Вчера принял участие (дистанционно) в презентации первого номера научного журнала «Славяно-тюркские исследования». Фотографии презентации можно увидеть тут.
Поздравляю всех, кто причастен к этому важному научному событию. Особенно – наших единомышленников и друзей из братской Гагаузии. Особая признательность Алле Константиновне Папцовой.
Желаю журналу развития, достойных авторов и покорения научных вершин!
Поздравляю всех, кто причастен к этому важному научному событию. Особенно – наших единомышленников и друзей из братской Гагаузии. Особая признательность Алле Константиновне Папцовой.
Желаю журналу развития, достойных авторов и покорения научных вершин!
a-simonov.ru
Славяно-тюркские исследования. Презентация журнала
Фотограф Алексей
Сергей Есенин
***
Я помню, любимая, помню
Сиянье твоих волос…
Не радостно и не легко мне
Покинуть тебя привелось.
Я помню осенние ночи,
Березовый шорох теней…
Пусть дни тогда были короче,
Луна нам светила длинней.
Я помню, ты мне говорила:
«Пройдут голубые года,
И ты позабудешь, мой милый,
С другою меня навсегда».
Сегодня цветущая липа
Напомнила чувствам опять,
Как нежно тогда я сыпал
Цветы на кудрявую прядь.
И сердце, остыть не готовясь
И грустно другую любя,
Как будто любимую повесть
С другой вспоминает тебя.
1925
***
Я помню, любимая, помню
Сиянье твоих волос…
Не радостно и не легко мне
Покинуть тебя привелось.
Я помню осенние ночи,
Березовый шорох теней…
Пусть дни тогда были короче,
Луна нам светила длинней.
Я помню, ты мне говорила:
«Пройдут голубые года,
И ты позабудешь, мой милый,
С другою меня навсегда».
Сегодня цветущая липа
Напомнила чувствам опять,
Как нежно тогда я сыпал
Цветы на кудрявую прядь.
И сердце, остыть не готовясь
И грустно другую любя,
Как будто любимую повесть
С другой вспоминает тебя.
1925
Сергей Есенин
***
Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.
Чужие губы разнесли
Твое тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.
Ну что ж! Я не боюсь его.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только желтый тлен и сырость.
Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.
Смешная жизнь, смешной разлад.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.
Вот так же отцветем и мы
И отшумим, как гости сада…
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.
1923
***
Мне грустно на тебя смотреть,
Какая боль, какая жалость!
Знать, только ивовая медь
Нам в сентябре с тобой осталась.
Чужие губы разнесли
Твое тепло и трепет тела.
Как будто дождик моросит
С души, немного омертвелой.
Ну что ж! Я не боюсь его.
Иная радость мне открылась.
Ведь не осталось ничего,
Как только желтый тлен и сырость.
Ведь и себя я не сберег
Для тихой жизни, для улыбок.
Так мало пройдено дорог,
Так много сделано ошибок.
Смешная жизнь, смешной разлад.
Так было и так будет после.
Как кладбище, усеян сад
В берез изглоданные кости.
Вот так же отцветем и мы
И отшумим, как гости сада…
Коль нет цветов среди зимы,
Так и грустить о них не надо.
1923
День памяти Есенина, конечно же, прочно связан в моей памяти с Анатолием Петровичем Мальцевым. До сих пор многие есенинские строки в моей голове звучат его голосом: помню каждую цезуру, малейший интонационный нюанс.
Этот декабрьский день был особенным. Анатолий Петрович зажигал лампаду, что бывало только в большие церковные праздники или в особо чтимые дни. Никто ни о чем заранее не договаривался, не приглашал, но всегда приходили люди. Были и «крыльевцы» – Лена Настоящая, Валера Богословский, Светлана Сеничкина, я, приходил художник Валерий Кук, Филипп Кициев, другие завсегдатаи Трюма на Черниговской. Случайные разговоры неизбежно обрывались и начинал звучать Есенин. Как во мраке свет, так в тишине звучало есенинское слово: живым, затрагивающим сердце.
