Речь Алана Диамбекова на заседании апелляционной коллегии Верховного суда РФ 03.04.2023 г.
 
Уважаемая коллегия судей!

В ходе суда первой инстанции, не оспаривая, разумеется, саму возможность изменения территориальной подсудности, я указывал на отсутствие для этого каких-либо оснований. Уверен, что все эти аргументы вы еще не раз услышите от коллег и адвокатов, я же сегодня хотел бы обратить внимание на существенные процедурные нарушения.

Как следует из материалов дела, заместитель Генерального прокурора направил уголовное дело вместе с ходатайством непосредственно в Верховный суд РФ. Считаю, что таким образом был грубо нарушен порядок подачи подобных ходатайств, предусмотренный частью 1.1 ст.35 УПК РФ, согласно которому «ходатайство подается в вышестоящий суд через суд, в который поступило уголовное дело», то есть через нижестоящий суд. И никакого иного порядка для ходатайства, ссылающегося на основания, предусмотренные частью 1 ст. 35 – а это как раз наш случай – попросту не существует.

При всем моем непростом отношении к Генпрокуратуре называть ее «нижестоящим судом» даже для меня было бы перебором. Понимая это, судья Верховного Суда Ермолаева приводит другое обоснование: она утверждает, что некоторые положения статей УПК И ФКЗ «О судебной системе РФ» (они указаны на стр.3 Постановления, я не буду их перечислять) в своей, как выразилась судья, «взаимосвязи» позволяют Генпрокуратуре действовать подобным образом. Я внимательно изучил все положения и на самом деле обнаружил «взаимосвязь». Состоит она в том, что во всех упомянутых нормах законов имеются слова «прокуратура» и «суд», но ни одна из них не содержит и намека на иной порядок подачи ходатайства по изменению территориальной подсудности, нежели это предусмотрено ст.35 УПК РФ.

К настоящему моменту я уже утвердился во мнении, что слово «взаимосвязь» становится в юридическом поле незаменимым, когда надо что-либо сильно запутать. Поэтому, если уважаемая коллегия в своем решении тоже посчитает нужным сослаться на некую взаимосвязь, то я попросил бы дать ей детальное объяснение. Иначе сейчас это звучит не более убедительно, чем утверждение, что взаимосвязь графических символов азбуки позволила Льву Толстому создать роман «Война и мир» – в этом, ведь, тоже есть толика правды.

Далее суд первой инстанции утверждает, что часть 1.1. ст. 35 вообще не применима в нашем случае, поскольку ею предусмотрен порядок подачи ходатайств для дел, которые уже поступили в суд и приняты к производству. Блестящая в своей оригинальности мысль вызывает блеклый и банальный вопрос: а как, собственно, дело должно было оказаться в суде? Самовывозом? Методом телепортации? Направить дело в суд, которому оно подсудно в силу закона, сразу после подписания обвинительного заключения – это прямая обязанность прокуратуры. А вот потом уже можно инициировать изменение подсудности. Иначе, направив дело не по надлежащему адресу, а по своему усмотрению, прокуратура одним своим действием исключает целую норму закона из правоприменения – именно это сейчас и происходит.

Направить дело в суд естественной подсудности важно еще и потому, что именно этому суду законодателем отведена обязанность удостоверится, что изначальная подсудность в принципе верно определена прокуратурой. Как минимум один из адвокатов в рамках данного процесса вообще считает, что дело подсудно вовсе не Ленинскому, а Советскому районному суду Владикавказа. Он, конечно, сам об этом подробно скажет, а я хотел бы отметить реакцию прокуратуры на это замечание. Сводится она к утверждению, что определение естественной подсудности не может быть предметом рассмотрения в ходе данного судебного процесса. Но ведь без корректного определения подсудности ее просто невозможно изменить. Так устроена сама жизнь: в ней нельзя изменить то, что изначально не было определено. Вы слышали про кинорежиссеров по фамилии Вачовски? Они как-то решили изменить… нет, не территориальную подсудность, а половую принадлежность.

Тоже так себе затея, прямо скажем, но факт в том, что прежде чем стать сестрами Вачовски, они довольно долгое время идентифицировали себя как братья Вачовски. Может и не сильно хотели, но, в некотором смысле, были вынуждены, потому что изменение чего-либо – это процедура, всегда следующая за определением чего-либо и никак иначе.

Еще на одном моменте хочу заострить внимание. Как известно, в заседании суда первой инстанции я принимал участие по видеоконференцсвязи. Такая форма участия при рассмотрении вопроса об изменении подсудности напрямую прописана в той же статье 35 УПК и не требует моего согласия. Но дело в том, что на этом же заседании рассматривался и второй вопрос – о продлении содержания под стражей. А вот в данном случае, как это следует из изменений в закон, внесенных в конце прошлого года, участие обвиняемого по ВКС возможно всего в двух ситуациях: либо есть личное ходатайство обвиняемого об этом, либо имеют место обстоятельства, делающие невозможной доставку обвиняемого в зал суда. Однако я не писал никаких ходатайств, и мне ничего не известно об обстоятельствах, которые мешали бы доставить меня из Москвы в Москву. При таких условиях в заседании суда я должен был участвовать непосредственно. На это нарушение также было указано судье, однако в итоговом постановлении данный эпизод был оставлен без внимания.

