1
Выступление министра иностранных дел Великобритании Дэвида Лэмми в ООН — пример имперской диалектики: беря на вооружение дискурс деколонизации, империя применяет его в интересах собственной экспансии.
Обращаясь к российским конкурентам по переделу постсоветского пространства, представитель крупнейшей империи в истории человечества, — государства, которое по сей день владеет колониями, и живёт под монархом, — говорит:
"Я стою здесь также как чернокожий человек, чьи предки были закованы в цепи и вывезены из Африки под дулом ружья, чтобы быть порабощёнными; чьи предки восстали и сражались в великом восстании рабов. Империализм. Я узнаю его, когда вижу. И буду называть его тем, чем он является."
Это — риторический перформанс из той же оперы, что и "права человека" в устах министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова. Это не убеждения. И не столько даже популизм, сколько разговор имперских функционеров на языке неолиберальной Гегемонии.
"Борьба с империализмом" волнует этих господ примерно так же, как и "мир в Украине", угрожающий военным доходам и ре-индустриализации их метрополий за счёт расходных восточноевропейских голодранцев.
2
Пример Лэмми интересен тем, что рупором империи здесь выступает чёрный человек, чей символ выносится на фасад коммуникации, и обслуживает тот же "пробковый шлем", который заковывал его предков в цепи.
В рамках такого "прогрессивного" империализма уже не только руки, но и рот, а главное — образ субалтерна и его борьбы с империей превращаются в семиотические инструменты её продвижения.
Не менее показательны, в этом смысле, реакция Лэмми на пропалестинские протесты в США:
"Есть разница между мирным протестом, за который выступал Мандела, и насилием и беспорядками".
Используя всё тот же деколониальный дискурс, Лэмми конвертирует символ борьбы с империей в апологию геноцида и подавления протеста против него.
Тот факт, что член коммунистической партии ЮАР Нельсон Мандела был не только основателем организации «Копьё нации» (Umkhonto we Sizwe), которая боролась с апартеидом, используя взрывчатку, но и одним из крупнейших пропалестинских голосов 20-го века, значения не имеет. Важна не реальность, а символ, его присвоение, и коррекция. Для всего этого нужны придворные оппортунисты, готовые возложить свою расу и связанные с ней смысловые поля на алтарь служения "белому господину".
Конечно, имперская диалектика не сводится к расе. Все те же нарративные стратегии работают и в случае других атрибутов идентичности: пола, этноса, класса...
Так возникают "рыночные феминистки", ведущие борьбу за то, чтобы среди кровопийц было больше женщин; режимные квиры, выступающие за ковровые бомбардировки арабских школ; а ещё — украинские голоса, ряженые в шитую сорочку, работающие на имперские НГО, и пишущие на страницах "Радио Свобода" статьи о "деколонизации", в которых критике подвергается какая-угодно империя, кроме той, которая кормит все этих одомашненных представителей угнетённых меньшинств.
@dadakinder – поддержать автора
Выступление министра иностранных дел Великобритании Дэвида Лэмми в ООН — пример имперской диалектики: беря на вооружение дискурс деколонизации, империя применяет его в интересах собственной экспансии.
Обращаясь к российским конкурентам по переделу постсоветского пространства, представитель крупнейшей империи в истории человечества, — государства, которое по сей день владеет колониями, и живёт под монархом, — говорит:
"Я стою здесь также как чернокожий человек, чьи предки были закованы в цепи и вывезены из Африки под дулом ружья, чтобы быть порабощёнными; чьи предки восстали и сражались в великом восстании рабов. Империализм. Я узнаю его, когда вижу. И буду называть его тем, чем он является."
Это — риторический перформанс из той же оперы, что и "права человека" в устах министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова. Это не убеждения. И не столько даже популизм, сколько разговор имперских функционеров на языке неолиберальной Гегемонии.
"Борьба с империализмом" волнует этих господ примерно так же, как и "мир в Украине", угрожающий военным доходам и ре-индустриализации их метрополий за счёт расходных восточноевропейских голодранцев.
2
Пример Лэмми интересен тем, что рупором империи здесь выступает чёрный человек, чей символ выносится на фасад коммуникации, и обслуживает тот же "пробковый шлем", который заковывал его предков в цепи.
В рамках такого "прогрессивного" империализма уже не только руки, но и рот, а главное — образ субалтерна и его борьбы с империей превращаются в семиотические инструменты её продвижения.
Не менее показательны, в этом смысле, реакция Лэмми на пропалестинские протесты в США:
"Есть разница между мирным протестом, за который выступал Мандела, и насилием и беспорядками".
Используя всё тот же деколониальный дискурс, Лэмми конвертирует символ борьбы с империей в апологию геноцида и подавления протеста против него.
Тот факт, что член коммунистической партии ЮАР Нельсон Мандела был не только основателем организации «Копьё нации» (Umkhonto we Sizwe), которая боролась с апартеидом, используя взрывчатку, но и одним из крупнейших пропалестинских голосов 20-го века, значения не имеет. Важна не реальность, а символ, его присвоение, и коррекция. Для всего этого нужны придворные оппортунисты, готовые возложить свою расу и связанные с ней смысловые поля на алтарь служения "белому господину".
Конечно, имперская диалектика не сводится к расе. Все те же нарративные стратегии работают и в случае других атрибутов идентичности: пола, этноса, класса...
Так возникают "рыночные феминистки", ведущие борьбу за то, чтобы среди кровопийц было больше женщин; режимные квиры, выступающие за ковровые бомбардировки арабских школ; а ещё — украинские голоса, ряженые в шитую сорочку, работающие на имперские НГО, и пишущие на страницах "Радио Свобода" статьи о "деколонизации", в которых критике подвергается какая-угодно империя, кроме той, которая кормит все этих одомашненных представителей угнетённых меньшинств.
@dadakinder – поддержать автора
1
Сбежавшая из зоопарка человекоподобная обезьяна продолжает рыскать по Одессе и громить монументы недосягаемости. Отодрав звезду от гранитного куба, вступает в бой с тенью поэта, и не находит в себе иного аргумента, кроме разрушения. Мент отворачивается. Бусик не подъезжает.
“Осада! приступ! злые волны,
Как воры, лезут в окна. “
Конечно, влезшему хочется переназвать всё то, на фоне чего он сознаёт свои масштабы — подогнать мир под стать почкующегося мычания: лапчатых и перепончатых, просящих и воспрещающих.
"Это — имперская поэзия!", — визжит кликуша. Начинённый праведным гневом, данный эпитет кажется диагнозом качества. Мысль, что поэзия может быть имперской и, при этом, охуенной череп кликуши не навещает. Кликуша живёт партсобраниями. Здесь не читают. Здесь отменяют. Кого? Вечность:
"Я – внезапный излом,
Я – играющий гром,
Я – прозрачный ручей,
Я – для всех и ничей."
Контраст между культурой штурма и штурмом бескультурья разящий. Некое навозное бабьё имеет мнение, и издаёт звуки речи — требует слипнуться и ограничиться, отрезать "лишние" языки, формы, произведения, а с ними и "лишних" людей — подубавить разнообразия, чтобы дышать только своими газами из-под хвоста.
2
"Они украинские граждане, но они не украинцы", сообщает мохнатый респондент из горе-мира языковых инспекторов. Так гибнет общество.
И каждый раз они нам говорят: "сейчас не время для таких полемик". А как по мне, так именно сейчас и время, пока не все ещё подохли в этой мясорубке. Сколько ещё мы должны закрывать глаза на рогатый трэш, чья политика оплачена чужими деньгами и миллионами своих жизней?
Смычка быка и мажора состоялась: один кошмарит неугодных, другой поёт про небывалые свободы, якобы зреющие в чреве бесконечной войны.
"Вы подумайте, где бы мы были, если бы не были демократичной страной. Мы в Украине пока ещё обладаем свободой выбирать, как действовать дальше: служить или не служить, работать и платить налоги, или избегать этого".
Это пишет уважаемый журналист. На фоне президента, который заявляет, что победа его страны зависит от решения президента другой страны. В условиях закрытых границ и охоты на остатки генофонда.
"И, с надеждою в сердцах,
Умирая, мы тоскуем
О несозданных мирах,"
На кого рассчитаны эти тексты? На пана, который платит за такую музыку, чтобы продавать украинцам оружие, купленное за деньги, взятые в долг у него же, и позволяющее бороться, но не побеждать.
3
Посмотрим же реальности в лицо: судьба целого народа зависит от президентов-КВНщиков и мэров-боксёров, готовых терять украинский Угледар, чтобы хайпануть на весь Тикток в залупах Курской области.
После двух лет кровавого кошмара, в процессе которого у государства-жертвы находилось время душить собственных граждан, патриотизм представляется мне культом смерти — некрополитикой рабов.
Когда на помост водружается очередная зозуля, и, без оглядки на гробы с молодёжью, провозглашает нечто громогласно патриотическое, хочется сорвать с себя кожу, и выхлестать её мокрой тряпкой; cлышать кожные ляпы по роже, а не циничную брехню.
Неоколониальные элиты не заинтересованы в прекращении войны, к сиське которой присосались. Они не хотят мира. Они хотят жиреть на трупах в вышиванках. Питаться эмпатией, которую заслуживают украинцы, и не заслуживает государство, смысл которому даёт кремлёвская ракета.
Государство, которое считает, что молодые люди должны умирать за государство, не заслуживает того, чтобы за него умирать. Правда сердца — в желании прекращения бойни, творящей безногих и сирот. Любой ценой и как можно скорее. Спасибо скажут выжившие дети.
@dadakinder – поддержать автора
Сбежавшая из зоопарка человекоподобная обезьяна продолжает рыскать по Одессе и громить монументы недосягаемости. Отодрав звезду от гранитного куба, вступает в бой с тенью поэта, и не находит в себе иного аргумента, кроме разрушения. Мент отворачивается. Бусик не подъезжает.
“Осада! приступ! злые волны,
Как воры, лезут в окна. “
Конечно, влезшему хочется переназвать всё то, на фоне чего он сознаёт свои масштабы — подогнать мир под стать почкующегося мычания: лапчатых и перепончатых, просящих и воспрещающих.
"Это — имперская поэзия!", — визжит кликуша. Начинённый праведным гневом, данный эпитет кажется диагнозом качества. Мысль, что поэзия может быть имперской и, при этом, охуенной череп кликуши не навещает. Кликуша живёт партсобраниями. Здесь не читают. Здесь отменяют. Кого? Вечность:
"Я – внезапный излом,
Я – играющий гром,
Я – прозрачный ручей,
Я – для всех и ничей."
Контраст между культурой штурма и штурмом бескультурья разящий. Некое навозное бабьё имеет мнение, и издаёт звуки речи — требует слипнуться и ограничиться, отрезать "лишние" языки, формы, произведения, а с ними и "лишних" людей — подубавить разнообразия, чтобы дышать только своими газами из-под хвоста.
2
"Они украинские граждане, но они не украинцы", сообщает мохнатый респондент из горе-мира языковых инспекторов. Так гибнет общество.
И каждый раз они нам говорят: "сейчас не время для таких полемик". А как по мне, так именно сейчас и время, пока не все ещё подохли в этой мясорубке. Сколько ещё мы должны закрывать глаза на рогатый трэш, чья политика оплачена чужими деньгами и миллионами своих жизней?
Смычка быка и мажора состоялась: один кошмарит неугодных, другой поёт про небывалые свободы, якобы зреющие в чреве бесконечной войны.
"Вы подумайте, где бы мы были, если бы не были демократичной страной. Мы в Украине пока ещё обладаем свободой выбирать, как действовать дальше: служить или не служить, работать и платить налоги, или избегать этого".
Это пишет уважаемый журналист. На фоне президента, который заявляет, что победа его страны зависит от решения президента другой страны. В условиях закрытых границ и охоты на остатки генофонда.
"И, с надеждою в сердцах,
Умирая, мы тоскуем
О несозданных мирах,"
На кого рассчитаны эти тексты? На пана, который платит за такую музыку, чтобы продавать украинцам оружие, купленное за деньги, взятые в долг у него же, и позволяющее бороться, но не побеждать.
3
Посмотрим же реальности в лицо: судьба целого народа зависит от президентов-КВНщиков и мэров-боксёров, готовых терять украинский Угледар, чтобы хайпануть на весь Тикток в залупах Курской области.
После двух лет кровавого кошмара, в процессе которого у государства-жертвы находилось время душить собственных граждан, патриотизм представляется мне культом смерти — некрополитикой рабов.
