в подволоснике между лысиной
все должно остановиться, как
держащиеся за руки доставщики яндекс еды
как передуманное слово, разворачивающееся в полете
в неологизм, что-то третье
я путаю снег и жвачки, любимых и чужих,
все это — одно большое касание в общественном транспорте,
еще одну остановку, еще один вздох в сторону,
где ты не поместишься в чужом черном
пуховике-сердце, шубе-легком
говоришь «ради Бога», имея в виду
«ничего страшного», отвечая на извинения —
возможно, самая большая твоя ложь,
самое большое предательство, потому что
не-называние вещей есть не-поэзия, поэтому
хочется пояснить, написать яснее, чтобы не
дай Бог кто-то в этом увидел замерзшую кровь
невозможно остановиться:
начинаешь курить, чтобы больше молчать,
видишь сны-смски с молчанием,
онемение, насморк, темно в глазах — это вещи
одной природы, которую лечит только
санаторий в Альпах, лоботомия или война.
а на ветру отпечатывается то,
что ты не успеешь сказать тем,
кто завтра, возможно,
все должно остановиться, как
держащиеся за руки доставщики яндекс еды
как передуманное слово, разворачивающееся в полете
в неологизм, что-то третье
я путаю снег и жвачки, любимых и чужих,
все это — одно большое касание в общественном транспорте,
еще одну остановку, еще один вздох в сторону,
где ты не поместишься в чужом черном
пуховике-сердце, шубе-легком
говоришь «ради Бога», имея в виду
«ничего страшного», отвечая на извинения —
возможно, самая большая твоя ложь,
самое большое предательство, потому что
не-называние вещей есть не-поэзия, поэтому
хочется пояснить, написать яснее, чтобы не
дай Бог кто-то в этом увидел замерзшую кровь
невозможно остановиться:
начинаешь курить, чтобы больше молчать,
видишь сны-смски с молчанием,
онемение, насморк, темно в глазах — это вещи
одной природы, которую лечит только
санаторий в Альпах, лоботомия или война.
а на ветру отпечатывается то,
что ты не успеешь сказать тем,
кто завтра, возможно,