Читатель спрашивает:
- Как все-таки называется скульптура?
Я отвечаю:
- Там же написано "Писец".
Читатель не верит:
- Не может быть, чтобы скульптуру назвали таким неприличным словом.
Я говорю:
- Самому не верится, но это так.
Читатель в шоке:
- Писец...
- Как все-таки называется скульптура?
Я отвечаю:
- Там же написано "Писец".
Читатель не верит:
- Не может быть, чтобы скульптуру назвали таким неприличным словом.
Я говорю:
- Самому не верится, но это так.
Читатель в шоке:
- Писец...
Все эти люди, которые собираются вокруг этой небольшой, сантиметров 40, статуэтки, которой уже 4.500 лет, пришли сюда ради того, чтобы остановиться, заглянуть ей в глаза, замереть и выдохнуть:
- Писец...
- Писец...
Про некоторые церковные таинства.
*****
Вот, например, миропомазание. Я понимаю, что многие современные православные преподаватели и авторы мне сознание отравили известной фразой «Дух дышит, где хочет». Это с одной стороны. С другой, я и сам готов биться за то, что «символ в Церкви – это то, что соединяет земное с неземным». И все же. Отчего, для того, чтобы Господь человеку дал Дары Духа Святаго, то есть, чтобы с ним произошла его собственная Пятидесятница, нужно, чтобы первоиерарх поместной Церкви в определенный день в году сварил из разных ароматных масел некое комбинированное масло, потом это масло раздали бы по епархиям, а оттуда по приходам, и вот только, когда священник помажет человеку разные части тела этим маслицем в определенном порядке со словами «Дары Духа Святаго, аминь», вот тогда только на него и сойдет Святой Дух. Ну, непонятно мне. А если просто призвать Святаго Духа? Ведь на хлеб и вино мы не возливаем ничего, никакого масла, а Дух Святой сходит всякий раз на дары, когда мы Его призываем.
То же самое мне непонятно и с освящением воды обязательно «священными предметами». Что по молитве «Ты убо, человеколюбче Царю, прииди и ныне наитием Святаго Твоего Духа, и освяти воду сию» Дух Святой и правда сходит, я понимаю и верю. А зачем в воду надо видимым образом крест макать, не понимаю. Паки и паки «Дух дышит, где хочет».
*****
Вот, например, миропомазание. Я понимаю, что многие современные православные преподаватели и авторы мне сознание отравили известной фразой «Дух дышит, где хочет». Это с одной стороны. С другой, я и сам готов биться за то, что «символ в Церкви – это то, что соединяет земное с неземным». И все же. Отчего, для того, чтобы Господь человеку дал Дары Духа Святаго, то есть, чтобы с ним произошла его собственная Пятидесятница, нужно, чтобы первоиерарх поместной Церкви в определенный день в году сварил из разных ароматных масел некое комбинированное масло, потом это масло раздали бы по епархиям, а оттуда по приходам, и вот только, когда священник помажет человеку разные части тела этим маслицем в определенном порядке со словами «Дары Духа Святаго, аминь», вот тогда только на него и сойдет Святой Дух. Ну, непонятно мне. А если просто призвать Святаго Духа? Ведь на хлеб и вино мы не возливаем ничего, никакого масла, а Дух Святой сходит всякий раз на дары, когда мы Его призываем.
То же самое мне непонятно и с освящением воды обязательно «священными предметами». Что по молитве «Ты убо, человеколюбче Царю, прииди и ныне наитием Святаго Твоего Духа, и освяти воду сию» Дух Святой и правда сходит, я понимаю и верю. А зачем в воду надо видимым образом крест макать, не понимаю. Паки и паки «Дух дышит, где хочет».
Да-да, дорогие мои. Есть только один способ у Святого Духа даровать Свои Дары Только Патриарх, только в определенный день, только в соответствующей компании и только по особому рецепту. И никто больше не моги. Потому что это власть Патриарха, он раздает Духа. Вспомните хотя бы Томос ПЦУ.
Ну это прям точно, как Иисус слюну с пылью из-под ног смешал.
Ну это прям точно, как Иисус слюну с пылью из-под ног смешал.
В это воскресение в Париже большой марафон. Мне это показалось символичным. Христос въезжает в город на осляти, а парижане бегут. То ли ему на встречу. То ли от него.
Теперь великопостные соборования.
Я читал послание Иакова.
«Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему».
Читал послание и литургику изучал.
Нынешнее принятое у нас толкование Соборования вкладывает в него два смысла: исцеление болезни и отпущение грехов.
Что в древности больных лечили маслом растительным, это исторический факт. Но ведь им не помазывали символически крестообразно – лоб, щеки, кадык, ладони сверху и снизу, то есть те места, которые, возможно и не болят. Маслом действительно мазали там, где болело, или обильно изливали его, но на больные места. То есть теперь у нас таблетки или лечебные процедуры, а тогда было масло. Это было лекарство. Но мы сейчас маслом не лечим. Ну, зачем бы апостол в эпоху антибиотиков и таблеток, регулирующих давление и нормальную работу сердца, стал бы говорить о масле? Он бы так и сказал: «…и пусть помолятся над ним, дав ему таблетки во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего». Похоже все очень на магизм, вы уж простите.
С прощением грехов все совсем плохо. Все молитвы во время этой долгой службы – о прощении грехов. Два слова, сказанные апостолом в послании про оставление грехов после помазания маслом больного и молитвы пресвитеров, используются так, что в корне меняют наше представление о том, что грехи оставляются человеку только после личного добросердечного сокрушения о них и исповедания их злом перед Богом.
