровняет снаряд за снарядом
Строй днепровских оскаленных лбов,
Приезжай и ложись с нами рядом,
Ты же хочешь Одессу и Львов.
Мы дадим тебе плитник и каску,
И жетон и на шею шнурок.
Забирай хоть Херсон, хоть Аляску.
Я пытался, герой, я не смог…
В небе солнце размытое корчится,
Грязь сочится из серых снегов.
Никогда ничего не закончится.
Нас сегодня кидают на Льгов.
__
Книгу Вадима Пекова «Бой был коротким, а потом...» можно приобрести на сайте издательства «Питер».
Telegram
Commander Pirx
Ne quid nimis!
***
Чем больше родину мы любим —
Тем меньше нравимся мы ей!
Так я сказал в один из дней
И до сих пор не передумал.
ДМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ПРИГОВ
Чем больше родину мы любим —
Тем меньше нравимся мы ей!
Так я сказал в один из дней
И до сих пор не передумал.
ДМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ПРИГОВ
***
О, как давно всё это было
Как я в матросочке своей
Скакал младенцем меж людей
И сверху солнышко светило
А щас прохожих за рукав
Хватаю: Помните ли, гады
Как я в матросочке нарядной
Скакал? ведь было же! ведь правда! —
Не помнят
ДМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ПРИГОВ
О, как давно всё это было
Как я в матросочке своей
Скакал младенцем меж людей
И сверху солнышко светило
А щас прохожих за рукав
Хватаю: Помните ли, гады
Как я в матросочке нарядной
Скакал? ведь было же! ведь правда! —
Не помнят
ДМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ПРИГОВ
***
Внимательно коль приглядеться сегодня
Увидишь, что Пушкин, который певец
Пожалуй, скорее что бог плодородья
И стад охранитель, и народа отец
Во всех деревнях, уголках бы ничтожных
Я бюсты везде бы поставил его
А вот бы стихи я его уничтожил —
Ведь образ они принижают его
ДМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ПРИГОВ
Внимательно коль приглядеться сегодня
Увидишь, что Пушкин, который певец
Пожалуй, скорее что бог плодородья
И стад охранитель, и народа отец
Во всех деревнях, уголках бы ничтожных
Я бюсты везде бы поставил его
А вот бы стихи я его уничтожил —
Ведь образ они принижают его
ДМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ПРИГОВ
***
Заоблачный край разворочен,
Он как в лихорадке горит:
— В тяжелом дредноуте ночи
Взорвалась торпеда зари.
Разбита чернильная глыба!
И в синем квадрате окна
Всплывает, как мертвая рыба,
Убитая взрывом луна.
А снизу, где рельсы схлестнулись,
И чёрств площадной каравай,
Сползла с колесованных улиц
Кровавая капля — трамвай.
РОАЛЬД МАНДЕЛЬШТАМ
Заоблачный край разворочен,
Он как в лихорадке горит:
— В тяжелом дредноуте ночи
Взорвалась торпеда зари.
Разбита чернильная глыба!
И в синем квадрате окна
Всплывает, как мертвая рыба,
Убитая взрывом луна.
А снизу, где рельсы схлестнулись,
И чёрств площадной каравай,
Сползла с колесованных улиц
Кровавая капля — трамвай.
РОАЛЬД МАНДЕЛЬШТАМ
***
Ты, вечно хныкающий о своём больном здоровьи,
Ты, мнительный,
Ты, слабовольный,
Малокровный,
Остерегающийся — сырой воды,
Очередей,
Сигналов автомашин,
Случайных скандалов,
Уличных собак —
Ты, как ты воевал, как?
Не знаю, ничего не знаю.
Ни зноя малинового, ни звона,
Ни сна и ни солнца, ничего;
А знаю — бьётся, бьётся сердце, бьётся не переставая,
А с груди
Простреленной льётся что-то,
Медленно натекает в сапоги.
