В масштабировании «точечной» деприватизации Генпрокуратура подобралась к главным акторам передела собственности начала 90ых.

После иска к Марку Гарберу и Сергею Богданчикову красновское ведомство всего один «процессуальный» шаг отделяет от Ханса-Йорга Рудлоффа и его воспитанника Бориса Йордана, при которых московский офис банка Credit Suisse First Boston когда-то стал сначала крупнейшим скупщиком ваучеров, а потом – ключевым участником практически всех значимых приватизационных аукционов.

Для Йордана, выходца из семьи русских эмигрантов первой волны, участие в приватизации на исторической родине было первым заметным этапом в инвестбанкирской карьере.
Уроженец Кёльна Рудлофф уже к тому моменту был одной из влиятельных фигур в мировом финансовом сообществе. Его даже называли «отцом еврооблигаций» -- за участие в первой сделке по размещению этих бумаг.
Есть версия, что появление рынка евробондов в начале 60ых помогло СССР «припарковать» и приумножить свою валютную выручку, которая из-за «холодно-военных» барьеров не могла попасть на американский рынок.
С «русскими деньгами», -- а именно, с золотом, полученным под обеспечение кредита Колчаку, -- опосредованно был связан и банк Kidder Peabody, куда Рудлофф попал в 1968-м и где познакомился с Йорданом.

Колчаковский поход, в свою очередь, в большей степени был выгоден британцам, тогда как власти США, у которых были свои виды на Сибирь, его не поддерживали, что породило едва ли не первый серьезный внутренний конфликт в Антанте.
Рудлофф тоже ассоциирован с британской финансовой и политической элитой. И в этом смысле логично предположить, что привлечение его и его команды к скупке активов постсоветской России было обусловлено стремлением Лондона взять реванш за «проигранный американцам» СССР. Ведь США стали главными бенефициарами сталинской индустриализации, а во времена «разрядки» именно американский бизнес технологически и финансово содействовал разработке советских нефтегазовых месторождений. В том числе и сахалинских, в которых в 90ые обосновались российские друзья Рудлоффа.

Неотъемлемая экономическая составляющая либерализма– идея свободной мировой торговли, фритрейдерство.

Именно поэтому российская госкапиталистическая модель, изначально сочетавшая экспортно- и ресурсно-ориентированность своих основных акторов с открытостью внутреннего рынка, главным образом, потребительского – детище отечественных либералов в не меньшей степени, чем силовиков.
И по той же причине России будет крайне сложно вписаться в новый трамповский мир. Хотя отмена геополитики в пользу геоэкономики и акцент 47-го президента США на «интересах», вместо «ценностей» вроде бы позволяет Москве быстрее найти общий язык с Вашингтоном и разрешить украинский кризис.

При всех риторических параллелях для российских «верхов», в отличие от нынешних американских, либерализм неприемлем, главным образом, в вопросах дизайна «надстройки». С «базисом» все далеко не так однозначно.
Отсюда, конечно, не следует, что отечественные госкапиталисты – сплошь сторонники либеральных идей. Но -- в силу специфики собственных основ существования и благосостояния – при выборе экономических приоритетов они скорее окажутся на стороне потребителей и рантье, нежели производителей.

А в этом заключается не только главное сущностное различие между фритрейдерством и протекционизмом. Сворачивая либеральный глобалистский проект и переводя мир в режим геоэкономической (а не геополитической) «многополярной» конкуренции, Трамп (конечно же, рассчитывая на безусловное лидерство здесь Америки) оставляет «на ринге» лишь страны, способные производить и успешно продавать остальным товары с высокой долей добавленной стоимости.
Излишне говорить, что нефть, газ и прочая продукция значительной части российских «национальных чемпионов» к таковым не относится.

Один из наиболее вероятных вариантов разрешения этой коллизии, которая в не столь уж отдаленной перспективе создает едва ли не более серьезные угрозы для суверенитета, нежели расширение НАТО, -- чеболизация. С переносом центров прибыли от скважин и шахт в сторону производств, рассчитанных на массового рядового потребителя. Пусть напрямую и не связанных с первоначальным родом деятельности соответствующих госкомпаний.
Но как в этом случае урегулировать противоречия, которые неизбежно будут возникать между новоиспеченными чеболями и затрагивать, в силу их размеров и разветвленности, целые отрасли экономики и значительное число работников/граждан?
Точнее – как избежать превращения государства в «олигархический конклав», по сравнению с которым «семибанкирщина» 30-летней давности покажется детской игрой в «Монополию»?