Это чрезвычайно странно. Ведь в православной традиции грех не понимается, как некое юридическое преступление против разгневанного на это преступление Бога, которого, как судию, мы просим нас простить. Мы грех понимаем, как повреждение человеческой природы, от которого происходит сознательный выбор нами неверного пути. Господь ждет нас и зовет нас к Себе, дает нам заповеди Свои, чтобы показать, этот самый путь, по которому мы к Нему придем. А мы совершаем неправильный выбор, промашку совершаем (именно как «промашка» переводится с греческого слово «грех»), сознательно выбираем неверный путь. Наше произволение нацелено не на Бога, а на все, что уводит от него. И в этом наше покаяние (которое в переводе с греческого означает «перемену ума»), наше покаяние в том, что мы просим Господа исцелить наше дурное произволение, переменить наш ум, исцелить наше нежелание совершить добрый, правильный выбор, научить нас всегда, каждый миг нашей жизни выбирать Его и только Его.
То, каким смыслом наполнена служба соборования, ведет человека к юридическому и механистическому устроению своей духовной жизни, и когда это происходит от лица Церкви, ну мне это действительно странно.
Ну, и уж совершенное безобразие – массовые, в несколько десятков и даже сотен человек соборования Великим постом – соборования людей, которые ходят, которые не на одре, которые не сами «призывают пресвитеров», а которых пресвитеры призывают сами прийти к себе под соусом «да кто ж нынче не болен».
- Приходите к нам в такое-то время, мы над вами совершим соборование.
Хотите честно? Выкачивание денег из доверчивых людей, поставленное на поток.
Надувательство.
Деньги из воздуха.
Сколько-то сотен рублей с человека за полуторачасовое действо с непонятным богословским смыслом, не понимаемым очень часто самими священниками, его совершающими. Десятки тысяч рублей дохода. За полуторачасовое мероприятие. Не считаю чужие деньги. Считаю те, которые сдирают с доверчивых граждан.
Как, как вы говорите? Причем тут богословие? Просто бизнес?
Ну да, ну да…
Господи, помилуй!
Я читал послание Иакова.
«Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему».
Читал послание и литургику изучал.
Нынешнее принятое у нас толкование Соборования вкладывает в него два смысла: исцеление болезни и отпущение грехов.
Что в древности больных лечили маслом растительным, это исторический факт. Но ведь им не помазывали символически крестообразно – лоб, щеки, кадык, ладони сверху и снизу, то есть те места, которые, возможно и не болят. Маслом действительно мазали там, где болело, или обильно изливали его, но на больные места. То есть теперь у нас таблетки или лечебные процедуры, а тогда было масло. Это было лекарство. Но мы сейчас маслом не лечим. Ну, зачем бы апостол в эпоху антибиотиков и таблеток, регулирующих давление и нормальную работу сердца, стал бы говорить о масле? Он бы так и сказал: «…и пусть помолятся над ним, дав ему таблетки во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего». Похоже все очень на магизм, вы уж простите.
С прощением грехов все совсем плохо. Все молитвы во время этой долгой службы – о прощении грехов. Два слова, сказанные апостолом в послании про оставление грехов после помазания маслом больного и молитвы пресвитеров, используются так, что в корне меняют наше представление о том, что грехи оставляются человеку только после личного добросердечного сокрушения о них и исповедания их злом перед Богом.
Это чрезвычайно странно. Ведь в православной традиции грех не понимается, как некое юридическое преступление против разгневанного на это преступление Бога, которого, как судию, мы просим нас простить. Мы грех понимаем, как повреждение человеческой природы, от которого происходит сознательный выбор нами неверного пути. Господь ждет нас и зовет нас к Себе, дает нам заповеди Свои, чтобы показать, этот самый путь, по которому мы к Нему придем. А мы совершаем неправильный выбор, промашку совершаем (именно как «промашка» переводится с греческого слово «грех»), сознательно выбираем неверный путь. Наше произволение нацелено не на Бога, а на все, что уводит от него. И в этом наше покаяние (которое в переводе с греческого означает «перемену ума»), наше покаяние в том, что мы просим Господа исцелить наше дурное произволение, переменить наш ум, исцелить наше нежелание совершить добрый, правильный выбор, научить нас всегда, каждый миг нашей жизни выбирать Его и только Его.
То, каким смыслом наполнена служба соборования, ведет человека к юридическому и механистическому устроению своей духовной жизни, и когда это происходит от лица Церкви, ну мне это действительно странно.
Ну, и уж совершенное безобразие – массовые, в несколько десятков и даже сотен человек соборования Великим постом – соборования людей, которые ходят, которые не на одре, которые не сами «призывают пресвитеров», а которых пресвитеры призывают сами прийти к себе под соусом «да кто ж нынче не болен».
- Приходите к нам в такое-то время, мы над вами совершим соборование.
Хотите честно? Выкачивание денег из доверчивых людей, поставленное на поток.
Надувательство.
Деньги из воздуха.
Сколько-то сотен рублей с человека за полуторачасовое действо с непонятным богословским смыслом, не понимаемым очень часто самими священниками, его совершающими. Десятки тысяч рублей дохода. За полуторачасовое мероприятие. Не считаю чужие деньги. Считаю те, которые сдирают с доверчивых граждан.
Как, как вы говорите? Причем тут богословие? Просто бизнес?
Ну да, ну да…
Господи, помилуй!
Я в Лувр ходил в понедельник, как раз после Благовещенской службы. Домой пришел и обнаружил в воспоминаниях несколько своих проповедей, на Благовещение. Это когда еще меня выпускали говорить народу проповеди.
Ну да. Оригинально. Свежо. Складно. Помню даже как люди подходили и благодарили. Одно только я не понял:
- Зачем?
Потора часа разных читаемых и певаемых текстов. Среди них кусок из какой-нибудь апостольской проповеди. Еще кусок Евангелия. И проповедь с амвона.
Заче? Про что? Разумеется, про Благовещение.
Скажите, пожалуйста, что мы еще нашим прихожанам не сказали про Благовещение?
Я как раз после Египта забрел в Лувре к французам сначала, а потом не выдержал и прошелся по Большой галерее, где итальянское возрождение.