Когда на помост водружается очередная зозуля, и, без оглядки на гробы с молодёжью, провозглашает нечто громогласно патриотическое, хочется сорвать с себя кожу, и выхлестать её мокрой тряпкой; cлышать кожные ляпы по роже, а не циничную брехню.
Неоколониальные элиты не заинтересованы в прекращении войны, к сиське которой присосались. Они не хотят мира. Они хотят жиреть на трупах в вышиванках. Питаться эмпатией, которую заслуживают украинцы, и не заслуживает государство, смысл которому даёт кремлёвская ракета.
Государство, которое считает, что молодые люди должны умирать за государство, не заслуживает того, чтобы за него умирать. Правда сердца — в желании прекращения бойни, творящей безногих и сирот. Любой ценой и как можно скорее. Спасибо скажут выжившие дети.
@dadakinder – поддержать автора
Среди людей встречаются и рыбы. Например, морской чёрт. Мрак, в котором он обитает, позволяет ему скрывать своё безобразие; представляться огненной каплей, свисающей с иллиция перед его пастью; быть многообещающим светом, который в действительности не обещает ничего, кроме смерти.
Сознаёт ли морской чёрт свою чертовщину? Или, населяя тот же мрак, видит ту же каплю, тот же ложный свет, и точно так же заблуждается в собственном отношении, делаясь от этого ещё более опасным, непреднамеренным злом?
Во всём этом тревожит слепота, ограниченность восприятия. Черти смотрят в зеркала, и видят ангелов. Никто не кажется себе подонком, но ведь подонки существуют, имеют имена, и кем-то являются — почему не тобой или мной?
Капля света не всесильна. Рано или поздно, она гаснет, глаза привыкают ко мраку, и наступает правда — разочарование, ведущее морского черта, людей-рыб, да и просто людей в горечь общечеловеческого одиночества. Из чего оно сделано? Из языка и того обстоятельства, что все разлиты по своим телам, и не образуют своей суммой моря (разве что в поцелуях).
Чем больше слов, тем гуще плоть тумана, и тем вероятнее провалиться в яму собственного черепа — заговорить морское дно, выдумать свою красоту, и позабыть, что твои губы скрывают челюсть — нечто острое и кусающееся.
Если каждый отрезан и находится в плену своего восприятия, в чём смысл общения? В нанесении друг друга на холсты внутренних сновидений? В перестукивании узников, среди которых затесался морской чёрт?
Вампиры ищут лакомые шеи, а морской чёрт — надежду на добродетель, вопреки чертовщине. Раз капля света не даёт тепла, значит светить в мир этим фонарём не нужно. Без фонаря никто не приплывёт под пасть. И, значится, никто не пострадает. Так у гадов морских появляется шанс на человечность. Всякая сволочь может стать чуточку лучше.
@dadakinder – поддержать автора
Сознаёт ли морской чёрт свою чертовщину? Или, населяя тот же мрак, видит ту же каплю, тот же ложный свет, и точно так же заблуждается в собственном отношении, делаясь от этого ещё более опасным, непреднамеренным злом?
Во всём этом тревожит слепота, ограниченность восприятия. Черти смотрят в зеркала, и видят ангелов. Никто не кажется себе подонком, но ведь подонки существуют, имеют имена, и кем-то являются — почему не тобой или мной?
Капля света не всесильна. Рано или поздно, она гаснет, глаза привыкают ко мраку, и наступает правда — разочарование, ведущее морского черта, людей-рыб, да и просто людей в горечь общечеловеческого одиночества. Из чего оно сделано? Из языка и того обстоятельства, что все разлиты по своим телам, и не образуют своей суммой моря (разве что в поцелуях).
Чем больше слов, тем гуще плоть тумана, и тем вероятнее провалиться в яму собственного черепа — заговорить морское дно, выдумать свою красоту, и позабыть, что твои губы скрывают челюсть — нечто острое и кусающееся.
Если каждый отрезан и находится в плену своего восприятия, в чём смысл общения? В нанесении друг друга на холсты внутренних сновидений? В перестукивании узников, среди которых затесался морской чёрт?
Вампиры ищут лакомые шеи, а морской чёрт — надежду на добродетель, вопреки чертовщине. Раз капля света не даёт тепла, значит светить в мир этим фонарём не нужно. Без фонаря никто не приплывёт под пасть. И, значится, никто не пострадает. Так у гадов морских появляется шанс на человечность. Всякая сволочь может стать чуточку лучше.
@dadakinder – поддержать автора
Грызу гранит науки, охвачен лирикой, и помалкиваю, чтобы не подливать горечи в костёр очевидных украинских перспектив.
Автобус с безногими и душистыми довозит меня на тот свет — к чертогам Академии. Здесь реальность кончается. Начинается мир идей, докладов, и юных лиц, ещё не хлебнувших бездность.
Радость — в шмелях. В остроглазых цветах. В электрических звуках колибри. Здесь, в саду, не имеющем отношения к жизни рабочего большинства, я валандаюсь среди ландышей, и нахожу отдушину в стишках:
"Сядем здесь, у этой ивы.
Что за чудные извивы
На коре вокруг дупла!
А под ивой как красивы
Золотые переливы
Струй дрожащего стекла!"
Всё же, приятнее дрожать у ивы, чем наблюдать очередную гибель очередного государства, которое, по очередному совпадению, моё.
Сбегая к белке, я сбегаю от "белочки", которую питает вид красной папочки с "планом победы", вилы ТЦК на "вiльном" горле, и желание "партнёров" снижать расходный возраст.
Необходимость проветрить череп обнажилась на, кажется, пятом бокале — в тот неожиданный вечер, когда я обнаружил себя горланящим что-то про "нашу Киевскую Русь" и "ваших воющих волков". С тех пор прошу не наливать Антошке в кружку, и впредь хотел бы лепетать только на птичьем.
О чём же? В идеале — о важном: любви. Которая "сильнее самой смерти". И будто завершает человека — делает его цельным, а жизнь достаточной.
"В этом зеркале под ивой
Уловил мой глаз ревнивый
Сердцу милые черты...
Мягче взор твой горделивый...
Я дрожу, глядя, счастливый,
Как в воде дрожишь и ты."
Тут мне хочется сказать, что любовь есть политика, наконечник копья. Но это ложь. Любовь — это точка назначения, конечная точка, достигая которой действовать больше не хочется. Хочется быть. Пребывать. Наводняться, как Флорида.
Кто влюблён, для того коммунизм наступил. И из-за этого, бывает, кажется, что любовь — это смерть, хотя не смерти от неё желаешь, а покоя; cвершения человеческого предназначения; реализации смысла сердца, чья функция, хочется верить, не сводится к одному лишь погону крови.
Крови сейчас слишком много. Из неё сделан воздух, время, и осень. Возвращаясь в реальность из кампуса, я встречаю караван трудовых иммигрантов. Их привозят пикапы, селят в палатки под моими окнами, и утром забирают на труды. Ночью рабы пьют вёдра, жгут костры на дорогах, и танцуют под звуки родины из мобилы.
Ни с ними, ни с любовью, ни со смертью я ничего поделать не могу. Могу прочесть стишок, но, кажется, сейчас стихи не к месту.
@dadakinder – поддержать автора
Автобус с безногими и душистыми довозит меня на тот свет — к чертогам Академии. Здесь реальность кончается. Начинается мир идей, докладов, и юных лиц, ещё не хлебнувших бездность.
Радость — в шмелях. В остроглазых цветах. В электрических звуках колибри. Здесь, в саду, не имеющем отношения к жизни рабочего большинства, я валандаюсь среди ландышей, и нахожу отдушину в стишках:
"Сядем здесь, у этой ивы.
Что за чудные извивы
На коре вокруг дупла!
А под ивой как красивы
Золотые переливы
Струй дрожащего стекла!"
Всё же, приятнее дрожать у ивы, чем наблюдать очередную гибель очередного государства, которое, по очередному совпадению, моё.
Сбегая к белке, я сбегаю от "белочки", которую питает вид красной папочки с "планом победы", вилы ТЦК на "вiльном" горле, и желание "партнёров" снижать расходный возраст.
Необходимость проветрить череп обнажилась на, кажется, пятом бокале — в тот неожиданный вечер, когда я обнаружил себя горланящим что-то про "нашу Киевскую Русь" и "ваших воющих волков". С тех пор прошу не наливать Антошке в кружку, и впредь хотел бы лепетать только на птичьем.
О чём же? В идеале — о важном: любви. Которая "сильнее самой смерти". И будто завершает человека — делает его цельным, а жизнь достаточной.
"В этом зеркале под ивой
Уловил мой глаз ревнивый
Сердцу милые черты...
Мягче взор твой горделивый...
Я дрожу, глядя, счастливый,
Как в воде дрожишь и ты."
Тут мне хочется сказать, что любовь есть политика, наконечник копья. Но это ложь. Любовь — это точка назначения, конечная точка, достигая которой действовать больше не хочется. Хочется быть. Пребывать. Наводняться, как Флорида.
Кто влюблён, для того коммунизм наступил. И из-за этого, бывает, кажется, что любовь — это смерть, хотя не смерти от неё желаешь, а покоя; cвершения человеческого предназначения; реализации смысла сердца, чья функция, хочется верить, не сводится к одному лишь погону крови.
Крови сейчас слишком много. Из неё сделан воздух, время, и осень. Возвращаясь в реальность из кампуса, я встречаю караван трудовых иммигрантов. Их привозят пикапы, селят в палатки под моими окнами, и утром забирают на труды. Ночью рабы пьют вёдра, жгут костры на дорогах, и танцуют под звуки родины из мобилы.
Ни с ними, ни с любовью, ни со смертью я ничего поделать не могу. Могу прочесть стишок, но, кажется, сейчас стихи не к месту.
@dadakinder – поддержать автора
Читаю текст: "Почему двуязычие — опасно, а ласковая украинизация более не актуальна? Интервью с языковым омбудсменом". Этот заголовок содержит два утверждения: "двуязычие — опасно" и "ласковая украинизация более не актуальна". Их усиливает ссылка на авторитет — представителя власти. Если двуязычие — опасно, то опасны и двуязычные люди. "Почему?".
Представитель власти заявляет, что вопрос языковой политики требует "дополнительного", "специального" внимания. Это делает его частью "чрезвычайного положения" (инструмента контроля и подавления). Власть вводит режим исключения, отменяя те или иные нормы, и оправдывая это соображениями "безопасности".
Право приостановлено, но власть продолжает действовать. И сообщает, что "закон о языке", дающий власти "инструментарий контроля", "преимущественно исполняется", "мы не видим системных нарушений", всё под "полным контролем". Тем не менее, "чрезвычайное положение" сохраняется.
Рассуждая о гражданах, представитель власти использует конструкции в духе "граждане по-настоящему почувствовали", присваивая их субъектность — говорит за каждого, вместо каждого. Это подчёркивает отношение к гражданам как к объектам политики. Ограничение их прав артикулируется как защита прав.
"Я подчёркиваю важность всеобъемлющего контроля". Необходимость его "усиления" безальтернативна: "Теперь ничего другого, кроме наступательной украинизации, которая пришла на смену ласковой, я не вижу".
Что значит "наступательная украинизация"? "Строгий контроль" "во всех без исключения сферах общественной жизни на территории Украины". "Полный контроль" становится тотальным. Чтобы реализовать "наступательную украинизацию" на территории бытового общения, на которое закон "не распространяется", государственный язык "должен быть по-настоящему везде и всюду". "Ласковая украинизация" была только "первым этапом" на пути к принудительной "монолитности".
Чрезвычайное положение обрастает машинерией надзора, контроля и наказания граждан-объектов. "Сегодня у нас есть инструменты и рычаги мониторинга, контроля и наказания каждого субъекта хозяйствования".
Эпитет "наступательная" является милитаристским, и делает риторику гражданского чиновника военной. Наступление предполагает врага. Им являются носители двуязычия как социальной практики.
Представитель власти утверждает, что двуязычие влечёт за собой "языковую шизофрению", которая ведёт "к шизофрении и в поведении, и в отношении к национальным интересам".
Использование клинической терминологии является средством стигматизации и дегуманизации неугодных; формулирует нормативность, исключающую их из общества, народа, нации. Они — больны, не нормальны, даже заразны ("языковое поведение родителей отражается на детях").
Далее следует риторическая связка двуязычных с экзистенциальной угрозой — внешним врагом, что, в условиях войны, подвергает их риску дискриминации и насилия. Они — не мы. Это — не их страна. Они — враг.