Зато, воспользовавшись правом реплики, внимание ему уделила представитель прокуратуры, причем, эта фраза явно претендует на звание некой юридической новации. Смысл фразы сводился примерно к следующему: мы видим ваше лицо, слышим ваш голос – это и есть непосредственно участие. Честно говоря, никогда еще не слышал, чтобы участие в чем-либо посредством видеоконференцсвязи называли бы непосредственным участием. Я, конечно, не юрист, да и не русский человек, в общем-то, но есть ощущение, что какая-то юридически-лингвистическая проблема закралась в это утверждение. Но самое важное заключается в том, что я – это не только лицо и голос, у меня полно других достоинств и недостатков. Я гораздо более цельная, разносторонняя и, что характерно, живая личность, и с этим придется считаться. В конце концов, мой голос можно услышать и по телефону, а лицо увидеть на фотографии. Конкретно в нашем СИЗО услуга фотографии недоступна, но зато есть регулярная флюорография. На этом снимке прекрасно видны мои легкие и сердце – это же почти полчеловека, при должном уровне воображения можно существенно упростить судебный процесс.

Уважаемая коллегия! Я вполне допускаю, что некоторые нормы законов могут казаться кому-то не особо важными и даже избыточными. В таком случае позволю себе напомнить, что Верховный суд и Генеральная прокуратура наделены правом законодательной инициативы, и ничто не мешает инициировать изменения в законодательство. В наше время законы поменять легче, чем тормозные колодки на автомобиле западного производства – так сделайте это. Наделите прокуратуру правом направлять дела когда и куда угодно, а суды – правом на арест в отсутствие обвиняемого и даже вообще еще до возбуждения уголовного дела. Но пока законы в нашей стране сформулированы так, как они сформулированы сегодня, я просил бы суд выносить любые решения с соблюдением законных судебных процедур. Считайте это моим капризом.

Благодарю за внимание.

P.S. Судебная коллегия Верховного суда РФ оставила без изменения постановление об изменении подсудности и направило дело в Лефортовский суд г. Москвы.

Речь Алана Диамбекова на заседании Лефортовского суда
26.04.2023 г.

Уважаемый суд, если не считать апелляционных заседаний, то сегодня у нас 10-е юбилейное продление меры пресечения. В юбилейные даты принято подводить промежуточные итоги, и я задумался над вопросом: а что же в решениях судов о бесконечных продлениях арестов смущает меня больше всего? Пришло понимание, что я спокойно теперь уже реагирую на подозрения в возможном давлении на свидетелей, уничтожение улик и даже побеге, ведь в оценке таких моих намерений всегда очень велик субъективный фактор: видимо, суды смотрят на меня и убеждаются – этот точно надавит, уничтожит, сбежит. Однако есть обстоятельства, которые даже в теории невозможно воспринимать через субъективные факторы, например, вопрос о том, относится ли инкриминируемое нам преступление к сфере предпринимательской или иной экономической деятельности, что делает невозможным применение меры пресечения в виде содержания под стражей. Сразу оговорюсь, в числе подсудимых есть два человека, для которых сфера деятельности вообще не имеет значения: достаточно того факта, что они являются членами органа управления коммерческой организации и выполняли функции, предусмотренные должностными обязанностями. Но раз за разом судьи делают вид, что не понимают элементарного, а потому сегодня я хочу предложить другую идею.

Допустим, что я соглашаюсь с судами и признаю, что наше деяние не относится к предпринимательству. Что нам известно об этом деянии в принципе? Очевидно, что оно – человеческое, следствие действий человека, а не искусственного интеллекта, робототехники или представителя фауны. И как любое человеческое деяние, оно должно относиться к какой-либо сфере человеческой деятельности. Сама суть деяния, как известно, состоит в отчуждении коммерческой организацией имущества по договору купли-продажи. Подобными «деяниями» завод ОЗАТЭ начал заниматься более 30 лет назад, еще в 90-е годы. Я лично знаю четырех директоров завода и нескольких председателей Совета директоров, при которых ежегодно заключались аналогичные сделки – это была обычная хозяйственная деятельность предприятия в постсоветский период. Последняя сделка была обложена налогами, характерными исключительно для предпринимательства, например, налогом на прибыль. А прибыль в фискальном смысле этого слова существует только лишь в сфере предпринимательства.
Ваша честь, есть такой предмет, называется «логика». Он в том числе про причинно-следственные связи. Так вот, если кто-то платит транспортный налог, то у него есть транспорт. А если кто-то платит предпринимательский налог, то… Можно я не буду продолжать этот логический ряд? Потому что я очень хочу, чтобы сегодня его продолжил суд. И объяснил в своем решении, к какой сфере человеческой деятельности относится описанное мной выше деяние, если не к предпринимательской? Возможно, я на самом деле чего-то не понимаю? Возможно, мы находимся на пороге великого открытия и отныне продажа имущества коммерческой организацией относится к сфере семейно-бытовых отношений, научных изысканий или сфере физкультуры и спорта? Пусть хотя бы один из судов постарается не ограничиться фразой «не относится к предпринимательской деятельности», а распишет свою позицию чуть подробнее, и я перестану задаваться вопросами. И задавать их тоже.