Сколько всякого разного Благовещения! Но суть-то одна. Вот девушка. Вот ангел. И все. Ну да. Те или иные пейзажи, если дело происходит на улице. Или меблировка помещения, если в доме. Мария более девушка или взрослая женщина. Ангел - более или менее женственный, очевидно, чтобы избежать мускулинности. Голубь есть или вместо него просто золотой луч с неба. Ну и еще то, что называется искусством. Они, эти Благовещения и попали-то в Лувр, потому что они прекрасны. Они не вызывают у меня религиозных чувств, если честно. Молиться мне ни перед одним из них не захотелось. Эстетические - да, вызывают. Если ты тащишься с эстетики, то да. Проповедь ли это? Ну как проповедь Божественной, в том числе, и рукотворной красоты - вполне. Ну как любое настоящее искусство. Кубистический Пикассо, по мне, тоже вполне себе проповедь Божественного. Но говорит ли мне это хоть что-нибудь новое о Благовещении?
Вернемся в наши храмы. Вот мне, мне лично, никакую пропоповедь про Благовещение слушать вообще не хочется. Что там разъяснять? Все ж говорено - переговорено. Обычно спекуляции (не в советском смысле слова, а в нормальном. "Спекуляции" означает "рассуждения"), про то, что это событие, которое празднуем, означает вообще, для нашего спасения.
Или, как это метафорически связано непосредственно с нашей сегодняшней жизнью.
По мне так, все говорено - переговорено.
Интересно, кстати, отношение самих батюшек к проповедям. К чужим, разумеется. В алтаре никто проповедей, которые сейчас говорятся с амвона не слушает. Им не интересно. Потому что опять же: говорено - переговорено, слушано - переслушано. Нет. Ну есть, разумеется, златоусты. Но и у них, у златоустов, все то же:
- Слушайте, детки. Сейчас папа расскажет вам, что все это значит.
А мы что, все тут тупые? Мы за годы не усвоили еще, что это значит?
Вот что бы я стал говорить, если б мне вдруг сказали:
- Давай, Илья Ароныч, выйди, как раньше, пока мы тут в алтаре причащаемся, скажи чего-нибудь народу, чтобы не скучали, и хор отдохнул.
Помните, Пугачева пела:
- А мною заполняют перерыв.
Это про меня.
Ну вышел бы я, сказал. Ну слушали бы. Ну хвалили бы. Батюшка потом когда вышел бы свою уже настоящую проповедь говорить, морщил бы лоб:
- Вот, блин, он уже про это сказал...
Зачем все это?
Вот не покидает меня этот вопрос.
Я пять лет не постился. У меня белковая диета. Я стараюсь не есть углеводов.
Решил заговеться этим постом хотя бы на мясо. И прибавил 2-3 килограмма.
И тоже думаю, зачем?
Поклоны, Ефрем Сирин, странные литургии по вечерам. Скорбь и смирение на лицах. Бога вон будем убивать, хоронить, плакать и радоваться, когда Он воскреснет. А потом все то же. Сегодня то же, что вчера. А завтра то же, что сегодня.
- Послушайте, детки, сейчас я вам расскажу, что все это значит.
Зачем?
Можно сказать хорошую, яркую, интересную проповедь. Но зачем?
Хорошо все-таки, что меня больше не пускают проповеди говорить.
Ну да. Оригинально. Свежо. Складно. Помню даже как люди подходили и благодарили. Одно только я не понял:
- Зачем?
Потора часа разных читаемых и певаемых текстов. Среди них кусок из какой-нибудь апостольской проповеди. Еще кусок Евангелия. И проповедь с амвона.
Заче? Про что? Разумеется, про Благовещение.
Скажите, пожалуйста, что мы еще нашим прихожанам не сказали про Благовещение?
Я как раз после Египта забрел в Лувре к французам сначала, а потом не выдержал и прошелся по Большой галерее, где итальянское возрождение.
Сколько всякого разного Благовещения! Но суть-то одна. Вот девушка. Вот ангел. И все. Ну да. Те или иные пейзажи, если дело происходит на улице. Или меблировка помещения, если в доме. Мария более девушка или взрослая женщина. Ангел - более или менее женственный, очевидно, чтобы избежать мускулинности. Голубь есть или вместо него просто золотой луч с неба. Ну и еще то, что называется искусством. Они, эти Благовещения и попали-то в Лувр, потому что они прекрасны. Они не вызывают у меня религиозных чувств, если честно. Молиться мне ни перед одним из них не захотелось. Эстетические - да, вызывают. Если ты тащишься с эстетики, то да. Проповедь ли это? Ну как проповедь Божественной, в том числе, и рукотворной красоты - вполне. Ну как любое настоящее искусство. Кубистический Пикассо, по мне, тоже вполне себе проповедь Божественного. Но говорит ли мне это хоть что-нибудь новое о Благовещении?
Вернемся в наши храмы. Вот мне, мне лично, никакую пропоповедь про Благовещение слушать вообще не хочется. Что там разъяснять? Все ж говорено - переговорено. Обычно спекуляции (не в советском смысле слова, а в нормальном. "Спекуляции" означает "рассуждения"), про то, что это событие, которое празднуем, означает вообще, для нашего спасения.
Или, как это метафорически связано непосредственно с нашей сегодняшней жизнью.
По мне так, все говорено - переговорено.
Интересно, кстати, отношение самих батюшек к проповедям. К чужим, разумеется. В алтаре никто проповедей, которые сейчас говорятся с амвона не слушает. Им не интересно. Потому что опять же: говорено - переговорено, слушано - переслушано. Нет. Ну есть, разумеется, златоусты. Но и у них, у златоустов, все то же:
- Слушайте, детки. Сейчас папа расскажет вам, что все это значит.
А мы что, все тут тупые? Мы за годы не усвоили еще, что это значит?