Это – пожалуй, самая трудная из перечисленных задач.
Особенно, если пытаться ее решить, не пересматривая функционал и принципы формирования институтов представительной демократии, которые при должном уровне эффективности и авторитета как раз и могли бы стать коллективным политическим противовесом владельцам чеболей.

Когда крупнейшие банки – главные кредиторы казны, крайне неосмотрительно и опасно сокращать их доходы

Очевидно, именно этими соображениями, в первую очередь, и руководствовалась Набиуллина, поставив на паузу массовое внедрение цифрового рубля, в перспективе обнуляющего функционал и, следовательно, заработки основных (на сегодняшний день) финансовых посредников между эмиссионным центром и населением.
А умеренно-пессимистический санкционный прогноз Грефа призван был не столько остановить укрепление нацвалюты, сколько подтвердить правильность решения ЦБ – если «чужие» не облегчат жизнь, то ее не должны осложнять «свои».

Нюанс, правда, заключается в том, что пересадка страны на цифровой рубль должна был стать чуть ли не главным набиуллинским достижением после обуздания инфляции. Теперь по факту выясняется, что нет ни того, ни другого.
Между тем, на кресло председателя ЦБ появляется новый претендент в лице главы РФПИ Кирилла Дмитриева.
Пусть его шансы переехать на Неглинную обратно пропорциональны вероятности исполнения пророчеств Грефа.

Трампу такое понравится.

Сразу два крупных московских девелопера оказались под ударом.
«ПИК» -- из-за масштабного сбоя своего провайдера-монополиста Lovit.
Level Group – из-за задержания своего владельца Вадима Мошковича.

Очевидно, на фоне «ипотечного охлаждения» борьба между застройщиками за выгодные земельные участки и реновационные подряды мэрии будет только обостряться.
Отсюда и высокая вероятность использования «более творческих» методов для выдавливания конкурентов.

Правда, кейсу с Мошковичем дополнительную пикантность добавляют утечки о том, что миллиардер проходит фигурантом по делу о мошенническом приобретении активов группы «Солнечные продукты» («Солпро»), основанной Владиславом Буровым, бизнесменом, считающимся близким к Вячеславу Володину.
Мошкович перехватил у Бурова контроль над «Солпро» в 2016-м, выкупив долги этой компании у Россельхозбанка, которым в то время руководили будущие вице-премьер Дмитрий Патрушев и министр сельского хозяйства Оксана Лут.
Поскольку Буров тоже был неравнодушен к московской недвижимости, то вскоре Мошковичу достались и многие из этих буровских активов. Например, -- земельный участок, занимаемый Тушинским машиностроительным заводом (ТМЗ). А в прошлом году Level Group выиграла тендер на застройку тушинской промзоны в рамках программы КРТ.

При этом как тушинским редевелопментом, так и буровскими объектами интересовалась и группа «ПИК». Так именно она в 2019-м получила под жилищное строительство землю Московского жирового комбината, которую ранее аналогичным образом собирался использовать Буров.

Кейс Вадима Мошковича выбивается из логики «точечной деприватизации» последних лет.
«Солнечные продукты», обстоятельства приобретения которых теперь послужили причиной возбуждения резонансного уголовного дела, владелец «Русагро» покупал не у государства.
А квазигосударственный Россельхозбанк, который продал Мошковичу долги Владислава Бурова, -здесь крайне сложно «назначить» пострадавшим.

Другое дело, что избавить портфель РСХБ от проблемного долга Мошкович решил после того, как сам же избавился от 2,4 тыс га в новомосковской Коммунарке.
Крупный земельный актив для него утратил свою привлекательность после обнародования планов построить в Новой Москве не жилье, а административные здания.
При этом гуцериевско-шишхановская группа «БИН» заплатила Мошковичу за «коммунарскую» землю около $700 млн, по оценкам «Форбса». А РСХБ выдал «Солнечным продуктам» кредитов на 34,7 млрд руб – примерно сопоставимая сумма по тогдашнему курсу.