"С двуязычием нужно бороться". Из-за него "существуют коллаборанты, и люди, которые сдают украинские позиции; люди, которые считают, что можно договориться с Россией, что есть хорошие русские. Но это опасно, вредно, и угрожает национальным интересам".
Итак, представитель власти заявляет, что нужно идти в атаку; хороших русских не бывает (hate speech); русский язык — это язык агрессора (hate speech); двуязычие — опасная болезнь; двуязычные угрожают государству; на них нужно наступать, установить над ними полный контроль, наказать их.
@dadakinder – поддержать автора
Представитель власти заявляет, что вопрос языковой политики требует "дополнительного", "специального" внимания. Это делает его частью "чрезвычайного положения" (инструмента контроля и подавления). Власть вводит режим исключения, отменяя те или иные нормы, и оправдывая это соображениями "безопасности".
Право приостановлено, но власть продолжает действовать. И сообщает, что "закон о языке", дающий власти "инструментарий контроля", "преимущественно исполняется", "мы не видим системных нарушений", всё под "полным контролем". Тем не менее, "чрезвычайное положение" сохраняется.
Рассуждая о гражданах, представитель власти использует конструкции в духе "граждане по-настоящему почувствовали", присваивая их субъектность — говорит за каждого, вместо каждого. Это подчёркивает отношение к гражданам как к объектам политики. Ограничение их прав артикулируется как защита прав.
"Я подчёркиваю важность всеобъемлющего контроля". Необходимость его "усиления" безальтернативна: "Теперь ничего другого, кроме наступательной украинизации, которая пришла на смену ласковой, я не вижу".
Что значит "наступательная украинизация"? "Строгий контроль" "во всех без исключения сферах общественной жизни на территории Украины". "Полный контроль" становится тотальным. Чтобы реализовать "наступательную украинизацию" на территории бытового общения, на которое закон "не распространяется", государственный язык "должен быть по-настоящему везде и всюду". "Ласковая украинизация" была только "первым этапом" на пути к принудительной "монолитности".
Чрезвычайное положение обрастает машинерией надзора, контроля и наказания граждан-объектов. "Сегодня у нас есть инструменты и рычаги мониторинга, контроля и наказания каждого субъекта хозяйствования".
Эпитет "наступательная" является милитаристским, и делает риторику гражданского чиновника военной. Наступление предполагает врага. Им являются носители двуязычия как социальной практики.
Представитель власти утверждает, что двуязычие влечёт за собой "языковую шизофрению", которая ведёт "к шизофрении и в поведении, и в отношении к национальным интересам".
Использование клинической терминологии является средством стигматизации и дегуманизации неугодных; формулирует нормативность, исключающую их из общества, народа, нации. Они — больны, не нормальны, даже заразны ("языковое поведение родителей отражается на детях").
Далее следует риторическая связка двуязычных с экзистенциальной угрозой — внешним врагом, что, в условиях войны, подвергает их риску дискриминации и насилия. Они — не мы. Это — не их страна. Они — враг.
"С двуязычием нужно бороться". Из-за него "существуют коллаборанты, и люди, которые сдают украинские позиции; люди, которые считают, что можно договориться с Россией, что есть хорошие русские. Но это опасно, вредно, и угрожает национальным интересам".
Итак, представитель власти заявляет, что нужно идти в атаку; хороших русских не бывает (hate speech); русский язык — это язык агрессора (hate speech); двуязычие — опасная болезнь; двуязычные угрожают государству; на них нужно наступать, установить над ними полный контроль, наказать их.
@dadakinder – поддержать автора
Друзья! Приглашаю прильнуть ухом к динамикам и послушать мой разговор с Денисом Куреновым на @asebeia_fm о вампирах, жидкой идентичности, и либерухе, которая наобещала нам свободу и демократию, а кончает войной и фашизмом.
https://youtu.be/mvDE_MhPmMA?feature=shared
https://youtu.be/mvDE_MhPmMA?feature=shared
YouTube
DADAKINDER: эмансипироваться от вампира. «Дорогой БРАТ», радио Асебия
Гость — Анатолий Ульянов, писатель и документалист, также известный под псевдонимом DADAKINDER.
00:00 Начинаем
00:28 Влюблённость в язык
02:20 Как себя позиционирует
02:52 Дорогой БРАТ, имперский дискурс братства и сиблинг как домашнее животное
05:51 Идеологические…
00:00 Начинаем
00:28 Влюблённость в язык
02:20 Как себя позиционирует
02:52 Дорогой БРАТ, имперский дискурс братства и сиблинг как домашнее животное
05:51 Идеологические…
Интриги не было. Победа Трампа — закономерна, и соответствует не только реальным настроениям внутри американского общества, но и естественным образом проистекает из состояния Демократической партии, которая заслужила это сокрушительное поражение. Заслужили ли его её сторонники — другой вопрос.
Роман неолибералов с граблями продолжается: попытка усидеть в центре, подавляя левое и преуменьшая правое; приоритетная озабоченность семиотикой туалетных маркеров на фоне растущих палаток с бездомными; кровавые авантюры за тридевять земель — всё это постелило постельку фашизму. Никогда такого не было, и вот опять.
Смешно и грустно, что весь мир следит за выборами между колой и пепси, связывая с ним свои надежды, и предвкушая перемены в брюхе спрута, который всех нас давно проглотил.
Что дальше? Деглобализация, национализм, регионализация, и развитие консервативного дискурса со всей вытекающей из него ксенофобией и мизогинией. Но главное – воинственный рыночек, без жопной смазки.
Победа Трампа вызывает взлёт на бирже. Инвесторы ликуют. Вот реальность. А то, кто из нас пися, а кто сися, и какое у кого окончание в идентичности – факты личной биографии, системного значения не имеющие.
Поражение Демократов – результат галлюцинации и культурничанья без оглядки на агонию миропорядка.
Левым ничего не светит без развода с центром. Роль «прогрессивных» фашистов при Трампе займут либертарианцы, ведущие нас в эпоху неодарвинистского техно-феодализма.
Что делать? Либо обосабливаться с белкой под мышкой, либо кучковаться на новых основаниях, о которых можно договориться, и которые нельзя вычитать в книжках с рецептами вчерашних дней.
@dadakinder – поддержать автора
Роман неолибералов с граблями продолжается: попытка усидеть в центре, подавляя левое и преуменьшая правое; приоритетная озабоченность семиотикой туалетных маркеров на фоне растущих палаток с бездомными; кровавые авантюры за тридевять земель — всё это постелило постельку фашизму. Никогда такого не было, и вот опять.
Смешно и грустно, что весь мир следит за выборами между колой и пепси, связывая с ним свои надежды, и предвкушая перемены в брюхе спрута, который всех нас давно проглотил.
Что дальше? Деглобализация, национализм, регионализация, и развитие консервативного дискурса со всей вытекающей из него ксенофобией и мизогинией. Но главное – воинственный рыночек, без жопной смазки.
Победа Трампа вызывает взлёт на бирже. Инвесторы ликуют. Вот реальность. А то, кто из нас пися, а кто сися, и какое у кого окончание в идентичности – факты личной биографии, системного значения не имеющие.
Поражение Демократов – результат галлюцинации и культурничанья без оглядки на агонию миропорядка.
Левым ничего не светит без развода с центром. Роль «прогрессивных» фашистов при Трампе займут либертарианцы, ведущие нас в эпоху неодарвинистского техно-феодализма.
Что делать? Либо обосабливаться с белкой под мышкой, либо кучковаться на новых основаниях, о которых можно договориться, и которые нельзя вычитать в книжках с рецептами вчерашних дней.
@dadakinder – поддержать автора
Шёл по воскресному городу, и мне на встречу шли, ползли, кричали.
Два типа взглядов: либо рыбий, сквозной, в никуда, либо волчий, в меня, как игла. Прочие были туристами.
Шагал и перешагивал: некие лужи, бурые блины, пожитки.
В конце концов, солнце село. Свернув за угол, я посмотрел вперёд, и зажал рот ладонью.
Я видел разное за годы жизни здесь: результат выстрела в лицо; людей, режущих друг друга ножами; синяк под глазом беременной; детей, живущих в палатках; безногого, вынесшего себя на помойку; червей в руке попрошайки; закатившиеся фентаниловые глаза…
И, всё же, худшее вот: под фонарём, на коленях, бездомный — с кривым от ужаса, окостеневшим в ужасе лицом; пытается откачать свою собаку; а у неё уже стеклянные глаза, выпал язык, и тело — тряпка; губы в пене.
Всё это происходит в тишине: бездомный беззвучен, слышны только удары рук по телу друга; пешеходы текут мимо, надежда бездомного утекает, жизнь друга утекла.
В жути зрелища вижу себя: идущего и смотрящего — такого же пешехода, который не знает, что делать; такого же тела, которое не шевелится.
Пешеход может стать бездомным. Или другом бездомного. Лежать посреди улицы со стеклянными глазами. Под взглядом тени, заполненным ужасом.
Ужас бесполезен. Как так ударить по груди, чтобы ток жизни возвратился в губы, на которых пена; наполнил руки действием пользы и смысла; стал человеком, обществом, ближним?
@dadakinder – поддержать автора
Два типа взглядов: либо рыбий, сквозной, в никуда, либо волчий, в меня, как игла. Прочие были туристами.
Шагал и перешагивал: некие лужи, бурые блины, пожитки.
В конце концов, солнце село. Свернув за угол, я посмотрел вперёд, и зажал рот ладонью.
Я видел разное за годы жизни здесь: результат выстрела в лицо; людей, режущих друг друга ножами; синяк под глазом беременной; детей, живущих в палатках; безногого, вынесшего себя на помойку; червей в руке попрошайки; закатившиеся фентаниловые глаза…
И, всё же, худшее вот: под фонарём, на коленях, бездомный — с кривым от ужаса, окостеневшим в ужасе лицом; пытается откачать свою собаку; а у неё уже стеклянные глаза, выпал язык, и тело — тряпка; губы в пене.
Всё это происходит в тишине: бездомный беззвучен, слышны только удары рук по телу друга; пешеходы текут мимо, надежда бездомного утекает, жизнь друга утекла.
В жути зрелища вижу себя: идущего и смотрящего — такого же пешехода, который не знает, что делать; такого же тела, которое не шевелится.
Пешеход может стать бездомным. Или другом бездомного. Лежать посреди улицы со стеклянными глазами. Под взглядом тени, заполненным ужасом.
Ужас бесполезен. Как так ударить по груди, чтобы ток жизни возвратился в губы, на которых пена; наполнил руки действием пользы и смысла; стал человеком, обществом, ближним?
@dadakinder – поддержать автора
1
В окнах общественно существенных событий разверзается пляс некрократов и их прихехешников: "нищие, провидоши, побироши, волочебники, лазари, странники, странницы, убогие, пустосвяты, калики, пророки, дуры, дураки, юродивые" — всё это нынче хватается за леденец войны, который, — боятся они, — вот-вот рассосётся. А без сосания этой кровавой карамельки у охламонов нет орбиты. Как нет отражения в зеркале и золотого проса с рук оборонпрома. Лишь нагота и седалищность, в которую входят предметы разной исторической толщины.
К слову об этом. Из любимейших историй последнего времени — приключения "мобилизованного языкового гей-инспектора". Обитая в мохнатых реалиях, сей представитель сообщества выбрал одну из популярных стратегий выживания: жёлтую голубизну. Выбрал, и пошёл тыняться по Одессе, донимая мелкий бизнес за язык Бабеля. Так надеялся он проскочить мимо охотников за головами, и снискать одобрение душных и бдящих, для которых на погромном постаменте была оставлена ватная писуля: "Пушкин вечен, а вы — нет".
Не тут-то было! Злапали! И призвали в окоп, из которого наш собрат просит донат. То есть, булочку с дырочкой в центре. В общем, красивая получилась басня. В рифму. Да с вишенкой: попался, который кусался в момент, когда явился в полицию доносить на очередной эпизод языкового безобразия. Попытка украинизации закончилась мобилизацией. Занавес. Directed by Robert B. Weide.
2
Мумифицированный сюзерен уходит в прошлое, разрешая нам жахнуть по недрам страны-агрессора. Идущий ему на смену Дуче обещает маточный контроль и массовые депортации. Во всём этом страшит ядрёна вошь, — она же ядерная баба, — и её усердное выкликание чертями с хвостами на головах. Ну а если совсем уж быть честным, то страшит невозможность любви в этой сплоши швондеров, душнил, и торгашей.