Вот что бы я стал говорить, если б мне вдруг сказали:
- Давай, Илья Ароныч, выйди, как раньше, пока мы тут в алтаре причащаемся, скажи чего-нибудь народу, чтобы не скучали, и хор отдохнул.
Помните, Пугачева пела:
- А мною заполняют перерыв.
Это про меня.
Ну вышел бы я, сказал. Ну слушали бы. Ну хвалили бы. Батюшка потом когда вышел бы свою уже настоящую проповедь говорить, морщил бы лоб:
- Вот, блин, он уже про это сказал...
Зачем все это?
Вот не покидает меня этот вопрос.
Я пять лет не постился. У меня белковая диета. Я стараюсь не есть углеводов.
Решил заговеться этим постом хотя бы на мясо. И прибавил 2-3 килограмма.
И тоже думаю, зачем?
Поклоны, Ефрем Сирин, странные литургии по вечерам. Скорбь и смирение на лицах. Бога вон будем убивать, хоронить, плакать и радоваться, когда Он воскреснет. А потом все то же. Сегодня то же, что вчера. А завтра то же, что сегодня.
- Послушайте, детки, сейчас я вам расскажу, что все это значит.
Зачем?
Можно сказать хорошую, яркую, интересную проповедь. Но зачем?
Хорошо все-таки, что меня больше не пускают проповеди говорить.
Я все время думаю о смерти. Мне кажется, что не думать о ней глупо. То есть, о чем, собственно, еще и думать?
Вот я был на Салоне (или в Салоне? Но это не магазинчик, а такая выставка большая, где много салончиков собираются) Салоне рисунков. И там висит рисунок "Близкие у смертного одра герцога Орлеанского". Я так понимаю, это Людовик XVII. Может, ошибаюсь, не очень сейчас важно. Там альков. На кровати лежит скончавшияся герцог. Рядом с ним стоят и сидят близкие. Я смотрю на это и думаю:
- Ну. ок. Герцог умер. Нам показали, как они переживают и скорбят. Но ведь они, которые скорбят по герцогу тоже умерли. И те, кто оплакивал их, тоже. И те, кто оплакивал тех, кто оплакивал. Все умерли и все умрут.
Дальше я думал про художников. Вот рисунок Писсаро. Какой замечательный рисунок. Но ведь он же умер! А вот, и это не далекий 19 век, а очень даже близкий конец 20 века. Но и этот художник умер. И есть даже, которые поумирали совсем недавно.
Папа мой умер 50 лет назад. А мама - 4 года назад.
Мог ли я маленький представить, что они умрут? Ну представлять мог. А пережить, встретиться с их смертью, с их теперь уже вечным отсутствием в моей жизни, не мог. Только сейчас, я могу это переживать, мама умерла, не потрогать..
Сейчас вы будете мне писать, что она смотрит на меня с Небес, что она жива. Что с ней можно даже поговорить. Что мы встретимся.
я ходил в Лувр на этой неделе. Там пошел в отдел египетского искусства. А египетское искусство, мы об этом редко думаем, стало возможным и востребованным самими египтянами только по одной причине: смерть. Они готовились к смерти. И ради смерти, ради того, что их ждет после смерти, это искусство вообще появилось на свет. Вот там, в Лувре, лежит мумия. В Эрмитаже, кстати, тоже есть мумия. Даже две. Толпа туристов, и я между ними, смотрят на эту мумию. На тело какого-то человека, который умер 4.000 лет назад. А этот самый человек, очевидно, смотрит на нас. Понимаете?
Там еще много саркофагов, то есть гробов, разных изображений умерших, разных причиндалов, которые спецально были созданы для сопровождения мертвых египтян в загробную жизнь. А мы, значит, все это раскопали, выставили в музеях, И смотрим на это. Восхищаемся. А они, типа, смотрят на нас сейчас и что-то нам говорят. ну по той самой логике, что они оттуда глядят и говорят с намми.
А вот что они говорят?
- Ах, вы суки? Положите на место, где взяли?
Это занятно очень. Ленина, значит, надо похоронить, потому что это по человечески и по христиански. А что, ладно, оставим Лувр на время, что в Эрмитаже две мумии незахороненные? Как нужно поступить по христиански и человечески?
И вот маму. например. я же могу попросить:
- Мамочка, ты моли Бога обо мне. Ну и всех прочих.
Или папу тоже могу попросить помолиться. Своего некрещеного еврейского папу. Но я же совершенно очевидно, не хотел бы. чтобы их откопали и выставили их в музее!
А этого, ну чья мумия? Его можно выставлять? А молиться можно, как маме:
- Дорогой египтянин, моли Бога о нас. И прости, что мы останки твои потревожили и на всеобщий обзор выставили еще до всеобщего Воскресения.
Впрочем, что думают наши святые, когда мы их мощи по кусочкам, частичкам. косточкам делим и рссылаем во все концы земли ради поклонения, мы их не спрашивали. И даже прощения не просили.
Вообще, в этом смысле, никто на земле, даже среди верующих, не живет с уважением к умершим. Кладбища разоряет, в лучшем случае, переносит с места на место.
Дед мой омский был экскаваторщик. Рассказывал, что он несколько кладбищ разорил, чтобы было где новые завода строить. Одно, где бабушкина мама была похоронена, Настасья Панкратьевна, отказался разорять, сказал:
- Это ж теща моя. Не буду.
Его вызвали и сказали:
- Вы коммунист?
Ну и тоже пошел котлован копать.
А уж так он на старости лет благоговейно к могилкам относился. Каждую Радоницу летал в Омск из Питера, все могилки обходил с водочкой и конфетками. Кроме, тещиной, разумеется.
