Разговоры о “перемирии” упираются в кризис доверия: что толку договариваться с теми, кто не соблюдает договоров?
Вопрос: “остановится ли Путин, если Украина уступит ему захваченные территории?” кажется уже второстепенным. “Нет, не остановится”. Так я думаю. И не вижу разницы между Путиным, наступающим до перемирия, и Путиным, наступающим после. Агрессор останется агрессором. Оценивать нужно не его порядочность, а соотношение сил.
1
Может ли Украина выйти на границы 1991-го года, располагая теми ресурсами, которыми она располагает? Если да, то война может продолжаться, а ЗСУ наступать. Если нет, то украинской армии остаётся окапываться и уходить в оборону.
Может ли Украина сдержать экспансию России? Если нет, то вопрос стоит уже не о перемирии, а о капитуляции. Если да, то возобновление переговоров имеет смысл.
Почему? Потому, что даёт возможность замедлить расточительное заливание фронта остатками репродуктивной молодёжи; направить западную помощь на восстановление инфраструктуры и укрепление барьера; создать демилитаризированную зону и разместить на ней международный миротворческий контингент.
2
Нынешняя украинская власть понимает, что война – это то, что позволяет ей оставаться у власти. Понимают это и в Кремле, и в Овальном кабинете, чьи “ястребы” успешно монетизируют войну в интересах своих империй.
Именно поэтому путинский телевизор трясёт “Сарматом”, Блинкен играет на гитаре во время бомбардировки Харькова, а единый марафон рассказывает об “угрозе всему свободному миру” и невозможности “договариваться с этими нелюдями”.
Рассказывает кому?
Во-первых, “всему свободному миру”, который в такую угрозу не верит (на это неверие намекает вялая динамика западной поддержки, иллюстрирующая, кроме прочего, кризис внутри западных элит).
Во-вторых, украинским гражданам, с которым их собственное государство ведёт себя как с расходными и бесконечными крепостными, вынужденными воевать на два фронта: против путинского агрессора и своего же коррупционно-репрессивного правительства.
3
Мои тревоги в отношении переговоров связаны не столько с Путиным, от которого я уже научен ждать худшего, сколько со сценарием “двух Корей”, ни одна из которых не станет Южной.
Почему? Потому что мы не в 20-м веке. Условия изменились. В мире наблюдается националистический подъём, тогда как “ястребиная”, глобалистская тенденция, наоборот, угасает под натиском де-глобализации. Оснований смотреть на реальность в бинокли Холодной войны больше нет.
Потеряв ресурсные земли и миллионы фертильных рабочих-потребителей, Украина может потерять остатки независимости, и распасться на две сырьевые колонии.
Такой распад будет способствовать их полярной этнополитической унификации , и ресентименту, что, в свою очередь, купирует украинское разнообразие, тормозит перспективу демократизации, и переводит конфликт в хроническое состояние.
Ключевой опасностью такого сценария является не только угроза дальнейшей путинской экспансии, но и “уход США из Афганистана”, при котором сотрудники западных НГО и посетители киевских рейвов будут “цепляться за шасси улетающих самолётов”.
После этого в Раду зайдёт военный класс: справедливо озлобленный, консервативный, насмотревшийся на смерти товарищей, жаждущий наказать “всех виновных” и вернуть земли, “за которые героически сражались и умирали великие сыны и братья…”
Так начинается “Вторая Российско-Украинская Война”, ведущая Украину либо в Сомали, либо “в родную гавань”, либо сначала в Сомали, а затем “в родную гавань”.
4
Я не вижу иного выхода из этой катастрофы, кроме как субординировать все телодвижения задаче сохранения как можно большего количества жизней.
Чем дольше продолжается война, тем меньше шансов выбраться из её кровавой инерции.
Переговоры замедляют мясорубку, и создают окно возможностей для сохранения жизней.
Без людей ни государства, ни нации быть не может. Именно люди наделяют эти феномены смыслом, и несут в себе потенциал возрождения.
Пока украинцы есть, Украина остаётся возможностью.
@dadakinder – поддержать автора
Вопрос: “остановится ли Путин, если Украина уступит ему захваченные территории?” кажется уже второстепенным. “Нет, не остановится”. Так я думаю. И не вижу разницы между Путиным, наступающим до перемирия, и Путиным, наступающим после. Агрессор останется агрессором. Оценивать нужно не его порядочность, а соотношение сил.
1
Может ли Украина выйти на границы 1991-го года, располагая теми ресурсами, которыми она располагает? Если да, то война может продолжаться, а ЗСУ наступать. Если нет, то украинской армии остаётся окапываться и уходить в оборону.
Может ли Украина сдержать экспансию России? Если нет, то вопрос стоит уже не о перемирии, а о капитуляции. Если да, то возобновление переговоров имеет смысл.
Почему? Потому, что даёт возможность замедлить расточительное заливание фронта остатками репродуктивной молодёжи; направить западную помощь на восстановление инфраструктуры и укрепление барьера; создать демилитаризированную зону и разместить на ней международный миротворческий контингент.
2
Нынешняя украинская власть понимает, что война – это то, что позволяет ей оставаться у власти. Понимают это и в Кремле, и в Овальном кабинете, чьи “ястребы” успешно монетизируют войну в интересах своих империй.
Именно поэтому путинский телевизор трясёт “Сарматом”, Блинкен играет на гитаре во время бомбардировки Харькова, а единый марафон рассказывает об “угрозе всему свободному миру” и невозможности “договариваться с этими нелюдями”.
Рассказывает кому?
Во-первых, “всему свободному миру”, который в такую угрозу не верит (на это неверие намекает вялая динамика западной поддержки, иллюстрирующая, кроме прочего, кризис внутри западных элит).
Во-вторых, украинским гражданам, с которым их собственное государство ведёт себя как с расходными и бесконечными крепостными, вынужденными воевать на два фронта: против путинского агрессора и своего же коррупционно-репрессивного правительства.
3
Мои тревоги в отношении переговоров связаны не столько с Путиным, от которого я уже научен ждать худшего, сколько со сценарием “двух Корей”, ни одна из которых не станет Южной.
Почему? Потому что мы не в 20-м веке. Условия изменились. В мире наблюдается националистический подъём, тогда как “ястребиная”, глобалистская тенденция, наоборот, угасает под натиском де-глобализации. Оснований смотреть на реальность в бинокли Холодной войны больше нет.
Потеряв ресурсные земли и миллионы фертильных рабочих-потребителей, Украина может потерять остатки независимости, и распасться на две сырьевые колонии.
Такой распад будет способствовать их полярной этнополитической унификации , и ресентименту, что, в свою очередь, купирует украинское разнообразие, тормозит перспективу демократизации, и переводит конфликт в хроническое состояние.
Ключевой опасностью такого сценария является не только угроза дальнейшей путинской экспансии, но и “уход США из Афганистана”, при котором сотрудники западных НГО и посетители киевских рейвов будут “цепляться за шасси улетающих самолётов”.
После этого в Раду зайдёт военный класс: справедливо озлобленный, консервативный, насмотревшийся на смерти товарищей, жаждущий наказать “всех виновных” и вернуть земли, “за которые героически сражались и умирали великие сыны и братья…”
Так начинается “Вторая Российско-Украинская Война”, ведущая Украину либо в Сомали, либо “в родную гавань”, либо сначала в Сомали, а затем “в родную гавань”.
4
Я не вижу иного выхода из этой катастрофы, кроме как субординировать все телодвижения задаче сохранения как можно большего количества жизней.
Чем дольше продолжается война, тем меньше шансов выбраться из её кровавой инерции.
Переговоры замедляют мясорубку, и создают окно возможностей для сохранения жизней.
Без людей ни государства, ни нации быть не может. Именно люди наделяют эти феномены смыслом, и несут в себе потенциал возрождения.
Пока украинцы есть, Украина остаётся возможностью.
@dadakinder – поддержать автора
Что сообщают данные переписи населения об этнополитическом неравенстве в советской системе (управлении, судах, полиции)?
В СССР русские были правящим и демографическим большинством. Их республика занимала 76% территории Союза, столицей которого была Москва.
Но это – только часть истории…
1
Понятие “русский” тут является скорее социологическим, нежели этническим, и подразумевает людей, “записанных русскими”.
Что делает человека “русским” в глазах социологов?
В советских анкетах был прямой вопрос о национальности. Многие называли ту, которая была указана у них в документах: паспорте или свидетельстве о рождении, куда её записывали со слов родителей. Во время переписи, дети смешанных браков могли выбрать для себя национальность одного из родителей.
При оценке этого важно учитывать политэкономические факторы, влияющие на ответы респондентов. Так Трахтенберг становился Ивановым, и заявлял себя русским, чтобы избежать дискриминации и получить доступ к более выгодным социальным позициям. В контексте статистики, он включался в число русских.
2
При советах, доля “русских” во власти последовательно сокращалась: если в Российской Империи она составляла 67,8% (1897), то на закате СССР была 56,2% (1989).