До знакомства с Мальцевым у меня совсем иное было понимание Есенина. Впрочем, то, что было, вряд ли можно назвать «пониманием». Так, общее представление, сформированное школой и массовым сознанием. Есенин-миф. Занятный персонаж из телесериала с Безруковым, который делает всё что угодно, но только не пишет стихи.
Мальцев же помог совершенно особо увидеть Есенина, точнее – услышать. Понимание внутреннего мира поэта начинается через вслушивание в его Слово. И вот, когда вслушаешься в звучащее слово, будто раскрываются глубинные пласты, сокровенные смыслы. Через них, и только через них можно понять – и поэтику, и мировоззрение, и саму жизнь поэта.
Я не уверен, что этому можно научиться. Но это можно почувствовать. И я благодарен Анатолию Петровичу за эти уроки подлинного «есениноведения».
Этот декабрьский день был особенным. Анатолий Петрович зажигал лампаду, что бывало только в большие церковные праздники или в особо чтимые дни. Никто ни о чем заранее не договаривался, не приглашал, но всегда приходили люди. Были и «крыльевцы» – Лена Настоящая, Валера Богословский, Светлана Сеничкина, я, приходил художник Валерий Кук, Филипп Кициев, другие завсегдатаи Трюма на Черниговской. Случайные разговоры неизбежно обрывались и начинал звучать Есенин. Как во мраке свет, так в тишине звучало есенинское слово: живым, затрагивающим сердце.
До знакомства с Мальцевым у меня совсем иное было понимание Есенина. Впрочем, то, что было, вряд ли можно назвать «пониманием». Так, общее представление, сформированное школой и массовым сознанием. Есенин-миф. Занятный персонаж из телесериала с Безруковым, который делает всё что угодно, но только не пишет стихи.
Мальцев же помог совершенно особо увидеть Есенина, точнее – услышать. Понимание внутреннего мира поэта начинается через вслушивание в его Слово. И вот, когда вслушаешься в звучащее слово, будто раскрываются глубинные пласты, сокровенные смыслы. Через них, и только через них можно понять – и поэтику, и мировоззрение, и саму жизнь поэта.
Я не уверен, что этому можно научиться. Но это можно почувствовать. И я благодарен Анатолию Петровичу за эти уроки подлинного «есениноведения».
Сергей Есенин
***
Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.
Опрокинутая кружка
Средь веселых не для нас.
Понимай, моя подружка,
На земле живут лишь раз!
Оглядись спокойным взором,
Посмотри: во мгле сырой
Месяц, словно желтый ворон,
Кружит, вьется над землей.
Ну, целуй же! Так хочу я.
Песню тлен пропел и мне.
Видно, смерть мою почуял
Тот, кто вьется в вышине.
Увядающая сила!
Умирать так умирать!
До кончины губы милой
Я хотел бы целовать.
Чтоб все время в синих дремах,
Не стыдясь и не тая,
В нежном шелесте черемух
Раздавалось: «Я твоя».
И чтоб свет над полной кружкой
Легкой пеной не погас —
Пей и пой, моя подружка:
На земле живут лишь раз!
1925
***
Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли.
Не в ладу с холодной волей
Кипяток сердечных струй.
Опрокинутая кружка
Средь веселых не для нас.
Понимай, моя подружка,
На земле живут лишь раз!
Оглядись спокойным взором,
Посмотри: во мгле сырой
Месяц, словно желтый ворон,
Кружит, вьется над землей.
Ну, целуй же! Так хочу я.
Песню тлен пропел и мне.
Видно, смерть мою почуял
Тот, кто вьется в вышине.
Увядающая сила!
Умирать так умирать!
До кончины губы милой
Я хотел бы целовать.
Чтоб все время в синих дремах,
Не стыдясь и не тая,
В нежном шелесте черемух
Раздавалось: «Я твоя».
И чтоб свет над полной кружкой
Легкой пеной не погас —
Пей и пой, моя подружка:
На земле живут лишь раз!
1925
Сергей Есенин
***
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
1925
***
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.
