Алексей Алешковский
9 ч. ·
Позавтракал я скрепно и по-имперски: оливье с коктебельской граппой (патриотический квас пусть еще поднастоится). А вы знали, что в майонез надо добавить горчицы?..
После этого потянуло на пропаганду. Над скрепами не смеялся только совсем ленивый либерал. Да и мемасик годный. Я обычно на своих мастер-классах устраиваю угадайку: какие у нас скрепы? Никто не знает.
Инжой — их пять:
1. милосердие
2. сочувствие
3. сострадание друг другу
4. поддержка
5. взаимопомощь
Правда же смешно?
А про традиционные духовно-нравственные ценности слыхали? Совсем уши вянут? Их еще больше:
1. человеколюбие
2. справедливость
3. честь
4. совесть
5. воля
6. личное достоинство
7. вера в добро
8. стремление к исполнению нравственного долга перед самим собой, своей семьей и своим Отечеством
Какой ужас, — скажите? Ума вот только нет. Видимо, посчитали — и небезосновательно — что отстаивать его бессмысленно: если Господь чем обделил, не вмешиваться же в Его волю правительственными указами.
Очень интересно, в какой стране мира сочли бы правильным и нравственным над этими ценностями ржать? Ответ на этот риторический вопрос прост: в той, где не пропагандируются соответствующие ролевые модели поведения.
Именно это, начиная с древнейших мифов, было задачей массового искусства: национальное самосознание. Именно это становится мишенью деструктивной (извините за бюрократизм) идеологии.
Именно это было в центре советского воспитания. Почему же, спросите вы, советские люди порастеряли его при переходе к рынку? Порастерять его несложно — по той же причине праведников всегда меньше, чем палачей.
Когда рушится государство, людям — в массе — не до воспитания. Вопрос в том, чем живет государство, покуда оно сильно. И чем оно сильно — помимо баллистических ракет. Это — его ценности. То, во что нация верит.
Патриоты любят называть это идеологией, которой у нас нет. Которая запрещена Конституцией. И которую надо то ли заново изобрести, то ли нащупать, как черную кошку в темной комнате.
С идеологией есть одна проблема: она раскалывает любое общество, потому что по определению лжива. Советская идеология штамповала розовых пони, для которых столкновение с реальностью означало крах иллюзий.
Таких же розовых пони долгое время штамповала у нас либеральная идеология. Скорее даже, это был гибрид розового пони и страуса. Жить в реальном мире и игнорировать его — круче, чем внезапно в нем оказаться.
Ценности готовят нас к реальности. Ценности — это то, что приходится отстаивать вопреки ей. Ценности закаляют и объединяют. Именно они создают героев и праведников. Тех, на ком еще держится мир.

В запрещенной сети меня мимоходом обвинили в авторитарности и в неумении прислушиваться к чужому мнению.
Это правда: я к чужому мнению редко прислушиваюсь - мне своего вполне достаточно.
То есть, людей, к мнению которых я готова прислушаться, - вообще-то, изначально мало: процента два от общего числа (возможно, еще меньше).
Во всех остальных 98% случаев - моё мнение для меня авторитетнее прочих.
И тут я ничем никому помочь не могу.
😕

