Ее жизнь — это ведь не только жизнь с Андреем Вознесенским, которому она, безусловно, посвятила большую часть своей энергии, сил, любви, времени. Это еще и другие люди, о которых она пишет. Те, что достойны внимания, сочувствия, интереса. Ей нужно жить так, чтобы было интересно каждый день. Если неинтересно, она мгновенно выходит и закрывает за собой дверь.

Антон Палыч для меня — живой человек, с чувством юмора, блестящим талантом, тонкими манерами и своими грехами. Был и остается. Я не понимаю обожествления людей, пусть даже гениев. Однако теперь, когда я так много времени провела с ним, в его жизни и доме, тяжело уходить, отпускать.

В первые дни на свободе все производило действительно ошеломляющее впечатление. После черно-белого замкнутого мира тюрьмы все вокруг казалось чрезмерно огромным, ярким, быстрым, наполненным звуками и музыкой (ведь в тюрьме ты живешь без музыки). Наверное, это было сродни тому, как если бы слепой и глухой человек вдруг внезапно увидел и услышал весь этот мир вокруг. Это потрясающие ощущения!

История принадлежит мужчинам, о мужских деяниях рассказывают летописи и исторические хроники, и чтобы отыскать в истории одного отдельно взятого рода «женский след», требуются немалые усилия. Татьяна Алфёрова восстанавливает историю по крупицам, по ревизским сказкам, по исповедным ведомостям и обрывкам семейных легенд. И добавляет писательского воображения, превращая разрозненные сведения в последовательное повествование. Получились истории женщин, живших когда-то очень давно, и «Татьяна, Васса, Акулина» — не столько реконструкция, сколько хорошая, тщательно продуманная проза...

Я не отважилась вставлять объяснения всему непривычному сегодня: получился бы не рассказ, а учебное пособие. Но жаль умозаключений (ох, какое неловкое слово!), жаль выдергивать нить, на которую нанизывала судьбы героев, а герои те – мои предки. Выдумывала не так много, хотя домысливала данные исповедных росписей и метрических книг.

Волынец — это настоящий классический тип русского историка. Это блистательный парадоксальный ум, который изучает сотни, тысячи документов, не введенных в научный оборот. В его книгах нет того, о чем уже писали, в его книгах вы будете узнавать то, что никогда не знали.

Я родилась и выросла в Петербурге. Конечно, в юности я как-то по-своему исследовала город. У нас была эдакая бесшабашная компания. Куда мы, романтичные чудаки, совершенно упоенные ощущением свободы и наивного, молодого всемогущества, только не залезали! Крыши всякие, парадные, заколоченные дворы, заброшенные здания, само собой… Кажется, именно тогда я впервые задумалась о масштабах запущенности города, а еще начала видеть в тлении особый шарм и красоту.