Сокращение доли русских во власти происходило параллельно с сокращением их доли в населении: в 1926-м году русские составляли 55,5% населения; в 1989 – 53,1%.
Стоит отметить, что темп сокращения доли русских во власти опережает темп сокращения их доли в населении. Из этого следует, что в процессе своего развития СССР становился более инклюзивной системой, и этнополитическое неравенство снижалось.
При сохранении такой динамики, русские перестали бы быть правящим большинством уже в первые десятилетия 21-го века.
3
Сокращение доли русских во власти и обществе говорит о том, что советская идеология не была пустым звуком, и выражалась в национальной политике, которая, при всех своих недостатках, промахах и преступлениях, меняла общество в соответствии с заявленными идеалами. Данные это подтверждают.
Что значит “сокращение доли русских”? Это значит увеличение доли других этносов в советской власти и обществе.
Взять, к примеру, украинцев. И в Российской Империи, и в СССР они составляли порядка 16% населения. Но если в РИ доля украинцев во власти была 9% (1897), то при советах – 15-16% (на уровне первичных организаций – до 22%).
Несмотря на разницы в количествах населения, Совет Национальностей, – одна из двух палат Верховного Совета СССР, – избирался по паритетной этнической квоте: 25 человек от каждой союзной республики.
К концу существования Союза представители “нерусских” народов занимали почти половину всего советского аппарата власти (46,9%), что в динамике указывает на системную демократизацию.
По состоянию на 1989-й год, доля “русских” в советской власти за пределами РСФСР составляла всего 20,5%, тогда как доля “нерусских” – 79,5%. В той же Украине 72% власти при советах было в руках украинцев (1989).
4
Всё это подчёркивает сложность и неоднозначность советского феномена.
Можно назвать СССР “тюрьмой народов”, но это не изменит того факта, что эти народы вместе управляли этой “тюрьмой” и были её бенефициарами.
Их не смущали ни “имперские” деньги, благодаря которым на пастбищах вырастали электростанции, ни чужие земли, которые доставались им “по блату”.
По сути, СССР сам вырастил в республиках национальные элиты, которые сломали ему хребет, и обернулись постсоветскими олигархиями, кончившими войной.
Причиной такой кончины, однако, является не национальная политика СССР, позволившая целому ряду народов обрести свои государства, и не “буржуазный национализм”, который повесили на свои шеи те, кто вчера носил на них пионерский галстук.
Причина – в советской системе, породившей красных директоров, которые успешно воспользовались ленинским “правом народов на самоопределение”, чтобы приватизировать их собственность, и единолично снимать с неё сливки в качестве олигархов. И “нацик”, и “орк” суть результаты-выродки такого оппортунизма.
@dadakinder – поддержать автора
В СССР русские были правящим и демографическим большинством. Их республика занимала 76% территории Союза, столицей которого была Москва.
Но это – только часть истории…
1
Понятие “русский” тут является скорее социологическим, нежели этническим, и подразумевает людей, “записанных русскими”.
Что делает человека “русским” в глазах социологов?
В советских анкетах был прямой вопрос о национальности. Многие называли ту, которая была указана у них в документах: паспорте или свидетельстве о рождении, куда её записывали со слов родителей. Во время переписи, дети смешанных браков могли выбрать для себя национальность одного из родителей.
При оценке этого важно учитывать политэкономические факторы, влияющие на ответы респондентов. Так Трахтенберг становился Ивановым, и заявлял себя русским, чтобы избежать дискриминации и получить доступ к более выгодным социальным позициям. В контексте статистики, он включался в число русских.
2
При советах, доля “русских” во власти последовательно сокращалась: если в Российской Империи она составляла 67,8% (1897), то на закате СССР была 56,2% (1989).
Сокращение доли русских во власти происходило параллельно с сокращением их доли в населении: в 1926-м году русские составляли 55,5% населения; в 1989 – 53,1%.
Стоит отметить, что темп сокращения доли русских во власти опережает темп сокращения их доли в населении. Из этого следует, что в процессе своего развития СССР становился более инклюзивной системой, и этнополитическое неравенство снижалось.
При сохранении такой динамики, русские перестали бы быть правящим большинством уже в первые десятилетия 21-го века.
3
Сокращение доли русских во власти и обществе говорит о том, что советская идеология не была пустым звуком, и выражалась в национальной политике, которая, при всех своих недостатках, промахах и преступлениях, меняла общество в соответствии с заявленными идеалами. Данные это подтверждают.
Что значит “сокращение доли русских”? Это значит увеличение доли других этносов в советской власти и обществе.
Взять, к примеру, украинцев. И в Российской Империи, и в СССР они составляли порядка 16% населения. Но если в РИ доля украинцев во власти была 9% (1897), то при советах – 15-16% (на уровне первичных организаций – до 22%).
Несмотря на разницы в количествах населения, Совет Национальностей, – одна из двух палат Верховного Совета СССР, – избирался по паритетной этнической квоте: 25 человек от каждой союзной республики.
К концу существования Союза представители “нерусских” народов занимали почти половину всего советского аппарата власти (46,9%), что в динамике указывает на системную демократизацию.
По состоянию на 1989-й год, доля “русских” в советской власти за пределами РСФСР составляла всего 20,5%, тогда как доля “нерусских” – 79,5%. В той же Украине 72% власти при советах было в руках украинцев (1989).
4
Всё это подчёркивает сложность и неоднозначность советского феномена.
Можно назвать СССР “тюрьмой народов”, но это не изменит того факта, что эти народы вместе управляли этой “тюрьмой” и были её бенефициарами.
Их не смущали ни “имперские” деньги, благодаря которым на пастбищах вырастали электростанции, ни чужие земли, которые доставались им “по блату”.
По сути, СССР сам вырастил в республиках национальные элиты, которые сломали ему хребет, и обернулись постсоветскими олигархиями, кончившими войной.
Причиной такой кончины, однако, является не национальная политика СССР, позволившая целому ряду народов обрести свои государства, и не “буржуазный национализм”, который повесили на свои шеи те, кто вчера носил на них пионерский галстук.
Причина – в советской системе, породившей красных директоров, которые успешно воспользовались ленинским “правом народов на самоопределение”, чтобы приватизировать их собственность, и единолично снимать с неё сливки в качестве олигархов. И “нацик”, и “орк” суть результаты-выродки такого оппортунизма.
@dadakinder – поддержать автора
1
Американский подход к национальности кажется мне почти идеальным. Вопрос идентичности и отличий решается гражданством. Получая американский паспорт, человек становится американцем. Автоматически. Без “но”. Система сразу говорит ему об этом.
Концепт “страны иммигрантов” снимает напряжение с происхождения и особенностей индивида.
Расизм ещё не изжит, но национализм носит скорее гражданский характер: так, например, одним из ведущих американских националистов является индус.
2
Европейский подход похож, но отличается от американского. Когда ты приезжаешь в Швецию, ты тоже видишь разных людей, но понимаешь, что есть Титульная Нация, которая говорит им: “добро пожаловать К НАМ”. Работа по расширению границ этого “МЫ” ведётся, но пока не достигла тех высот, когда американцем может стать вообще кто угодно: и жук, и жаба.
Если европейский мультикультурализм интегрирует Другого в Титульную Нацию, то американский интегрирует Другого в Другого.
Здесь, впрочем, стоит отметить, что условия для такой инклюзивности создал империализм, построенный на импорте рабов, и задавивший Титульную Нацию, остатки которой доживают своё в резервациях…
3
По мере движения на Восток Европы, мультикультурализм уступает место худшим формам национализма.
Моей “точкой G” тут является Украина – мультикультурное общество с моноизвилинным государством, которое задрачивает своих жителей таким количеством постоянно меняющихся критериев национального соответствия, что, по итогу, в этой стране никто не украинец; все в чём-то провинились; все чем-то не подходят; в сумме “найкращi”, но поштучно – “нiт!”.
Декоммунизация наследия оставила в арсенале политической культуры только мотыгу этно-национализма – рассадника ксенофобии и местечковости: “Пам’ятай, чужинець…”. Время от времени “дети капитана Гранта” проносят сквозь морок радужный флаг, но и они, фрики в глазах народа, не станут поддерживать квира, если тот не попадает в “национал”.
“Настоящим украинцем” может быть только мёртвый герой исторического эпоса. Все живые – сразу хуже, чем Идеал. Их долг – стоять на коленях и “просить пробачення” в надежде, что Небесная Сотня “закатованих пращурiв” позволит им заслужить право называться украинцами.
4
Паспорт не делает тебя украинцем. Важно откуда ты, кто твои родители, на каком языке вы говорите, в какую церковь ходите, в какие даты и какой праздник отмечаете, но главное – какие у вас взгляды на те или иные события, людей, феномены.
Взгляды могут быть либо “украинскими”, либо “антиукраинскими”, но только не разными. Русскоязычный из Луганска? Кацап! Против Майдана? Русня! Несёшь гвоздику 9-го мая? Вата! В общем, есть миллион причин, по которым ты можешь оказаться полу-украинцем, и, значит, недо-человеком, которого можно поражать в правах.