Но ведь сам Мошкович владел Коммунаркой не с начала времен. Скупкой этих, тогда еще подмосковных, гектаров он занялся в 2003-м. Практически одновременно с превращением в крупного акционера Сбербанка.
Последнее – не просто дополнительный штрих, но важный нюанс. Поскольку руководившие «Сбером» Андрей Казьмин и Алла Алешкина создавали новый «подвид» крупных собственников, поднимавшихся не на залоговых аукционах (как олигархи «первой волны»), а на схеме «кредиты в обмен на акции». – Ряд бизнесменов получал доступ к сравнительно недорогим ресурсам крупнейшего банка страны при условии их частичного реинвестирования в «сберовский» же капитал.

Если дело Мошковича призвано стать прецедентным и обосновать ревизию крупных состояний, уже не «приватизационных», но появившиеся благодаря (догрефовскому) Сбербанку, -- это весьма неприятный сигнал, в том числе, и для Сулеймана Керимова. Ведь ему в 2004-2007 годах принадлежало почти в 6 раз больше «сберовских» акций, чем владельцу «Русагро».

Трамповский кумир Уильям Мак-Кинли сделал свой главный протекционистский выпад – добился установления заградительных импортных тарифов -- в 1890 году, еще будучи конгрессменом, а не президентом.
А через три года разгорелась российско-германская таможенная война.

Вряд ли это было совпадением.
Тарифные барьеры Мак-Кинли были установлены, в том числе, и для поставок стали, крупнейшими экспортерами которой были как раз немецкие концерны. Возможно поэтому – в надежде на «снисхождение» заокеанских контрагентов – Берлин установил льготные пошлины для сельхозпродукции из США. Что, в свою очередь, негативно отразилось на соответствующих российских поставках.
При том что зерновой и хлебный экспорт были в то время основной статьей дохода Российской империи. А Германия – её ключевым торговым партнёром.
В результате страны заключили компромиссный торговый договор. Но параллельно Санкт-Петербург активизировал сближение с Парижем, главным немецким недругом в континентальной Европе.

Если проводить исторические параллели, то непрямым (но как бы не главным ожидаемым) следствием трамповского тарифного демарша может стать торгово-экономический клинч между Россией и Китаем.
Понятно, что во времена Мак-Кинли против кайзеровской Германии играла, прежде всего, Британия. А США только задумывались о сверхдержавных амбициях.
Сегодня же китайское усиление угрожает именно американскому доминированию.
Более того, в конце XIX века именно Берлин был флагманом протекционизма.
А теперь Пекин оказывается едва ли не последним в мире защитником свободы торговли.

Но англо-германское противостояние было обусловлено отчасти внутри-династическими спорами, отчасти геополитикой (борьба за Хартленд и т.п.).
У Трампа к Си претензии сугубо геоэкономические. Он не про ценности -- он про интересы.

Тем показательнее и парадоксальнее, что для продвижения своей realeconomik 47-й президент США использует чисто административные рычаги.
Правда, с их помощью трамповский «День освобождения» освобождает другие страны от бюрократических процедур, регламентируемых правилами «ценностной» игры.

Аркадий Фосман, ныне покойный основатель ГК «Благо» и брат недавно арестованного Дмитрия Фосмана, весьма комплиментарно отзывался об Оксане Лут:

«Очень оперативно принимает решения, при этом, что важно, прислушивается к мнению отрасли».

Последние пару лет ГК «Благо» вела ожесточенную борьбу с «Русагро» Вадима Мошковича за контроль над ООО «Юг Сибири», крупным производителем растительного масла, ранее принадлежавшим братьям Ананьевым.
Не исключено, что эта корпоративная война поссорила Мошковича с руководством Минсельхоза. Хотя в 2018-м владелец «Русагро» едва ли обошелся без протекции Лут и ее многолетнего босса Дм.Патрушева, когда приобретал права требования Россельхозбанка к ГК «Солнечные продукты».

В отличие от Мошковича, Фосманы не выкупали у РСХБ «чужие» кредиты, а, наоборот, кредитовались там. Иными словами, от успехов ГК «Благо» финансовое состояние опорного банка Минсельхоза зависело и зависит намного больше.
Поэтому вполне возможно, что арест Дмитрия Фосмана – ответный удар со стороны тех, чьи интересы были затронуты в связи с арестом Вадима Мошковича.

Трамп крайне комплиментарно отозвался о Франциске и даже распорядился приспустить флаги в память об ушедшем понтифике.

