Возрождённый ман'тыг'ак': кинематограф на службе у этнографии, или как воскресить народную архитектуру
__

Это, вероятно, последний пост в моей серии о том, какую роль традиционная архитектура коренных народов Чукотки играет в их современной жизни. Ранее я писал о яранге чукчей (1, 2), а теперь — об эскимосах.

Эскимосы — оседлый народ, причем осевший давно. Например, село Сиреник — ровесник Дербента (≈2000 лет). За века сибирские юпики разработали уникальное архитектурное сооружение: ман’тыг’ак’ — просторные цилиндрические дома с каменными стенами и купольной кровлей. Каркас выполнялся из дерева и китовых ребер, крыша покрывалась шкурами. В отличии от тундровых кочевников, китобои с побережья не испытывали недостатка в строительном материале: запасы плавника постоянно пополняло океанское течение.

Но судьба эскимосского зодчества оказалась не так радужна, как у чукотской яранги, которая живее всех живых. 50-е и 60-е, годы коллективизации, обернулись настоящей катастрофой для эскимосов: древнейшие поселения закрывались, людей переселяли в укрупненные поселки, где вместо мантыгак их ждали обычные избы. Очень быстро архитектурная традиция стала археологическим памятником.

И все же, советская власть не была однородной: перед тем, как разрушить, она успела и посозидать. В 20-30-е годы, до насильственной коллективизации и перевода коренных народов на “европейские стандарты жизни” важной целью политики была коренизация: воспитание национальных элит. В том числе для этих целей этнограф-народник Богораз создал в Ленинграде Институт Народов Севера. И именно туда из села Кивак поехал учиться молодой эскимос, Юрий Ачиргин, ставший юристом. Там он познакомился со своей женой, чуванкой Еленой Бонадаревой, одной из первых чукотских педагогов. Отучившись, оба вернулись на Чукотку: так в конце 30-х годов новый институт объединил двух талантливых людей и создал интеллигентскую семью. Вскоре политика власти изменится, древнее эскимосское село Кивак будет насильно расселено. Мантыгак, в котором родился и вырос Юрий, превратится в руины. Но семья его уроженца останется.

Спустя 70 лет мне посчастливилось познакомиться с наследником этой семьи, внуком Юрия, Алексеем Вахрушевым, режиссёром, этнографом и пассионарием. Рядом с посёлком Алексей строит этнопарк Нуналихтак, и это потрясающий пример того, как этнография, археология, архитектура и кинематограф могут работать вместе. Алексей задумал снять исторический фэнтэзи о приключениях эскимосов, но хоть это и игровое кино, антураж для съемок создают максимально достоверным: в этом академическая задача художественного фильма. Вместо декораций, режиссёр-этнограф решил воссоздать настоящий эскимосский посёлок таким, каким он был во времена молодости своего деда. И воскресить практически утраченную технологию строительства мантыгак. Для этого Вахрушев изучал фотографии начала XX века, работы археологов и этнографов, говорил со стариками, осматривал руины упраздненных селений.

Из современной техники на стройплощадке разве что тачка да стремянка: возводятся мантыгак под Эгвекинотом практически как встарь, вручную. Камни таскает и сам режиссёр, рады подработать и местные школьники. При этом команда проекта решает сложную задачу: баланс между аутентичностью и долговечностью. По задумке автора, после съемок фильма этнопарк должен приносить деньги: жилища можно будет арендовать на ночь. Поэтому кровлю покрывают искусственными шкурами. Помимо возрождения народной архитектуры, проект способствует и сохранению эскимосского языка: для 600 актёров (местных жителей!) создали языковые курсы.

Пожалуй, это самый вдохновляющий для меня архитектурный (и научный) проект за годы! Возрождение народного зодчества из руин ведёт прямой потомок этого народа, параллельно запуская целую индустрию оживления эскимосской культуры. Но меня здесь занимает еще вот какой парадокс: без модернистской политики советской власти всё это, возможно, было бы живо и не требовало бы воскрешения. С другой стороны, и те, кто сейчас всё это воскрешает — дети созданных этой же властью институтов.

Moonhousе: уже через месяц человечество возведёт первое архитектурное сооружение на другой планете
_

Свою чукотскую серию я вынужден прервать в связи со срочными новостями. Дело в том, что примерно через месяц, в январе 2025 года, произойдет самое знаменательное событие в истории архитектуры со времен изобретения ордера. На Луне будет возведено первое здание: архитектура покинет пределы Земли! И первым сооружением на другой планете станет не футуристичная база из sci-fi фильма, а обыкновенный шведский деревянный домик.

Ну, если быть точным, его модель — миниатюрная фигурка в масштабе 1 к 100. Первый космический архитектор — швед Микаэль Генберг. На лунную поверхность его работу Moonhouse в уже собранном виде доставит люксембургский(!) луноход Tenacious японской миссии Hakuto-R M2 на американской ракете Falcon-9. Да, первая космическая архитектура будет шведской — но работает на её строительство, объединившись, всё человечество: кто бы мог подумать, что Вавилонская башня будет такой маленькой и гостеприимной.