А кто же мы? А мы — мольцы за мир и ловцы губ. Безродные ухилянты, избравшие жизнь, и готовые обменять на неё любую родину, каких мы знали много...
Под кудрями этих дерзких слов прячутся мысли о кудрях обстоятельств, будто бы и не оставляющих места для надежды обрушиться в кудри друг друга, захлебнуться ими и кудрявой близостью. Однако же, надежда есть, и отказывается поднимать белый флаг. Флаг надежды остаётся красным. Таковы и губы. Стреляют "громадой из смеха отлитого кома", чтобы никто не догадался: смех наш — сквозь слёзы.
Клякса чувства валандается по кочкам дней. Закрываю глаза и думаю о температуре пространства под зелёным одеялом; куполах в кружевах, и том факте, что в любой мгле водится светляк. Прежде, чем воспрянуть, всему предстоит расшибиться. Вдребезги. Пушкину, в этом смысле, бояться нечего. Он мёртв и вечен. А мы — нет.
@dadakinder – поддержать автора
В окнах общественно существенных событий разверзается пляс некрократов и их прихехешников: "нищие, провидоши, побироши, волочебники, лазари, странники, странницы, убогие, пустосвяты, калики, пророки, дуры, дураки, юродивые" — всё это нынче хватается за леденец войны, который, — боятся они, — вот-вот рассосётся. А без сосания этой кровавой карамельки у охламонов нет орбиты. Как нет отражения в зеркале и золотого проса с рук оборонпрома. Лишь нагота и седалищность, в которую входят предметы разной исторической толщины.
К слову об этом. Из любимейших историй последнего времени — приключения "мобилизованного языкового гей-инспектора". Обитая в мохнатых реалиях, сей представитель сообщества выбрал одну из популярных стратегий выживания: жёлтую голубизну. Выбрал, и пошёл тыняться по Одессе, донимая мелкий бизнес за язык Бабеля. Так надеялся он проскочить мимо охотников за головами, и снискать одобрение душных и бдящих, для которых на погромном постаменте была оставлена ватная писуля: "Пушкин вечен, а вы — нет".
Не тут-то было! Злапали! И призвали в окоп, из которого наш собрат просит донат. То есть, булочку с дырочкой в центре. В общем, красивая получилась басня. В рифму. Да с вишенкой: попался, который кусался в момент, когда явился в полицию доносить на очередной эпизод языкового безобразия. Попытка украинизации закончилась мобилизацией. Занавес. Directed by Robert B. Weide.
2
Мумифицированный сюзерен уходит в прошлое, разрешая нам жахнуть по недрам страны-агрессора. Идущий ему на смену Дуче обещает маточный контроль и массовые депортации. Во всём этом страшит ядрёна вошь, — она же ядерная баба, — и её усердное выкликание чертями с хвостами на головах. Ну а если совсем уж быть честным, то страшит невозможность любви в этой сплоши швондеров, душнил, и торгашей.
А кто же мы? А мы — мольцы за мир и ловцы губ. Безродные ухилянты, избравшие жизнь, и готовые обменять на неё любую родину, каких мы знали много...
Под кудрями этих дерзких слов прячутся мысли о кудрях обстоятельств, будто бы и не оставляющих места для надежды обрушиться в кудри друг друга, захлебнуться ими и кудрявой близостью. Однако же, надежда есть, и отказывается поднимать белый флаг. Флаг надежды остаётся красным. Таковы и губы. Стреляют "громадой из смеха отлитого кома", чтобы никто не догадался: смех наш — сквозь слёзы.
Клякса чувства валандается по кочкам дней. Закрываю глаза и думаю о температуре пространства под зелёным одеялом; куполах в кружевах, и том факте, что в любой мгле водится светляк. Прежде, чем воспрянуть, всему предстоит расшибиться. Вдребезги. Пушкину, в этом смысле, бояться нечего. Он мёртв и вечен. А мы — нет.
@dadakinder – поддержать автора
Ничто так не иллюстрирует реальность исторической ошибки, которой является Майдан, как 150 тысяч переселенцев, возвращающихся на оккупированные территории (Лубинец).
Вы только вдумайтесь: опыт встречи с тем, во что превратили Украину её неоколониальные элиты таков, что десятки тысяч украинских граждан, которых наше "гражданское общество" последовательно расчеловечивало как "быдло", говорящее на языке "попсы и блатняка", вынуждены возвращаться в свои развороченные города, — на передок, под ракету, в самое пекло угрозы; руину, неведомую тыловым потомкам юдофобских погромщиков, чья историческая функция — стелиться под силу.
Почему переселенцы возвращаются? Вопрос, как водится, квартирный. "Людям банально негде жить" (Андрющенко), "государственная политика в вопросе поддержки переселенцев полностью провалена" (Шуляк). Они не получили должной помощи от государства. Более того — "не смогли найти работу из-за скептического отношения к ним работодателей, а все те предложения, которые предоставляются переселенцам, действительно очень низкооплачиваемые" (Ткаченко).
В итоге, "волонтёры вывозят донбасских переселенцев назад в их города поблизости линии фронта". Треть из 200 тысяч мариупольских беженцев, — порядка 70 тысяч человек, — уже вернулись "в родную гавань". И будут жить в Россий. Работать на Россию. Потреблять в России. И рожать ей рабочих, солдат и потребителей. Чего нам, конечно, не нужно. Мы уже давно не зависим от работы и потребления. И демография нас тоже не волнует. Волнует "гiднисть", с которой мы "потужно" попрошайничаем по сусекам мира, все более манавшего горести своих копеечных итальянских домработниц и польских водил. Газ — ценнее наших слёз!
Впереди: афганский дождик и пробуждение от сивухи, которую десятилетиями хлебали с рук лучшей империи наши интеграторы субалтерна в Запад. Тот самый, который даёт нам камень, и говорит: помиритесь. Осталось только уточнить — с кем? С теми, кто поливает украинские города межконтинентальными ракетами? Или с теми, кто отлавливает украинцев на улице, и бросает будущее в окоп — воевать за родину, на дверях которой висит табличка "только не по-русски"? Не знаю — пожалуй, нужно посоветоваться с теми, кто блокирует украинский экспорт на границе в ЕС, и сокращает помощь бегущим из воронки "борцам за весь демократический мир".
@dadakinder – поддержать автора
Вы только вдумайтесь: опыт встречи с тем, во что превратили Украину её неоколониальные элиты таков, что десятки тысяч украинских граждан, которых наше "гражданское общество" последовательно расчеловечивало как "быдло", говорящее на языке "попсы и блатняка", вынуждены возвращаться в свои развороченные города, — на передок, под ракету, в самое пекло угрозы; руину, неведомую тыловым потомкам юдофобских погромщиков, чья историческая функция — стелиться под силу.
Почему переселенцы возвращаются? Вопрос, как водится, квартирный. "Людям банально негде жить" (Андрющенко), "государственная политика в вопросе поддержки переселенцев полностью провалена" (Шуляк). Они не получили должной помощи от государства. Более того — "не смогли найти работу из-за скептического отношения к ним работодателей, а все те предложения, которые предоставляются переселенцам, действительно очень низкооплачиваемые" (Ткаченко).
В итоге, "волонтёры вывозят донбасских переселенцев назад в их города поблизости линии фронта". Треть из 200 тысяч мариупольских беженцев, — порядка 70 тысяч человек, — уже вернулись "в родную гавань". И будут жить в Россий. Работать на Россию. Потреблять в России. И рожать ей рабочих, солдат и потребителей. Чего нам, конечно, не нужно. Мы уже давно не зависим от работы и потребления. И демография нас тоже не волнует. Волнует "гiднисть", с которой мы "потужно" попрошайничаем по сусекам мира, все более манавшего горести своих копеечных итальянских домработниц и польских водил. Газ — ценнее наших слёз!
Впереди: афганский дождик и пробуждение от сивухи, которую десятилетиями хлебали с рук лучшей империи наши интеграторы субалтерна в Запад. Тот самый, который даёт нам камень, и говорит: помиритесь. Осталось только уточнить — с кем? С теми, кто поливает украинские города межконтинентальными ракетами? Или с теми, кто отлавливает украинцев на улице, и бросает будущее в окоп — воевать за родину, на дверях которой висит табличка "только не по-русски"? Не знаю — пожалуй, нужно посоветоваться с теми, кто блокирует украинский экспорт на границе в ЕС, и сокращает помощь бегущим из воронки "борцам за весь демократический мир".
@dadakinder – поддержать автора
Это Кулеба вступил в Гарвард или Гарвард вступил в Кулебу? Хз, но логично. Что "академик Кулеба", что едва говорящий на английском "посол Украины в Лондоне" Залужный важны не ситуативным титулом, а своей функцией в пуле запасных игроков администрации банана на подносе. Их час — грядёт, как зомби. На нас!
Боксёры, комики, канатоходцы и шпагоглотатели — всё это мы — дети капитана Гранта, который нам известно кто даёт, и с какой целью — разоблачать ГУЛАГ, а под ГУЛАГом — минералы. Над минералами — речи о гiдностi и годности, в которые можно закутывать бесконечное исключение всего не слипшегося в нацию ТЦК; коррупцию ПЦНА, и разговоры о понижении призывного возраста на фоне демографической необратимости.
Что до Гарварда — ему не убудет. Если в Йеле может быть "историк Тимоти Снайдер", то почему в Гарварде не может быть "старший научный сотрудник Кулеба"? Тот самый, который сразу после своего увольнения нам кушал булочку в тиктоке по дороге в родной посёлок? А ведь именно из таковых недр и вырастает наша потужная демократия, лидеры которой сносят памятники гнусному прошлому, и водружают на их постаменты своё настоящее — пустоту.
Кто о чём, а баня о вшивом. Вот и я на всё нынче смотрю в призму размышлений о функции образования в эпоху позднего капитализма. Лучшие из произведённых им подпевал умеют закрутить всё так, чтобы и томик Ленина вёл в булочку фирмы МакДональдс. Её и кушал с Блинкиным министр иностранных дел Кулеба. А что? Не украинской же кухней украинскому министру кормить в Украине сахарных американских отцов...
Язык академика напоминает утиный хуй. То есть, это такая спираль, которая может всё — в смысле, любую сову на любой глобус, помогая империи конвертировать борцов за свободу в террористов и обратно — как вот сейчас с шилом Хайат Тахрир аш-Шам, сменяющим мыло Башара Асада. Шипящие шлёпают шипящих, и швыряют на Евровидение нешто в шкурах.
В общем, друзья, нет сил претворяться, что нынешний мир — не Кулеба на лопате. Впрочем, цветы, деревья и озёра ещё есть. Ещё не все сделались яхтами или бутылочкой воды с красивым логотипом.
Из новостей хорошая одна: трахнули страховщика.
@dadakinder – поддержать автора
Боксёры, комики, канатоходцы и шпагоглотатели — всё это мы — дети капитана Гранта, который нам известно кто даёт, и с какой целью — разоблачать ГУЛАГ, а под ГУЛАГом — минералы. Над минералами — речи о гiдностi и годности, в которые можно закутывать бесконечное исключение всего не слипшегося в нацию ТЦК; коррупцию ПЦНА, и разговоры о понижении призывного возраста на фоне демографической необратимости.
Что до Гарварда — ему не убудет. Если в Йеле может быть "историк Тимоти Снайдер", то почему в Гарварде не может быть "старший научный сотрудник Кулеба"? Тот самый, который сразу после своего увольнения нам кушал булочку в тиктоке по дороге в родной посёлок? А ведь именно из таковых недр и вырастает наша потужная демократия, лидеры которой сносят памятники гнусному прошлому, и водружают на их постаменты своё настоящее — пустоту.
Кто о чём, а баня о вшивом. Вот и я на всё нынче смотрю в призму размышлений о функции образования в эпоху позднего капитализма. Лучшие из произведённых им подпевал умеют закрутить всё так, чтобы и томик Ленина вёл в булочку фирмы МакДональдс. Её и кушал с Блинкиным министр иностранных дел Кулеба. А что? Не украинской же кухней украинскому министру кормить в Украине сахарных американских отцов...
Язык академика напоминает утиный хуй. То есть, это такая спираль, которая может всё — в смысле, любую сову на любой глобус, помогая империи конвертировать борцов за свободу в террористов и обратно — как вот сейчас с шилом Хайат Тахрир аш-Шам, сменяющим мыло Башара Асада. Шипящие шлёпают шипящих, и швыряют на Евровидение нешто в шкурах.