Сегодня вдруг подумалось о том, что станут смотреть мои внуки, если захотят вспомнить время и людей своего детства и юности.
Я смотрю «Дом в котором я живу», «Начало», «Слово для защиты», «Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен», «Три тополя на Плющихе», да хоть бы и фильм «Женщины»...
Мой сын – «Монолог», «Родню» и «Чужие письма», «Вам и не снилось» и «Старые стены», «Двадцать дней без войны» или «Торпедоносцев», телефильмы Марка Захарова...
Ну и, конечно, фильмы молодых Гайдая, Меньшова и Рязанова мы смотрим вместе, если стих найдёт.
Назвала первое, что пришло в голову – но этих фильмов десятки. В конце концов, это почти любой фильм поры моего детства или поры моей молодости, так называемый «бульон». Что носили, что смотрели, про что говорили, как себя вели, как ходили в гости, как учились в школе, как бегали на каток, как ссорились с родителями…
Типичного в кино было много и на любой вкус – городского и деревенского, столичного и провинциального.
А что достанется нынешним детям из родного кино, как воспоминание об эпохе их детства?
Понимаю, что это будут сплошь американские фильмы. Их киномиром прошлого, наверное, станут «Гарри Поттер», «Властелин колец» и «Аватар»...
Ничего, что как-то смогло бы напомнить им о мире двухтысячных, в котором прошли их детство и юность, наше кино не создало. Потому что их реальный мир не был ни тем кромешным адом, каким представляет сегодняшнюю реальность авторское кино, ни тем миром тупоголовых дебилов, какой мы видим в кино коммерческом...
Человечество столько написало музыки и книг, что тут проблем не наблюдается. А вот кинематографу – всего 100 с небольшим лет. И каждый ищет в нём приметы знакомого прошлого, приметы того, что всю жизнь любимо. И находит.
А поколению моих внуков – которым сейчас 12 и 18 – примет времени своего детства найти будет негде.
Всё про уродов, а не про людей.

31 декабря исполнился 51 год Николаю Цискаридзе.
Вообще, это довольно обидный день рождения: в последний день уходящего года, когда все салаты режут и перья чистят, да к тому же ты в этом году и прожил-то меньше суток, а числишься, тем не менее, «прошлым годом», а не тем, с которого, фактически, началась твоя жизнь.
Ну, в общем, и праздновать день рождения в Новый год – тоже так себе удовольствие, я считаю.
Вот и я вспомнила про его ДР лишь через два дня, и то после юбилея, а не в сам юбилей.
А так-то я обожаю Николая Цискаридзе.
Вот, знаете, если есть в сегодняшней культуре человек, который меня ни разу ничем не разочаровал – это он.
Мы с Павловым как-то были на одном из его последних Щелкунчиков в ГАБТе, и Юрка, как бывший балетный, заметил то, чего не замечаю я: «Даааа... Уже ходить начал...».
Я даже не поняла, что он имеет в виду.
А он говорит: «Артисту в спектакле положено перемещаться всё время бегом, даже если он не танцует. И оркестр тогда держит его темп. А когда артист начинает экономить силы и не бегать, а ходить, то из зала это незаметно, много есть разных приспособлений, чтобы не дать это заметить, но оркестр начинает на долю-две снижать темп...».
И вот буквально что-то месяца через два-три Цискаридзе заявил о завершении карьеры, хотя еще танцевал как бог, и года три-четыре спокойно мог бы оттанцевать – не в ГАБТе, где его травили, но хотя бы в Мариинке.
Нет, ушёл.
Быть адекватным самому себе лучшему уже не мог, а хуже не хотел.
Потом я была настроена жутко против его назначения в Вагановку.
Даже посты тут гневные писала – мол, раз не своё (он другой школы был артист), значит, его не жалко и можно разрушать?
Блин, он меня просто посрамил.
И не тем, какой он оказался педагог (в этом я как раз и не сомневалась), а какой он оказался администратор.
Ну, вы только представьте себе – был суперстар, весь тонкий-звонкий, весь про высокое, а тут – общага, качество студенческой жрачки, уборщицы, отопление, крыша, уборка снега, зарплаты, внутренние склоки и тэдэ.
Лично я бы в жизни не решилась, это ж с ума сойти, какая ответственность.
Не-а.
Он оказался не просто лучше всех, а как всегда: на голову лучше всех.
Да ГАБТ на него молиться должен, что он не попросился туда руководить.
Они бы у него сейчас по струнке ходили и такого беспредела во всём (включая цены на билеты и попил бюджетов), как тот, что там творится уже много лет, в жизни бы не было.
Все бы по рукам получили.
Как он существует в телевизоре – отдельная песня.
Я бы на него век смотрела и смотрела, не отрываясь, и если бы нельзя было в интернете посмотреть, ради него бы одного бы вернула телевизор в дом.
И вот посмотрела передачу с ним у Меньшовой, и просто рыдаю от восторга. От того, что человек живёт строго по своим личным правилам, и никакая «погода на дворе» с этих правил его сбить не может.
Никто. Никогда.
Ни под кого не подстраивается, не суетится, не фальшивит, говорит что думает, – а думает блестяще.
А фразы «Пришло время ординарных людей – и оно у нас не заканчивается» и «Мы живём в культуре огрызков» – я бы высекла золотом по мрамору и повесила бы прямо на мавзолее, чтобы всем было видно.
Нет, правда, у меня вообще нет нынче кумиров – все кто был, уже умерли.
Только он...
Выложу по-новой эту программу, пронзившую меня просто до слёз.
https://www.youtube.com/watch?v=NblbEGtruKI