А судьи кто? Коррупционер, грантососка, и поэт-патриот с забуханным рылом. Они и выдают себя за “украинский голос”, требуя из Берлина ловить “ухилянта”, которым оказывается безмолвный водитель автобуса, а не придворный креакл с нулевым ВВП.
5
Украинцем нельзя стать. Но украинцем можно прикинуться. Для этого необходимо выпороть себя на глазах у нации, как это делают само-оскопляющиеся выходцы из русских, советских, смешанных, и прочим образом “не титульных” семей.
Для такого изнасилования важен консент на попперсах закона. Человек должен сам сделать “патриотический выбор” в пользу отречения от своих корней и “лишних” особенностей; убедить нацию, что он – не тот, кто он есть, а “свой”.
Любые попытки “примазаться”, стать “настоящим украинцем”, не производят ничего, кроме униженного манкурта с батплагом, убеждающего себя, что Родина важнее Человека, и что отказ от себя и своих материнских основ – это повод для гордости, а не надпись “ЛОХ” на лбу соплями.
Остаётся надеяться, что российский империализм сгинет, а американский ляжет на перегной советского интернационализма, и оплодотворит Украину не кефиром из канадской Марички, а реальным решением всех национальных пиздостраданий: осознанием, что кто кем называется, тот тем и является.
@dadakinder – поддержать автора
Американский подход к национальности кажется мне почти идеальным. Вопрос идентичности и отличий решается гражданством. Получая американский паспорт, человек становится американцем. Автоматически. Без “но”. Система сразу говорит ему об этом.
Концепт “страны иммигрантов” снимает напряжение с происхождения и особенностей индивида.
Расизм ещё не изжит, но национализм носит скорее гражданский характер: так, например, одним из ведущих американских националистов является индус.
2
Европейский подход похож, но отличается от американского. Когда ты приезжаешь в Швецию, ты тоже видишь разных людей, но понимаешь, что есть Титульная Нация, которая говорит им: “добро пожаловать К НАМ”. Работа по расширению границ этого “МЫ” ведётся, но пока не достигла тех высот, когда американцем может стать вообще кто угодно: и жук, и жаба.
Если европейский мультикультурализм интегрирует Другого в Титульную Нацию, то американский интегрирует Другого в Другого.
Здесь, впрочем, стоит отметить, что условия для такой инклюзивности создал империализм, построенный на импорте рабов, и задавивший Титульную Нацию, остатки которой доживают своё в резервациях…
3
По мере движения на Восток Европы, мультикультурализм уступает место худшим формам национализма.
Моей “точкой G” тут является Украина – мультикультурное общество с моноизвилинным государством, которое задрачивает своих жителей таким количеством постоянно меняющихся критериев национального соответствия, что, по итогу, в этой стране никто не украинец; все в чём-то провинились; все чем-то не подходят; в сумме “найкращi”, но поштучно – “нiт!”.
Декоммунизация наследия оставила в арсенале политической культуры только мотыгу этно-национализма – рассадника ксенофобии и местечковости: “Пам’ятай, чужинець…”. Время от времени “дети капитана Гранта” проносят сквозь морок радужный флаг, но и они, фрики в глазах народа, не станут поддерживать квира, если тот не попадает в “национал”.
“Настоящим украинцем” может быть только мёртвый герой исторического эпоса. Все живые – сразу хуже, чем Идеал. Их долг – стоять на коленях и “просить пробачення” в надежде, что Небесная Сотня “закатованих пращурiв” позволит им заслужить право называться украинцами.
4
Паспорт не делает тебя украинцем. Важно откуда ты, кто твои родители, на каком языке вы говорите, в какую церковь ходите, в какие даты и какой праздник отмечаете, но главное – какие у вас взгляды на те или иные события, людей, феномены.
Взгляды могут быть либо “украинскими”, либо “антиукраинскими”, но только не разными. Русскоязычный из Луганска? Кацап! Против Майдана? Русня! Несёшь гвоздику 9-го мая? Вата! В общем, есть миллион причин, по которым ты можешь оказаться полу-украинцем, и, значит, недо-человеком, которого можно поражать в правах.
А судьи кто? Коррупционер, грантососка, и поэт-патриот с забуханным рылом. Они и выдают себя за “украинский голос”, требуя из Берлина ловить “ухилянта”, которым оказывается безмолвный водитель автобуса, а не придворный креакл с нулевым ВВП.
5
Украинцем нельзя стать. Но украинцем можно прикинуться. Для этого необходимо выпороть себя на глазах у нации, как это делают само-оскопляющиеся выходцы из русских, советских, смешанных, и прочим образом “не титульных” семей.
Для такого изнасилования важен консент на попперсах закона. Человек должен сам сделать “патриотический выбор” в пользу отречения от своих корней и “лишних” особенностей; убедить нацию, что он – не тот, кто он есть, а “свой”.
Любые попытки “примазаться”, стать “настоящим украинцем”, не производят ничего, кроме униженного манкурта с батплагом, убеждающего себя, что Родина важнее Человека, и что отказ от себя и своих материнских основ – это повод для гордости, а не надпись “ЛОХ” на лбу соплями.
Остаётся надеяться, что российский империализм сгинет, а американский ляжет на перегной советского интернационализма, и оплодотворит Украину не кефиром из канадской Марички, а реальным решением всех национальных пиздостраданий: осознанием, что кто кем называется, тот тем и является.
@dadakinder – поддержать автора
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Видео, позволяющее прочувствовать цену войны – стоимость стрельбы разным оружием.
Глядя на этот калькулятор, невольно задумываешься о "нерешаемых" социальных проблемах: например, бездомности, отсутствии доступа к медицине и образованию, нужде работать круглые сутки, чтобы выжить, и т.д.
Представляете, сколько всего можно сделать для общества, отказавшись от такой пальбы баблом?
@dadakinder – поддержать автора
Глядя на этот калькулятор, невольно задумываешься о "нерешаемых" социальных проблемах: например, бездомности, отсутствии доступа к медицине и образованию, нужде работать круглые сутки, чтобы выжить, и т.д.
Представляете, сколько всего можно сделать для общества, отказавшись от такой пальбы баблом?
@dadakinder – поддержать автора
Всегда предпочитал камням цветы, но со временем понял, что камни – ничем не хуже нарциссов и гладиолусов.
Смотрю на ломти, – осколки сердца, – и думаю о том, что гора – это странник, присевший полюбоваться закатом на берегу океана, и оставшийся им любоваться, как я любуюсь светом, скользящим по шее.
Ещё я думаю о смерти, и чем больше, тем чаще мне хочется понюхать луг, подышать морской пеной, и помять в ладонях согретые солнцем каменные глыбы.
Но почему? Ведь, в отличие от растения, волны или волос на ветру, камень не производит впечатление чего-то живого, мимолётного, и поэтому драгоценного…
Беру застывшие брызги базальта. Треволнение, вызванное запахом трав и тем обстоятельством, что день подходит к концу, сменяется чувством покоя.
Я держу в руках фрагмент горной породы – т.е., чего-то, что лежало здесь миллионы лет, и пролежит ещё столько же: до нас, после нас.
Иными словами, камни сообщают постоянство жизни, которая на мне не начинается, и мною не заканчивается.
Жизнь есть. Жизнь была. Жизнь будет. Смерть остаётся локальным событием, и никогда не остановит мир.
Чтобы ни случилось с тобой, мной, и нами, звёзды будут гореть, а камни – записывать на свои бобины удары волн.
Рядом с камнями хочется любить. Делать камни свидетелями твоего чувства. Знать, что через миллионы лет на этом берегу останется странник, видевший, как ты любил.
@dadakinder – поддержать автора
Смотрю на ломти, – осколки сердца, – и думаю о том, что гора – это странник, присевший полюбоваться закатом на берегу океана, и оставшийся им любоваться, как я любуюсь светом, скользящим по шее.
Ещё я думаю о смерти, и чем больше, тем чаще мне хочется понюхать луг, подышать морской пеной, и помять в ладонях согретые солнцем каменные глыбы.
Но почему? Ведь, в отличие от растения, волны или волос на ветру, камень не производит впечатление чего-то живого, мимолётного, и поэтому драгоценного…
Беру застывшие брызги базальта. Треволнение, вызванное запахом трав и тем обстоятельством, что день подходит к концу, сменяется чувством покоя.
Я держу в руках фрагмент горной породы – т.е., чего-то, что лежало здесь миллионы лет, и пролежит ещё столько же: до нас, после нас.
Иными словами, камни сообщают постоянство жизни, которая на мне не начинается, и мною не заканчивается.
Жизнь есть. Жизнь была. Жизнь будет. Смерть остаётся локальным событием, и никогда не остановит мир.
Чтобы ни случилось с тобой, мной, и нами, звёзды будут гореть, а камни – записывать на свои бобины удары волн.
Рядом с камнями хочется любить. Делать камни свидетелями твоего чувства. Знать, что через миллионы лет на этом берегу останется странник, видевший, как ты любил.
@dadakinder – поддержать автора
Фото, сделанные во время прогулки по берегу Священной бухты.