В общем, друзья, нет сил претворяться, что нынешний мир — не Кулеба на лопате. Впрочем, цветы, деревья и озёра ещё есть. Ещё не все сделались яхтами или бутылочкой воды с красивым логотипом.
Из новостей хорошая одна: трахнули страховщика.
@dadakinder – поддержать автора
Не для того беженец бежит от Родины, чтобы, сбежав, воспроизводить нарративы государства, которое вынуждает от себя бежать. Вот и я излагаюсь без оглядки, пользуясь убежищем, которое даёт возможность уберечь говорящее тело. Не для того оно бежало, чтобы помалкивать, и вырождаться в заморского патриота — ту самую Маричку, которая открыла на выезде прелесть борща, и славит его, оставаясь, заметим, в Торонто.
Стоит заметить и то, как устроена экономика "стояния с Украиной"; как и кто с нею стоит, а главное — на какие шиши. Хорошо бы также заметить, как интересы имперской промышленности обрастают словами о свободе, и конвертируются в "гражданское общество", поющее об "успехах демократии" в коррумпированной олигархии; о "ценность жизни каждого украинца" на фоне бусификации и разговоров о понижении призывного возраста; о "тюрьме народов" на фоне закрытых границ...
30 лет украинец бежит из Украины. Возвращающихся меньше, чем уезжающих. Рождающихся меньше, чем умирающих. Мне подчас кажется, что сам наш европейский порыв, сама "идея нации" — про это: про то как украинцу не жить в Украине. О любви к ней громче всех кричат те, кому не грозит ни окоп, ни нищета, ни, собственно, Украина. И ведь не просто кричат, но вменяют нам, — людям, чью память, культуру, и права попирает вся эта воцарившаяся простокваша, — недостаток патриотизма.
Да, я не верю в линию партии. Как и в светлое будущее текущего национального проекта. Ревизия Майдана как исторического дискурса — неизбежна. И будет происходить вне зависимости от сентиментов травмированного населения, которому ничего не остаётся, кроме навязанного мифа, и обвинения всех, кто не готов его воспроизводить, в "руснявых нарративах".
Кто-то не готов слышать иные звуки, а мы не готовы бесконечно оправдывать химеру, и соучаствовать в процессе скармливания ей живых людей. То есть, себя. Наших жизней. Мечт. Наших прочтений былого и замыслов в отношении возможного.
Мы — всё иное и не помещающееся в химеру, — осуществляем ревизию не из ненависти к людям и чувствам, которыми питается миф, а потому, что считаем этот миф угрозой для мира. Мы знаем, что неоколониальные прихехешники, поющие со страниц имперской прессы об успехах разбазаренного осколка, являются прихехешниками, и поют то, за что платят, без оглядки на реки крови, пролитой всегда кем-то прочим.
На истину не претендую, но считаю важным осаждать всякую линию партии многоголосием иных точек зрения — других взглядов на Украину, её прошлое, настоящее и будущее. Без нового национального проекта его нет, и всё, что остаётся — наблюдать за смертью родной страны в прямом эфире.
@dadakinder – поддержать автора
Стоит заметить и то, как устроена экономика "стояния с Украиной"; как и кто с нею стоит, а главное — на какие шиши. Хорошо бы также заметить, как интересы имперской промышленности обрастают словами о свободе, и конвертируются в "гражданское общество", поющее об "успехах демократии" в коррумпированной олигархии; о "ценность жизни каждого украинца" на фоне бусификации и разговоров о понижении призывного возраста; о "тюрьме народов" на фоне закрытых границ...
30 лет украинец бежит из Украины. Возвращающихся меньше, чем уезжающих. Рождающихся меньше, чем умирающих. Мне подчас кажется, что сам наш европейский порыв, сама "идея нации" — про это: про то как украинцу не жить в Украине. О любви к ней громче всех кричат те, кому не грозит ни окоп, ни нищета, ни, собственно, Украина. И ведь не просто кричат, но вменяют нам, — людям, чью память, культуру, и права попирает вся эта воцарившаяся простокваша, — недостаток патриотизма.
Да, я не верю в линию партии. Как и в светлое будущее текущего национального проекта. Ревизия Майдана как исторического дискурса — неизбежна. И будет происходить вне зависимости от сентиментов травмированного населения, которому ничего не остаётся, кроме навязанного мифа, и обвинения всех, кто не готов его воспроизводить, в "руснявых нарративах".
Кто-то не готов слышать иные звуки, а мы не готовы бесконечно оправдывать химеру, и соучаствовать в процессе скармливания ей живых людей. То есть, себя. Наших жизней. Мечт. Наших прочтений былого и замыслов в отношении возможного.
Мы — всё иное и не помещающееся в химеру, — осуществляем ревизию не из ненависти к людям и чувствам, которыми питается миф, а потому, что считаем этот миф угрозой для мира. Мы знаем, что неоколониальные прихехешники, поющие со страниц имперской прессы об успехах разбазаренного осколка, являются прихехешниками, и поют то, за что платят, без оглядки на реки крови, пролитой всегда кем-то прочим.
На истину не претендую, но считаю важным осаждать всякую линию партии многоголосием иных точек зрения — других взглядов на Украину, её прошлое, настоящее и будущее. Без нового национального проекта его нет, и всё, что остаётся — наблюдать за смертью родной страны в прямом эфире.
@dadakinder – поддержать автора
РЕДЬЯРД КИПЛИНГ — "САПОГИ" (1903)
В 1900 году, в разгар Англо-бурской войны, британский генерал Фредерик Робертс с 60 тысячами пехотинцев прошёл полторы тысячи километров форсированными маршами, захватив Блумфонтейн, Йоханнесбург и Преторию. В итоге, Британия раздавила буров — потомков голландских, немецких и французских колонизаторов, — вобрала их земли, и утвердила свой контроль над крупнейшими золотыми рудниками.
Киплинг поддерживал политику колонизации. Армия, шагающая "с точностью машины" производила на него сильное впечатление. Когда ему было 19, он работал корреспондентом в Британской Индии, наблюдал военный марш, и писал: "Видение сотен и тысяч ног, движущихся вместе, совсем лишили меня сна". Со временем этот тревожный восторг обрёл иное звучание, основанное на сочувствии солдату и переживании британских потерь, усиленное смертью дочери (1899).
Так появилось стихотворение "Сапоги" (1903), написанное от лица британского пехотинца, идущего маршем по Южной Африке. Рефрен "There's no discharge in the war!" ("Нет отбоя на войне!") — отсылка к Библии (Эккл. 8:8).
Если читать первые четыре слова каждой строки со скоростью два слова в секунду, это соответствует ритму марша, к которому привык британский солдат. Однако, вошедшим в историю является другое прочтение: в 1915-м, на фоне Первой мировой, "Сапоги" прочёл актёр Тейлор Холмс, пытаясь передать ужас войны. Гипнотическая запись этого прочтения оказалась настолько интенсивной, что её начали использовать для тренировки психологической устойчивости солдат (SERE). Сегодня она звучит в трейлерах к Call of Duty и "28 лет спустя".
На русском языке стихотворение "Сапоги" есть в переводе Ады Оношкович-Яцыны (Пыль, 1922, 1936) и Самуила Маршака (Пехота в Африке, 1931). Предлагаю свой:
Топ—топ—топ—топ—топаем по Африке
Ход—ход—ход—ход—топаем по Африке
(Шаг—шаг—шаг—шаг—снова марш наш в сапогах!)
Нет отбоя на войне!
Семь—шесть—десять—шесть—двадцать девять миль прошли—
Шесть—шесть—десять—шесть—двадцать восемь за вчера
(Шаг—шаг—шаг—шаг—снова марш наш в сапогах!)
Нет отбоя на войне!
Нет—нет—нет—нет—не смотри перед собой.
(Шаг—шаг—шаг—шаг—снова марш наш в сапогах!)
Мы—мы—мы—мы—мы уже сходим с ума
А отбоя нет и нет!
Счёт—счёт—счёт—счёт—в ленте пули подсчитай.
Но—но—но—но—взгляд опустишь — разомнут!
(Шаг—шаг—шаг—шаг—снова марш наш в сапогах!)
Нет отбоя на войне!
Ну—ну—ну—ну — пробуй думать о другом
Бог—мой—мой—бог — не дай мне сойти с ума!
Шаг—шаг—шаг—шаг—снова марш наш в сапогах!
Нет отбоя у войны!
Мо—жем—тер—петь—голод, жажду и измор,
Но—не—не—не—без конца смотреть на них,
Шаг—шаг—шаг—шаг—снова марш наш в сапогах!
А отбоя нет и нет!
Днём—есть—твой—брат — с братом легче выносить,
Ночь—ночь—ночь—ночь — в лентах мыслей не уснуть
Шаг—шаг—шаг—шаг—снова марш наш в сапогах!
Нет отбоя на войне!
Я—шёл—сквозь—Ад—шесть недель, и расскажу
Не—тьма—не—чёрт—не котлы, не сатана,
Там—там—там—там — марш шагающих сапог,
А отбоя нет и нет!
@dadakinder – поддержать автора
В 1900 году, в разгар Англо-бурской войны, британский генерал Фредерик Робертс с 60 тысячами пехотинцев прошёл полторы тысячи километров форсированными маршами, захватив Блумфонтейн, Йоханнесбург и Преторию. В итоге, Британия раздавила буров — потомков голландских, немецких и французских колонизаторов, — вобрала их земли, и утвердила свой контроль над крупнейшими золотыми рудниками.
Киплинг поддерживал политику колонизации. Армия, шагающая "с точностью машины" производила на него сильное впечатление. Когда ему было 19, он работал корреспондентом в Британской Индии, наблюдал военный марш, и писал: "Видение сотен и тысяч ног, движущихся вместе, совсем лишили меня сна". Со временем этот тревожный восторг обрёл иное звучание, основанное на сочувствии солдату и переживании британских потерь, усиленное смертью дочери (1899).
Так появилось стихотворение "Сапоги" (1903), написанное от лица британского пехотинца, идущего маршем по Южной Африке. Рефрен "There's no discharge in the war!" ("Нет отбоя на войне!") — отсылка к Библии (Эккл. 8:8).
Если читать первые четыре слова каждой строки со скоростью два слова в секунду, это соответствует ритму марша, к которому привык британский солдат. Однако, вошедшим в историю является другое прочтение: в 1915-м, на фоне Первой мировой, "Сапоги" прочёл актёр Тейлор Холмс, пытаясь передать ужас войны. Гипнотическая запись этого прочтения оказалась настолько интенсивной, что её начали использовать для тренировки психологической устойчивости солдат (SERE). Сегодня она звучит в трейлерах к Call of Duty и "28 лет спустя".
На русском языке стихотворение "Сапоги" есть в переводе Ады Оношкович-Яцыны (Пыль, 1922, 1936) и Самуила Маршака (Пехота в Африке, 1931). Предлагаю свой:
Топ—топ—топ—топ—топаем по Африке
Ход—ход—ход—ход—топаем по Африке
(Шаг—шаг—шаг—шаг—снова марш наш в сапогах!)
Нет отбоя на войне!
Семь—шесть—десять—шесть—двадцать девять миль прошли—
Шесть—шесть—десять—шесть—двадцать восемь за вчера
(Шаг—шаг—шаг—шаг—снова марш наш в сапогах!)
Нет отбоя на войне!
Нет—нет—нет—нет—не смотри перед собой.
(Шаг—шаг—шаг—шаг—снова марш наш в сапогах!)
Мы—мы—мы—мы—мы уже сходим с ума
А отбоя нет и нет!
Счёт—счёт—счёт—счёт—в ленте пули подсчитай.
Но—но—но—но—взгляд опустишь — разомнут!
(Шаг—шаг—шаг—шаг—снова марш наш в сапогах!)
Нет отбоя на войне!
Ну—ну—ну—ну — пробуй думать о другом
Бог—мой—мой—бог — не дай мне сойти с ума!
Шаг—шаг—шаг—шаг—снова марш наш в сапогах!
Нет отбоя у войны!
Мо—жем—тер—петь—голод, жажду и измор,
Но—не—не—не—без конца смотреть на них,
Шаг—шаг—шаг—шаг—снова марш наш в сапогах!
А отбоя нет и нет!
Днём—есть—твой—брат — с братом легче выносить,
Ночь—ночь—ночь—ночь — в лентах мыслей не уснуть
Шаг—шаг—шаг—шаг—снова марш наш в сапогах!
Нет отбоя на войне!