Один мой старый знакомый пишет: «Наступил на нас 2025-й».
Другая рассказывает, что, мол, ёлку нарядила, салат настругала, – а счастья нет.
Третья – что «И это надо перетерпеть»…
Ну, и много еще такого – нестерпимо трагического в моей ленте.
А я всё силюсь разгадать одну загадку.
Почему самые румяные и упитанные, самые ухоженные и благополучные, обожающие потусоваться, поездить на Мальдивы (ну, или имеющие финансовую возможность жить в Израиле и далее везде), не дураки выпить и пожрать, периодически переженивающиеся на всё более молодых жёнах, ценящие хорошие шмотки, комфорт, дорогие машины – почему именно они, а не мрачные, худые, бледные, с уксусными лицами, – всё время говорят и пишут про смерть, распад, разложение, всё время транслируют мизантропию и прочий депресняк?

«Первый номер»

Сделав вынужденный перерыв в непрестанных новогодних еде и питье, я села и прилежно досмотрела до конца сериал «Первый номер», первые 4 серии которого привели меня просто в восторг.
Раньше я нетерпеливо ждала каждую серию и про каждую серию писала отдельные тексты.
Но – начиная с пятой – в общем, примолкла.
Я далека от мира глянца.
Но мир редакционный, но память о газете и журнале, некогда сделанных мною с нуля, из воздуха, – когда при слове «вёрстка» я падала в обморок, когда я ненавидела своего издателя, низкого пошляка, но молила Бога, чтоб он продолжал давать мне деньги на мою газету и на мой журнал – вот это всё мгновенно всплыло в памяти, и заставило колотиться сердце.
Я тогда довела тиражи с 10 тысяч до полумиллиона, трепеща от ужаса каждую секунду, боясь оставить свою редакцию хоть на миг, приходя на работу первой, а уходя последней…
Мне казалось, что эта моя – и не только моя – великая эпопея заслуживает воплощения в кино, и что именно эти – ни с чем не сравнимые драйв и ужас – и станут материалом сериала.
Мир идей и конфликтов идей.
И конфликт двух писателей - одного, которому уже ничего не нужно, и другого, которому еще нужно всё.
Да хоть бы и мир редакции, где одним нужно просто кресло под жопой, а другим хочется творить и реализовываться.
Какой бы это мог быть материал!
О, нет.
Материалом сериала стало что угодно, только не «первый номер».
Соблазнение баб из рекламы и почти серьезная гибель от алкоголя, разводы и примирения, выкраденная невеста и спизженная чужая рукопись, битьё морд и прочая и прочая – всё это было базой нового сериала, но было совершенно из другой оперы.
Авторы зассали.
Им жизнь редакции журнала показалась недостаточно киногеничной, требующей «оживляжа».
Впрочем, я и раньше понимала, что сегодняшние сериальные сюжеты на темы 90-х всегда будут лакироваться и припудриваться, а вот такие истории, как в «Первом номере» – усердно сводиться к сюжетам про «Я люблю Машу». Даже такого фактурного персонажа, как Лимонов, сумели свести к капризному старику, играющему в нелепые старческие игры...
Потому что всем хочется, чтоб мы всё забыли, а дети – и так уже не знают.
В результате – гора родила мышь.
Нет, не мышь. Много маленьких мышей.
И даже не белых, а серых.
Жаль.
Финальный титр «Памяти Багирова» добил.
Этот феерический парень, всё же, заслуживал большего, чем кино «из жизни серых мышей».