1925
Андрей Белый
Демон
Из снежных тающих смерчей,
Средь серых каменных строений,
В туманный сумрак, в блеск свечей
Мой безымянный брат, мой гений
Сходил во сне и наяву,
Колеблемый ночными мглами;
Он грустно осенял главу
Мне тихоструйными крылами.
Возникнувши над бегом дней,
Извечные будил сомненья
Он зыбкою игрой теней,
Улыбкою разуверенья.
Бывало: подневольный злу
Незримые будил рыданья. –
Гонимые в глухую мглу
Невыразимые страданья.
Бродя, бываю, в полусне,
В тумане городском, меж зданий, –
Я видел с мукою ко мне
Его протянутые длани.
Мрачнеющие тени вежд,
Безвластные души порывы,
Атласные клоки одежд,
Их веющие в ночь извивы…
С годами в сумрак отошло,
Как вдохновенье, как безумье, —
Безрогое его чело
И строгое его раздумье.
Демон
Из снежных тающих смерчей,
Средь серых каменных строений,
В туманный сумрак, в блеск свечей
Мой безымянный брат, мой гений
Сходил во сне и наяву,
Колеблемый ночными мглами;
Он грустно осенял главу
Мне тихоструйными крылами.
Возникнувши над бегом дней,
Извечные будил сомненья
Он зыбкою игрой теней,
Улыбкою разуверенья.
Бывало: подневольный злу
Незримые будил рыданья. –
Гонимые в глухую мглу
Невыразимые страданья.
Бродя, бываю, в полусне,
В тумане городском, меж зданий, –
Я видел с мукою ко мне
Его протянутые длани.
Мрачнеющие тени вежд,
Безвластные души порывы,
Атласные клоки одежд,
Их веющие в ночь извивы…
С годами в сумрак отошло,
Как вдохновенье, как безумье, —
Безрогое его чело
И строгое его раздумье.
Саша Черный
Культурная работа
Утро. Мутные стекла как бельма,
Самовар на столе замолчал.
Прочел о визитах Вильгельма
И сразу смертельно устал.
Шагал от дверей до окошка,
Барабанил марш по стеклу
И следил, как хозяйская кошка
Ловила свой хвост на полу.
Свистал. Рассматривал тупо
Комод, «Остров мертвых», кровать.
Это было и скучно, и глупо –
И опять начинал я шагать.
Взял Маркса. Поставил на полку.
Взял Гёте – и тоже назад.
Зевая, подглядывал в щелку,
Как соседка пила шоколад.
Напялил пиджак и пальтишко
И вышел. Думал, курил...
При мне какой-то мальчишка
На мосту под трамвай угодил.
Сбежались. Я тоже сбежался.
Кричали. Я тоже кричал,
Махал рукой, возмущался
И карточку приставу дал.
Пошел на выставку. Злился.
Ругал бездарность и ложь.
Обедал. Со скуки напился
И качался, как спелая рожь.
Поплелся к приятелю в гости,
Говорил о холере, добре,
Гучкове, Урьеле д'Акосте –
И домой пришел на заре.
Утро... Мутные стекла как бельма.
Кипит самовар. Рядом «Русь»
С речами того же Вильгельма.
Встаю – и снова тружусь.
1910
Культурная работа
Утро. Мутные стекла как бельма,
Самовар на столе замолчал.
Прочел о визитах Вильгельма
И сразу смертельно устал.
Шагал от дверей до окошка,
Барабанил марш по стеклу
И следил, как хозяйская кошка
Ловила свой хвост на полу.
Свистал. Рассматривал тупо
Комод, «Остров мертвых», кровать.
Это было и скучно, и глупо –
И опять начинал я шагать.
Взял Маркса. Поставил на полку.
Взял Гёте – и тоже назад.
Зевая, подглядывал в щелку,
Как соседка пила шоколад.
Напялил пиджак и пальтишко
И вышел. Думал, курил...
При мне какой-то мальчишка
На мосту под трамвай угодил.
Сбежались. Я тоже сбежался.
Кричали. Я тоже кричал,
Махал рукой, возмущался
И карточку приставу дал.