Ваша честь, я давно уже понял, что мое пребывание под стражей является непеременным условием эффективного судопроизводства, поэтому продолжу добрую традицию и оставлю избрание меры пресечения в отношении себя на усмотрение суда. Но уже очень давно со мной под стражей находятся два предпринимателя, два бывших руководителя завода ОЗАТЭ, ни дня не работавших в органах госвласти, вся вина которых состоит в наличии деловых взаимоотношений со мной, и вот они не должны оставаться в СИЗО и дальше – это незаконно и несправедливо.

Принимая ваше замечание относительно того, что мое выступление на суде должно выражать мои личные интересы, поясню: если эти двое обвиняемых решением суда сегодня уйдут под домашний арест, то на следующем заседании они смогут пересесть в общий зал, и в нашей тесной клетке станет гораздо просторнее. В этом и состоит мой личный корыстный интерес. Благодарю за внимание.

P.S. Лефортовский суд продлил арест всех фигурантов уголовного дела до 18.07.2023 г.

Речь Алана Диамбекова
на заседании Лефортовского районного суда г. Москвы 10.05.2023

Ваша честь, изложенное прокурором обвинение мне понятно, равно как понятна и его абсурдность. Я не признаю ни вины, ни самого факта наличия преступления в нашем деянии, и позже в рамках судебного следствия дам развёрнутые показания. Сейчас же хотел бы воспользоваться своим правом и несколькими минутами времени, чтобы выразить отношение к предъявленному обвинению, хотя признаюсь, что формат судебного заседания существенно ограничивает меня в выборе наиболее подходящей для этого случая лексики.
Итак, всю доказательную базу следствия условно можно разделить на три группы. Первая из них основана на заблуждениях правоохранителей, вторая – на манипуляции, а третья – на преступлении, совершенном сотрудниками Следственного комитета.

Суть заблуждения состоит в том, что большую часть времени предварительного расследования следствие потратило на доказывание обстоятельства, которое никто и никогда не отрицал. Доминирующий процент допросов свидетелей посвящен описанию состояния зданий, перешедших в собственность республики, и подведению допрашиваемых к утверждению, что эти здания не могли использоваться для цели создания современного технопарка без ремонта, а сам ремонт за счет средств республиканского бюджета был бы слишком обременительным. Абсолютно согласен с позицией следствия, что называется, по всем пунктам. Здания не только не могли не использоваться для Технопарка без предварительного ремонта, их никто и не собирался так использовать. Дело в том, что весь имущественный комплекс готовился в качестве площадки для участия в федеральной программе создания технопарков. От республики помимо площадки требовалось лишь софинансирование 5% от общего бюджета в 2,8 млрд рублей, то есть 140 млн рублей в течение пяти лет. Остальные 95% инвестиций – средства федерального бюджета по соответствующей программе, от участия в которой республика после смены республиканской власти отказалась, поступив, на мой взгляд, недальновидно. Именно за счет программных средств, а не денег бюджета Северной Осетии, планировались реконструкция, ремонт и оснащение Технопарка. Все это стало очевидным для следствия после того, как по моему ходатайству к материалам дела была приобщена стенограмма встречи делегации республики с Президентом России, а ее текст, судя по реакции правоохранителей, стал для них откровением. Позже пытливые следователи добрались-таки до концепции и технико-экономического обоснования проекта «Технопарк-Алания»: все прояснилось окончательно, но признавать ошибки было уже слишком поздно. В результате сторона обвинения продолжает настаивать на том, что в рамках сделки мы фактически выдавали старые здания за новые, при том, что республике они достались по средней цене в 6 тысяч рублей за квадратный метр строения. А за такие деньги в этом районе Владикавказа не купишь даже требующий ремонта подвал. Но выяснить это невозможно, если в принципе не ставить перед собой такой задачи.

Второй блок доказательств основан на той форме манипулятивной техники, когда факты подменяются гипотезами следствия, а за истину выдаются предположения. Ярчайшей иллюстрацией этого является следующие фразы из текста обвинительного заключения: «в целях обеспечения формального предания видимости законности действий… обвиняемые совершили ряд сложных завуалированных действий, на первый взгляд, носящий законных характер». Если суд не сразу постиг глубокий философский смысл данных изречений, то не стоит переживать – это нормальная реакция здоровых людей на бессмыслицу. На самом деле я понятия не имею какое количество взглядов необходимо следствию, чтобы увидеть очевидное. Но я точно знаю, что сделать это было предельно просто – достаточно только задаться вопросом: а какие действия должны были бы совершить обвиняемые, если допустить, что их цель состояла не в «признании видимости законности», а в реальном соблюдении законности. И тогда вдруг выяснится, что это были бы абсолютно те же самые действия, предусмотренные законом и ничем не отличающиеся от совершенных.