Я—шёл—сквозь—Ад—шесть недель, и расскажу
Не—тьма—не—чёрт—не котлы, не сатана,
Там—там—там—там — марш шагающих сапог,
А отбоя нет и нет!
@dadakinder – поддержать автора
Китайцы превратили колобка в мента. Майор Колобок умеет плеваться сеткой, жалить электричеством, пускать струи слезоточивого газа, подавлять протест, обезоруживать лисицу. Кроме прочего, в рекламном ролике он давит своего конкурента — железного пса, видимо, отсылая нас к империалистическим поделкам Boston Dynamics.
@dadakinder – поддержать автора
@dadakinder – поддержать автора
1
Если бы некто грохнул пекаря, все бы опечалились. Но убит страховщик. Вот уж кого и никому не жалко.
Эту безжалостность понимает всякий, кто имел дело с системой вампирского здравоохранения, и знает, что это система имела его. Тройка пуль, вомчавшихся в мякоть гендиректора, везла не только его смерть, но и наше желание. Луиджи Манджоне сделал то, что хотели бы сделать многие жертвы страховой жадности.
Факт преступления не помешал превозносить преступника как народного героя. Его преступление незаконно, но оно справедливо, и поэтому приемлемо. Луиджи выразил общий ресентимент. "Паразиты получили своё".
Люди, которые наживаются на чужих бедах, ставя в приоритет обогащение, а не помощь, не вызывают сострадания. Да и не ждут его.
Слёзы и звуки нижнего мира далеки от удовольствий кокаиновой яхты. На них можно не обращать внимания, и продолжать расти на горе, полоща срамной уд в надутой кишке какого-нибудь животного. Вампиру плевать на нашу жизнь, а нам плевать на смерть вампира. Такова здесь взаимность.
2
Вампира гасит представитель вампирского класса — выпускник Лиги Плюща. Его вяжут в Макдональдсе — символе Америки, и находят у него в рюкзаке деньги из Монополии — символе капитализма. Ствол Луиджи напечатан на 3D-принтере — символе новых технологий и демократизации силы.
Каждая пуля помечена словом: Откажи (Deny), Смести (Depose), Защити (Defend). Это — отсылка к книге "Задержи (Delay), Откажи (Deny), Защити (Defend)", посвящённой тактикам страховых компаний, которые задерживают решения, отказывают в покрытии, и защищаются стеной адвокатов.
Луиджи убивает страховика теми же словами, которыми страховик убивает пациентов. Отказ — символ несправедливости, и отказа её терпеть; защита — символ могущества корпораций, и готовности защищаться от них. А вот для откладывания дела в долгий ящик места уже не нашлось. Его сменяет идея смещения, и в долгий ящик ложится босс.
3
Понятие "паразиты" в манифесте Луиджи отсылает к организмам, которые живут за счёт других: глистам, клещам, блохам... Их закон не только не защищает от несправедливости, но и создаёт условия её безнаказанности.
Это лишает власть легитимности.
Обращаясь к системе, Луиджи использует единственный понятный ей язык — насилие. Он признаёт его "брутальность", приносит извинения за "страдания и травмы", но считает, что "это необходимо было сделать".
4
Будучи компьютерным инженером, и рассказывая о подготовке атаки, Луиджи подчёркивает свою автономность ("Я ни с кем не работал") и интеллект ("Всё было тривиально: немного элементарной социальной инженерии, базового использования систем автоматизированного проектирования, много терпения").
Отсылка к статистике ("США — №1 по дороговизне здравоохранения, и №42 по продолжительности жизни") усиливает аргументацию. Тон манифеста строг. Предложения ёмкие. Нарратив логичен.
Луиджи демонстрирует рациональность. Его действия — продуманны.
Это не эмоциональный срыв. Это — сознательный семиотический жест.
5
Взгляды Луиджи эклектичны: в одних вопросах он левый, в других правый.
То он зачитывается биографией Маска, то выражает поддержку Унабомберу; выступая за равенство, критикует воук; хвалит Такера, читает АОС; уважает "федералов" за всё, что они делают "для нашей страны"; интересуется саморазвитием и эффективным альтруизмом.
Всё это сообщает нового, метамодерного экстремиста. В его взглядах нет идеологической цельности, но его появление символично, и является закономерным ответом на антиутопию позднего капитализма, который продолжает множить своих гробовщиков.
@dadakinder – поддержать автора
Если бы некто грохнул пекаря, все бы опечалились. Но убит страховщик. Вот уж кого и никому не жалко.
Эту безжалостность понимает всякий, кто имел дело с системой вампирского здравоохранения, и знает, что это система имела его. Тройка пуль, вомчавшихся в мякоть гендиректора, везла не только его смерть, но и наше желание. Луиджи Манджоне сделал то, что хотели бы сделать многие жертвы страховой жадности.
Факт преступления не помешал превозносить преступника как народного героя. Его преступление незаконно, но оно справедливо, и поэтому приемлемо. Луиджи выразил общий ресентимент. "Паразиты получили своё".
Люди, которые наживаются на чужих бедах, ставя в приоритет обогащение, а не помощь, не вызывают сострадания. Да и не ждут его.
Слёзы и звуки нижнего мира далеки от удовольствий кокаиновой яхты. На них можно не обращать внимания, и продолжать расти на горе, полоща срамной уд в надутой кишке какого-нибудь животного. Вампиру плевать на нашу жизнь, а нам плевать на смерть вампира. Такова здесь взаимность.
2
Вампира гасит представитель вампирского класса — выпускник Лиги Плюща. Его вяжут в Макдональдсе — символе Америки, и находят у него в рюкзаке деньги из Монополии — символе капитализма. Ствол Луиджи напечатан на 3D-принтере — символе новых технологий и демократизации силы.
Каждая пуля помечена словом: Откажи (Deny), Смести (Depose), Защити (Defend). Это — отсылка к книге "Задержи (Delay), Откажи (Deny), Защити (Defend)", посвящённой тактикам страховых компаний, которые задерживают решения, отказывают в покрытии, и защищаются стеной адвокатов.
Луиджи убивает страховика теми же словами, которыми страховик убивает пациентов. Отказ — символ несправедливости, и отказа её терпеть; защита — символ могущества корпораций, и готовности защищаться от них. А вот для откладывания дела в долгий ящик места уже не нашлось. Его сменяет идея смещения, и в долгий ящик ложится босс.
3
Понятие "паразиты" в манифесте Луиджи отсылает к организмам, которые живут за счёт других: глистам, клещам, блохам... Их закон не только не защищает от несправедливости, но и создаёт условия её безнаказанности.
Это лишает власть легитимности.
Обращаясь к системе, Луиджи использует единственный понятный ей язык — насилие. Он признаёт его "брутальность", приносит извинения за "страдания и травмы", но считает, что "это необходимо было сделать".
4
Будучи компьютерным инженером, и рассказывая о подготовке атаки, Луиджи подчёркивает свою автономность ("Я ни с кем не работал") и интеллект ("Всё было тривиально: немного элементарной социальной инженерии, базового использования систем автоматизированного проектирования, много терпения").
Отсылка к статистике ("США — №1 по дороговизне здравоохранения, и №42 по продолжительности жизни") усиливает аргументацию. Тон манифеста строг. Предложения ёмкие. Нарратив логичен.
Луиджи демонстрирует рациональность. Его действия — продуманны.
Это не эмоциональный срыв. Это — сознательный семиотический жест.
5
Взгляды Луиджи эклектичны: в одних вопросах он левый, в других правый.
То он зачитывается биографией Маска, то выражает поддержку Унабомберу; выступая за равенство, критикует воук; хвалит Такера, читает АОС; уважает "федералов" за всё, что они делают "для нашей страны"; интересуется саморазвитием и эффективным альтруизмом.
Всё это сообщает нового, метамодерного экстремиста. В его взглядах нет идеологической цельности, но его появление символично, и является закономерным ответом на антиутопию позднего капитализма, который продолжает множить своих гробовщиков.
@dadakinder – поддержать автора
Год удался. Я не умер. Стал гражданином Хорошей Империи. Поступил в Народное Училище на Кафедру Стихотворений. Вступил в Профсоюз.
Время от времени, нос свисал и качался. Поводом были растения, травы и птицы, красота которых достигала такой убедительности, что смерть начинала казаться издевательством.
И вот ведь смех: стоило мне послушно лечь в сырую землю, как серафимы губ спешили извлекать меня обратно — в нечленораздельные состояния, описания которых не обходятся без упоминаний сада, луны, стрекозы.
1
В сад я езжу, как образцовый коммунист, — на общественном транспорте. Туда и обратно выходит двенадцать подземных, и 70 автобусных остановок. Тут и наблюдаю эпоху:
— Я помню Рейгана, и то, как он представил Стелс, — говорит работягам Человек из Флориды. Работяги едут со смены, и уже успели накатить — ржут конями.
— Космические технологии! — хрипит Коротышка. Его подхватывает Долговязый:
— Маск тоже обещает ракеты. И небывалый рост, какого мы ещё не видали. Это да! Это вовремя.
— Будет! Сейчас всё будет. Вот увидите, — уверяет Человек из Флориды. — Как Рейган, Трамп представит нам что-то подобное Стелс. Быть может, даже новый звездолёт.
Работяг такой прогноз заводит.
— Может, и что-то про Зону 51, наконец-то, расскажут, а?
— Явно! Кого-кого, а Трампа это дело точно интересует. Вот и узнаём что к чему, эрманос.
2
Слушая сей глас народа, и изучая корпоративные лики грядущей администрации, я предвкушаю интересный год. Наконец-то все те, кому не давали жить эти душные мы с нашими карлами, розами, гендерами и палестинами, получат то, о чём мечтали, и чего заслуживают — зигующую олигархию либертарианских феодалов.
На этом фоне события в родной колонии не производят удивительных возбуждений, и кажутся лебединой песнью. Слушать эту агонию нет сил — особенно ту часть куплета, где тыловой патриот сообщает разбомблённым "креолам", что язык жертвы — это язык врага.
Пока мымра клокотала в порыве объявить вечное прошлым, я распахивал рубашонки книг. Хотел составить своё впечатление о том, в честь чего был поставлен памятник, который сносят. Читал, и визги гасли в унисон с имперским финансированием. Пусть всё гуляет перед смертью всласть.
3
Жизнь настойчиво продолжается. Из квартиры напротив выскочил карапуз с разбитым носом и помчался вниз по лестнице, роняя на паркет алые капли.
— Ах ты маленькое говно!, — кричит ему в спину мать.
Иду за карапузом. По следу раненого зверёныша. Нафантазировал себе, что охочусь на покемона. Впрочем, тщетно, — пятна крови обрываются на ржавой луже в подвале, где пробило трубу (нашего времени).
Переплыв водоём, выхожу из подъезда. Бездомные установили у палатки рождественскую ёлку, повыдвигали челюсти, и поют с акцентом про звон колоколов.
А по кому звонят колокола?
По мне, и всякому. Вот почему не стоит тратить время ни на что, кроме любви. А-то ведь никогда не знаешь, когда рухнешь. Буквально на днях в парке тут рядом рухнул мент. Патрулировал голодранцев, не заметил облако фентанила, шагнул в него, вдохнул и рухнул. Не знаю, жив ли, но мы живы, и предвкушаем салат.
@dadakinder – поддержать автора
Время от времени, нос свисал и качался. Поводом были растения, травы и птицы, красота которых достигала такой убедительности, что смерть начинала казаться издевательством.
И вот ведь смех: стоило мне послушно лечь в сырую землю, как серафимы губ спешили извлекать меня обратно — в нечленораздельные состояния, описания которых не обходятся без упоминаний сада, луны, стрекозы.
1
В сад я езжу, как образцовый коммунист, — на общественном транспорте. Туда и обратно выходит двенадцать подземных, и 70 автобусных остановок. Тут и наблюдаю эпоху:
— Я помню Рейгана, и то, как он представил Стелс, — говорит работягам Человек из Флориды. Работяги едут со смены, и уже успели накатить — ржут конями.
— Космические технологии! — хрипит Коротышка. Его подхватывает Долговязый:
— Маск тоже обещает ракеты. И небывалый рост, какого мы ещё не видали. Это да! Это вовремя.
— Будет! Сейчас всё будет. Вот увидите, — уверяет Человек из Флориды. — Как Рейган, Трамп представит нам что-то подобное Стелс. Быть может, даже новый звездолёт.
Работяг такой прогноз заводит.
— Может, и что-то про Зону 51, наконец-то, расскажут, а?
— Явно! Кого-кого, а Трампа это дело точно интересует. Вот и узнаём что к чему, эрманос.