Пошел на выставку. Злился.
Ругал бездарность и ложь.
Обедал. Со скуки напился
И качался, как спелая рожь.
Поплелся к приятелю в гости,
Говорил о холере, добре,
Гучкове, Урьеле д'Акосте –
И домой пришел на заре.
Утро... Мутные стекла как бельма.
Кипит самовар. Рядом «Русь»
С речами того же Вильгельма.
Встаю – и снова тружусь.
1910
Владимир Набоков
* * *
Еще безмолвствую и крепну я в тиши.
Созданий будущих заоблачные грани
еще скрываются во мгле моей души,
как выси горные в предутреннем тумане.
Приветствую тебя, мой неизбежный день.
Все шире, шире даль, светлей, разнообразней,
и на звенящую на первую ступень
всхожу, исполненный блаженства и боязни.
1919
* * *
Еще безмолвствую и крепну я в тиши.
Созданий будущих заоблачные грани
еще скрываются во мгле моей души,
как выси горные в предутреннем тумане.
Приветствую тебя, мой неизбежный день.
Все шире, шире даль, светлей, разнообразней,
и на звенящую на первую ступень
всхожу, исполненный блаженства и боязни.
1919
Совсем не люблю подводить итоги. Есть во всех этих перечнях, списках и т.п. что-то суконно-чиновничье.
Впрочем, кто-то скажет, что и стихи и картины выкладывать с завидной частотой в своей ленте – тоже того, занудство редкое. И в чем-то будет прав, безусловно.
Это я к тому, что не осуждаю тех, кто даёт чуть ли не подробные перечни своих дел за год.
Я не буду приводить списки прочитанных книг, просмотренных фильмов и сериалов, список публикаций согласно ГОСТу и т.п.
Просто напишу о том, что всколыхнуло меня. Самое важное.
Год уходящий выдался не простым.
Год череды юбилеев – десятилетия Русской весны, разворачивания всех событий 2014-го года в Донбассе. Референдум о независимости ЛНР. Рождение Республики. Удар по администрации в Луганске 2 июня. Жертвы пылающей Станицы Луганской 2 июля. Гибель людей. Война, война, война. Первый Минск. Порыв энтузиазма и восстановление жизни в Луганске.
Столько всего, что вспоминается – умом и сердцем. И вместе с тем, столько холодной тишины от местной власти. В лучшем случае – пост в тг, реляция в ЛИЦ, омертвелые строки официальной прессы.
Не было ни изданных книг, ни масштабных мемориальных мероприятий, ни закрепления народной памяти в городской топонимике. А могли бы и музей открыть. Ведь память о людях – погибших наших согражданах.
Но память, судя по всему, не так важна власти. Если таково отношение к событиям 2014-го, то изменится ли отношение к событиям СВО? Не спешите с ответом. Время покажет.
А снос памятного знака жертвам сталинских репрессий в Луганске? Откровенный плевок в память о людях. Не людях вообще, а о конкретных людях. Наших земляках.
Разочарование? Да, разочарование. Та самая горечь, о которой последняя книга Михаила Матусовского.
Власть упорно игнорирует патриотическое воспитание. Очередной тому пример – «потёмкинская деревня» программы «Луганский характер». Информация из первых уст: сын мой учится в обыкновенной луганской школе. Прошли две четверти, половина учебного года. Ни одного занятия по темам «Луганского характера» у них не было.
Впрочем, кто-то скажет, что и стихи и картины выкладывать с завидной частотой в своей ленте – тоже того, занудство редкое. И в чем-то будет прав, безусловно.
Это я к тому, что не осуждаю тех, кто даёт чуть ли не подробные перечни своих дел за год.
Я не буду приводить списки прочитанных книг, просмотренных фильмов и сериалов, список публикаций согласно ГОСТу и т.п.
Просто напишу о том, что всколыхнуло меня. Самое важное.
Год уходящий выдался не простым.