Однако следствие доверяет собственным ощущениям больше, чем фактам, в очередной раз игнорируя очевидное. И уподобляется тому жюри, которое присудило великому Чарли Чаплину третье место в конкурсе двойников Чарли Чаплина, решив, что он в недостаточной мере создает видимость схожести с самим собой. С той лишь разницей, что следователи поступают так умышленно.

Ну и, наконец, третья группа доказательств состоит из сфальсифицированных следствием документов, прежде всего, экспертиз оценки имущественного комплекса. По моему оценочному суждению – на данном этапе будем называть это так – эксперты СК совершили должностное преступление в несколько раз занизив стоимость имущества. Допущенных в экспертизах нарушений так много, что их умышленный характер не вызывает сомнений, а простое их перечисление займет у нас весь судебный день. Я обязательно вернусь к этому в момент своего допроса и прений, и не сомневаюсь, что суд, если он настроен на справедливое судебное следствие, уделит исследованию экспертиз оценок особое внимание. Тем более, что их аж четыре (!), все они выполнялись по заказу стороны обвинения, а последняя отличается от первой в два с половиной раза – это само по себе должно вызвать вопросы.

В заключении, хочу сказать, что я человек, конечно, не святой, тем более, что святость в исконном значении предполагает особые отношения с религией, которых у меня нет. Но я не вор и никогда ничего не похищал, ни у родной республики, ни у кого бы то ни было другого. А потому ни своей вины, ни факта преступления я не признаю, и предлагаю прокуратуре принять единственно верное в данной ситуации решение – отозвать обвинение и, тем самым сохранить лицо. Других предложений у меня на сегодня нет.

Речь Алана Диамбекова на заседании Мосгорсуда по продлению меры пресечения.
27.06.2023

Ваша честь, недавно у нас начался судебный процесс по существу дела и стало совсем очевидно, что суды по мере пресечения – это совершенно другой, отдельный жанр судопроизводства, со своими законами и логикой принятия решений, в которой я, увы, так и не разобрался. Мои надежды относительно того, что решения судов могут и должны меняться вслед за изменениями существенных обстоятельств разбились о реалии жизни: не могут, хоть и должны. Надо сказать, что обстоятельства нашего дела за прошедшее с августа 2021 года время изменились сильнее, чем отношение российской политической элиты к Евгению Пригожину за последние дни. Первые два месяца я должен был оставаться под стражей просто так, без особой аргументации – сложившаяся практика позволяет подобным образом ограничивать свободу граждан, обвиняемых в совершении тяжких преступлений. Далее мое пребывание в тюрьме обеспечило желание правоохранителей провести многочисленные экспертизы. Когда они закончились, основным аргументом стороны обвинения стали допросы более чем сотни свидетелей, на которых я якобы собирался влиять. Но вот через год закончились сначала свидетели, а потом и само предварительное расследование, длившееся семь лет, однако теперь поводом для пребывания в СИЗО стала необходимость ознакомления с материалами дела, будто-бы вне тюрьмы у меня бы пропала способность к чтению и восприятию информации. К концу прошлого года завершилось ознакомление, дело переправили в суд и выяснилось, что на переправе не меняют не только коней, но и меры пресечения тоже, даже несмотря на то, что ни одно из опасений следствия ни разу не подтвердилось, а большинство из них уже отпали в связи с завершением определенных этапов уголовного дела. А на прошлой неделе в суде по существу закончилось исследование письменных доказательств стороны обвинения: теперь все они зафиксированы в протоколах судебных заседаний. Это значит, что еще одно основание для продления ареста – возможность уничтожения мной улик – стало не актуально само собой. Тем не менее, я не сомневаюсь, что и этот факт никоим образом не повлияет сегодня на решение суда. Потому как есть устойчивое ощущение, что основания, которые приведены в УПК, на самом деле не имеют никакого отношения к реальным мотивам принятия судом тех или иных решений. Все мы ссылаемся на “ненадлежащие основания” – будем называть их так – и понятия не имеем, какие же основания являются на самом деле надлежащими, и находятся ли они в правовом поле в принципе.

Ваша честь, одно из самых сильных разочарований в жизни случилось со мной в позднем детстве, когда я вдруг выяснил, что уровень подарков под елкой зависит не от моих аргументов в письме Деду Морозу, а от текущих финансовых возможностей мамы. Светлый образ новогоднего Дедушки существенно померк в тот день и если такая же участь постигнет образ российского судьи, то я буду очень расстроен. А я не хочу быть расстроен, напротив, несмотря на все вышесказанное, я хочу быть наивно настроен на то, что суды принимают решения на основе закона и совести, и сегодня уверенно продлят мой арест, исходя исключительно из собственного усмотрения. На него я сейчас и положусь. Благодарю за внимание!