Но если 47-й президент США – «могильщик глобализма», то католическая церковь – самый старый из ныне существующих и весьма успешный глобалистский проект.
В каком-то смысле Ватикан для Трампа даже опаснее, чем «коммуно-капиталистический» Китай.
Тем более -- с учетом значительного «полевения» Святого Престола при Франциске.

Другое дело, что Ватикан и Пекин – мягко говоря, не союзники. Поэтому Франциску, несмотря на неоднократно высказывавшиеся им соответствующие пожелания, так и не удалось побывать в Поднебесной – власти КНР не одобрили этот визит. Также до сих пор римская курия не получила права назначать китайских епископов.
При том, что китайско-ватиканский альянс мог бы стать серьезной (а то и непреодолимой) преградой для Трампа. Поскольку в орбите такого союза сразу оказались бы и католическая часть Европы, и практически вся Южная Америка.

По этой же причине успех трамповско тарифного «блицкрига» в немалой степени зависит от исхода конклава.
Если новым папой римским станет Маттео Дзуппи, заметно активизировавший контакты с Пекином на почве совместных попыток урегулировать украинский кризис, -- смерть Франциска может сыграть для Трампа роль «черного лебедя».

Своим выпадом в адрес «Почты России» ковальчуковская Счетная палата создает Максиму Орешкину одновременно и возможности, и риски.

Теперь, – например, для решения обозначенных СП долговых проблем, -- главный (официальный) кремлевский куратор почтовой госмонополии получает повод вернуться к идее инфраструктурного сбора с маркетплейсов.
Тем более, что крупнейший из них – Wildberries – теперь тоже под его патронажем.
И именно высокому покровительству (хотя и не только орешкинскому) Татьяна Ким обязана окончательным выдавливанием из бизнеса своего бывшего мужа Владислава Бакальчука.

С другой стороны, угроза ретрансляции соответствующих возросших издержек на конечного потребителя никуда не исчезла.
Либо – маркетплейсам придется свести к минимуму продажу зарубежных товаров, требующих использования «почтовой» логистики. Что, впрочем, не отменяет роста цен «на конце цепочки».

В эпоху торговых войн второй, «вынужденно протекционистский», сценарий представляется вполне рабочим.
Другое дело, что он едва ли отвечает как орешкинским экономическим воззрениям, так и (что намного серьезнее) интересам силовых кланов, патронирующих «Почту России» и таможню.

Никита Михалков похвалил «Пророк» и Юру Борисова.

Казалось бы, свободолюбивый и тираноборческий пафос, которым проникнут этот мюзикл-байопик, должен быть, как минимум, чужд главному «бесогону» страны.
Но у большинства отечественных охранителей и «поборников свобод» есть нечто общее.
Это – «ресурсный консерватизм». Рента, стремление ее консолидировать и/или контролировать определяют действия и тех, и других.
Возможно, потому, что обе эти «партии» вышли из дворянства. Генеалогически или ментально – не суть важно.
Важнее, что это – служилое, а не предпринимательское сословие.

Отсюда следует не только настороженное (в лучшем случае) отношение общества к бизнесу, на что часто сетует Владимир Потанин, кстати, тоже ресурсократ в анамнезе.
По той же причине, несмотря на частые апелляции отечественных экономических (и политических) «антилибералов» к Фридриху Листу, страна так и не смогла реализовать полноценный и эффективный протекционистский проект.
Когда «дворяне» или «неодворяне» провозглашают учение Листа «всесильным и единственно верным» -- дело не может кончиться ничем иным, кроме как переделом собственности, существующей. А никак не созданием (созиданием) новой.

В распоряжении клана Патрушевых оказывается крупнейший массив данных о неофициальных доходах граждан.

Практически одновременно в Госдуме подготовили законопроект, предусматривающий ₽50-тысячные штрафы для собственников квартир, сдающих их без договора или согласия соседей. По факту речь идет о попытке обеления рынка аренды.
Что логично и ожидаемо на фоне падения доходов бюджета (прежде всего, -- нефтегазовых) и весьма высокой вероятностью сокращения расходов на ₽2 трлн – из-за силуановских планов снизить цену отсечения в рамках бюджетного правила.