Этими камнями и были навеяны мои мысли о любви и вечности ))
Больше фотолирики и романтики доступно в моём инстаграме ❤️
@dadakinder – поддержать автора
Этими камнями и были навеяны мои мысли о любви и вечности ))
Больше фотолирики и романтики доступно в моём инстаграме ❤️
@dadakinder – поддержать автора
В том, что Путин артикулирует свою агрессию в терминах защиты от агрессии нет ничего уникального или иррационального.
1
Большинство военных министерств мира называются Министерствами Обороны, а не Нападения, Войны или Вооружённых Сил. Такое позиционирование призвано подчеркнуть “оборонительный” характер современных армий, которые существуют не для вторжений и завоеваний, а для защиты своих границ, государств и граждан от внешних угроз.
Но каких? Если все армии мира оборонительные, то от кого же они защищаются?
Понятно от кого: друг от друга.
2
Риторика “защиты” – это не маркетинговый парадокс, а семантический выбор, который делают все государства в рамках перформанса. Каждый его участник представляется сторонником мира и безопасности. Таковы правила коммуникации.
Война не меняется. Меняется её символ. Мы вторгаемся не для того, чтобы “захватить” (ресурсы/власть), а для того, чтобы “защитить” (себя/своих), “освободить” (от диктатуры/нацизма), “дать” (Демократию/Русский мир). Любые удары носят либо ответный, либо упреждающий характер.
Фигура защищающегося автоматически заявляет фигуру нападающего, и угрозу, которая производит страх, помогающий управлять населением.
3
Вся суть современного имперского языка в том, чтобы завуалировать реальность. Так война превращается в “СВО”, а нападение – в “проекцию силы”.
На это ещё десятки лет назад обращал внимание Джордж Карлин, говоря о понятии shell shock (артиллеристский шок). Во время WW1 им обозначали нервную перегрузку, при которой солдат может трястись, терять ориентацию в пространстве, видеть флешбэки, впадать в панику или ступор, блевать, опорожняться и т.д.
Во время WW2 это же состояние получило новое имя: battle fatigue (боевая усталость), которая во время войны в Корее стала называться “operational exhaustion” (оперативное истощение), оформившееся, на фоне Вьетнама, в “Post-traumatic stress disorder” (посттравматическое стрессовое расстройство).
Нет, это не про то, что Гитлер тоже объяснял свою агрессию необходимостью защитить Германию от подкрадывающихся отовсюду врагов. Это – про общеяз.
4
Почему это важно? Потому что попытка выделить Путина, смягчает реальность, и уводит от честного анализа исторических процессов.
Куда? Например, в “аргумент” о том, что угроза для РФ существует лишь в “больных” кремлёвских головах, а не в глобальном порядке вещей, где все находятся в состоянии конкуренции за власть и ресурсы, и да – угрожают друг другу (что не мешает торговать во время драки).
Путин не сделал ничего, что выходило бы за рамки имперской нормы. Его агрессия кажется некоторым из нас чем-то вопиющим только потому, что, на этот раз, она коснулась непосредственно нас, и происходит в Европе, а не в “каком-то” Сомали, Йемене, или Афганистане, где людей поливали бомбами десятки лет, пока мы пили “капуч” и рассказывать друг другу байку про исход из тоталитаризма в демократию.
Утверждать уникальность путинизма – значит, наступать на те же грабли, на которые наступило человечество после WW2, объявив нацизм аномалией, исключительным злом. Результат такого идеалистического прочтения событий сегодня можно наблюдать за харьковским окном.
5
Тривиальность путинизма не прощает его преступлений, как не прощают их злодеяния других имперских акторов, которые так любят обсуждать россияне, не желающие говорить о бомбёжках украинских городов. Акцент на этой тривиальности служит пониманию масштабов проблемы империи. Проблемы, которую невозможно свести к локальному фашистскому эксцессу.
Экзотизируя путинизм, мы невольно нормализуем империализм в целом. Если путинский монстр уникален в своей чудовищности, значит прочие империи – “меньшее зло”. Иными словами, наделяя путинизм исключительностью, мы индульгируем миропорядок, в рамках которого путинизм является лишь одним из тентаклей.
Нет тут “хороших империй”, с которыми можно было бы разогнать сгущающиеся фашистские тучи. Освобождение, как и победа над путинизмом, невозможна без краха системной конструкции – глобальной империи, которая нападает, защищая себя.
@dadakinder – поддержать автора
1
Большинство военных министерств мира называются Министерствами Обороны, а не Нападения, Войны или Вооружённых Сил. Такое позиционирование призвано подчеркнуть “оборонительный” характер современных армий, которые существуют не для вторжений и завоеваний, а для защиты своих границ, государств и граждан от внешних угроз.
Но каких? Если все армии мира оборонительные, то от кого же они защищаются?
Понятно от кого: друг от друга.
2
Риторика “защиты” – это не маркетинговый парадокс, а семантический выбор, который делают все государства в рамках перформанса. Каждый его участник представляется сторонником мира и безопасности. Таковы правила коммуникации.
Война не меняется. Меняется её символ. Мы вторгаемся не для того, чтобы “захватить” (ресурсы/власть), а для того, чтобы “защитить” (себя/своих), “освободить” (от диктатуры/нацизма), “дать” (Демократию/Русский мир). Любые удары носят либо ответный, либо упреждающий характер.
Фигура защищающегося автоматически заявляет фигуру нападающего, и угрозу, которая производит страх, помогающий управлять населением.
3
Вся суть современного имперского языка в том, чтобы завуалировать реальность. Так война превращается в “СВО”, а нападение – в “проекцию силы”.
На это ещё десятки лет назад обращал внимание Джордж Карлин, говоря о понятии shell shock (артиллеристский шок). Во время WW1 им обозначали нервную перегрузку, при которой солдат может трястись, терять ориентацию в пространстве, видеть флешбэки, впадать в панику или ступор, блевать, опорожняться и т.д.
Во время WW2 это же состояние получило новое имя: battle fatigue (боевая усталость), которая во время войны в Корее стала называться “operational exhaustion” (оперативное истощение), оформившееся, на фоне Вьетнама, в “Post-traumatic stress disorder” (посттравматическое стрессовое расстройство).
Нет, это не про то, что Гитлер тоже объяснял свою агрессию необходимостью защитить Германию от подкрадывающихся отовсюду врагов. Это – про общеяз.
4
Почему это важно? Потому что попытка выделить Путина, смягчает реальность, и уводит от честного анализа исторических процессов.
Куда? Например, в “аргумент” о том, что угроза для РФ существует лишь в “больных” кремлёвских головах, а не в глобальном порядке вещей, где все находятся в состоянии конкуренции за власть и ресурсы, и да – угрожают друг другу (что не мешает торговать во время драки).
Путин не сделал ничего, что выходило бы за рамки имперской нормы. Его агрессия кажется некоторым из нас чем-то вопиющим только потому, что, на этот раз, она коснулась непосредственно нас, и происходит в Европе, а не в “каком-то” Сомали, Йемене, или Афганистане, где людей поливали бомбами десятки лет, пока мы пили “капуч” и рассказывать друг другу байку про исход из тоталитаризма в демократию.
Утверждать уникальность путинизма – значит, наступать на те же грабли, на которые наступило человечество после WW2, объявив нацизм аномалией, исключительным злом. Результат такого идеалистического прочтения событий сегодня можно наблюдать за харьковским окном.
5
Тривиальность путинизма не прощает его преступлений, как не прощают их злодеяния других имперских акторов, которые так любят обсуждать россияне, не желающие говорить о бомбёжках украинских городов. Акцент на этой тривиальности служит пониманию масштабов проблемы империи. Проблемы, которую невозможно свести к локальному фашистскому эксцессу.
Экзотизируя путинизм, мы невольно нормализуем империализм в целом. Если путинский монстр уникален в своей чудовищности, значит прочие империи – “меньшее зло”. Иными словами, наделяя путинизм исключительностью, мы индульгируем миропорядок, в рамках которого путинизм является лишь одним из тентаклей.
Нет тут “хороших империй”, с которыми можно было бы разогнать сгущающиеся фашистские тучи. Освобождение, как и победа над путинизмом, невозможна без краха системной конструкции – глобальной империи, которая нападает, защищая себя.
@dadakinder – поддержать автора
Голем окончательно слетел с катушек. Посоветовав палестинским беженцам в Рафахе переместиться в “безопасную зону” (Блок 2371), оккупанты подождали, когда те туда переместятся, и принялись их бомбить – травмированных и голодных людей в палатках, у которых не осталось ни школ, ни больниц, ни домов, ничего.
Всё это несмотря на то, что Мировой суд (ICJ) потребовал от государства Израиль прекратить геноцид палестинского народа, а Международный уголовный суд (ICC) пригрозил арестовать пьяных от крови варваров Нетаньяху. В ответ, варвары решили показать, что закон им не писан, и обрушились на беженцев с удвоенной, демонстративной жестокостью: порядка сотни бомбардировок по мирному населению. Эти живодёры додумались бомбить лагерь беженцев однотонными бомбами, которыми их вооружает США.