Вот я был на Салоне (или в Салоне? Но это не магазинчик, а такая выставка большая, где много салончиков собираются) Салоне рисунков. И там висит рисунок "Близкие у смертного одра герцога Орлеанского". Я так понимаю, это Людовик XVII. Может, ошибаюсь, не очень сейчас важно. Там альков. На кровати лежит скончавшияся герцог. Рядом с ним стоят и сидят близкие. Я смотрю на это и думаю:
- Ну. ок. Герцог умер. Нам показали, как они переживают и скорбят. Но ведь они, которые скорбят по герцогу тоже умерли. И те, кто оплакивал их, тоже. И те, кто оплакивал тех, кто оплакивал. Все умерли и все умрут.
Дальше я думал про художников. Вот рисунок Писсаро. Какой замечательный рисунок. Но ведь он же умер! А вот, и это не далекий 19 век, а очень даже близкий конец 20 века. Но и этот художник умер. И есть даже, которые поумирали совсем недавно.
Папа мой умер 50 лет назад. А мама - 4 года назад.
Мог ли я маленький представить, что они умрут? Ну представлять мог. А пережить, встретиться с их смертью, с их теперь уже вечным отсутствием в моей жизни, не мог. Только сейчас, я могу это переживать, мама умерла, не потрогать..
Сейчас вы будете мне писать, что она смотрит на меня с Небес, что она жива. Что с ней можно даже поговорить. Что мы встретимся.
я ходил в Лувр на этой неделе. Там пошел в отдел египетского искусства. А египетское искусство, мы об этом редко думаем, стало возможным и востребованным самими египтянами только по одной причине: смерть. Они готовились к смерти. И ради смерти, ради того, что их ждет после смерти, это искусство вообще появилось на свет. Вот там, в Лувре, лежит мумия. В Эрмитаже, кстати, тоже есть мумия. Даже две. Толпа туристов, и я между ними, смотрят на эту мумию. На тело какого-то человека, который умер 4.000 лет назад. А этот самый человек, очевидно, смотрит на нас. Понимаете?
Там еще много саркофагов, то есть гробов, разных изображений умерших, разных причиндалов, которые спецально были созданы для сопровождения мертвых египтян в загробную жизнь. А мы, значит, все это раскопали, выставили в музеях, И смотрим на это. Восхищаемся. А они, типа, смотрят на нас сейчас и что-то нам говорят. ну по той самой логике, что они оттуда глядят и говорят с намми.
А вот что они говорят?
- Ах, вы суки? Положите на место, где взяли?
Это занятно очень. Ленина, значит, надо похоронить, потому что это по человечески и по христиански. А что, ладно, оставим Лувр на время, что в Эрмитаже две мумии незахороненные? Как нужно поступить по христиански и человечески?
И вот маму. например. я же могу попросить:
- Мамочка, ты моли Бога обо мне. Ну и всех прочих.
Или папу тоже могу попросить помолиться. Своего некрещеного еврейского папу. Но я же совершенно очевидно, не хотел бы. чтобы их откопали и выставили их в музее!
А этого, ну чья мумия? Его можно выставлять? А молиться можно, как маме:
- Дорогой египтянин, моли Бога о нас. И прости, что мы останки твои потревожили и на всеобщий обзор выставили еще до всеобщего Воскресения.
Впрочем, что думают наши святые, когда мы их мощи по кусочкам, частичкам. косточкам делим и рссылаем во все концы земли ради поклонения, мы их не спрашивали. И даже прощения не просили.
Вообще, в этом смысле, никто на земле, даже среди верующих, не живет с уважением к умершим. Кладбища разоряет, в лучшем случае, переносит с места на место.
Дед мой омский был экскаваторщик. Рассказывал, что он несколько кладбищ разорил, чтобы было где новые завода строить. Одно, где бабушкина мама была похоронена, Настасья Панкратьевна, отказался разорять, сказал:
- Это ж теща моя. Не буду.
Его вызвали и сказали:
- Вы коммунист?
Ну и тоже пошел котлован копать.
А уж так он на старости лет благоговейно к могилкам относился. Каждую Радоницу летал в Омск из Питера, все могилки обходил с водочкой и конфетками. Кроме, тещиной, разумеется.
Никаких выводов от меня не ждите. Просто я думаю о смерти. А о чем еще таком настоящем стоит думать?
Я думаю, что я умру. Что это неизбежно. И что это в одну сторону. Ок, может быть, это и правда, как Иисус говорил про зерно, что это рождение в другое качество, в другую жизнь.
Но это в любом случае, это точно произойдет. Без исключений. Это точно в одну сторону. И это навсегда.
Я думаю, что я умру. Что это неизбежно. И что это в одну сторону. Ок, может быть, это и правда, как Иисус говорил про зерно, что это рождение в другое качество, в другую жизнь.
Но это в любом случае, это точно произойдет. Без исключений. Это точно в одну сторону. И это навсегда.
Из новых учебников по литературе убрали упоминания об Украине и изменили биографии писателей
В школьных учебниках по литературе, выпущенных в 2023 году издательством «Просвещение», подверглись изменению сведения о ряде авторов и их произведениях. Об этом сообщает издание «Верстка», проанализировавшее новые пособия для 5, 7 и 9 классов.
В частности, из биографии Николая Гоголя исчезла информация о том, что он родился в Полтавской губернии — регионе, ныне находящемся на территории Украины. Кроме того, в отредактированных текстах произведений писателя были убраны указания на украинский фольклор и культурный контекст: прилагательное «украинский» из описания деревенского быта, сказок и песен, с которыми был близко знаком Гоголь, удалено.
Из повести «Ночь перед Рождеством» также исключены упоминания Украины. По словам бывшей сотрудницы издательства, такие правки были результатом прямого указания со стороны редакции: все названия, связанные с Украиной и Киевом, предписывалось исключить.
Редакционные вмешательства коснулись не только Гоголя. В новой версии биографии Александра Грина — автора «Алых парусов» — больше нет сведений о его попытке дезертировать из армии.
Параллельно в программу для старших классов вернулись произведения советской эпохи. В частности, в учебники для 11 класса были включены романы Николая Островского «Как закалялась сталь» и Александра Фадеева «Молодая гвардия».