«Первый номер»: барьер невозможного.
Постскриптум.

Не даёт мне покоя линия с украденной рукописью в сериале «Первый номер».
То есть, я всё принимаю в расчет: весь цинизм Иноземцева, всю его личную безответственность, всё его профессиональное раздолбайство – всё-превсё, включая то, что Иноземцев принадлежит к поколению, для которого особых-то моральных барьеров нет.
И, тем не менее, не могу себе представить, чтобы он взял и отнес эту рукопись в издательство.
Хоть как ему будь нужны эти деньги.
Римонов – дядька тоже не строгих правил, как мы могли заметить. Но именно от него мы услышим фразу «Словно я чужую книгу украл».
То есть и для него это является абсолютно непереступаемым барьером.
У меня довольно много крали.
Я видела, как крали у других – совершенно спокойно.
Но крали всегда на уровне идей, замыслов, заявок, черновых разработок, которые потом переписывали, переделывали, рихтовали – то есть всячески маскировали следы самого факта покражи.
А вот так, чтобы взяли и стырили прямиком готовый сценарий или книгу – не видела, если честно, никогда.
У меня была пара случаев, когда я публиковала нечто в соцсети, у себя на странице, с подписью «найдено на просторах интернета» (иной раз многочисленные репосты приводят именно к тому, что текст оказывается как бы ничьим, без автора, а проводить расследование просто лень).
Один раз я опубликовала у себя на странице знаменитые, миллион раз всеми репощенные «Письма Марии Каллас к Онассису». Пронзительные такие письма, которые мне в ту пору как раз подходили по внутреннему моему состоянию. И которые я восприняла как подлинные письма покойной дивы.
Немедленно – вот просто немедленно – в моей личке возник автор этих писем. Не просто живой, а еще и хорошо мне знакомый. Который, разумеется, никаких ко мне претензий не имел, просто обозначил, что письма не настоящие, а сочиненные им от лица Каллас.
Я не знаю, как там было насчет этики по отношению к Каллас – с точки зрения широкой публикации этих писем, – но со своей страницы я немедленно их убрала: мои представления о профессиональной этике не позволяли им дальше у меня висеть.
В другой раз я тоже опубликовала что-то «из интернета». Не просто опубликовала, а репостнула собственный прошлогодний пост с этим вот «ничейным» текстом и с подписью «из интернета».
Буквально через пару минут я получила мощную – и, что, характерно – публичную отповедь от своей интернет-френдессы, которая была автором этого текста.
И этот автор даже не счел нужным объясниться со мной в личке – он сразу обвинил меня в плагиате, да еще и прочёл мне мораль на тему «сколько я труда и научных изысканий потратила на создание этого текста на два абзаца».
Конечно, она могла бы иначе оповестить меня о своём авторстве, – но ей хотелось именно так. Имела полное право так поступить.
Разумеется, пост я удалила в ту же секунду, но это уже ничего не меняло.
Оба эти случая были чистым недоразумением, хотя авторы этих текстов «с просторов интернета» поступили по-разному.
Сказать, что я испытала совершенно нестерпимый стыд – за это «нечаянное» преступление против чужой литературной собственности – не сказать ничего.
Меня потом еще долго жгло, колбасило и корчило – при каждом воспоминании об этой – вполне безобидной – ситуации.
Вторая авторша после этого случая сделалась мне не то, чтобы врагом, а просто постоянно испытывала желание меня уколоть – так или иначе, по тому или иному поводу.
Сам факт моего существования в природе после того случая стал для неё мощным раздражителем, своего рода «вечным триггером», – и я предпочла её сначала расфрендить, а потом и вовсе забанить – поскольку уняться она никак не могла, а я не люблю читать, как кто-то где-то меня обсуждает в третьем лице. Я не кинозвезда и отношусь к таким вещам довольно нервно. Предпочитаю о них вовсе не знать.
И вот когда, после всех этих историй я смотрю, как человек сначала спокойно говорит любимой женщине, что лежащая на столе рукопись – его, я допускаю, что в тот момент он хотел перед ней павлиний хвост пораспускать: мол, я тебе не конченный пропойца, я книгу написал (поскольку любимая