ЯН САТУНОВСКИЙ
Ты, вечно хныкающий о своём больном здоровьи,
Ты, мнительный,
Ты, слабовольный,
Малокровный,
Остерегающийся — сырой воды,
Очередей,
Сигналов автомашин,
Случайных скандалов,
Уличных собак —
Ты, как ты воевал, как?
Не знаю, ничего не знаю.
Ни зноя малинового, ни звона,
Ни сна и ни солнца, ничего;
А знаю — бьётся, бьётся сердце, бьётся не переставая,
А с груди
Простреленной льётся что-то,
Медленно натекает в сапоги.
ЯН САТУНОВСКИЙ
***
Я их не не ненавидел,
Пока я их не увидел.
Они все были как душевно-больные,
«Фриц, а, Фриц, хочешь пить?» —
Еле двигались и быстро что-то говорили, —
«Скажи Гитлер-капут».
Не я, не я, а косомордый писарь —
«Ну, Фриц, сказал Гитлер-капут?» —
Постоял за углом и вынес полную флягу —
«На, враг, пей русский суп».
Не я, не я, а ваши вшивые фрицы —
«Жид, а, жид, хочешь пить?» —
Облизываясь, долго глотали жёлтую влагу,
«Жид, а, жид, перекрестись».
ЯН САТУНОВСКИЙ
Я их не не ненавидел,
Пока я их не увидел.
Они все были как душевно-больные,
«Фриц, а, Фриц, хочешь пить?» —
Еле двигались и быстро что-то говорили, —
«Скажи Гитлер-капут».
Не я, не я, а косомордый писарь —
«Ну, Фриц, сказал Гитлер-капут?» —
Постоял за углом и вынес полную флягу —
«На, враг, пей русский суп».
Не я, не я, а ваши вшивые фрицы —
«Жид, а, жид, хочешь пить?» —
Облизываясь, долго глотали жёлтую влагу,
«Жид, а, жид, перекрестись».
ЯН САТУНОВСКИЙ
***
Я завёл себе забаву — от скуки.
Я теперь не оставляю окурки
Под столом,
А —
Собираю их,
Сортирую,
Складываю на подоконник.
Вечером — часам к девяти-десяти
К моему окну подкрадывается фриц
Из лагеря военнопленных.
Минут пять или шесть
Он стоит навытяжку — отдаёт честь.
Я делаю вид, что ничего не вижу.
Ничего не вижу,
Ничего не слышу…
А!
Так вот вы какой,
Господин Мышь!
Господин Фихте!
Господин Ницше!
Мгновение останавливается.
Мы смотрим: он на меня; я на него.
Потом я отворачиваюсь.
Больше ничего.
1945
ЯН САТУНОВСКИЙ
Я завёл себе забаву — от скуки.
Я теперь не оставляю окурки
Под столом,
А —
Собираю их,
Сортирую,
Складываю на подоконник.
Вечером — часам к девяти-десяти
К моему окну подкрадывается фриц
Из лагеря военнопленных.
Минут пять или шесть
Он стоит навытяжку — отдаёт честь.
Я делаю вид, что ничего не вижу.
Ничего не вижу,
Ничего не слышу…
А!
Так вот вы какой,
Господин Мышь!
Господин Фихте!
Господин Ницше!
Мгновение останавливается.
Мы смотрим: он на меня; я на него.
Потом я отворачиваюсь.
Больше ничего.
1945
ЯН САТУНОВСКИЙ
***
Никто не мог сказать заранее,
Что потечет назло векам
История страны Германии
От штюрмеров к штурмовикам.
Остервенелые убийцы
Несут пожарища и виселицы;
Но люди будут веселиться —
И в этом высшая бессмыслица!
Мне про войну красноречиво
Сказал Кульчицкий, друг-поэт
— Пить будем мюнхенское пиво;
Война продлится десять лет!
Хотя ругаться и не надо,
Но все прощается в бою.
Кидая в танк свою гранату,
Боец сказал: — Растанк твою!