Теперь вся новостная лента завалена жуткими кадрами: дети с оторванными головами; люди, горящие заживо; разбросанные конечности; обезображенные, раздавленные, беременные тела; родители, вопящие от ужаса…
Я помню, какие чувства произвели на меня изображения из архивов времён Холокоста. Те же чувства я испытываю сейчас.
Это нельзя ни понять, ни простить, ни забыть. От этого нельзя отвернуться – пересидеть геноцид, чтобы не навлекать на себя гнев его могучих апологетов.
Молчание о геноциде является формой соучастия. Это – коллаборация, которую ещё будут изучать в институтах. Как и тех, кто до сих пор находит в себе силы оправдывать это историческое преступление.
Государство Израиль утратило не только легитимность, но и остатки человеческого облика. Всё руководство этой душегубки должно сесть. Навсегда. Прежде, однако, важно лишить Голема средств для геноцида. Для этого необходимы международные санкции, оружейное эмбарго и прекращение американской помощи. Государство Израиль нужно бойкотировать всем миром.
Никто не вправе жечь детей, и называть это самозащитой.
Свободу Палестине!
@dadakinder – поддержать автора
Всё это несмотря на то, что Мировой суд (ICJ) потребовал от государства Израиль прекратить геноцид палестинского народа, а Международный уголовный суд (ICC) пригрозил арестовать пьяных от крови варваров Нетаньяху. В ответ, варвары решили показать, что закон им не писан, и обрушились на беженцев с удвоенной, демонстративной жестокостью: порядка сотни бомбардировок по мирному населению. Эти живодёры додумались бомбить лагерь беженцев однотонными бомбами, которыми их вооружает США.
Теперь вся новостная лента завалена жуткими кадрами: дети с оторванными головами; люди, горящие заживо; разбросанные конечности; обезображенные, раздавленные, беременные тела; родители, вопящие от ужаса…
Я помню, какие чувства произвели на меня изображения из архивов времён Холокоста. Те же чувства я испытываю сейчас.
Это нельзя ни понять, ни простить, ни забыть. От этого нельзя отвернуться – пересидеть геноцид, чтобы не навлекать на себя гнев его могучих апологетов.
Молчание о геноциде является формой соучастия. Это – коллаборация, которую ещё будут изучать в институтах. Как и тех, кто до сих пор находит в себе силы оправдывать это историческое преступление.
Государство Израиль утратило не только легитимность, но и остатки человеческого облика. Всё руководство этой душегубки должно сесть. Навсегда. Прежде, однако, важно лишить Голема средств для геноцида. Для этого необходимы международные санкции, оружейное эмбарго и прекращение американской помощи. Государство Израиль нужно бойкотировать всем миром.
Никто не вправе жечь детей, и называть это самозащитой.
Свободу Палестине!
@dadakinder – поддержать автора
Я не понимаю как требования мобилизации согласуются с арктическими экспедициями за 25 миллионов долларов из бюджета воюющей страны, которая просит мир дать ей оружие и деньги. И, в то же время, понимаю это очень хорошо: никаких “экспедиций” с вином и пингвинами не будет, если не загнать народ в окоп.
1
Сам загон – дело не хитрое: достаточно закрыть границу, обложить граждан законами, принуждающими к службе, и направить силовиков на отлов военнообязанных.
Всё это, однако, требует не только силы и власти, но также нарратива, наделяющего эти действия Высшим Смыслом.
Важную роль в этом играют работники медиа, которые получают свои гонорары либо от олигарха, который владеет каналом, либо от государства, которым владеет олигарх, либо от институций, которые олигарх спонсирует.
Стоит ли удивляться, что сформированное ими общественное мнение ретранслирует линию партии, а оппозиционная точка зрения звучит преимущественно в личных коммуникациях, или в рамках предвыборных кампаний конкурирующих олигархов?
На том же лугу пасётся интеллигенция, чьи лидеры мнений готовы бесконечно говорить о нации и её деколонизации, но не о том, кто и как даёт им возможность говорить об этом из ресторанов и арт-резиденций, а не из бусов ТЦК.
Почему они могут посещать рейвы, презентовать книги и запускать подкасты, а водитель автобуса должен терять конечности “за Украину”? Почему дефицит работников муниципальных служб есть, а дефицита пропагандистов, чинуш и мажоров нет?
2
После всего, что я увидел за годы т.н. независимости, во мне не осталось места для патриотической лирики. Есть только два кейса, при которых человек может её сообщать: либо он наивный кретин, либо он хитрая сволочь.
Люди, которые искренне любят Украину и желают ей процветания, есть. Но ни эта любовь, ни это желание не имеют политического представительства, а их носители – власти. Те же, кто имеют, сообщают свой “патриотизм” в режиме популизма.
Сегодня, весь корпус текстов о нации, которая освобождается от имперского гнёта, и движется в демократию – это пропаганда. Она работала, работает, и будет работать, потому что люди, теряющие близких в жерновах рыночных разборок, нуждаются в сказке, объясняющей им, что всё это не напрасно.
Сколько украинцев мы готовы похоронить, чтобы сохранить олигархат единых марафонов, запрещённых церквей и украденных бюджетных средств? Было ли в нашей жизни что-либо хуже, чем это время, и эта война?
3
Обсуждать ужасы совка – проще, чем историю о том как кучка красных директоров украла у народа всё, и дала ему вместо этого воздушный шарик, за который теперь умирают тысячи обманутых голодранцев.
1991-й год является катастрофой не потому, что сдох совок, а потому, что за уродцы родились в его могиле.
Были государственные заводы, а стали Витины и Ринатины. Мы же получили новый флажок, войну, и буклетик, где написано, что разбазарить национальные богатства – это борьба с тоталитарным наследием, кредит от МВФ – независимость, право выбирать богачей – демократия, а ездить в Европу на заработки – свобода.
В начале 1990-х нас было 52 миллиона. Сейчас, по самым оптимистичным оценкам, 37. Куда пропали миллионы нас? Чем залатать эту дыру в народе? Известно чем – поэзией Жадана и Институтом национальной памяти, который поможет забыть исходные числа.
4
Всё прозрачно: кооператив “Озеро” приехал отжать активы у конкурентов в регионе. Те, разумеется, делиться не хотят. Хотят продать Украину другим и дороже. Поэтому функция лоха – воевать. И радоваться, когда ему показывают картинку со сменой герба на монументе Родины, которую все эти пацаны между собой раскатали.
Трибуны оккупированы. Голоса, которые выдают себя за украинский, не репрезентативны. Их мнение – не мнение народа. Этими ртами говорят элиты.
Что говорят? “Иначе вас убьют”. Нет, это вас убьют. А для водителя автобуса решается вопрос: водить автобус или воевать...
Народ не мыслит деколонизациями. Народ хочет не болеть, вкусно кушать, хорошо зарабатывать, и весело отдыхать. Мнение народа: “поскорее бы всё это кончилось”.
@dadakinder – поддержать автора
1
Сам загон – дело не хитрое: достаточно закрыть границу, обложить граждан законами, принуждающими к службе, и направить силовиков на отлов военнообязанных.
Всё это, однако, требует не только силы и власти, но также нарратива, наделяющего эти действия Высшим Смыслом.
Важную роль в этом играют работники медиа, которые получают свои гонорары либо от олигарха, который владеет каналом, либо от государства, которым владеет олигарх, либо от институций, которые олигарх спонсирует.
Стоит ли удивляться, что сформированное ими общественное мнение ретранслирует линию партии, а оппозиционная точка зрения звучит преимущественно в личных коммуникациях, или в рамках предвыборных кампаний конкурирующих олигархов?
На том же лугу пасётся интеллигенция, чьи лидеры мнений готовы бесконечно говорить о нации и её деколонизации, но не о том, кто и как даёт им возможность говорить об этом из ресторанов и арт-резиденций, а не из бусов ТЦК.
Почему они могут посещать рейвы, презентовать книги и запускать подкасты, а водитель автобуса должен терять конечности “за Украину”? Почему дефицит работников муниципальных служб есть, а дефицита пропагандистов, чинуш и мажоров нет?
2
После всего, что я увидел за годы т.н. независимости, во мне не осталось места для патриотической лирики. Есть только два кейса, при которых человек может её сообщать: либо он наивный кретин, либо он хитрая сволочь.
Люди, которые искренне любят Украину и желают ей процветания, есть. Но ни эта любовь, ни это желание не имеют политического представительства, а их носители – власти. Те же, кто имеют, сообщают свой “патриотизм” в режиме популизма.
Сегодня, весь корпус текстов о нации, которая освобождается от имперского гнёта, и движется в демократию – это пропаганда. Она работала, работает, и будет работать, потому что люди, теряющие близких в жерновах рыночных разборок, нуждаются в сказке, объясняющей им, что всё это не напрасно.
Сколько украинцев мы готовы похоронить, чтобы сохранить олигархат единых марафонов, запрещённых церквей и украденных бюджетных средств? Было ли в нашей жизни что-либо хуже, чем это время, и эта война?