Год череды юбилеев – десятилетия Русской весны, разворачивания всех событий 2014-го года в Донбассе. Референдум о независимости ЛНР. Рождение Республики. Удар по администрации в Луганске 2 июня. Жертвы пылающей Станицы Луганской 2 июля. Гибель людей. Война, война, война. Первый Минск. Порыв энтузиазма и восстановление жизни в Луганске.
Столько всего, что вспоминается – умом и сердцем. И вместе с тем, столько холодной тишины от местной власти. В лучшем случае – пост в тг, реляция в ЛИЦ, омертвелые строки официальной прессы.
Не было ни изданных книг, ни масштабных мемориальных мероприятий, ни закрепления народной памяти в городской топонимике. А могли бы и музей открыть. Ведь память о людях – погибших наших согражданах.
Но память, судя по всему, не так важна власти. Если таково отношение к событиям 2014-го, то изменится ли отношение к событиям СВО? Не спешите с ответом. Время покажет.
А снос памятного знака жертвам сталинских репрессий в Луганске? Откровенный плевок в память о людях. Не людях вообще, а о конкретных людях. Наших земляках.
Разочарование? Да, разочарование. Та самая горечь, о которой последняя книга Михаила Матусовского.
Власть упорно игнорирует патриотическое воспитание. Очередной тому пример – «потёмкинская деревня» программы «Луганский характер». Информация из первых уст: сын мой учится в обыкновенной луганской школе. Прошли две четверти, половина учебного года. Ни одного занятия по темам «Луганского характера» у них не было.
Год уходящий был для меня динамичным. Было много поездок. Не таких дальних, как в 2023-м, но всё же.
Очень благодарен поездкам в глубинку ЛНР: в Свердловск, Антрацит, Кировск, Краснодон. Прекрасная возможность увидеть, почувствовать жизнь людей. Эти поездки дали много впечатлений. Надеюсь, и в будущем году удастся побывать в регионах Республики.
Из поездок за пределы ЛНР – поездки в Москву, Ростов-на-Дону и Таганрог. В Таганроге был впервые – в городе, проникнутом чеховской аурой. Он и предстал передо мной по-чеховски: интеллигентным, мудрым, отмеченным каким-то внутренним спокойствием и мягкой силой. Поездка эта, пожалуй, более всего запомнилась и наполнила моё сердце драгоценными воспоминаниями.
Очень благодарен поездкам в глубинку ЛНР: в Свердловск, Антрацит, Кировск, Краснодон. Прекрасная возможность увидеть, почувствовать жизнь людей. Эти поездки дали много впечатлений. Надеюсь, и в будущем году удастся побывать в регионах Республики.
Из поездок за пределы ЛНР – поездки в Москву, Ростов-на-Дону и Таганрог. В Таганроге был впервые – в городе, проникнутом чеховской аурой. Он и предстал передо мной по-чеховски: интеллигентным, мудрым, отмеченным каким-то внутренним спокойствием и мягкой силой. Поездка эта, пожалуй, более всего запомнилась и наполнила моё сердце драгоценными воспоминаниями.
Публикации… Куда уж без них?
Несколько очерков и рецензий вышло в журнале «На русских просторах» (Санкт-Петербург). Продолжил многолетнее сотрудничество с журналом «Берега» (Калининград). Благодарен редакционным коллегиям этих журналов за то, что дают возможность высказаться.
Самой важной публикацией этого года, мне кажется, является мой очерк о луганской художественной школе, опубликованный в 19-м номере альманаха «Крылья». Очерк отразил многолетние размышления о живописи некоторых луганских художников. Это, безусловно, не искусствоведческое исследование. Не ставил перед собой цели дать искусствоведческий анализ. Я попытался посмотреть на работы луганских художников через призму субъективных впечатлений. И уловить неуловимое: контекст, дискурс. Ведь, согласитесь, вовсе не просто передать смысловые нюансы произведения искусства. Картина – визуальный символ, знак, за которым сокрыт определенный смысл. Но каков этот вложенный смысл? Ответ не всегда очевиден. Сами посудите: если мы слышим «Дать в табло» то, разумеется, понимаем, что речь идёт вовсе не о подаче информации на дисплей монитора. Как мы понимаем, что слово «табло» здесь обозначает иной смысл, переносный? Через контекст. Мы сами выстраиваем интерпретационную цепочку смыслов знака. Это проходит, в основном, автоматически, через мгновенное схватывание смыслов. Понимание контекста, мне кажется, самое трудное в семиосфере.