Речь на заседании

Лефортовского суда
по продлению меры пресечения
03.07.2023 г.

Ваша честь, как вы знаете, совсем недавно меня перевели из необычной федеральной тюрьмы в обычную московскую. С нескрываемым удовлетворением должен отметить, что теперь у меня появилось отсутствовавшая год и десять месяцев привилегия двадцать минут в сутки видеть солнце. Дело в том, что окна в моем новом месте обитания не заклеены наглухо пленкой, как было в прежнем и, когда солнце в принципе посещает Москву, его лучи пробиваются через сдвоенную решетку в мою камеру. Поэтому, если вам понадобится аргумент в пользу продления ареста, то смело можете использовать и тот факт, что условия моего содержания под стражей существенно улучшились. В некотором смысле это так и есть.

Теперь по существу ходатайства Генпрокуратуры. В нем – все та же уверенно стабильная триада опасений про побег, уничтожение улик и давление на свидетелей. Мне, конечно, крайне неловко повторяться, но сделаю это еще раз и напомню: функции побега при мелких неприятностях вроде нынешней просто нет в моих «заводских настройках». Не существует условий, при которых я бы доставил такое удовольствие своим оппонентам. Я не просто не собираюсь скрываться от судебного следствия, напротив, я активно в нем участвую, что бывает очевидным для всех на каждом заседании суда. Мой возраст неумолимо приближается к пятидесяти годам, и неужели вы думаете, что я могу покрыть позором побега с «поля боя» свою, в моем случае, бороду?

Что касается уничтожения улик. Ваша честь, хочу вернуть вас к тексту обвинительного заключения, исследованного нами на первом судебном заседании. Там содержится довольно комплементарный фрагмент, в котором следствие наделяет меня «выраженными лидерскими качествами» и «незаурядными организационными способностями». Ну, тут даже спорить не о чем: считаю, что это наиболее содержательная и правдоподобная часть бессмысленного в общем и целом документа. Однако она очевидно конфликтует с нынешними подозрениями стороны обвинения относительно того, что в настоящее время, 9 лет спустя после исследуемых событий, я вдруг кинусь уничтожать улики. Ведь эти подозрения делают из меня человека с сильно заторможенными реакциями, которому для осознания необходимости уничтожения улик понадобились долгие годы. Тогда чем же я по-вашему занимался все это время? Обидно слышать, честное слово.

И, наконец, пресловутое давление на свидетелей. Тут все сложнее. Понятно, что теоритически я мог бы надавить на кого угодно. Правда, я полагал, что оценки моих потенциальных способностей явно недостаточно для далеко идущих выводов и нужно, прежде всего, доказывать наличие у меня подобных намерений. Но поскольку прокуратура никогда не опускается до таких условностей, как доказательства намерений, вынужден признать: эту карту мне крыть нечем. К тому же, как уже говорил ранее, я собираюсь в той или иной форме выйти победителем из этой битвы и очень не хотел бы давать противникам хоть какой-то шанс сослаться на то, что причиной их поражения стало мое давление на свидетелей.

Учитывая вышеизложенное, а также исходя из вопиющего факта отсутствия у меня заболеваний, препятствующих содержанию под стражей, прошу суд удовлетворить ходатайство гособвинителя и продлить арест на 3 месяца. Желаю всем эффективной и спокойной работы в этот период.

P.S. Лефортовский суд продлил арест всех фигурантов уголовного дела до 19.10.2023 г.

Доброго августовского дня, Друзья!

Последнее общее вам письмо я присылал почти полтора года назад, за несколько дней до трагических событий конца февраля 2022 г. С тех пор считал неправильным отвлекать ваше внимание своими локальными проблемами на фоне происходящих в мире событий, наивно полагая, что скоро все закончится миром, и мы вернемся к общению в эпистолярном жанре. Собственно, я и сейчас так считаю. Однако на днях мое содержание под стражей отметит свой двухгодичной «юбилей», скопилось много новостей с тех пор, а то, что не должно было начинаться теперь никак не может закончиться. В общем, в этих условиях я решил снова «взяться за перо». Нет, не в криминальном, а только в общечеловеческом смысле этого выражения.

Итак, мы с коллегами, которых здесь принято называть подельниками, находимся в процессе суда по существу дела. Суд этот проходит не в Осетии, как должно было быть по закону и логике, а в Москве – как удобнее Генпрокуратуре. Жаль, конечно, что Владикавказ лишили такого яркого, комичного, в некотором смысле даже циркового зрелища, но тут ничего не поделаешь. Я, было, пытался «поделать» и на одном из первых заседаний попросил суд разрешить прямые трансляции в интернет из зала суда (такая возможность предусмотрена УПК), но судья отказала в удовлетворении этого ходатайства. Думаю, дело в сложности организации продажи трансляции через стриминговую платформу по принципу «плати и смотри» – другой причины я не вижу.