3
Обсуждать ужасы совка – проще, чем историю о том как кучка красных директоров украла у народа всё, и дала ему вместо этого воздушный шарик, за который теперь умирают тысячи обманутых голодранцев.
1991-й год является катастрофой не потому, что сдох совок, а потому, что за уродцы родились в его могиле.
Были государственные заводы, а стали Витины и Ринатины. Мы же получили новый флажок, войну, и буклетик, где написано, что разбазарить национальные богатства – это борьба с тоталитарным наследием, кредит от МВФ – независимость, право выбирать богачей – демократия, а ездить в Европу на заработки – свобода.
В начале 1990-х нас было 52 миллиона. Сейчас, по самым оптимистичным оценкам, 37. Куда пропали миллионы нас? Чем залатать эту дыру в народе? Известно чем – поэзией Жадана и Институтом национальной памяти, который поможет забыть исходные числа.
4
Всё прозрачно: кооператив “Озеро” приехал отжать активы у конкурентов в регионе. Те, разумеется, делиться не хотят. Хотят продать Украину другим и дороже. Поэтому функция лоха – воевать. И радоваться, когда ему показывают картинку со сменой герба на монументе Родины, которую все эти пацаны между собой раскатали.
Трибуны оккупированы. Голоса, которые выдают себя за украинский, не репрезентативны. Их мнение – не мнение народа. Этими ртами говорят элиты.
Что говорят? “Иначе вас убьют”. Нет, это вас убьют. А для водителя автобуса решается вопрос: водить автобус или воевать...
Народ не мыслит деколонизациями. Народ хочет не болеть, вкусно кушать, хорошо зарабатывать, и весело отдыхать. Мнение народа: “поскорее бы всё это кончилось”.
@dadakinder – поддержать автора
Подруга отрезала грудь, и стала другом. Я рад за неё, как и за общество, где каждый может стать кем угодно. Однако, мой друг решил стать не кем угодно, а мужчиной, и для этого ему пришлось отрезать себе грудь.
1
Теперь я думаю о том, что делает меня мужчиной.
Мужчиной меня делают сотрудники роддома, которые извлекают моё тело из материнской утробы, видят писюльку хуя, и сообщают родителям: «мальчик». Это же слово запишут в бумаги. Оно определит мою жизнь в роли мужчины.
Мне дадут мужское имя. И будут говорить обо мне, используя маскулинитивы: ОН укакалСЯ (а не ОНА укакалАСЬ), хотя суть происшествия от этого не изменится.
Вскоре маскулинитивами заговорю о себе и я.
Ещё мне дадут солдатика и пистолетик, а не куклу и чайник, и расскажут из каждой розетки о том, каким должен быть мужчина, чтобы им быть.
Всё это намекает на то, что мужчиной человека делают половые органы – то есть, материальный базис, на котором стоит культура, творящая гендер.
2
Отвоевав право быть кем угодно, многие продолжают выбирать кем быть из двух сосен: мужчины и женщины. Эти сосны дала нам природа, которая то и дело ошибается, наделяя моих друзей телами подруг, и вынуждает антропоцен исправлять эти досадные осечки.
Конечно, в процессе всего этого возникают и разные прочие люди – не только мужчины и женщины, но и тот, кто зовётся они; будучи людьми воспитанными, мужчины и женщины учтиво беседуют с этим множеством в тюбике тела.
Несмотря на наличие грамматических родов, делать это на русском не так уж сложно, поскольку в этом языке ещё не отмерла фигура вежливости: «вы». Обращаясь к Саше, мы часто обращаемся к толпе: «Здравствуйте, Саша. Что вы думаете о хризантемах?».
Иными словами, культура не оставляет нам возможности прикинуться, что всё это как-то ново, неправильно, и вразрез. Да и зачем прикидываться? Уважая друг друга, мы делаем общество более комфортным местом для жизни разных нас. Это – хорошо.
И, всё же, почему для бытия мужчиной моему другу понадобилась мастэктомия?
Этот вопрос ведёт в долину идеализма.
3
Прежде, чем стать моим другом, мой друг был подругой, которая выросла в семье священника, и пока тот был жив, не могла позволить себе открытых отношений с девушками.
Смерть батюшки стала часом свободы – он уходил в коробку гроба, а она выходила из коробки шкафа, и однажды, прямо посреди большого мероприятия, взяла в одну руку микрофон, в другую свою подругу, и заявила: “я – лесбиянка!”.
Заявить это – сложно, но проще, чем найти любовь. При нынешнем обилии прайдов, сообществ и индустрий, обслуживающих ЛГБТК+ клиента, легко позабыть, что геям часто нравятся мальчики, а лесбиянкам девочки; т.е., не только другие геи и лесбиянки. В этом смысле, превращение лесбиянки в мужчину увеличивает ассортимент партнёров, а с ним и шанс найти «ту самую», которая зовётся Счастьем.
4
Но что значит “стать мужчиной”? Если ты ощущаешь себя мужчиной, и знаешь, что ты мужчина, зачем тебе отрезать себе грудь? И почему именно грудь, а не, скажем, пальцы, уши, и прочие потенциальные излишества?
Очевидно, быть кем-то не достаточно; очевидно, чтобы быть кем-то, нужно, чтобы этим кем-то тебя считали другие. Ты – мужчина постольку, поскольку общество признаёт тебя таковым. А чтобы общество тебя таковым признало, ему нужно помочь, подогнать себя и своё тело под символ мужчины. И, значит, отрезать себе сиськи и пришить хуй, потому что общество говорит тебе, что мужчин с пиздой и сиськами быть не может. Значит, тебя не может быть. А ты же есть. И хочешь быть.
Так происходит становление собой. И хорошо, что происходит. Если для того, чтобы стать счастливей, кому-то нужно превратить себя в гендерный стереотип, ведомый бинарной логикой, пусть. “Якщо людина хоче, хай собi зробить”.
Единственное, что поскрипывает на дне моей белой цисгендерной душонки по этому поводу, так это мечта о мире, где все мы освободимся от необходимости переделывать себя по чужим лекалам, и сможем быть без нужды становиться.
Happy Pride Month!
@dadakinder – поддержать автора
1
Теперь я думаю о том, что делает меня мужчиной.
Мужчиной меня делают сотрудники роддома, которые извлекают моё тело из материнской утробы, видят писюльку хуя, и сообщают родителям: «мальчик». Это же слово запишут в бумаги. Оно определит мою жизнь в роли мужчины.
Мне дадут мужское имя. И будут говорить обо мне, используя маскулинитивы: ОН укакалСЯ (а не ОНА укакалАСЬ), хотя суть происшествия от этого не изменится.
Вскоре маскулинитивами заговорю о себе и я.
Ещё мне дадут солдатика и пистолетик, а не куклу и чайник, и расскажут из каждой розетки о том, каким должен быть мужчина, чтобы им быть.
Всё это намекает на то, что мужчиной человека делают половые органы – то есть, материальный базис, на котором стоит культура, творящая гендер.
2
Отвоевав право быть кем угодно, многие продолжают выбирать кем быть из двух сосен: мужчины и женщины. Эти сосны дала нам природа, которая то и дело ошибается, наделяя моих друзей телами подруг, и вынуждает антропоцен исправлять эти досадные осечки.
Конечно, в процессе всего этого возникают и разные прочие люди – не только мужчины и женщины, но и тот, кто зовётся они; будучи людьми воспитанными, мужчины и женщины учтиво беседуют с этим множеством в тюбике тела.
Несмотря на наличие грамматических родов, делать это на русском не так уж сложно, поскольку в этом языке ещё не отмерла фигура вежливости: «вы». Обращаясь к Саше, мы часто обращаемся к толпе: «Здравствуйте, Саша. Что вы думаете о хризантемах?».
Иными словами, культура не оставляет нам возможности прикинуться, что всё это как-то ново, неправильно, и вразрез. Да и зачем прикидываться? Уважая друг друга, мы делаем общество более комфортным местом для жизни разных нас. Это – хорошо.
И, всё же, почему для бытия мужчиной моему другу понадобилась мастэктомия?
Этот вопрос ведёт в долину идеализма.
3
Прежде, чем стать моим другом, мой друг был подругой, которая выросла в семье священника, и пока тот был жив, не могла позволить себе открытых отношений с девушками.
Смерть батюшки стала часом свободы – он уходил в коробку гроба, а она выходила из коробки шкафа, и однажды, прямо посреди большого мероприятия, взяла в одну руку микрофон, в другую свою подругу, и заявила: “я – лесбиянка!”.
Заявить это – сложно, но проще, чем найти любовь. При нынешнем обилии прайдов, сообществ и индустрий, обслуживающих ЛГБТК+ клиента, легко позабыть, что геям часто нравятся мальчики, а лесбиянкам девочки; т.е., не только другие геи и лесбиянки. В этом смысле, превращение лесбиянки в мужчину увеличивает ассортимент партнёров, а с ним и шанс найти «ту самую», которая зовётся Счастьем.