Не уверен, что удалось мне это сделать в своём очерке «В едином потоке бытия: художественное измерение Луганщины». Но я попытался.
Несколько очерков и рецензий вышло в журнале «На русских просторах» (Санкт-Петербург). Продолжил многолетнее сотрудничество с журналом «Берега» (Калининград). Благодарен редакционным коллегиям этих журналов за то, что дают возможность высказаться.
Самой важной публикацией этого года, мне кажется, является мой очерк о луганской художественной школе, опубликованный в 19-м номере альманаха «Крылья». Очерк отразил многолетние размышления о живописи некоторых луганских художников. Это, безусловно, не искусствоведческое исследование. Не ставил перед собой цели дать искусствоведческий анализ. Я попытался посмотреть на работы луганских художников через призму субъективных впечатлений. И уловить неуловимое: контекст, дискурс. Ведь, согласитесь, вовсе не просто передать смысловые нюансы произведения искусства. Картина – визуальный символ, знак, за которым сокрыт определенный смысл. Но каков этот вложенный смысл? Ответ не всегда очевиден. Сами посудите: если мы слышим «Дать в табло» то, разумеется, понимаем, что речь идёт вовсе не о подаче информации на дисплей монитора. Как мы понимаем, что слово «табло» здесь обозначает иной смысл, переносный? Через контекст. Мы сами выстраиваем интерпретационную цепочку смыслов знака. Это проходит, в основном, автоматически, через мгновенное схватывание смыслов. Понимание контекста, мне кажется, самое трудное в семиосфере.
Не уверен, что удалось мне это сделать в своём очерке «В едином потоке бытия: художественное измерение Луганщины». Но я попытался.
Год был богат на события.
Очень рад, что удалось побывать на конференции «Образ Родины» в Москве (апрель). Эта поездка имела внезапное продолжение: ответный визит в Луганск (май) преподавателей Московского художественно-промышленного института. Возможность показать Луганск (хотя бы его часть) Алле Константинове Папцовой, Татьяне Александровне Чикаевой, Александру Анатольевичу Пригарину.
Кстати о конференциях. Принял участие в этом году не только в конференции «Образ Родины» (Москва), но и в двух конференциях в Луганске, а также в конференции «Русская литература в меняющемся мире» (Ереван).
Любопытный опыт получил от погружения в историко-культурный слой Молдавии и Бессарабии. Благодарен Алле Константиновне Папцовой за эту возможность.
Поучаствовал в ряде мероприятий, посвященных юбилею Владислава Андреевича Титова. Даже больше: стал одним из организаторов этих мероприятий.
Не могу не сказать о презентации книги Светланы Руденко, состоявшейся в Луганске 5 ноября. Книгу саму выпустили близкие друзья Светланы Лидия Андреевна Сычёва и Виктор Вячеславович Боченков. Благодаря их энергии книга увидела свет и попала в Луганск. Рад был показать Луганск Виктору Вячеславовичу и Лидии Андреевне.
Очень рад, что удалось побывать на конференции «Образ Родины» в Москве (апрель). Эта поездка имела внезапное продолжение: ответный визит в Луганск (май) преподавателей Московского художественно-промышленного института. Возможность показать Луганск (хотя бы его часть) Алле Константинове Папцовой, Татьяне Александровне Чикаевой, Александру Анатольевичу Пригарину.
Кстати о конференциях. Принял участие в этом году не только в конференции «Образ Родины» (Москва), но и в двух конференциях в Луганске, а также в конференции «Русская литература в меняющемся мире» (Ереван).
Любопытный опыт получил от погружения в историко-культурный слой Молдавии и Бессарабии. Благодарен Алле Константиновне Папцовой за эту возможность.
Поучаствовал в ряде мероприятий, посвященных юбилею Владислава Андреевича Титова. Даже больше: стал одним из организаторов этих мероприятий.