В предъявленном нам итоговом обвинении произошли некоторые изменения: теперь вместо присвоения нас обвиняют в растрате. В уголовном смысле особой разницы нет – это все та же 160-я статья УК. Но зато в филологическом, я считаю, разница просто громадная! Согласитесь, есть в слове «присвоение» что-то вульгарное и мелкособственническое. Другое дело – «растрата» – в этом трехсложном существительном ощущается широта жеста, величина размаха, уровень, одним словом. К тому же, оно гораздо больше походит на правду – за свою жизнь я на самом деле много чего личного растратил и мало, о чем из этого в последствии пожалел. Словом, друзья, если вам нужно что-то эффективно растратить, и вы не знаете, кому это поручить, то теперь вы знаете, кому это поручить.

Сам судебный процесс совсем недавно пересек примерно экватор: завершилось представление доказательств стороны обвинения, допрошены свидетели обвинения и потерпевшая сторона. В качестве последней выступает Министерство имущественных отношений РСО-Алания, и выступает, надо сказать, креативно: прямо во время допроса оно изменило гражданский иск – если раньше скромно требовало взыскать с нас лишь разницу между суммой сделки и стоимостью имущества, выведенной экспертом Следственного комитета РФ, то теперь требует вернуть всю сумму по сделке, но и имущество оставить в своей собственности в полном объеме. Такое, весьма оригинальное представление о справедливости, безусловно, вызывает максимум доверия к взаимоотношениям предпринимателей с государством.

Кстати, давно пытаюсь сформулировать что-то полезное для бизнеса на примере большого количества бизнес-кейсов (не люблю это слово, но в данном контексте оно очень органично), наблюдаемых мной в стенах следственных изоляторов. Думаю: ну, должны же коллеги-предприниматели вынести что-то полезное для себя из моего негативного опыта. Тем более, что практика использования экспертиз самого Следственного комитета для фабрикования уголовных дел в отношении предпринимателей достигла огромных масштабов по всей стране. В большинстве случаев это, конечно, не политика вовсе (тут наш пример входит в число почти исключений), а банальный отжим бизнеса или нечистоплотная борьба с конкурентами. Причем, размеры бизнеса влияют лишь на уровень задействованных силовиков – методы и технологии всегда одни и те же: занижение цены имущества по сделке с помощью ложной экспертизы оценки с последующим возбуждением уголовного дела по статьям 159 (Мошенничество) или 160 (Присвоение или растрата).

Буквально на моих глазах эта схема была реализована и в отношении крупного российского золотопромышленника, и в отношении обычного регионального строителя, с одним и тем же исходом. Поэтому, конечно, же, первое, что приходит в голову, это посоветовать бизнесу в современных реалиях не иметь ничего общего с государством. Однако я понимаю, что это практически невозможно, тем более в нынешних условиях сузившихся рынков. Раз так – то надо стараться максимально страховаться по любым сделкам с государством (и не только): проверять их независимыми оценками стоимости даже там, где этого не требуется по закону, фиксировать суммы официальной деловой перепиской, искать и сохранять любые подтверждения соответствия цены рынку. Поможет ли это в итоге, если вас или ваш бизнес «закажут»? Наверняка я это утверждать не могу, так как уровень правового беспредела часто превосходит все ожидания. Но в борьбе за свое дело точно будет легче. Если, конечно, к такой борьбе вы готовы в принципе.

Четвертый лист рукописного теста неумолимо дает мне понять, что пора заканчивать письмо. Из важных новостей сообщу, что с начала июня переехал в обычную московскую тюрьму. В сравнении с особенной федеральной, в которой я провел почти все время ареста, в этой дышится намного свободнее и легче. Будем считать это позитивной информацией.

И в заключении, по сложившейся уже традиции, отвечу на вопрос из личного письма одного совсем молодого человека. Он спрашивает: что в тюрьме самое тяжелое? Что ж, мой двухлетний опыт заключения в пяти разных изоляторах позволяет с уверенностью утверждать: самое тяжелое в любой тюрьме – это баул с собственными вещами. Несомненно, я нигде не встречал ничего тяжелее на практике. Дело в том, что поскольку вся железная мебель в камерах намертво прикручена к полу, то установить ее вес просто не представляется возможным. Посуда алюминиевая, тазики пластиковые, выражения лиц отдельных конвоиров мы не учитываем – так что совершенно точно: баул с вещами – самое тяжелое в тюрьме! И это здорово, поскольку благодаря такой своей физической характеристике, он помогает в лучшую сторону изменять и мои физические характеристики, успешно замещая запрещенную в этих местах гирю.

На этом позвольте считать мое возвращение в эпистолярный жанр состоявшимся, а это письмо – оконченным. Август – популярный месяц отпусков, поэтому желаю всем отпускникам здорово отдохнуть за себя и «за того парня». Надеюсь, дополнительно пояснять, кто должен быть «тем парнем», вам не нужно.

С нескончаемым оптимизмом,

Алан Диамбеков, всегда ваш и всегда свободный.
 