2
Слушая сей глас народа, и изучая корпоративные лики грядущей администрации, я предвкушаю интересный год. Наконец-то все те, кому не давали жить эти душные мы с нашими карлами, розами, гендерами и палестинами, получат то, о чём мечтали, и чего заслуживают — зигующую олигархию либертарианских феодалов.
На этом фоне события в родной колонии не производят удивительных возбуждений, и кажутся лебединой песнью. Слушать эту агонию нет сил — особенно ту часть куплета, где тыловой патриот сообщает разбомблённым "креолам", что язык жертвы — это язык врага.
Пока мымра клокотала в порыве объявить вечное прошлым, я распахивал рубашонки книг. Хотел составить своё впечатление о том, в честь чего был поставлен памятник, который сносят. Читал, и визги гасли в унисон с имперским финансированием. Пусть всё гуляет перед смертью всласть.
3
Жизнь настойчиво продолжается. Из квартиры напротив выскочил карапуз с разбитым носом и помчался вниз по лестнице, роняя на паркет алые капли.
— Ах ты маленькое говно!, — кричит ему в спину мать.
Иду за карапузом. По следу раненого зверёныша. Нафантазировал себе, что охочусь на покемона. Впрочем, тщетно, — пятна крови обрываются на ржавой луже в подвале, где пробило трубу (нашего времени).
Переплыв водоём, выхожу из подъезда. Бездомные установили у палатки рождественскую ёлку, повыдвигали челюсти, и поют с акцентом про звон колоколов.
А по кому звонят колокола?
По мне, и всякому. Вот почему не стоит тратить время ни на что, кроме любви. А-то ведь никогда не знаешь, когда рухнешь. Буквально на днях в парке тут рядом рухнул мент. Патрулировал голодранцев, не заметил облако фентанила, шагнул в него, вдохнул и рухнул. Не знаю, жив ли, но мы живы, и предвкушаем салат.
@dadakinder – поддержать автора
Всё пылает. В первую очередь, богатые районы — территории привилегированного доступа к лесам, холмам, и фауне вообще.
Горит вампир. Но также белка, пальма, ворон, и оса. Событие пожара охватывает со-бытие природы и культуры.
1
Мы называем пожар "диким" (wildfires), и пытаемся его "сдержать" — сделать "домашним", как скот; превратить волка в собаку. За гуманистическим смыслом очеловечивания скрывается страх, и ведомый им императив укрощения — процесс цивилизации.
Сдерживание пожара включает в себя номинацию — пожар получает человеческое имя: Итон, Кеннет... объявляется существом. Как и место действия — каньйон.
В то же время, существо пожара носит статус "стихии" — неуправляемого элемента природы, на которую ищет управу культура.
Называя пожарище Итоном, мы практикуем надежду на возможность утверждения человеческого контроля. Определяя пожар стихией, мы умываем руки — заявляем существо пожара чем-то внешним, врывающимся в 'наш' город в качестве Другого.
В этом якобы чужом, отдельном, внешнем существе человек не узнаёт себя и результат своей деятельности — итог слепого, автоматического со-становления.
2
Горит гора. Горит чаща. Горят губы и лёгкие.
Пылающий штат голосовал за сохранение тюремного труда. Сегодня клетки тюрем распахнулись. 30% огнетушительной силы составляют заключённые — животные в неволе, призванные спасти частную собственность от притязаний пламени.
Пожар можно назвать человеческим именем. Но является ли человеком зэк, получающий $5 в час в штате, где минимальная зарплата человека — $16?
Возможно, зэки — это разновидность птиц? Покидая клетки тюрем, птицы вдыхают усадьбы, усы питомцев, и ядовитый плющ. Наполняют грудные клетки дымом.
Тем же дымом дышит демос.
3
Событие пожара сопровождается эсхатологической гипернормализацией.
Коп выписывает штраф брошенному во время эвакуации автомобилю, медиа первым делом сообщают о сгоревшем имуществе голливудской звезды, а бульдозер осуществляет снос палатки с бездомным жителям общественного пространства за моим окном.
Перед сносом им выдали воду и маски. Одна из них теперь на босом старике, который не может остановиться — всё подметает тротуар на месте палатки, в которой жил. У его ног сидит женщина. Тычет, щурясь, пальцем в небо.
Небо тут — цвета апельсина.
4
Задача, которую ставит перед нами существо пожара, и множество других почтальонов катастрофы: нефтяных разливов, закислённых океанов, токсичных войн..., заключается не в том, чтобы отменить человечество, или произвести на его счёт очередное моральное восклицание.
Задача — осознать кризис старых оптик; невозможность разделить природу и культуру в мире, где имя Итон является не только "человеческим", но несущим разные смыслы ("берег реки", "олень"), а Кеннет указывает на "рождение в пламени" задолго до, собственно, пламени, которое назовут этим именем.
Речь о назревшем пересмотре фундаментальных оппозиций и категорий, но главное — практики отношений; необходимости отказа от идеи природы как стихийного, равнодушного, внешнего хаоса в пользу внимательного диалога и понимания жизни как тотального сотворчества всех её форм и явлений.
@dadakinder – поддержать автора
Горит вампир. Но также белка, пальма, ворон, и оса. Событие пожара охватывает со-бытие природы и культуры.
1
Мы называем пожар "диким" (wildfires), и пытаемся его "сдержать" — сделать "домашним", как скот; превратить волка в собаку. За гуманистическим смыслом очеловечивания скрывается страх, и ведомый им императив укрощения — процесс цивилизации.
Сдерживание пожара включает в себя номинацию — пожар получает человеческое имя: Итон, Кеннет... объявляется существом. Как и место действия — каньйон.
В то же время, существо пожара носит статус "стихии" — неуправляемого элемента природы, на которую ищет управу культура.
Называя пожарище Итоном, мы практикуем надежду на возможность утверждения человеческого контроля. Определяя пожар стихией, мы умываем руки — заявляем существо пожара чем-то внешним, врывающимся в 'наш' город в качестве Другого.
В этом якобы чужом, отдельном, внешнем существе человек не узнаёт себя и результат своей деятельности — итог слепого, автоматического со-становления.
2
Горит гора. Горит чаща. Горят губы и лёгкие.
Пылающий штат голосовал за сохранение тюремного труда. Сегодня клетки тюрем распахнулись. 30% огнетушительной силы составляют заключённые — животные в неволе, призванные спасти частную собственность от притязаний пламени.
Пожар можно назвать человеческим именем. Но является ли человеком зэк, получающий $5 в час в штате, где минимальная зарплата человека — $16?
Возможно, зэки — это разновидность птиц? Покидая клетки тюрем, птицы вдыхают усадьбы, усы питомцев, и ядовитый плющ. Наполняют грудные клетки дымом.
Тем же дымом дышит демос.
3
Событие пожара сопровождается эсхатологической гипернормализацией.
Коп выписывает штраф брошенному во время эвакуации автомобилю, медиа первым делом сообщают о сгоревшем имуществе голливудской звезды, а бульдозер осуществляет снос палатки с бездомным жителям общественного пространства за моим окном.
Перед сносом им выдали воду и маски. Одна из них теперь на босом старике, который не может остановиться — всё подметает тротуар на месте палатки, в которой жил. У его ног сидит женщина. Тычет, щурясь, пальцем в небо.
Небо тут — цвета апельсина.
4
Задача, которую ставит перед нами существо пожара, и множество других почтальонов катастрофы: нефтяных разливов, закислённых океанов, токсичных войн..., заключается не в том, чтобы отменить человечество, или произвести на его счёт очередное моральное восклицание.
Задача — осознать кризис старых оптик; невозможность разделить природу и культуру в мире, где имя Итон является не только "человеческим", но несущим разные смыслы ("берег реки", "олень"), а Кеннет указывает на "рождение в пламени" задолго до, собственно, пламени, которое назовут этим именем.
Речь о назревшем пересмотре фундаментальных оппозиций и категорий, но главное — практики отношений; необходимости отказа от идеи природы как стихийного, равнодушного, внешнего хаоса в пользу внимательного диалога и понимания жизни как тотального сотворчества всех её форм и явлений.
@dadakinder – поддержать автора
1
Любовь лежит на языке со всем хорошим. Мы знаем, что она обезглавливает, и, всё же, любим любить. Нет ничего важнее, больше. Боги становятся муравьями. Планеты — мячами. Это — жестокий эффект.
Ведь не приходит же нам в голову окружить тем же воздухом танк или тигра — закрыть глаза на их способность раздавить. Нет, мы не окружаем их сердцами, цветами, открыткой, и музыкой летнего сада.
Любовь — твой обласканный хищник. Чтобы она ни сделала, ты хочешь, чтобы она это делала. Снова и снова. Желательно, без конца.
2
Любовь похлеще смерти. Её расправа ничего не прекращает. Проделав дыру в грудной клетке, метеор устремляется вниз. Но у любви нет дна. Падая в бесконечность, человек задаётся вопросом: как же так вышло?
Вот ты стоишь, и повсюду размытые люди. Смотришь, распахиваешь рот. Издаёшь звуки речи. Перешагиваешь через взгляды. И, вдруг, замираешь.
Что это?! Будто бы рыба в глазах засверкала. Солнце садится.
"Что же ты воздух руками хватаешь?
Кого зовёшь? Кому ты киваешь? —
Нет мне ответа"
Из распахнутого рта начинает поступать чушь. Пространство озаряется приятным человеческим наличием. И хочется, чтобы вот этот человек не прекращался. Был. Как есть. Тут, поближе, блестящий, с тобой.
3
Следом за чушью является холод — предвестник пожара:
"Холодный — холодные руки какие!
Дай, спрячу их у себя на груди я,
Уста устами согрею!"
Думаю, холод — это молитва. Им просит тело: согрей меня, моя река. Возьми меня. Накрой собой.
А люди рядом носятся с салатом.
4
Тут друг-товарищ вносит злободневность:
— Что же поделать нам с нашествием фашизма?
Не знаю, друг. Я тетерев сегодня.
И думаю, что любовь — это то, что всегда начинается в комнате, где собираются романтики: фашисты, коммунисты, националисты... — навеки спаянные Чувством. Сварливые, но вместе понимающие чудо.
Одни лишь либы здесь не любы, ведь не знают, что значит любить. Гореть Идеей. Идти за Мечтой. Программа партии у них известна: Вкусно покушал. Скучно умер.
— Ты что это несёшь, товарищ? Выпил?
5
Глаза, тем временем, пылают. Пожар не шуточный, и на такси отсюда не уехать.
"Говорю — никто не поймёт ни слова.
Что вижу — они не видят!"
А вижу я человека. Он будто бы с тучи спустился. Блестит оловянным взором.
Постой-ка. Побудь со мною.
6
Дальнейшая жизнь — горячка. Шагаешь повсюду без кожи. Царапаешься о воздух. И к сраму не липнут одежды. Отныне ты — тупой и голый.
Нет, любовь — это не коробка конфет. Это лесоповал и сенокос, айсберг и локомотив.
Кто любил — тот зола. И знает, что любовь — не человек.
— А кто?
Её имя — доменная печь! Крематорий!
7
При чём тут плюшевые мишки? О чём эти розы с открыток? Одно только в тему — шарик. На нём улетает череп. А в черепе там — кукушка. "Ку-ку!" говорит миру.
"То смотрит, как неживая,
Взора не подымая,
То вдруг глаза подымет,
Водит ими, вольётся;
и словно прильнёт, и словно обнимет,
Расплачется и засмеётся".
8
Куски не идут в горло. Вода не течёт в дыры. И всё уже не интересно. Ничтожно на фоне блеска.
Ты ходишь в пространстве ногами. Руками терзаешь предметы. А изнутри тебя сосёт тёплый мякиш.
— Смотрите, гуляет влюблённый. Какое хорошее чувство!
Хорошие — дети в кроватке. И котик урчащий с подушки. А это — костёр с ногами, пропавший без вести навеки.
9
Друг тычет в товарища пальцем:
— Эй, ты — у тебя все дома?
Нет, ты — далеко от дома. Паришь над земным шаром. Облизываешь звёзды. И следуешь единственной заповеди:
"Сердце имей — и в сердце смотри ты!".
10
Всё это длится, дымится, пока человек не обнаруживает себя наедине с кукушкой — поставленный к стенке бригадой амуров в шелестящих плащах.
Самый пузатенький из них готов отдать приказ, да всё никак не поймёт, что видит в небе человек с кукушкой, отчего пялится в лунный кратер, почему шепчет:
"Куда исчезаешь, как облако тая?