Покрытые красной охрой стены, белые рамы, теплый свет окон: идея поместить самое уютное, что есть на Земле, в холодную безжизненную лунную пустыню, пришла автору в 1999 году. Вероятно, этому домику предстоит стать самым старым сооружением, которое переживет род людской и все земные строения.

Есть что-то прекрасное и справедливое в том, что пришельцы, прилетев с опозданием на миллион лет в Солнечную систему и не застав в живых нашу цивилизацию, ничего не узнают о Пантеоне, небоскребах, Палладио и Корбюзье, о пирамидах и капроме. Единственным архитектурным наследием, по которому инопланетные критики смогут судить о зодчестве нашего вида — будет законсервированный в лунном вакууме нетленный красный деревенский домик. Что ж, приятное, должно быть, мы оставим впечатление.

Жаль разве только, что не изба.

Чукотские перемены на картах, или зачем антропологу ГИС
___

Я очень люблю карты! Это одновременно и картинка — иллюстрация к рассказу, и исследовательский инструмент, всегда подкидывающий неожиданные инсайты. Как вы знаете, я пишу диссертацию про реновацию на Чукотке. И вот сделал карты о том, как менялась система расселения региона за последний век. Ввожу, так сказать, в научный оборот:)

1) Контактно-традиционная Чукотка. Этот термин предложили ученые Крупник и Членов, чтобы описать общество в состоянии перехода от изолированных неконтактных племён к глобализированной (пост)колониальной организации. В это время народ сохраняет свою традиционную систему расселения и образ жизни, но при непосредственном соседстве с европейскими переселенцами, с которыми ведётся культурный и торговый обмен. Для коренных народов Чукотки, чукчей и эскимосов, такой переход к модерну длился дольше всех остальных в России — и завершился лишь в 1950-е.

Поражает, насколько плотно были заселены морские берега. Все это — сёла эскимосов и оседлых приморских чукчей, промышлявших морским зверем. Второй заметный очаг расселения — бассейн реки Анадырь. Тут и сёла марковцев-чуванцев, потомков первых русских переселенцев, и поселения оседающих оленных чукчей. Абсолютное большинство сёл было ликвидировано в ходе коллективизации: советская власть концентрировала население в выбранных ею поселках с целью эффективного обмена трудовых ресурсов на поставляемые государством блага, ну и ради контроля. Надо сказать, что для переселения прямое насилие почти не применялось: многих действительно привлекли обещания большевиков, другие пассивно подчинялись (хотя было и Берёзовское восстание). Но факт остаётся фактом: в результате исчезли целые культуры, например древние Уназик и Наукан.

2) Позднесоветская Чукотка. Просто взгляните на эту карту и осознайте, как изменился регион за какие-то 30 лет. Большинство сельских поселений исчезли, зато выросли десятки крупных и благоустроенных посёлков городского типа, в которых добывали уголь, руду и золото, возникли военные городки. В 90-е большинство из них было закрыто, жители (переселенцы из центральной России и Украины) уехали из региона, а немногочисленные оставшиеся шахты и прииски перешли на вахтовый метод добычи. На демографических графиках чукотская индустриализация выглядят как курьёз: за 30 лет население региона успело вырасти в три раза и потом в те же три раза сократиться. На карте этот курьез еще более впечатляет, если знать, что за каждой жирной точкой — многоквартирные дома, школы, дворцы культуры, котельные, и всё это в тундре.

3) Современная Чукотка. Сегодня Чукотка выглядит пустынно: три города, пять посёлков городского типа, да три десятка национальных сёл. Такая низкая плотность населения кажется естественной для холодного далекого края, но карта здорово разрушает эту иллюзию естественности: совсем недавно здесь всё было иначе, и нынешняя система расселения — результат конкретных политик. И совсем не факт, что через 10 лет карта будет выглядеть также. Для Чукотки закрытие поселков и переселение людей — дело привычное, разговоры об этом мне частенько приходилось слышать среди информантов, пусть и с некоторой грустной обречённостью в голосе. Если в Канаде, США и Гренландии правительства извинялись перед коренными жителям за принудительные переселения и интернаты, то в России этого не произошло, более того, я ни разу не слышал таких требований. Уже совсем недавно, в 2015 году, закрыли село Янранай, и увы, вряд ли оно станет последним.

4) Реновация Абрамовича. Наконец-то можно оценить масштаб перемен в 00-е! Полной реновации, с заменой большей части жилого фонда на коттеджи и строительством социалки, подверглись в основном сёла на морском побережье — логистически именно сюда было проще доставить стройматериалы. Билибинский район и Певек реновация практически не коснулась. Показательно и то, что объем реновации мало повлиял на демографическую ситуацию в сёлах. Зато именно в период правления Абрамовича не было закрыто ни одного села.

Ниже прикрепляю полные версии карт, разглядывайте!