Не могу не сказать о презентации книги Светланы Руденко, состоявшейся в Луганске 5 ноября. Книгу саму выпустили близкие друзья Светланы Лидия Андреевна Сычёва и Виктор Вячеславович Боченков. Благодаря их энергии книга увидела свет и попала в Луганск. Рад был показать Луганск Виктору Вячеславовичу и Лидии Андреевне.
И, конечно же, наши «Крылья».
Продолжаем наш полёт – и в этом смысл нашей жизни.
Были серьезные тектонические сдвиги. Многое затронули, изменения серьезные.
Как иначе, ведь, считаю, пережили попытку рейдерского захвата альманаха!
Но выстояли. И даже больше: строим планы на будущее.
В 2025-м году нас ждёт большая работа. Это прежде всего выпуск двух номеров альманаха. А также подготовка к юбилею: в 2026 году «Крыльям» будет 20 лет. Солидный срок для литературных изданий Луганска.
Многие не задумываются над этим, а ведь очень и очень не просто издавать литературный альманах в воюющем городе. Да ещё в условиях, когда, скажем так, многие ставят палки в колеса.
Честно скажу: и при Ларисе Владимировне Черниенко не раз стоял вопрос о прекращении издания «Крыльев». Но находили силы, чтобы продолжать своё дело.
Пока справляемся. И уверен: справимся в будущем.
Продолжаем наш полёт – и в этом смысл нашей жизни.
Были серьезные тектонические сдвиги. Многое затронули, изменения серьезные.
Как иначе, ведь, считаю, пережили попытку рейдерского захвата альманаха!
Но выстояли. И даже больше: строим планы на будущее.
В 2025-м году нас ждёт большая работа. Это прежде всего выпуск двух номеров альманаха. А также подготовка к юбилею: в 2026 году «Крыльям» будет 20 лет. Солидный срок для литературных изданий Луганска.
Многие не задумываются над этим, а ведь очень и очень не просто издавать литературный альманах в воюющем городе. Да ещё в условиях, когда, скажем так, многие ставят палки в колеса.
Честно скажу: и при Ларисе Владимировне Черниенко не раз стоял вопрос о прекращении издания «Крыльев». Но находили силы, чтобы продолжать своё дело.
Пока справляемся. И уверен: справимся в будущем.
Юрий Левитанский
Диалог у новогодней елки
— Что происходит на свете? — А просто зима.
— Просто зима, полагаете вы? — Полагаю.
Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю
в ваши уснувшие ранней порою дома.
— Что же за всем этим будет? — А будет январь.
— Будет январь, вы считаете? — Да, я считаю.
Я ведь давно эту белую книгу читаю,
этот, с картинками вьюги, старинный букварь.
— Чем же все это окончится? — Будет апрель.
— Будет апрель, вы уверены? — Да, я уверен.
Я уже слышал, и слух этот мною проверен,
будто бы в роще сегодня звенела свирель.
— Что же из этого следует? — Следует жить,
шить сарафаны и легкие платья из ситца.
— Вы полагаете, все это будет носиться?
— Я полагаю, что все это следует шить.
— Следует шить, ибо сколько вьюге ни кружить,
недолговечны ее кабала и опала.
— Так разрешите же в честь новогоднего бала
руку на танец, сударыня, вам предложить!
— Месяц — серебряный шар со свечою внутри,
и карнавальные маски — по кругу, по кругу!
— Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку,
и — раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три!..
Диалог у новогодней елки
— Что происходит на свете? — А просто зима.
— Просто зима, полагаете вы? — Полагаю.
Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю
в ваши уснувшие ранней порою дома.
— Что же за всем этим будет? — А будет январь.
— Будет январь, вы считаете? — Да, я считаю.
Я ведь давно эту белую книгу читаю,
этот, с картинками вьюги, старинный букварь.
— Чем же все это окончится? — Будет апрель.
— Будет апрель, вы уверены? — Да, я уверен.
Я уже слышал, и слух этот мною проверен,
будто бы в роще сегодня звенела свирель.