По информации «Верстки», процесс подготовки новых изданий был непростым: многие опытные специалисты отказались участвовать в их создании, ссылаясь на этические соображения.
В школьных учебниках по литературе, выпущенных в 2023 году издательством «Просвещение», подверглись изменению сведения о ряде авторов и их произведениях. Об этом сообщает издание «Верстка», проанализировавшее новые пособия для 5, 7 и 9 классов.
В частности, из биографии Николая Гоголя исчезла информация о том, что он родился в Полтавской губернии — регионе, ныне находящемся на территории Украины. Кроме того, в отредактированных текстах произведений писателя были убраны указания на украинский фольклор и культурный контекст: прилагательное «украинский» из описания деревенского быта, сказок и песен, с которыми был близко знаком Гоголь, удалено.
Из повести «Ночь перед Рождеством» также исключены упоминания Украины. По словам бывшей сотрудницы издательства, такие правки были результатом прямого указания со стороны редакции: все названия, связанные с Украиной и Киевом, предписывалось исключить.
Редакционные вмешательства коснулись не только Гоголя. В новой версии биографии Александра Грина — автора «Алых парусов» — больше нет сведений о его попытке дезертировать из армии.
Параллельно в программу для старших классов вернулись произведения советской эпохи. В частности, в учебники для 11 класса были включены романы Николая Островского «Как закалялась сталь» и Александра Фадеева «Молодая гвардия».
По информации «Верстки», процесс подготовки новых изданий был непростым: многие опытные специалисты отказались участвовать в их создании, ссылаясь на этические соображения.
В Петербурге таких три. Ну я навскидку припоминаю троих: в Эрмитаже мраморный, в Царском селе (там бронзовый) и в Александровском саду тоже мраморный. Туда я приводил туристов по пути от Исаакия к Медному всаднику. На его примере рассказывал о двух классических типах мужской красоты: Геракл и Аполлон.
А еще я прочитал где-то, что женщинам нравятся мужские попы. И вот я своих туристок на этом примере спрашивал: так ли это. Показывал им на попу Геракла.
Те, которые без мужей были туристки - те смеялись.
А те, которые с мужьями, а часто очень это были матушки с батюшками, так матушки, когда я про мужские попы говорил, улыбались и переглядывались со своими батюшками.
Это вообще, хороший знак. когда про попы говоришь и переглядываются. Значит, все хорошо в семье.
А тут по радостному весеннему саду Тюильри шел я, делал фотки, дышал, смотрел на фонтан. Нашел стульчик, а тут в Париже в парках не скамейки, где только все вместе и рядами, тут стульчики стоят, можешь перенести, развернуть, собрать в кружочек. То есть любая форма приватности или общения возможны. Нашел себе стульчик посидел. Посмотрел на воду. Еще статуи посмотрел и поснимал. И вдруг вижу: вот он, старинный мой знакомый, друг мой дорогой по имени Геракл.
Только что ж это с ним такое? Наш-то в Александровском саду - беленький, чистенький и мраморный. Холеный, я бы сказал, на авторитарных ихних российских харчах Геракл. А тут что в нашей хваленой французской демократии? Гипсовый. Весь черный от пыли и копоти. Да еще и с отбитой рукой и причинным местом. Дырка вместо причинного места. И прямо в саду Тюильри.
И так мне обидно стало за того несчастного Геракла. Так обидно.
А кругом деревья цветут. влюбленные обнимаются, пчелки на цветки садятся.
И Геракл этот бедный, забытый всеми, с отбитым сами понимаете чем.
А попа на месте. Хотя и почерневшая. Можете заценить. И кто женскаго полу признаться, нравятся ли вам мужские попы.
А еще я прочитал где-то, что женщинам нравятся мужские попы. И вот я своих туристок на этом примере спрашивал: так ли это. Показывал им на попу Геракла.
Те, которые без мужей были туристки - те смеялись.
А те, которые с мужьями, а часто очень это были матушки с батюшками, так матушки, когда я про мужские попы говорил, улыбались и переглядывались со своими батюшками.
Это вообще, хороший знак. когда про попы говоришь и переглядываются. Значит, все хорошо в семье.
А тут по радостному весеннему саду Тюильри шел я, делал фотки, дышал, смотрел на фонтан. Нашел стульчик, а тут в Париже в парках не скамейки, где только все вместе и рядами, тут стульчики стоят, можешь перенести, развернуть, собрать в кружочек. То есть любая форма приватности или общения возможны. Нашел себе стульчик посидел. Посмотрел на воду. Еще статуи посмотрел и поснимал. И вдруг вижу: вот он, старинный мой знакомый, друг мой дорогой по имени Геракл.
Только что ж это с ним такое? Наш-то в Александровском саду - беленький, чистенький и мраморный. Холеный, я бы сказал, на авторитарных ихних российских харчах Геракл. А тут что в нашей хваленой французской демократии? Гипсовый. Весь черный от пыли и копоти. Да еще и с отбитой рукой и причинным местом. Дырка вместо причинного места. И прямо в саду Тюильри.
И так мне обидно стало за того несчастного Геракла. Так обидно.
А кругом деревья цветут. влюбленные обнимаются, пчелки на цветки садятся.
И Геракл этот бедный, забытый всеми, с отбитым сами понимаете чем.
А попа на месте. Хотя и почерневшая. Можете заценить. И кто женскаго полу признаться, нравятся ли вам мужские попы.
Вспоминают новопреставленного отца Кирилла Копейкина, ученого секретаря СПбДА.
С отцом Кириллом сталкивался лично в той или иной мере 3 раза.
Первый раз я услышал о нем и его, когда проезжал на машине мимо Апраксина двора и слушал радио "Град Петров". Отец Кирилл рассказывал о науке и вере. А он ведь по первому образованию был физик. И он, отчего мне даже место, где я это услышал, запомнилось, рассуждал о "похоти познания". Меня эта мысль зацепила тогда своим аскетическим смыслом. А позже я много лет рассуждал об этом в простом жизненном смысле. Она, эта мысль, до сих пор кажется мне очень глубокой.