женщина, глянув первые пару страниц, сообщила ему, что это круто).
Но через пару минут после этого нормального литератора профессиональная совесть (да хоть бы и профессиональное эго) должна была в бараний рог скрутить.
Но нет: не скрутила. Возможно, уже ни совести, ни даже эго не осталось – допускаю.
А вот чтобы взять и отвезти рукопись в издательство – это уже не спонтанный поступок. Это уже много телодвижений сделать надо, и время, чтобы очнуться и прийти в рассудок, у Иноземцева было.
И потом было.
И еще потом-потом было.
И мне как раз понятно, насколько трудно «открутить кино назад» – сознаться в покраже. Но для меня в результате этого поступка (любого подобного поступка) нормальный человек должен был бы уже внутренне самоистребиться. Тут уже никакие свадьбы никаких любимых женщин и никакие миллионы алых роз не работают.
Этот свой поступок человек не может «выкинуть из головы» ни на секунду. Вообще. Это будет жечь изнутри ежедневно, 24 часа в сутки, пока насмерть не спалит.
А Иноземцев – хотя бы на время – выкидывает это всё из головы.
И тут я уже начинаю, как Станиславский, громко кричать «Не верю! Этого не может быть, потому что быть не может!».
НО.
Никто вокруг по этому поводу, кроме меня, ничего не кричит.
Для всех, видимо, это оказалось плохим – но вполне реальным поступком. Вполне возможным. Не оправдываемым – но объяснимым.
И только осознав это, я поняла вдруг, какая абсолютно непроходимая пропасть отделяет меня от «современности».
Это не возраст и не круг знакомств. Это не вкус и не пристрастия. Это не привычки и не уровень «вхожести».
Это представления о том, что такое «невозможно».
И именно перед этим невозможным я остановилась в ступоре и дальше уже не могла воспринимать Иноземцева, сочувствовать, сострадать, «болеть» за него.
Но, что удивительно, именно с этого момента переступания черты невозможного, в сериале посыпались буквально все сюжетные линии: они, видимо, точно так же как и я, не вынесли этой перейдённой черты невозможного.

Сделали на ТВЦ фильм "Миронов и Табаков. Невидимый поединок".
Довольно грустный фильм получился.
https://rutube.ru/video/8577ef25e8cf389a678ebf1a1e96a28b/?&utm_source=embed&utm_medium=referral&utm_campaign=logo&utm_content=8577ef25e8cf389a678ebf1a1e96a28b&utm_term=yastatic.net%2F&referrer=appmetrica_tracking_id%3D1037600761300671389%26ym_tracking_id%3D11291340986442764529

Когда-то Вита Рамм выкладывала у себя на странице ссылки на все выступления Санчо по городам и весям мира. И спрашивала меня: "Я не слишком "аидише мама?!", не слишком горжусь и хвастаю сыном?". Ну, теперь я вместо неё побуду "аидише мамой" - поэтому всем, кто сейчас в Петербурге, сообщаю о возможности послушать прекрасный концерт с участием моего любимого потрясающего виолончелиста Александра Рамма. https://www.mariinsky.ru/playbill/playbill/2025/1/6/3_1200/

Не приходя в сознание.