— Что же из этого следует? — Следует жить,
шить сарафаны и легкие платья из ситца.
— Вы полагаете, все это будет носиться?
— Я полагаю, что все это следует шить.
— Следует шить, ибо сколько вьюге ни кружить,
недолговечны ее кабала и опала.
— Так разрешите же в честь новогоднего бала
руку на танец, сударыня, вам предложить!
— Месяц — серебряный шар со свечою внутри,
и карнавальные маски — по кругу, по кругу!
— Вальс начинается. Дайте ж, сударыня, руку,
и — раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три,
раз-два-три!..
Юрий Кузнецов
* * *
Поэзия есть свет, а мы пестры...
В день Пушкина я вижу ясно землю,
В ночь Лермонтова – звёздные миры.
Как жизнь одну, три времени приемлю.
Я знаю, где-то в сумерках святых
Горит моё разбитое оконце,
Где просияет мой последний стих,
И вместо точки я поставлю солнце.
1998
* * *
Поэзия есть свет, а мы пестры...
В день Пушкина я вижу ясно землю,
В ночь Лермонтова – звёздные миры.
Как жизнь одну, три времени приемлю.
Я знаю, где-то в сумерках святых
Горит моё разбитое оконце,
Где просияет мой последний стих,
И вместо точки я поставлю солнце.
1998
Борис Слуцкий
Прозаики
Исааку Бабелю, Артему Веселому,
Ивану Катаеву, Александру Лебеденко
Когда русская проза пошла в лагеря:
в лесорубы,
а кто половчей – в лекаря,
в землекопы,
а кто потолковей - в шоферы,
в парикмахеры или актеры, –
вы немедля забыли свое ремесло.
Прозой разве утешишься в горе!
Словно утлые щепки, вас влекло и несло,
вас качало поэзии море.
По утрам, до поверки, смирны и тихи,
вы на нарах писали стихи.
От бескормиц, как палки тощи и сухи,
вы на марше слагали стихи.
Из любой чепухи
вы лепили стихи.
Весь барак, как дурак, бормотал, подбирал
рифму к рифме и строку к строке.
То начальство стихом до костей пробирал,
то стремился излиться в тоске.
Ямб рождался из мерного боя лопат.
Словно уголь, он в шахтах копался.
Точно так же на фронте, из шага солдат,
он рождался
и в строфы слагался.
А хорей вам за пайку заказывал вор,
чтобы песня была потягучей,
чтобы длинной была, как ночной разговор,
как Печора и Лена – текучей.
Прозаики
Исааку Бабелю, Артему Веселому,
Ивану Катаеву, Александру Лебеденко
Когда русская проза пошла в лагеря:
в лесорубы,
а кто половчей – в лекаря,
в землекопы,
а кто потолковей - в шоферы,
в парикмахеры или актеры, –
вы немедля забыли свое ремесло.
Прозой разве утешишься в горе!
Словно утлые щепки, вас влекло и несло,
вас качало поэзии море.
По утрам, до поверки, смирны и тихи,
вы на нарах писали стихи.
От бескормиц, как палки тощи и сухи,
вы на марше слагали стихи.
Из любой чепухи
вы лепили стихи.
Весь барак, как дурак, бормотал, подбирал
рифму к рифме и строку к строке.
То начальство стихом до костей пробирал,
то стремился излиться в тоске.
Ямб рождался из мерного боя лопат.
Словно уголь, он в шахтах копался.
Точно так же на фронте, из шага солдат,
он рождался
и в строфы слагался.
А хорей вам за пайку заказывал вор,
чтобы песня была потягучей,
чтобы длинной была, как ночной разговор,
как Печора и Лена – текучей.
Наталья Чекер
***
За стихи не говорят спасибо,
Бог спасёт, наверное, и так,
И из тишины родится сила
Со слезами моря на губах…
#Поэзия_Донбасса
***
За стихи не говорят спасибо,
Бог спасёт, наверное, и так,
И из тишины родится сила
Со слезами моря на губах…
#Поэзия_Донбасса