4
Но что значит “стать мужчиной”? Если ты ощущаешь себя мужчиной, и знаешь, что ты мужчина, зачем тебе отрезать себе грудь? И почему именно грудь, а не, скажем, пальцы, уши, и прочие потенциальные излишества?
Очевидно, быть кем-то не достаточно; очевидно, чтобы быть кем-то, нужно, чтобы этим кем-то тебя считали другие. Ты – мужчина постольку, поскольку общество признаёт тебя таковым. А чтобы общество тебя таковым признало, ему нужно помочь, подогнать себя и своё тело под символ мужчины. И, значит, отрезать себе сиськи и пришить хуй, потому что общество говорит тебе, что мужчин с пиздой и сиськами быть не может. Значит, тебя не может быть. А ты же есть. И хочешь быть.
Так происходит становление собой. И хорошо, что происходит. Если для того, чтобы стать счастливей, кому-то нужно превратить себя в гендерный стереотип, ведомый бинарной логикой, пусть. “Якщо людина хоче, хай собi зробить”.
Единственное, что поскрипывает на дне моей белой цисгендерной душонки по этому поводу, так это мечта о мире, где все мы освободимся от необходимости переделывать себя по чужим лекалам, и сможем быть без нужды становиться.
Happy Pride Month!
@dadakinder – поддержать автора
Почему в Европе, которую многие считают светочем прогресса, побеждают правые консерваторы?
1
Правый поворот охватил не только европейскую периферию, но также Италию, Германию, Францию… Что общего между этими странами? Высокий уровень развития и урбанизации, которая является неизменной спутницей индустриального прогресса.
Как прогресс влияет на демографию?
В процессе индустриализации, люди переезжают из деревенских домов в городские квартиры, и меняют образ жизни: живут на меньшей площади, работают в офисах, и заводят меньше детей. Почему?
Во-первых, потому, что дети, бывшие бесплатной рабочей силой в селе, становятся обузой в городе. Занимая ограниченное пространство, они требуют дополнительных средств, за которые идёт борьба.
Во-вторых, потому что для выживания в эту борьбу включается женщина, которая больше не сидит дома и работает не в огороде, обозревая спиногрызов, а в офисе. Далеко не все могут позволить себе няню, или хотят подселить в брак бабушку.
В итоге, все индустриальные общества переживают демографический кризис: рождаемость падает, население стареет. И тем оно сегодня старее, чем раньше вступило на путь индустриализации.
2
Для воспроизводства населения индекс рождаемости должен составлять 2.1 ребёнка на женщину. Во Франции он составляет 1.83, в Германии – 1.58, в Италии – 1.25. И так по всей Европе – умирающих больше, чем рождающихся.
Отсюда – дефицит молодых людей, способных работать и рожать будущих рабочих. Без рабочих нет потребителей. Без потребителей нет роста. Без роста нет современной экономики. При этом, благодаря прогрессу, продолжительность жизни выросла…
Молодые не рожают, старые не умирают. Так мы оказываемся в Европе, которая, с одной стороны, высокоразвита и сидит на куске накопленного жира; c другой – теряет людей, способных производить и накапливать жир. Этим жиром питается старое, затратное, и непродуктивное население.
Стоит ли удивляться, что вымирающий электорат, видя закат своего мира, топит за консерваторов? Ещё за них топит часть молодёжи, но об этом мы поговорим отдельно…
3
Другим аспектом правого крена является деглобализация.
В чём суть миропорядка, возникшего после WW2? Чтобы одолеть совок, США предложили миру сделку: в обмен на лояльность во внешней политике, мы дадим вам возможность торговать всех со всеми по выгодным ценам, и защитим её флотом.
Проект удался: СССР пал, а мир получил невиданный экономический рост. И всё бы хорошо, но есть нюанс: одолев совок, США устранили одного конкурента, и создали другого – Китай. Ряд стран, ранее не имевших конкурентной силы, выросли на дрожжах глобализации, и роль “мирового полицейского” стала слишком дорогой.
Что происходит сейчас? В отсутствие гаранта безопасности морских торговых путей, – фундамента глобализации, – мир распадается на региональные блоки, а прокачанные глобализацией страны переживают подъём национального сознания, и включаются в борьбу за власть и ресурсы… желательно, поближе к дому. Это способствует национализму, милитаризму, войнам, и… голосам за правых.
4
Базовой механикой капитализма является диверсификация цен – т.е., неравенство, благодаря которому Ганс покупает труд не у Фрица, в Германии, по немецким ценам, а у Чжан Вэя, в разы дешевле, за тридевять земель.
Неравенство между Гансом и Фрицем растёт. Фриц недоволен. Кем? Во-первых, Гансом, променявшим соотечественника на Чжан Вэя. Во-вторых, Чжан Вэем, готовым работать за копейки, и “отнимающим” у Ганса хлеб.
За кого проголосует Фриц на выборах? За того, кто прогонит Ганса и не пустит в дом Чжан Вэя. А почему Чжан Вэй спешат ко Фрицу в дом? Потому что все хотят жить, как Ганс, а не служить ему Чжан Вэями.
Так в Первый мир бежит река фертильных и трудоспособных людей из обглоданных дыр, где царит война и голод – в том числе потому, что эти дыры “оптимизировали” под нужды глобализации. И, вдруг, глобализация кончилась, оставив недоиндустриальных бедняков с сырьем в ожидании кораблей с хлебом.
Тут с Фрицем случается “йоббик”, и он начинает искать альтернативу для Германии…
@dadakinder – поддержать автора
1
Правый поворот охватил не только европейскую периферию, но также Италию, Германию, Францию… Что общего между этими странами? Высокий уровень развития и урбанизации, которая является неизменной спутницей индустриального прогресса.
Как прогресс влияет на демографию?
В процессе индустриализации, люди переезжают из деревенских домов в городские квартиры, и меняют образ жизни: живут на меньшей площади, работают в офисах, и заводят меньше детей. Почему?
Во-первых, потому, что дети, бывшие бесплатной рабочей силой в селе, становятся обузой в городе. Занимая ограниченное пространство, они требуют дополнительных средств, за которые идёт борьба.
Во-вторых, потому что для выживания в эту борьбу включается женщина, которая больше не сидит дома и работает не в огороде, обозревая спиногрызов, а в офисе. Далеко не все могут позволить себе няню, или хотят подселить в брак бабушку.
В итоге, все индустриальные общества переживают демографический кризис: рождаемость падает, население стареет. И тем оно сегодня старее, чем раньше вступило на путь индустриализации.
2
Для воспроизводства населения индекс рождаемости должен составлять 2.1 ребёнка на женщину. Во Франции он составляет 1.83, в Германии – 1.58, в Италии – 1.25. И так по всей Европе – умирающих больше, чем рождающихся.
Отсюда – дефицит молодых людей, способных работать и рожать будущих рабочих. Без рабочих нет потребителей. Без потребителей нет роста. Без роста нет современной экономики. При этом, благодаря прогрессу, продолжительность жизни выросла…
Молодые не рожают, старые не умирают. Так мы оказываемся в Европе, которая, с одной стороны, высокоразвита и сидит на куске накопленного жира; c другой – теряет людей, способных производить и накапливать жир. Этим жиром питается старое, затратное, и непродуктивное население.
Стоит ли удивляться, что вымирающий электорат, видя закат своего мира, топит за консерваторов? Ещё за них топит часть молодёжи, но об этом мы поговорим отдельно…
3
Другим аспектом правого крена является деглобализация.
В чём суть миропорядка, возникшего после WW2? Чтобы одолеть совок, США предложили миру сделку: в обмен на лояльность во внешней политике, мы дадим вам возможность торговать всех со всеми по выгодным ценам, и защитим её флотом.
Проект удался: СССР пал, а мир получил невиданный экономический рост. И всё бы хорошо, но есть нюанс: одолев совок, США устранили одного конкурента, и создали другого – Китай. Ряд стран, ранее не имевших конкурентной силы, выросли на дрожжах глобализации, и роль “мирового полицейского” стала слишком дорогой.
Что происходит сейчас? В отсутствие гаранта безопасности морских торговых путей, – фундамента глобализации, – мир распадается на региональные блоки, а прокачанные глобализацией страны переживают подъём национального сознания, и включаются в борьбу за власть и ресурсы… желательно, поближе к дому. Это способствует национализму, милитаризму, войнам, и… голосам за правых.
4
Базовой механикой капитализма является диверсификация цен – т.е., неравенство, благодаря которому Ганс покупает труд не у Фрица, в Германии, по немецким ценам, а у Чжан Вэя, в разы дешевле, за тридевять земель.
Неравенство между Гансом и Фрицем растёт. Фриц недоволен. Кем? Во-первых, Гансом, променявшим соотечественника на Чжан Вэя. Во-вторых, Чжан Вэем, готовым работать за копейки, и “отнимающим” у Ганса хлеб.
За кого проголосует Фриц на выборах? За того, кто прогонит Ганса и не пустит в дом Чжан Вэя. А почему Чжан Вэй спешат ко Фрицу в дом? Потому что все хотят жить, как Ганс, а не служить ему Чжан Вэями.