Второй раз я с ним встретился действительно лично, когда сдавал ему экзамен по Основному богословию, которое к тому времени сам успел больше 10 лет попреподавать. Я даже рассказ небольшой написал про то, как необычно этот экзамен проходил. Внизу его можно прочитать.
А третий раз - несколько лет назад, кажется почти перед самой эмиграцией, я предложил своим читателям живое общение. Если у вас какие-то непонятки (нестроения) в церковной жизни, давайте обсудим, поговорим. Может, чем-то помогу.
И вот одна дама пришла на встречу и объявила, что хочет поговорить об отце Кирилле. Дальше были какие-то обвинения в том, что я не считал стоящим обвинений. А напротив вызвали во мне глубокое сочувствие к отцу Кирилу. И как-то еще больше укрепило мои к нему симпатии. Если хотя бы часть вещей, которые я услышал, не была выдумана моей собеседницей, жизнь отца Кирилла Копейкина была не из легких. Крест тяжелый ему достался.
Покой Господи протоирея Твоего Кирилла и всели его во дворы Твоя.
А вот и рассказ про экзамен.
Заочное отделение СПбДА.
Экзамен.
Полная аудитория протоиереев, иереев, кресты кругом золотые, с камушками, простых несколько.
Разговоры и шушукания как всегда про одно:
- Я не готов… А я еще больше не готов… Мозги уже не те… Читал – ничего не понял…
Открывается дверь, входит преподаватель: высокий, широкоплечий, в светло-сером подряснике, волосы светлые слегка вьются до плеч.
Входит, аудитория замирает. Слышно, как висюльки с камушками позвякивают на крестах.
Прямо от двери он возглашает:
- А у меня ведь к вам, отцы, предложение, - улыбается.
Тут же со всех мест начинаются крики:
- Мы согласны, батюшка! Мы на все согласны!
- Сначала выслушайте, - говорит он, дойдя до доски, - Может, вам не понравится.
- Понравится! Понравится! - кричат сорок восемь прото- и просто иереев.
- Нет, сначала вы послушайте, - он лукаво окидывает аудиторию взглядом, делает длинную паузу. Снова слышно, как позвякивают украшения на крестах.
Он вскидывает голову, отчего его светло-русая грива закидывается назад, а курчавая, еще не седая борода выпячивается вперед.
- Итак, отцы… Кому достаточно… - он делает еще одну паузу, - «четверки»?
Что тут начинает твориться…. Иереи вскакивают с мест, тычут себя в грудь, кричат:
- Мне! Мне! Мне!
- Тише, тише, - отправляет он движением руки всех на места, - вы еще не знаете условия. Так вот, кому нужны четверки, тем будет одно непростое задание.
- Задание… - растерянный шепот бежит по аудитории, - Задание?... Задание…
- Да, задание. Возьмите, пожалуйста, ручки, и где-нибудь у себя в тетрадочке запишите, - иереи недоуменно переглядываются, обескураженно качают головами, - Готовы? Пишите в столбик, – он в третий раз выдерживает паузу, оглядывает аудиторию, - О здравии: протоиерея N, матушки Ольги и деток их Александра, Алексия, Татианы и Владимира. Написали? А дальше можно не писать. Так вот. Тем, отцы, кто пообещает молиться за меня, матушку и наших деток, ставлю «четверку» автоматом, подходите с зачетками. Кто хочет «пятерку», останьтесь, я вас еще, поспрашиваю.
Сидеть невозможно.
Все вскакивают.
- Да мы!... Да по гроб… Да в вечный помянник в храме… Отец родной!...
К экзаменатору выстраивается очередь протоиереев с зачетками. От радостного пыхтения уже не слышно, как звякают на животах кресты.
Через несколько минут аудитория пустеет.
С отцом Кириллом сталкивался лично в той или иной мере 3 раза.
Первый раз я услышал о нем и его, когда проезжал на машине мимо Апраксина двора и слушал радио "Град Петров". Отец Кирилл рассказывал о науке и вере. А он ведь по первому образованию был физик. И он, отчего мне даже место, где я это услышал, запомнилось, рассуждал о "похоти познания". Меня эта мысль зацепила тогда своим аскетическим смыслом. А позже я много лет рассуждал об этом в простом жизненном смысле. Она, эта мысль, до сих пор кажется мне очень глубокой.
Второй раз я с ним встретился действительно лично, когда сдавал ему экзамен по Основному богословию, которое к тому времени сам успел больше 10 лет попреподавать. Я даже рассказ небольшой написал про то, как необычно этот экзамен проходил. Внизу его можно прочитать.
А третий раз - несколько лет назад, кажется почти перед самой эмиграцией, я предложил своим читателям живое общение. Если у вас какие-то непонятки (нестроения) в церковной жизни, давайте обсудим, поговорим. Может, чем-то помогу.
И вот одна дама пришла на встречу и объявила, что хочет поговорить об отце Кирилле. Дальше были какие-то обвинения в том, что я не считал стоящим обвинений. А напротив вызвали во мне глубокое сочувствие к отцу Кирилу. И как-то еще больше укрепило мои к нему симпатии. Если хотя бы часть вещей, которые я услышал, не была выдумана моей собеседницей, жизнь отца Кирилла Копейкина была не из легких. Крест тяжелый ему достался.
Покой Господи протоирея Твоего Кирилла и всели его во дворы Твоя.
А вот и рассказ про экзамен.
Заочное отделение СПбДА.
Экзамен.
Полная аудитория протоиереев, иереев, кресты кругом золотые, с камушками, простых несколько.