С учетом того, сколько квартир выставляется на Аvito, Россельхозбанк как совладелец агрегатора становится крайне ценным источником информации для ФНС.
А, соответственно, Михаил Мишустин, чьему правительству всё сложнее сводить концы с концами, должен внимательнее относиться к запросам и снисходительнее – к промахам патронирующей РСХБ патрушевской «ветки».

Пока председатель правления Союза писателей России (СПР) Владимир Мединский возвращался к роли главного переговорщика с Украиной, силовики занялись его издателем «Эксмо».

Еще один факт, заставляющий усомниться в случайности совпадения, -- президентское поручение правительству меньше чем за месяц подготовить предложения по передаче регулирования книжной отрасли от Минцифры к Минкультуры.
Таким образом, дан ход бюрократическому оформлению идеи, высказанной на мартовском заседании Совета по культуре и искусству. А высказал ее предшественник Мединского на посту главы СПР Николай Иванов.
Но, в отличие от статусных писателей, для книгоиздателей (и книготорговцев) – для «Эксмо», в первую очередь, -- уход под Минкультуры сулит скорее риски, нежели возможности. И дело не в усилении контроля над контентом (для чего у государства и так достаточно ресурсов). Когда цифровые каналы дистрибуции всё больше доминируют над традиционными/оффлайновыми – наличие у отрасли именно «цифрового» регулятора логичнее хотя бы потому что он более «заточен» на борьбу с сетевым пиратством.

В этом смысле инициатива Николая Иванова была чем-то вроде poison pill, призванной минимизировать (а то и вовсе обнулить) те «книжные» бонусы, которые должна была извлечь из смены руководства СПР группа влияния, стоящая за Мединским и владельцем «Эксмо» Олегом Новиковым.
А нынешняя атака с использованием «тяжелой» экстремистской статьи, возможно, призвана отвадить Новикова от попыток предотвратить фактический передел отрасли (причем, не в его пользу), сыграв на очередном, хотя и во многом символическом, усилении Мединского.

Поддержав трикстер-публицистов с их идеей «пенсионной отмены», Константин Малофеев ожидаемо попал под вал критики со стороны своих недавних соратников по «борьбе с Ханааном».

Такое развитие событий чувствительно и критично не только и не столько для самого фронтмена «партии Царьграда».
Вопрос о пенсиях (= о будущем) способен поколебать патриотический лагерь намного сильнее, чем споры о роли Ленина и Сталина (= о прошлом). Достаточно вспомнить, какой удар по «посткрымскому консенсусу» нанесло повышение пенсионного возраста в 2018-м. И что потом поспособствовало восстановлению единства нации. (Хотя, конечно, здесь «после» никоим образом не подразумевает «вследствие»).

Поэтому следующим логичным шагом, – уже со стороны властей, а не возмущенных национально-, но социально-ориентированных гражданских активистов, -- должна стать жесткая (не взирая на лица и прошлые заслуги) отповедь Малофееву.
И ответную реплику главного (после президента) публичного легиста Андрея Клишаса уже можно рассматривать как «желтую карточку».
Но отмена «пенсионной отмены» автоматически не отменяет пенсионной проблемы.
Наоборот, варианты ее решения становятся тем болезненнее -- чем больше текущие бюджетные расходы казны и чем хуже пополняется ФНБ, изначально как раз призванный балансировать бюджет Пенсионного (ныне –Социального) фонда.
Социал-дарвинистские рецепты – малофеевский и, по сути подобный ему, предполагающий новое повышение пенсионного возраста, -- вроде как неприемлемы.
Повышение налогов на труд (=взносов в Соцфонд), особенно на фоне «революции зарплат», приведет уже не к «мягкой», а вполне жесткой посадке экономики.

Пожалуй, единственный выход – сделать так, чтобы в пополнении Соцфонда участвовали абсолютно все работодатели/работники. Т.е. – полностью «зачистить» т.н. неформальный сектор экономики.
Благо такую атаку на «основы существования» почти 16 млн человек можно как раз обосновать социальной справедливостью (в том числе и по отношению к «белому» бизнесу), стремлением избежать пенсионного кризиса в будущем и т.п.

И как бы такое решение пенсионной проблемы не оказалось «терновым кустом», ради броска в который и затевался малофеевский гамбит.
Не предприниматели, но именно финансовые посредники/ перераспределители ренты (каковым в анамнезе и является Малофеев) выиграют в результате демонтажа «гаражной экономики» и появления целого ряда активов, которые будут нуждаться в привлечении капиталов, создании публичной кредитной истории, а то и в IPO.