Побудь до рассвета, побудь до рассвета!"
@dadakinder – поддержать автора
Любовь лежит на языке со всем хорошим. Мы знаем, что она обезглавливает, и, всё же, любим любить. Нет ничего важнее, больше. Боги становятся муравьями. Планеты — мячами. Это — жестокий эффект.
Ведь не приходит же нам в голову окружить тем же воздухом танк или тигра — закрыть глаза на их способность раздавить. Нет, мы не окружаем их сердцами, цветами, открыткой, и музыкой летнего сада.
Любовь — твой обласканный хищник. Чтобы она ни сделала, ты хочешь, чтобы она это делала. Снова и снова. Желательно, без конца.
2
Любовь похлеще смерти. Её расправа ничего не прекращает. Проделав дыру в грудной клетке, метеор устремляется вниз. Но у любви нет дна. Падая в бесконечность, человек задаётся вопросом: как же так вышло?
Вот ты стоишь, и повсюду размытые люди. Смотришь, распахиваешь рот. Издаёшь звуки речи. Перешагиваешь через взгляды. И, вдруг, замираешь.
Что это?! Будто бы рыба в глазах засверкала. Солнце садится.
"Что же ты воздух руками хватаешь?
Кого зовёшь? Кому ты киваешь? —
Нет мне ответа"
Из распахнутого рта начинает поступать чушь. Пространство озаряется приятным человеческим наличием. И хочется, чтобы вот этот человек не прекращался. Был. Как есть. Тут, поближе, блестящий, с тобой.
3
Следом за чушью является холод — предвестник пожара:
"Холодный — холодные руки какие!
Дай, спрячу их у себя на груди я,
Уста устами согрею!"
Думаю, холод — это молитва. Им просит тело: согрей меня, моя река. Возьми меня. Накрой собой.
А люди рядом носятся с салатом.
4
Тут друг-товарищ вносит злободневность:
— Что же поделать нам с нашествием фашизма?
Не знаю, друг. Я тетерев сегодня.
И думаю, что любовь — это то, что всегда начинается в комнате, где собираются романтики: фашисты, коммунисты, националисты... — навеки спаянные Чувством. Сварливые, но вместе понимающие чудо.
Одни лишь либы здесь не любы, ведь не знают, что значит любить. Гореть Идеей. Идти за Мечтой. Программа партии у них известна: Вкусно покушал. Скучно умер.
— Ты что это несёшь, товарищ? Выпил?
5
Глаза, тем временем, пылают. Пожар не шуточный, и на такси отсюда не уехать.
"Говорю — никто не поймёт ни слова.
Что вижу — они не видят!"
А вижу я человека. Он будто бы с тучи спустился. Блестит оловянным взором.
Постой-ка. Побудь со мною.
6
Дальнейшая жизнь — горячка. Шагаешь повсюду без кожи. Царапаешься о воздух. И к сраму не липнут одежды. Отныне ты — тупой и голый.
Нет, любовь — это не коробка конфет. Это лесоповал и сенокос, айсберг и локомотив.
Кто любил — тот зола. И знает, что любовь — не человек.
— А кто?
Её имя — доменная печь! Крематорий!
7
При чём тут плюшевые мишки? О чём эти розы с открыток? Одно только в тему — шарик. На нём улетает череп. А в черепе там — кукушка. "Ку-ку!" говорит миру.
"То смотрит, как неживая,
Взора не подымая,
То вдруг глаза подымет,
Водит ими, вольётся;
и словно прильнёт, и словно обнимет,
Расплачется и засмеётся".
8
Куски не идут в горло. Вода не течёт в дыры. И всё уже не интересно. Ничтожно на фоне блеска.
Ты ходишь в пространстве ногами. Руками терзаешь предметы. А изнутри тебя сосёт тёплый мякиш.
— Смотрите, гуляет влюблённый. Какое хорошее чувство!
Хорошие — дети в кроватке. И котик урчащий с подушки. А это — костёр с ногами, пропавший без вести навеки.
9
Друг тычет в товарища пальцем:
— Эй, ты — у тебя все дома?
Нет, ты — далеко от дома. Паришь над земным шаром. Облизываешь звёзды. И следуешь единственной заповеди:
"Сердце имей — и в сердце смотри ты!".
10
Всё это длится, дымится, пока человек не обнаруживает себя наедине с кукушкой — поставленный к стенке бригадой амуров в шелестящих плащах.
Самый пузатенький из них готов отдать приказ, да всё никак не поймёт, что видит в небе человек с кукушкой, отчего пялится в лунный кратер, почему шепчет:
"Куда исчезаешь, как облако тая?
Побудь до рассвета, побудь до рассвета!"
@dadakinder – поддержать автора
На фоне говнистой событийности хочется распахнуть шов неба, и нырнуть на изнанку — к любому богу; долой из мира, где олигарх кидает зигу, а дуралей спешит переназвать платан, чтобы тот не носил фамилию поэта.
Чувству, зовущему сбежать в лиловый сумрак, нельзя поддаваться. Особенно тем, кто норовит распотрошить порядок пана: сделать живодёрню общественной жизни лесопарком близостей, прав и свобод. Но я, бывает, поддаюсь. И вообще чувству.
Тело и всё, что с ним происходит, включая толчею переживаний, позволяет соприкоснуться с Реальным. Чувство — его отзвук в тебе. Твой пульс. Что не чувствует, то сдохло. А вы как считаете?
Чувство всегда телесно и субъектно. Чувство не лжёт, в отличие от рта, набитого словами. Чувство не легкомысленно. Его не оторвать от мысли. Чувствовать — значит, думать в объятиях с миром: вместе с телами, растениями, водоёмами, и ландшафтами.
Чувство позволяет раскалить впечатление жизни, воспринять её глубже, распознать за базарной витриной вампирскую машину, которая множит руины и отходы, отравляет пространства, делает жизнь токсичной — в общем, стоит на пути удовольствия видов.
Лирика выступает технологией возгонки. Апеллируя к чувству, она будит дух и страсть.
"Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, чёрной молнии подобный. / То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и — тучи слышат радость в смелом крике птицы. / В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике."
И вот ты на изнанке. Над тобой пролетает сова. Ты идёшь по холму — в тёплом шелесте трав, под ногами — следы от копыт, вокруг — мгла; идёшь, чирикаешь под нос что-то не обязательное, и, вдруг, ветер срывается с ветки, впивается в твои губы. Всё это так внезапно, как подарок, и весть: все мы — друг для друга, а не для одних лишь себя.
Цветок наряжается, и обретает свой вид, чтобы пчела его нашла, и опылила. Тела движутся не вперёд, а на встречу друг другу. Счастье спрятано, как новогодняя шоколадка. Никто не выдаст карапузу, где она. Но её можно найти в процессе взаимодействия форм жизни, их осязаемой взаимности и борьбе за жизнь.
Солнце светит. Его отражает вода. Ты смотришь на воду, и жмуришься от брызжущих сверканий. Событие счастья происходит в точке соединения акторов: солнца, воды, тебя, и света. В совместности.
Было бы странным ни разглядеть здесь политику.
Соприкасаясь с Реальным, чувство позволяет обнажить Возвышенное — прорыв воздушных масс в лёгкие, сквозь аппараты угнетения, в пику Невозможному, у которого можно похищать моменты свободы — вспышку весны, вечер лета.
Чувство раскачивает лодку сознания, а с ней и степень твоего послушания. Чувство помогает нарушить хозяйский закон — выплюнуться из клешни культурной, биополитической, и психо-семиотической инерции. Совершить подвиг сердца. Проявить дерзость сознания. Или хотя бы высунуть язык, издав душевные трели.
Противопоставление чувству разума есть белочеловеческая, фаллическая блажь. Нет чувства без разума, как и нет разума без чувства. Мозг спаян с сердцем.
Чувством можно ловить. Чувством можно потрогать. Чувство — это лаборатория воображения. Открывая в её светомузыке новое зрение и восприятие, существо нащупывает тропу, берёт миг, и переживает состояние той будущности, о которой мечтает — репетирует её.
Коммунистический идеал содержится в каждом желанном поцелуе. В понимании и близости человеческих и нечеловеческих тел на фоне сгущающейся фашистской аппаратуры. В образовании союзов живой материи. Её симбиозе и гибридности.
Конечно, можно говорить про государства и ракеты, нации и денежные единицы; про демократию, которая вылупится из кадыка, если нажать на него патриотическим коленом; огородить сограждан забором, и превратить страну в человеческий зоопарк. Такие разговоры тоже дают чувство. Но не то, которое хотелось бы испытывать и обсуждать.
@dadakinder – поддержать автора
Чувству, зовущему сбежать в лиловый сумрак, нельзя поддаваться. Особенно тем, кто норовит распотрошить порядок пана: сделать живодёрню общественной жизни лесопарком близостей, прав и свобод. Но я, бывает, поддаюсь. И вообще чувству.
Тело и всё, что с ним происходит, включая толчею переживаний, позволяет соприкоснуться с Реальным. Чувство — его отзвук в тебе. Твой пульс. Что не чувствует, то сдохло. А вы как считаете?
Чувство всегда телесно и субъектно. Чувство не лжёт, в отличие от рта, набитого словами. Чувство не легкомысленно. Его не оторвать от мысли. Чувствовать — значит, думать в объятиях с миром: вместе с телами, растениями, водоёмами, и ландшафтами.
Чувство позволяет раскалить впечатление жизни, воспринять её глубже, распознать за базарной витриной вампирскую машину, которая множит руины и отходы, отравляет пространства, делает жизнь токсичной — в общем, стоит на пути удовольствия видов.
Лирика выступает технологией возгонки. Апеллируя к чувству, она будит дух и страсть.
"Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, чёрной молнии подобный. / То крылом волны касаясь, то стрелой взмывая к тучам, он кричит, и — тучи слышат радость в смелом крике птицы. / В этом крике — жажда бури! Силу гнева, пламя страсти и уверенность в победе слышат тучи в этом крике."
И вот ты на изнанке. Над тобой пролетает сова. Ты идёшь по холму — в тёплом шелесте трав, под ногами — следы от копыт, вокруг — мгла; идёшь, чирикаешь под нос что-то не обязательное, и, вдруг, ветер срывается с ветки, впивается в твои губы. Всё это так внезапно, как подарок, и весть: все мы — друг для друга, а не для одних лишь себя.
Цветок наряжается, и обретает свой вид, чтобы пчела его нашла, и опылила. Тела движутся не вперёд, а на встречу друг другу. Счастье спрятано, как новогодняя шоколадка. Никто не выдаст карапузу, где она. Но её можно найти в процессе взаимодействия форм жизни, их осязаемой взаимности и борьбе за жизнь.
Солнце светит. Его отражает вода. Ты смотришь на воду, и жмуришься от брызжущих сверканий. Событие счастья происходит в точке соединения акторов: солнца, воды, тебя, и света. В совместности.
Было бы странным ни разглядеть здесь политику.
Соприкасаясь с Реальным, чувство позволяет обнажить Возвышенное — прорыв воздушных масс в лёгкие, сквозь аппараты угнетения, в пику Невозможному, у которого можно похищать моменты свободы — вспышку весны, вечер лета.
Чувство раскачивает лодку сознания, а с ней и степень твоего послушания. Чувство помогает нарушить хозяйский закон — выплюнуться из клешни культурной, биополитической, и психо-семиотической инерции. Совершить подвиг сердца. Проявить дерзость сознания. Или хотя бы высунуть язык, издав душевные трели.
Противопоставление чувству разума есть белочеловеческая, фаллическая блажь. Нет чувства без разума, как и нет разума без чувства. Мозг спаян с сердцем.
Чувством можно ловить. Чувством можно потрогать. Чувство — это лаборатория воображения. Открывая в её светомузыке новое зрение и восприятие, существо нащупывает тропу, берёт миг, и переживает состояние той будущности, о которой мечтает — репетирует её.
Коммунистический идеал содержится в каждом желанном поцелуе. В понимании и близости человеческих и нечеловеческих тел на фоне сгущающейся фашистской аппаратуры. В образовании союзов живой материи. Её симбиозе и гибридности.
Конечно, можно говорить про государства и ракеты, нации и денежные единицы; про демократию, которая вылупится из кадыка, если нажать на него патриотическим коленом; огородить сограждан забором, и превратить страну в человеческий зоопарк. Такие разговоры тоже дают чувство. Но не то, которое хотелось бы испытывать и обсуждать.
@dadakinder – поддержать автора