Разговоры и шушукания как всегда про одно:
- Я не готов… А я еще больше не готов… Мозги уже не те… Читал – ничего не понял…
Открывается дверь, входит преподаватель: высокий, широкоплечий, в светло-сером подряснике, волосы светлые слегка вьются до плеч.
Входит, аудитория замирает. Слышно, как висюльки с камушками позвякивают на крестах.
Прямо от двери он возглашает:
- А у меня ведь к вам, отцы, предложение, - улыбается.
Тут же со всех мест начинаются крики:
- Мы согласны, батюшка! Мы на все согласны!
- Сначала выслушайте, - говорит он, дойдя до доски, - Может, вам не понравится.
- Понравится! Понравится! - кричат сорок восемь прото- и просто иереев.
- Нет, сначала вы послушайте, - он лукаво окидывает аудиторию взглядом, делает длинную паузу. Снова слышно, как позвякивают украшения на крестах.
Он вскидывает голову, отчего его светло-русая грива закидывается назад, а курчавая, еще не седая борода выпячивается вперед.
- Итак, отцы… Кому достаточно… - он делает еще одну паузу, - «четверки»?
Что тут начинает твориться…. Иереи вскакивают с мест, тычут себя в грудь, кричат:
- Мне! Мне! Мне!
- Тише, тише, - отправляет он движением руки всех на места, - вы еще не знаете условия. Так вот, кому нужны четверки, тем будет одно непростое задание.
- Задание… - растерянный шепот бежит по аудитории, - Задание?... Задание…
- Да, задание. Возьмите, пожалуйста, ручки, и где-нибудь у себя в тетрадочке запишите, - иереи недоуменно переглядываются, обескураженно качают головами, - Готовы? Пишите в столбик, – он в третий раз выдерживает паузу, оглядывает аудиторию, - О здравии: протоиерея N, матушки Ольги и деток их Александра, Алексия, Татианы и Владимира. Написали? А дальше можно не писать. Так вот. Тем, отцы, кто пообещает молиться за меня, матушку и наших деток, ставлю «четверку» автоматом, подходите с зачетками. Кто хочет «пятерку», останьтесь, я вас еще, поспрашиваю.
Сидеть невозможно.
Все вскакивают.
- Да мы!... Да по гроб… Да в вечный помянник в храме… Отец родной!...
К экзаменатору выстраивается очередь протоиереев с зачетками. От радостного пыхтения уже не слышно, как звякают на животах кресты.
Через несколько минут аудитория пустеет.
Лазарева суббота, Вербное...
Месяц к середине...
Автор очень нуждается в вашей помощи.
+79216459607
[email protected]
Месяц к середине...
Автор очень нуждается в вашей помощи.
+79216459607
[email protected]
Душеполезная четыредесятница - всё.
И это такое прямо душеполезное время, что люди радуются. что она всё, закончилась. Люди вообще радуются, когда посты заканчиваются. А вот когда, например. заканчивается Пасха или Святки - я не видел, чтобы радовались. А вы слышали, чтобы кто-то сказал или спел:
- Душеполезная Светлая Седмица.
Или
- Душеполезные Святки.
Нет, у нас душеполезное - это когда человеку пострадать. Не зря у нас и постных дней в году больше чем не постных. При таком раскладе вообще странно говорить, что посты - некие исключения из обычной жизни. Посты - это норма, а непосты, мясоеды всякие - вот исключение. Плакать и страдать - вот норма. А радоваться и веселиться...
Кто же это сказал насчет радуйтесь и веселитесь?
А еще другой про то, что надо всегда радоваться.
А еще тот, первый, про бремена неудобоносимые.
Понимаю, что придет какой-нибудь отец иеромонах и скажет, что он радуется посту. Но это люди совершенные. От вышних. Я вот, например, не понимаю, как можно не жрать по уставу, молиться, каяться, рыдать о своих грехах, говорить, что он хуже всякой твари и при этом утверждать, что он радуется.
Я от низших. Я, когда голодный или мне невкусно, я ни хрена не радуюсь.
Мне вообще посты всегда напоминали службу в СА и армейский дембель. Которого ждешь, как окончания того, что тебе не нравится. Избавления от того, чего ты не хочешь. Как из больницы выписаться, например. И вот они, оковы тяжкие, пали, свобода, встречает нас радостно у входа.
Душеполезная четыредесятница - всё.
Будем радоваться.
И это такое прямо душеполезное время, что люди радуются. что она всё, закончилась. Люди вообще радуются, когда посты заканчиваются. А вот когда, например. заканчивается Пасха или Святки - я не видел, чтобы радовались. А вы слышали, чтобы кто-то сказал или спел:
- Душеполезная Светлая Седмица.
Или
- Душеполезные Святки.
Нет, у нас душеполезное - это когда человеку пострадать. Не зря у нас и постных дней в году больше чем не постных. При таком раскладе вообще странно говорить, что посты - некие исключения из обычной жизни. Посты - это норма, а непосты, мясоеды всякие - вот исключение. Плакать и страдать - вот норма. А радоваться и веселиться...
Кто же это сказал насчет радуйтесь и веселитесь?
А еще другой про то, что надо всегда радоваться.
А еще тот, первый, про бремена неудобоносимые.
Понимаю, что придет какой-нибудь отец иеромонах и скажет, что он радуется посту. Но это люди совершенные. От вышних. Я вот, например, не понимаю, как можно не жрать по уставу, молиться, каяться, рыдать о своих грехах, говорить, что он хуже всякой твари и при этом утверждать, что он радуется.
Я от низших. Я, когда голодный или мне невкусно, я ни хрена не радуюсь.
Мне вообще посты всегда напоминали службу в СА и армейский дембель. Которого ждешь, как окончания того, что тебе не нравится. Избавления от того, чего ты не хочешь. Как из больницы выписаться, например. И вот они, оковы тяжкие, пали, свобода, встречает нас радостно у входа.
Душеполезная четыредесятница - всё.
Будем радоваться.