Так в Первый мир бежит река фертильных и трудоспособных людей из обглоданных дыр, где царит война и голод – в том числе потому, что эти дыры “оптимизировали” под нужды глобализации. И, вдруг, глобализация кончилась, оставив недоиндустриальных бедняков с сырьем в ожидании кораблей с хлебом.
Тут с Фрицем случается “йоббик”, и он начинает искать альтернативу для Германии…
@dadakinder – поддержать автора
Прежде, чем вопить “европейская молодёжь выбирает фашизм”, зафиксируем, что на выборах в Европарламент победили центристы, получившие 66% мест.
В их рядах преобладают правоцентристы (EPP, ECR) – 36%. Левоцентристы (S&D) получили 19% мест. Центристы (Renew) – 11%.
Крайне правые (ID) взяли 8%, левые – 5%. Зелёные и прочие – 21%.
Средняя явка избирателей составила 48%.
Правый крен реален, но это ещё не факельное шествие.
1
Средний возраст жителя ЕС – 44 года. Пятая часть населения – люди от 65 и старше. Работоспособные (15-64 лет) составляют 64%. Индекс рождаемости – 1.5 ребёнка на женщину (ниже воспроизводимости). Средняя продолжительность жизни – 81 год.
Молодых становится всё меньше, стариков всё больше. Это способствует дефициту рабочих, снижению продуктивности, и росту цен.
Растущая доля стариков давит на системы социального обеспечения, и увеличивает налоговую нагрузку для работоспособного населения – т.е. молодых людей.
2
О том, что европейская молодёжь собирается отрастить усы щеточкой нас начали пугать ещё до оглашения результатов выборов.
Повод для беспокойства дали опросы, показавшие, что от 15% до 30% молодых европейцев, готовы проголосовать за крайне правых. Особенно выражен этот тренд среди белых мужчин.
Неужели молодёжь, ещё вчера топившая за Грету, решила забить на климат и возненавидела иммигрантов?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно оценить материальное положение молодёжи.
Положение зависит от класса. 10% жителей Европы владеют 67% её богатства. Страны, где правые растут, являются странами с высоким неравенством (Gini): Германия (77.2), Франция (70.3), Италия (67.8).
Молодой человек, за спиной у которого нет богатых родителей, живёт, стрессует и выгорает в условиях экономической нестабильности, растущей безработицы и ухудшающихся перспектив трудоустройства.
3
Краткое содержание предыдущих серий:
2007-2009 – Мировой финансовый кризис.
2010-2012 – Долговой кризис в ЕС.
2015-2016 – Миграционный кризис в ЕС.
2016-2020 – Брексит.
2018-2020 – Торговая война между США и Китаем.
2020-2022 – Пандемия COVID-19.
2021-2022 – Энергетический кризис.
Всё это сопровождается глобальным потеплением, войнами (Ирак, Афганистан, Южная Осетия, Йемен, Сомали, Сирия, Газа, Украина) и экономическими потрясениями.
4
Вместо светлого будущего, которое обещали нам проповедники конца истории, мы получили рыночную антиутопию.
Цена жизни растёт. Доходы падают. Ты не можешь позволить себе ни собственное жильё, ни качественное здравоохранение. Впереди – неопределённость, которая определённо ни предвещает ничего хорошего.
Планета раскаляется. Мир на пороге Третьей мировой.
Профсоюзы? Совок! Велфер? Левачество! Отныне ты – “частный предприниматель”, и ни трудовых прав, ни социального пакета у тебя больше нет.
Засучив рукава, ты работаешь на трёх низкооплачиваемых работах, две из которых вот-вот заберёт AI, а третью отдадут бесплатному голодранцу из созданной глобализацией воронки за тридевять земель.
Богатые становятся богаче, а бедные беднее. Возражая против этого, ты получаешь по рылу ментовской дубинкой, и на два года попадаешь в изоляцию, где плавно съезжаешь с катушек, наблюдая как зэки хоронят ковидные трупы.
Власти говорят, что всё отлично, капитализм работает, а иначе – ГУЛАГ, поэтому уймись, и давай поговорим про гендерно нейтральные туалеты.
Ты манал туалеты. Тебя волнует, где спать, что есть, и как не попасть под мост или в окоп.
Ты открываешь рот, но тебе его тут же затыкают, потому что ты, во-первых, белый, во-вторых, потомок колонизаторов, в-третьих, токсичный хуй, который смотрит на пизду объективирующим взглядом, и тебе не только работать, но и ебаться не положено.
Хм, за кого бы проголосовать в этом раю под названием либеральная демократия?
Нет, друзья – это не правый и не левый поворот. Это – fuck you, которое выражают разочарованные молодые люди в отношении текущего порядка и его элит.
“Мы – в ярости, хотим сжечь всё к чёртовой матери, и сделаем это в компании тех, у кого длиннее спичка”.
@dadakinder – поддержать автора
В их рядах преобладают правоцентристы (EPP, ECR) – 36%. Левоцентристы (S&D) получили 19% мест. Центристы (Renew) – 11%.
Крайне правые (ID) взяли 8%, левые – 5%. Зелёные и прочие – 21%.
Средняя явка избирателей составила 48%.
Правый крен реален, но это ещё не факельное шествие.
1
Средний возраст жителя ЕС – 44 года. Пятая часть населения – люди от 65 и старше. Работоспособные (15-64 лет) составляют 64%. Индекс рождаемости – 1.5 ребёнка на женщину (ниже воспроизводимости). Средняя продолжительность жизни – 81 год.
Молодых становится всё меньше, стариков всё больше. Это способствует дефициту рабочих, снижению продуктивности, и росту цен.
Растущая доля стариков давит на системы социального обеспечения, и увеличивает налоговую нагрузку для работоспособного населения – т.е. молодых людей.
2
О том, что европейская молодёжь собирается отрастить усы щеточкой нас начали пугать ещё до оглашения результатов выборов.
Повод для беспокойства дали опросы, показавшие, что от 15% до 30% молодых европейцев, готовы проголосовать за крайне правых. Особенно выражен этот тренд среди белых мужчин.
Неужели молодёжь, ещё вчера топившая за Грету, решила забить на климат и возненавидела иммигрантов?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно оценить материальное положение молодёжи.
Положение зависит от класса. 10% жителей Европы владеют 67% её богатства. Страны, где правые растут, являются странами с высоким неравенством (Gini): Германия (77.2), Франция (70.3), Италия (67.8).
Молодой человек, за спиной у которого нет богатых родителей, живёт, стрессует и выгорает в условиях экономической нестабильности, растущей безработицы и ухудшающихся перспектив трудоустройства.
3
Краткое содержание предыдущих серий:
2007-2009 – Мировой финансовый кризис.
2010-2012 – Долговой кризис в ЕС.
2015-2016 – Миграционный кризис в ЕС.
2016-2020 – Брексит.
2018-2020 – Торговая война между США и Китаем.
2020-2022 – Пандемия COVID-19.
2021-2022 – Энергетический кризис.
Всё это сопровождается глобальным потеплением, войнами (Ирак, Афганистан, Южная Осетия, Йемен, Сомали, Сирия, Газа, Украина) и экономическими потрясениями.
4
Вместо светлого будущего, которое обещали нам проповедники конца истории, мы получили рыночную антиутопию.
Цена жизни растёт. Доходы падают. Ты не можешь позволить себе ни собственное жильё, ни качественное здравоохранение. Впереди – неопределённость, которая определённо ни предвещает ничего хорошего.
Планета раскаляется. Мир на пороге Третьей мировой.
Профсоюзы? Совок! Велфер? Левачество! Отныне ты – “частный предприниматель”, и ни трудовых прав, ни социального пакета у тебя больше нет.
Засучив рукава, ты работаешь на трёх низкооплачиваемых работах, две из которых вот-вот заберёт AI, а третью отдадут бесплатному голодранцу из созданной глобализацией воронки за тридевять земель.
Богатые становятся богаче, а бедные беднее. Возражая против этого, ты получаешь по рылу ментовской дубинкой, и на два года попадаешь в изоляцию, где плавно съезжаешь с катушек, наблюдая как зэки хоронят ковидные трупы.
Власти говорят, что всё отлично, капитализм работает, а иначе – ГУЛАГ, поэтому уймись, и давай поговорим про гендерно нейтральные туалеты.
Ты манал туалеты. Тебя волнует, где спать, что есть, и как не попасть под мост или в окоп.
Ты открываешь рот, но тебе его тут же затыкают, потому что ты, во-первых, белый, во-вторых, потомок колонизаторов, в-третьих, токсичный хуй, который смотрит на пизду объективирующим взглядом, и тебе не только работать, но и ебаться не положено.
Хм, за кого бы проголосовать в этом раю под названием либеральная демократия?
Нет, друзья – это не правый и не левый поворот. Это – fuck you, которое выражают разочарованные молодые люди в отношении текущего порядка и его элит.
“Мы – в ярости, хотим сжечь всё к чёртовой матери, и сделаем это в компании тех, у кого длиннее спичка”.
@dadakinder – поддержать автора