Приветствую всех, кто умеет бегло читать, критически мыслить, формулировать собственные суждения и все еще не считает эти способности проявлением экстремизма! С помощью Замечательного сервиса ФСИН-письмо, а также путем нещадной эксплуатации собственного адвоката, передаю на волю для друзей очередную рукописную весточку.

Мы вышли на финишную прямую судебного процесса и стремительно несёмся к приговору. Полагаю, что это вопрос ближайших двух-трех недель и уже следующее свое «письмо друзьям» я напишу в несколько изменившемся статусе. В последнее время…
https://telegra.ph/Pismo-druzyam-09-18-2

Речь Алана Диамбекова на заседании Мосгорсуда по рассмотрению апелляционной жалобы на ограничение сроков ознакомления с материалами дела.
20.09.2023

Ваша честь, в современном мире нас окружает большое количество странных, малопонятных явлений с крайне сомнительной смысловой нагрузкой, например – кёрлинг. Примерно в этом же ряду находится, по моему субъективному мнению, наше сегодняшнее мероприятие…
https://telegra.ph/Rech-Alana-Diambekova-na-zasedanii-Mosgorsuda-po-rassmotreniyu-apellyacionnoj-zhaloby-na-ogranichenie-srokov-oznakomleniya-s-mat-09-28

Речь Алана Диамбекова на заседании Лефортовского районного суда по рассмотрению вопроса о продлении меры пресечения.
29.09.2023

Ваша честь, несмотря на то, что из философских течений мне безусловно ближе идеализм, я, тем не менее, признаю, что иногда бытие если и не определяет сознание, то в некоторой мере корректирует его. И вот, спустя более двух лет пребывания в тюрьме, вынужден констатировать, что и моё сознание подверглось легкой коррекции. Теперь уже такие очевидные проявления снобизма, как желание ежедневно принимать душ, питаться нормальными продуктами и дышать свежим воздухом, я воспринимаю, как вопиющие излишества. И если вдруг сегодня суд решит освободить меня из-под стражи, то мой, продолжающий расти и развиваться молодой организм, подвергнется серьёзному стрессу. Ведь ему снова придётся перестраиваться, а в нынешних и, без того непростых реалиях, это было бы излишним испытанием. Поэтому, понимая всё нахальство моей просьбы, я, всё же, хотел бы попросить суд о следующем: если есть хоть какая-то мизерная возможность удовлетворить ходатайство прокурора и оставить меня под арестом - сделайте это, вы меня очень обяжете.

P.S. Лефортовский суд продлил арест всех фигурантов уголовного дела до 18.11.2023 г.

ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО.

Уважаемый суд!
Изучая многочисленные комментарии к статье УПК, которая называется «Последнее слово подсудимого», я с удовлетворением обнаружил, что сегодня имею право говорить бесконечно долго. Несмотря на это, моё «Последнее слово» будет существенно короче предполагаемого, я планирую уложиться в 15 минут, а потому просил бы слушать меня внимательно, по возможности не прерывать, так как у нынешнего состава суда это последний шанс насладиться общением со мной.
Начну с главного…
https://telegra.ph/Poslednee-slovo-Alana-Diambekova-10-09

Приветствую всех друзей, подписчиков, а так же сотрудниц Лефортовского районного суда, недавно пополнивших скромные ряды читателей моего телеграмм-канала!

А как звучало первое слово в лексиконе ваших детей? Мама? Папа? Дай? Коллаборационизм? Мой сын в этом проявлении и возрасте был крайне оригинален. Свой детский вокабуляр он начал формировать со слова «восемь». Вернее так - «уооосемь» - с обтекаемым звуком «в» и удлиненным «о». Какой-то период времени наследник отвечал этим словом на любой вопрос, вообще на любое предложение с вопросительной интонацией. Помню однажды я на несколько секунд привел в восторг соседей, когда в их присутствии спросил: «Рики, а какое число получится, если тысячу четыреста девяносто шесть разделить на сто восемьдесят семь?» «Восемь» - гордо отвечал Эрик и купался в лучах местечковой славы ровно до тех пор, пока кто-то, перепроверив ответ в телефоне, в изумлении не переспросил: «А сколько лет ребёнку?» «Восемь» - уверенно ответил сын, которому к тому моменту не исполнилось и двух, очевидно провалив нашу совместную с ним операцию. С тех пор цифра восемь занимает особое место в жизни семьи. Поэтому, когда именно её я услышал от судьи в момент оглашения приговора, то ничуть не удивился. А в некотором смысле даже был воодушевлен.