На суше, в воздухе и на море,
Где корабли идут ко дну,
Ведет великая страна моя
Отечественную войну.
Моей России дан недаром
Громить врага священный дар,
И сокрушительным ударом
Она ответит на удар.
Может быть, он того и не хочет,
Может быть, он к тому не готов,
Но мне кажется, что обязательно кончит
Самоубийством Гитлер Адольф.
Гитлер убьет самого себя,
Явятся дни ины.
Станет девятое сентября
Последней датой войны!
<Начало 1940-х>
НИКОЛАЙ ГЛАЗКОВ
Никто не мог сказать заранее,
Что потечет назло векам
История страны Германии
От штюрмеров к штурмовикам.
Остервенелые убийцы
Несут пожарища и виселицы;
Но люди будут веселиться —
И в этом высшая бессмыслица!
Мне про войну красноречиво
Сказал Кульчицкий, друг-поэт
— Пить будем мюнхенское пиво;
Война продлится десять лет!
Хотя ругаться и не надо,
Но все прощается в бою.
Кидая в танк свою гранату,
Боец сказал: — Растанк твою!
На суше, в воздухе и на море,
Где корабли идут ко дну,
Ведет великая страна моя
Отечественную войну.
Моей России дан недаром
Громить врага священный дар,
И сокрушительным ударом
Она ответит на удар.
Может быть, он того и не хочет,
Может быть, он к тому не готов,
Но мне кажется, что обязательно кончит
Самоубийством Гитлер Адольф.
Гитлер убьет самого себя,
Явятся дни ины.
Станет девятое сентября
Последней датой войны!
<Начало 1940-х>
НИКОЛАЙ ГЛАЗКОВ
Forwarded from ЗДЕСЬ БЫЛ МАЙК
у меня много забот
надо позаботиться
о Фонтанке
чтобы она текла куда следует
надо позаботиться
об облаках
чтобы они плыли своей дорогой
и не толпились
на одном месте
надо позаботиться
о кошках
чтобы они не попадали под машины
когда перебегают улицу
надо позаботиться
чтобы статуи
не бродили ночью по Летнему саду
потому что они могут перепутать
свои пьедесталы
забот полон рот
а мне говорят
что я живу беззаботной жизнью
Геннадий Алексеев.
надо позаботиться
о Фонтанке
чтобы она текла куда следует
надо позаботиться
об облаках
чтобы они плыли своей дорогой
и не толпились
на одном месте
надо позаботиться
о кошках
чтобы они не попадали под машины
когда перебегают улицу
надо позаботиться
чтобы статуи
не бродили ночью по Летнему саду
потому что они могут перепутать
свои пьедесталы
забот полон рот
а мне говорят
что я живу беззаботной жизнью
Геннадий Алексеев.
Forwarded from ЗДЕСЬ БЫЛ МАЙК
Встретились мы с ним
в безлюдном парке.
— Здравствуйте,
любезности потом,
Эта женщина — моя!
Я ей дарил подарки
С нею завтракал в
кафе полупустом.
На моей сорочке след
ее помады
Ею простыни мои
помяты! —
Я сказал и молча
закурил.
А соперник мой
заговорил.
— Я не спорю, —
отвечал он кратко, —
Но однажды на закате
дня
Вы прошли, и женщина
украдкой
Искоса взглянула
на меня.
Вот и все. Не знаю
почему,
Как я позавидовал ему.
Ранние стихи Довлатова.
в безлюдном парке.
— Здравствуйте,
любезности потом,
Эта женщина — моя!
Я ей дарил подарки
С нею завтракал в
кафе полупустом.
На моей сорочке след
ее помады
Ею простыни мои
помяты! —
Я сказал и молча
закурил.
А соперник мой
заговорил.
— Я не спорю, —
отвечал он кратко, —
Но однажды на закате
дня
Вы прошли, и женщина
украдкой
Искоса взглянула
на меня.
Вот и все. Не знаю
почему,
Как я позавидовал ему.
Ранние стихи Довлатова.