Разбирала папки на рабочем столе компьютера.
Обнаружила незнакомый текст.
То есть, он был – совершенно очевидно – написан мною, там были мои мысли, мои речевые обороты, и вообще – я свои тексты узнаЮ сразу – с первой же строки.
Но, хоть убей – я совершенно не помню, чтоб я его писала, и когда писала, и зачем.
Ну, хоть тресни.
И уже было решила, что я всё-таки ошиблась, и что это не мой текст, просто очень схожий по стилистике, – когда внезапно вспомнила.
Я была безумно загружена, просто безумно – некогда было голову от компа поднять, – когда мне позвонила издательница, и суровым тоном спросила «Где обещанный текст?!».
Это моя вечная драма: мне звонят или пишут, и говорят, что неплохо бы где-нить через полгодика написать что-то, или выступить где-то, или прочесть курс каким-то студентам.
Я, вся такая бодрая – где я и где «через полгода» – разумеется, соглашаюсь, и немедленно забываю про обещанное.
А потом наступает суровый час расплаты – когда оказалось, что полгода внезапно пролетели.
Так было и тут.
Но, когда мне был задан строгий вопрос, как я уже сказала, я работала, не поднимая головы, и никакой текст писать совершенно не планировала – я и спала-то в ту пору часа по три-четыре, максимум.
Да и мыслей «свободных» у меня не было – ни одной, все были сугубо про работу и про дедлайны.
Впрочем, зная суровый нрав моей издательницы, я предпочла прерваться, и, вместо 3-4 часов сна, за 3-4 эти часа написать для неё обещанный текст.
И написала, и мысли откуда-то взялись (хотя я так и не понимаю, откуда) – мы вообще мало знаем о собственных внутренних ресурсах.
Я тогда писала «не приходя в сознание», на рефлексах.
Написала, сдала, удостоверилась, что издатель доволен мною, и мгновенно отрубилась.
И забыла про этот текст намертво, так, словно и не было никогда.
А теперь вот его обнаружила и удивилась.
И сразу же вспомнила, как Крючкова обучала Леонова во сне…
😝
https://vkvideo.ru/video-34150925_163805058?ref_domain=yastatic.net

В ветке комментов под одной рецензией, где Николь Кидман была обозначена как "неподвижная маска вместо лица", прочла:
"Редактировать внешность после 40 лет - это нормально. Ненормально - не заниматься своей внешностью".
Задумалась.
Всё на свете я редактировала, кроме внешности.
Попробовать, что ли? Или уже зачем?

Постновогодние заметки.
Несколько слов об алкоголе и его употреблении.