Прежде всего потому, что ощутил свою причастность к рекордам, ведь до этого наша судья по данной статье ни разу не выносила приговор со сроком выше шести с половиной лет. Прошлым рекордсменом был один из бывших председателей правительства Дагестана: вы наверняка помните то шумное дело с демонстративными арестами людей с черными мешками на головах. Спецэффектов у нас было существенно меньше (возможно, они не входили в оговоренную заказчиком смету), зато по абсолютным цифрам мы соседей уверенно перегнали...
telegra.ph/Pismo-druzyam-11-03

Доброго времени суток, друзья! Примите мои искренние поздравления с Новым 2024-м годом, пусть он принесет много радости вам и вашим близким! Это мой третий Новый год в неволе и во второй раз подряд я загадываю одно и то же желание: чтобы наконец завершились вооруженные конфликты. Да, теперь уже во множественном числе - Дед Мороз очевидно что-то недоглядел, недоработал в прошлом году. Но вот есть у меня внутреннее ощущение, что в текущем уже обязательно исправится. Слышал, что сейчас как раз деды управляют мировой политикой, а значит мои надежды на Мороза явно не беспочвенны…
https://telegra.ph/Pismo-druzyam-01-18

Манифест полувечного человека.

Пять-де-сят - это звучит долго. Дольше, чем двадцать, тридцать или сорок, что не случайно. Пятьдесят – это возраст баланса, когда опыт уже пришел, а силы пока не ушли - в этом смысле он идеален. Кто вообще придумал странную фразу про то, что в пятьдесят все только начинается? У кого только начинается? Это как же надо было прожить свои полвека, чтобы сейчас у тебя все только начиналось? В пятьдесят все только продолжается, просто теперь уже на качественно ином уровне.
Пятьдесят– это возраст принятия. Вдруг понимаешь, что сединой в бороду и бесом в ребро перечень не ограничивается - артроз в суставы, импланты в челюсть и многое другое тоже в списке. Но это твой список, нажитый за долгие годы, ты с ним почти сроднился, и теперь он тебя уже не пугает, скорее вы периодически и с переменным успехом пугаете друг друга.
Пятьдесят – это возраст видимых результатов, когда то, умен ты или глуп, молод или стар в глазах окружающих, зависит только от тебя самого. Вот совсем еще юная медсестра на очередном осмотре вежливо замечает, что ты неплохо выглядишь для человека «который жил еще при Горбачеве». А сам ты тихо радуешься, что она, глупенькая, понятия не имеет о Брежневе.
А еще пятьдесят – это очень странный возраст. К нему прочитанных книг становится все больше, а непрочитанных… тоже больше. В нем телевизоры показывают все лучше, а зеркала - все хуже. И какие-то сильно взрослые люди уверенно выдают себя за твоих одноклассников.
Но важнее всего то, что пятьдесят – это возраст осознанных смыслов. Теперь ты точно знаешь, «ради кого» и «во имя чего», легко отличаешь настоящих друзей от игрушечных, как никогда раньше дорожишь любящими сердцами. И все еще учишься жить.
Это был прекрасный отрезок длиной в половину века. Но мы ведь терпеть не можем половинчатых решений и точно знаем, что жизнь любого человека имеет смысл, пока он нужен хотя бы одной душе на нашей планете. Сегодня, в свой пятидесятый день рождения еще раз убедился, что моя жизнь просто наполнена смыслами.
Я благодарен вам за это!

Друзья, приветствую вас из славного города Кирова! Чем он славен, помимо имени известного революционера, выяснить мне пока не удалось: стены следственного изолятора накладывают в этом смысле некоторые ограничения. В начале месяца в самый разгар апелляционного судопроизводства я был этапирован сюда из Москвы. И, судя по тому, что все мои коллеги по уголовному делу остались предаваться столичным развлечениям, причины такого решения были эксклюзивными…
https://telegra.ph/Pismo-druzyam-04-28-2

Последнее слово Алана Диамбекова в апелляционном заседании Мосгорсуда.
25.04.2024

Полгода тому назад в Последнем слове, произнесенном в стенах Лефортовского районного суда, в прениях и в ходе своего допроса я сказал все, что считал нужным по сути уголовного дела. Повторяться уже не буду и сегодня ограничусь Послесловием к заседанию суда апелляционной инстанции…

Друзья, приветствую, это снова я и по-прежнему из города Кирова! Владикавказцы старше 45 лет должны помнить, как на заре нашей юности, больше похожей на моё детство, аккурат на 1-е мая в Осетии случился снегопад. Я тогда был сильно удивлён и в первые минуты решил, что произошёл какой-то серьёзный климатический сдвиг с далеко идущими последствиями. Так вышло, что много лет спустя майские праздники, теперь уже в Кировской области, я встречал в компании зимних осадков. Все майские праздники, больше недели подряд, то есть получается - сглазил погоду. Причём широта кругозора позволила мне сглазить её в том числе и на территории соседних регионов. Но, в отличие от непривыкших к таким фортелям жителей Владикавказа, сами кировчане ничего странного в событии не обнаружили, и в тот момент стало очевидно, что я узнаю ещё много нового о климате в этом замечательном месте.

Тем более, времени для этого у меня теперь здесь будет предостаточно - несколько месяцев уж точно. 25-го апреля состоялось последнее заседание Мосгорсуда, в результате чего обвинительный приговор вступил в законную силу с незначительными изменениями. Точнее, с одним очень значительным и важным…