Разумеется, нельзя исключать, что, – как это нередко бывает, когда ущемляются конкретные интересы и теряются реальные доходы, -- новое «раскулачивание» вызовет сопротивление если не всех, то достаточно большого числа «раскулачиваемых».
Но отечественный исторический опыт также показывает, сколь велика корреляция между вспышками народного гнева и обильным инвестированием в лояльность «малых, но избранных».
Иными словами, даже при таком, в целом неблагоприятном, сценарии «партия (передела) ренты» не будет в накладе.

Конфликт Трампа с Маском —американская (ин)версия пригожинского мятежа.
Тем символичнее, что «тёмный просветитель» Ярвин Кертис,считающийся «духовным наставником» Маска, уподобил DOGE (незадолго до масковской отставки) оркестру шимпанзе, исполняющему Вагнера.

Можно спорить о том, насколько релевантно популярное в западной либеральной прессе сравнение Кертиса с Дугиным (а тогда Маск —аналог Малофеева?).
Но очевидно, что у России и США появляется (или скорее более ярко проявляется) ещё одна общая особенность — неискоренимость противоречий между желающими перехватить/перераспределить административную ренту, и теми, кто заинтересован в её обнулении как таковом.
Между этими «партиями» возможен тактический альянс. Поскольку всегда найдутся элитные группы, чье существование мешает как сторонникам новой корпоративизации государства, так и предпринимателям «без границ».

Но, как показывает и российский, и теперь уже американский опыт, такие союзы не могут быть долгосрочными.

Иранская ядерная программа, как минимум, на 5 лет старше Исламской республики.
Более того, идеолог и создатель последней Рухолла Хомейни в 1980-м приостановил все атомные разработки в стране, назвав их «антиисламским явлением».

Тот факт, что вскоре Тегеран не просто реанимировал высокотехнологичное начинание поверженного шаха (в части строительства АЭС Бушер), но даже занялся обогащением урана, дав повод для обвинений в стремлении создать ядерное оружие, -- яркое доказательство серьезных противоречий в высшем иранском руководстве.
А точнее – неспособности аятолл полностью определять развитие созданного ими теократического режима.

Это кажется парадоксом лишь на первый взгляд.
Ленинский «закон стоимости революции» работает вне зависимости от того, кто ее инициирует – безбожники-марксисты или религиозные радикалы.
Другое дело, что у большевиков было две «силовых» опоры – РККА и ЧК, чему отчасти способствовала Первая мировая война и наличие большого числа не только солдат, но также младших, а иногда и старших, офицеров, ставших на сторону новой власти.
Хомейни и его сподвижники не могли рассчитывать на столь же значительную поддержку в армейских кругах.
В результате созданный «живым творчеством масс» Корпус стражей исламской революции (КСИР) стал де-факто монопольным «оператором» революционного насилия. Что в свою очередь, не могло не наделить его политической (а затем и экономической) субъектностью.

При этом реанимация и милитаризация иранской ядерной программы – едва ли не самое яркое проявление КСИРовской «своей игры».
Не случайно, 4-й иранский президент Хашеми Рафсанджани, который еще во время войны с Ираком пытался наладить контакт с пакистанским атомщиком Абдулом Кадыром Ханом, считается и одним из основателей КСИР.
Тогда как духовный преемник Хомейни, нынешний рахбар Али Хаменеи еще в 2005-м году издал фетву, согласно которой создание, накопление и применение ядерного оружия запрещено исламом.

Понятно, что внешнее давление вынуждало иранские власти микшировать имеющиеся противоречия, тем самым де-факто усиливая позиции КСИР.
С другой стороны, уничтожение производств, связанных с обогащением урана, -- не просто обнуление главного «милитаристического» компонента иранской ядерной программы, но и лишение «стражей» ключевого актива.
Это – намного более серьезный и системный удар по «стражам», чем ликвидация даже самых влиятельных командиров. Потеряв возможность капитализировать контроль над «ядерной дубинкой», КСИР лишается главного преимущества перед политическими конкурентами – прежде всего, религиозными консерваторами (во главе с Хаменеи) и либералами (во главе с Пезешкианом).