Праздники частично миновали. Алкоголя было выпито много – разного. Классическое правило – не понижать градус – разумеется, не соблюдалось, но еды было столько, что организму это было по барабану. А праздник – он на то и праздник, чтобы чокаться, говорить тосты, слушать тосты – и выпивать.
Я всегда любила хороший алкоголь и никогда этого не стеснялась.
В молодости это было еще и некоей демонстрацией лихости, удали и молодечества, хотя, как мне кажется, главной своей функции – снятия самоконтроля – выпивка как раз тогда и не выполняла: у нас самоконтроль снимался и без алкоголя – мигом и с легкостью.
Но всё равно, все весело бухали, за столом всегда стоял хохот, шло массовое состязание в остроумии, и, апропо, шутки в зависимости от выпитого становились не грязнее, а тоньше и изящнее.
От любителей сальностей и грязных шуток как-то все в нашем круге довольно быстро дистанцировались.
Даже про всё, что ниже пояса, шутилось тонко и смешно.
Умели.
И уж, конечно, приход гостей – сам по себе – был поводом весело выпить.
Впрочем, и в тесном семейном кругу – вдвоем с мужем, например, усевшись (а чаще - завалившись в кровать) для совместного просмотра спортивных состязаний или фильмов, – ставили рядом с собой не пиво или водку (хотя ничего ни против пива, ни против водки не имели), а ледяной брют, чтоб уж совсем в удовольствие.
Так вот, в последнее время я стала замечать, что вокруг меня (да и я сама) стали пить намного меньше.
Какие бы замечательные напитки ни стояли на столе – пьют ровно столько, сколько хотят (и до тех пор, пока от пития получают удовольствие), а потом вдруг сами останавливаются, хотя на столе – непочатая батарея, подкупающая разнообразием и качеством напитков.
Вот и сейчас за новогодним столом – пилось-пилось, да вдруг перестало питься.
Точно так же, как с деликатесами, которые могут продолжать уныло стоять на столе – если их по какой-то причине никому не хочется, и потом их приходится тащить обратно в холодильник, на завтрашние доедалки.
Ну, ясное дело, мой круг ныне – это люди в определенном возрасте, там и проблемы со здоровьем, и то, и сё.
Но суть не в этом.
И даже не в том, что многие – за рулем.
Сколько раз замечала, что соки-воды со стола теперь улетают куда быстрее алкоголя, а фирменые блюда хозяев – быстрее икры и прочих дорогих разносолов.
Вкусная еда и дорогие напитки перестали быть смыслом сборища. Смыслом вечеринки.
Еда и выпивка перестали быть непременными атрибутами общения.
А общения-то как раз и хочется.
Кстати, для задушевного разговора с самим собой, как ни странно, алкоголь как был, так и остался непременным атрибутом – во всяком случае, по моим наблюдениям.
Но общаться с самим собой хочется уж точно не каждый день.
Не знаю, как кто, а я саму себя, как собеседника, всё больше стараюсь избегать. Ну, по возможности.
Слишком трудные с собой стали разговоры – и кому ж лишний раз захочется?
И сколько раз замечала за собой, что иной раз, вроде, уже и надумаешь выпить, ан нет: рука на полпути повисает... Неохота.
И вот так вот накапливаются в домах напитки, которые были для чего-то или для кого-то куплены, или кем-то подарены, но не выпиты.
И не хочется...
Вот сейчас подумала – а не тяпнуть ли водки? Потом еще подумала, и решила: да ну её в баню. И заварила кофе.
Даже не знаю – хорошо это или плохо...

Священник Илия Павлов:
Дорогие друзья!
7 января ПРИГЛАШАЮ ВСЕХ ВАС НА РОЖДЕСТВЕНСКУЮ СЛУЖБУ.
В этот день над миром загорелась Вифлеемская звезда, которая привела языческих волхвов – людей, далеких от ветхозаветной веры и пророческих откровений – прямо к Богомладенцу Иисусу Христу. Для мудрецов с Востока Вифлеемская звезда стала звездой путеводной – она помогла этим людям обрести Бога, и подарила надежду. С тех пор прошло больше двух тысяч лет, но Вифлеемская звезда не гаснет! Она по-прежнему освещает наш путь, и ведет нас всех к Господу Иисусу Христу! Мы переживаем не самые легкие времена – у многих из нас уныние и смута на душе. Но Звезда Вифлеема – все тот же путеводный маяк, который помогает нам преодолевать тоску и сомнения! Этот свет зажег для нас Сам Господь, и никто не сможет его погасить!
7 января (во вторник) в храме Святого Апостола и Евангелиста Луки (СПб, Соляной пер. 13) будут совершены:
09:00 - Входные молитвы. Проскомидия. Литургия Василия Великого
11:30 - Пение праздничных колядок
12:00 - Братский фуршет
У тех, кто не может присутствовать на службе – есть возможность виртуально подать записки на Рождественское богослужение с именами родных – прислать имена на WhatsApp, на номер +7-921-756-51-02.
Пожертвования можно прислать на карту Сбербанка 5469 9802 8813 9963.

Christmas is not your birthday!
Как жаль, что это не все понимают.