Впрочем, усматривать в таком дисконтировании иранских силовиков предпосылки для падения «режима аятолл», -- значит, по меньшей мере, «подгонять решение под ответ».
Особенно, до тех пор, пока у «стражей» остаются поводы для оправдания своего существования и усиления.
В этом смысле Израиль нужен КСИР не меньше, чем центрифуги для обогащения урана.

Нынешний политико-религиозный кризис в Армении может быть «эхом» недавних событий в Иране.

Тегеран и Ереван близки не только географически.
Пашинян, несмотря на свою «прозападность», всегда довольно тесно и плодотворно сотрудничал с режимом аятолл.
В свою очередь, Исламская республика, при всей дружбе с Россией, на южнокавказском треке далеко не всегда действовал в унисон с Москвой. И как раз на примере Армении эти различия проявлялись особенно наглядно. Взять хотя бы торпедирование Ираном идеи прокладки Зангезурского коридора или планы строительства Мегринской ГЭС, появление которой привело бы к существенному ослаблению российско-армянских энергетических связей.
Пожалуй, лишь при выборе западного маршрута МТК «Север-Юг» иранцы предпочли солидаризироваться с Москвой, а не с Ереваном. В результате, в отличие от Азербайджана, Армения оказалась в стороне – и в прямом, и в переносном смысле, -- от амбициозного логистического проекта.

Но так было до израильско-американской атаки на Иран. Среди прочего эти события дали Тегерану повод заподозрить Баку в предоставлении своего воздушного пространства для пролета израильских БПЛА. При этом ирано-азербайджанские взаимоотношения, в принципе, намного хуже ирано-армянских.
Если же еще допустить, что и Москвой Иран теперь не очень доволен и рассчитывает на компенсацию в обмен на непредоставление военной помощи, – логично предположить «уместность торга» по поводу ключевых параметров МТК «Север-Юг».

В этом контексте равноудаление Самвела Карапетяна (как раз и спровоцировавшее конфликт армянского премьера с Эчмиадзином) можно расценивать как попытку Пашиняна стать субъектом, а не объектом упомянутого «логистического» торга. Тем более, что изначально Карапетян претендовал на роль главного бенефициара в случае подключения Армении к МТК «Север-Юг».

Равноудаление Года Нисанова и Зараха Илиева – одно из самых резонансных (и многими ожидаемых) потенциальных последствий нынешнего конфликта между Москвой и Баку. Недавнее задержание Вагифа Сулейманова (Бакинского) показывает, что «снаряды рвутся» уже совсем близко от «Киевской площади».

С учетом специфики илиевско-нисановского бизнеса и уровня связей такой поворот обернется для Системы едва ли не большей турбулентностью, чем атака на их земляка и конкурента Тельмана Исмаилова в 2009-м.
Тогда зачистка «Черкизона» ударила по Юрию Лужкову (во многом предопределив его отставку) и силовикам, патронирующим китайский «серый» импорт.
Сегодня Илиев и Нисанов – ключевые элементы собянинской политэкономии. И трудно представить, что в случае «свержения» этих «королей московской недвижимости» Собянин сохранит шансы на премьерство и, тем более, «преемничество».
Не менее (а то и более) призрачны и перспективы сохранения в Москве (а то и во всей России) столь же масштабных хабов для китайского ширпотреба, если дело дойдет до закрытия торговых объектов «Киевской площади».

Понятно, что 15 лет назад те же «Садовод» и ТЦ «Москва» успешно заняли освобожденное «Черкизоном» место.
Но теперь появление новых игроков, способных распорядиться илиевско-нисановскими «наработками» примерно так же, как они сами в свое время распорядились исмаиловскими, в значительной степени зависит от ответа на вопрос – а не стал ли Китай и его геоэкономические интересы главной причиной нынешнего обострения между Москвой и Баку?

В конце апреля руководство «Азербайджанских железных дорог» заявило, что уже в этом году будет сдана в эксплуатацию ветка Баку – Тбилиси – Карс (БТК). Ее запуск позволит вдвое – по сравнению с морскими перевозками – сократить срок доставки грузов из Китая в Европу, тем самым сделав Азербайджан важнейшим участником проекта «Один пояс – один путь».
Не случайно соответствующим анонсам по поводу БТК предшествовала встреча Ильхама Алиева с Си Цзиньпином.

Но Азербайджану отводится ключевая роль в МТК «Север –Юг», который, в отличие от китайского логистического мега-проекта, во-первых, «заточен» под Индию, а во-вторых – под российские транзитные возможности.
Оба эти фактора, особенно на фоне тарифных демаршей Трампа и его же попыток «оторвать» Москву от Пекина, существенно обостряют конкуренцию между двумя амбициозными трансевразийскими инициативами. А главное – борьбу за лояльность тех стран, которые становятся узловыми для обоих маршрутов.

В этом смысле нынешний российско-азербайджанский конфликт можно назвать концептуально новым. Поскольку обусловлен не столько геополитикой и даже не ее энергетической составляющей, сколько геоэкономикой и логистикой.
Данный нюанс не делает коллизию легче разрешимой. Но, по крайней мере, оставляет больше свободы маневра для прагматики.

Когда Роман Старовойт осенью 2018-го возглавил Курскую область, он «перешел дорогу», как минимум, двум потенциальным претендентам на этот губернский пост с немалым админресурсом – тогдашним замглавы Минстроя Андрею Чибису и гендиректору «Металлоинвеста» Андрею Варичеву.

Если Чибис, как и сам Старовойт (для которого Курск был лишь местом рождения, но не карьерным и/или бизнес-плацдармом), не имели сколько-нибудь серьезных связей с региональными элитами, то за Варичевым стоял один из главных налогоплательщиков и работодателей Курской области --- Михайловский ГОК.
И поскольку успехи или неуспехи нового губернатора в значительной степени зависели от его взаимоотношений с владельцами и руководством системообразующего предприятия – сами обстоятельства получения Старовойтом соответствующего поста создавали известные риски и для него самого, и для региона в целом.

Долгое время стороны соблюдали нечто вроде «водяного перемирия». Но в марте 2023-го Старовойт посетовал на недополучение налогов от основных налогоплательщиков, хотя и списал это на «экономическую войну». А Евгений Пригожин, в чьих лагерях курский губернатор проходил обучение «наряду со всеми бойцами», раскритиковал местные предприятия, «принадлежащие крупным бизнес-игрокам, проживающим далеко от Курской и Белгородской областей (как правило, где-то в Москве, на Рублевке)», которые препятствуют добровольцам-ополченцам «подготовиться к возможной попытке вторжения противника на территорию России».

В этом смысле случившееся в мае 2024-го возвращение Старовойта в Москву, уже на должность главы Минтранса, можно расценивать как купирование регионального конфликта между властью и бизнесом, имеющим -- в силу целого ряда как объективных, так и субъективных причин -- общефедеральное значение.
Другое дело, что этот «баг» должен был превратиться в «фичу». Во-первых – из-за наличия у Старовойта влиятельных покровителей (в числе каковых, например, нередко называется Ротенберг). А во-вторых – из-за нежелания внутриполитического блока АП признавать несовершенство предлагаемой «варяжско-технократической» пересборки «вертикали власти», до недавних пор опирающейся на лояльный промышленный «олигархат».

Разрешению ситуации по принципу «win-win», когда никого не судят, помешали события августа 2024-го. На фоне вторжения ВСУ в Курскую область ошибки в управлении приграничным регионом стали слишком критичными и жестко наказуемыми, чтобы искать их причину не в персоналиях, а в системных недоработках
Старовойт должен был стать крайним вне зависимости от реального размера (или вообще наличия) собственных коррупционных преступлений.

Но, как это ни парадоксально, как раз самоубийство бывшего губернатора и министра вновь выводит «курское дело» на системный уровень.
Следствию и суду теперь надо будет очень сильно постараться, чтобы «курское дело» не выглядело как попытка переложить всю ответственность на человека, которого нет в живых.
Хотя даже в этом случае вопрос об эффективности существующего механизма формирования губернаторского корпуса не просто не перестает быть правомерным, но, наоборот, выходит на первый план. Опять же, из-за невозможности – если не процессуальной, то «медийно-символической» -- свести проблему к отдельно взятой персоне.

Вряд ли результатом такой внутриполитической рефлексии будет возвращение к полноценным прямым выборам глав регионов.
Но во избежание новых региональных сбоев, и тем более – доведения их до критической массы, имело бы смысл отказаться от тактики «разделяй и властвуй» и обнулить у губернаторов-«варягов» аппетит к конфликтам с местными бизнес-«тяжеловесами».