Я поднялся в свой номер. Снял туфли. Подошел к зеркалу.
Узкий лоб неандертальца, тусклые глаза, безвольный подбородок.
Возраст у меня такой, что каждый раз, приобретая обувь, я задумываюсь:
«Не в этих ли штиблетах меня будут хоронить?…»

Филиал

✍️ Довлатов

В общем, с юностью было покончено. Одинокая, нелепая, безрадостная молодость стояла у порога.

Виноград

✍️ Довлатов

Глаша не интересовалась политикой. Однако лаяла на милиционеров, когда они являлись без приглашения.
Консервы «Завтрак туриста» вызывали у нее аллергию. Как и у меня...
Наконец, мы собрались уезжать. За Глашу пришлось уплатить небольшой выкуп. По три рубля за килограмм. Глашу оценили чуть дешевле нототении. И чуть дороже постной свинины...
В Америке Глаше нравится. Она помолодела и готова выйти замуж. (Скоро дадим объявление в «НРС»...)
Говорят, все эмигранты перессорились. Это не так. Глаша одинаково симпатизирует Вагину и Янову, Бернштаму и Эткинду. Рафальскому и Парамонову...
Глаша часто спит у моих ног. Иногда тихонько стонет. Возможно, ей снится родина. Например, мелкий частик в томате. Или сквер в Щербаковском переулке...
Не печалься, Глаша, все будет хорошо.

Марш одиноких

✍️ Довлатов

Аня говорила, что тебе понравился «Заповедник», но «Филиал», как я понимаю, проходимее, ты уж и решай, что двигать. Если же возникнет правка, то именно тебя я прошу этим заняться. Вычеркнуть можешь что угодно, тем более, что «Филиал» написан толчками, розановским (извини за сравнение) пунктиром, так что вычеркивать — одно удовольствие, и это меня сравнительно мало волнует, но если кто-то захочет что-либо вписать, то останови этого человека, и чем талантливее лицо, которое впишет в мой текст что-либо свое, тем это ужаснее. Теоретически, самое ужасное, если бы Достоевский что-то вписал в мое произведение.

Из письма Андрею Арьеву, 6 янв. 1989 г.

✍️ Довлатов

Вспоминаю, как доктор Логовинский незаметно сунул мне четыре рубля, пока Тася заказывала автомобиль.
Видно, догадался о чем-то по моему растерянному лицу.
Помню, меня травмировала сама эта цифра — 4. В ней была заложена оскорбительная точность. Четыре рубля — это было, как говорится в математике, — необходимо и достаточно. Что может быть оскорбительнее?

Филиал

✍️ Довлатов

Какое это счастье — говорить что думаешь! Какая это мука — думать что говоришь! Говорить умеет всякий. (На
Четырнадцатой улице есть попугай в зоомагазине. Говорит по-английски втрое лучше меня.) А думать — не каждый умеет. Слушать — и то разучились.

Марш одиноких

✍️ Довлатов

«Фактические ошибки — часть моей поэтики», — важно произносил Сергей, хотя вообще-то литературоведческих терминов не употреблял и не любил, даже как-то раздраженно не любил. Ему, по-моему, не нравилась сама идея анализа текста — как попытка с заведомо негодными средствами. Он не раз говорил, что лучшая из мыслимых рецензий — та, в которой кратко пересказывается содержание, а в конце написано: автор редкостно талантлив, книга выше всяческих похвал и прочесть ее должен каждый.

Петр Вайль. “Без Довлатова”

✍️ Довлатов

Леве Баранову за шестьдесят. Он бывший художник-молотовист. В начале своей карьеры Лева рисовал исключительно Молотова. Его работы экспонировались в бесчисленных домоуправлениях, поликлиниках, месткомах. Даже на стенах бывших церквей.
Баранов до тонкостей изучил наружность этого министра с лицом квалифицированного рабочего. На пари рисовал Молотова за десять секунд. Причем рисовал с завязанными глазами.
Потом Молотова сняли. Лева пытался рисовать Хрущева, но тщетно. Черты зажиточного крестьянина оказались ему не по силам.
Такая же история произошла с Брежневым. Физиономия оперного певца не давалась Баранову. И тогда Лева с горя превратился в абстракциониста. Стал рисовать цветные пятна, линии и завитушки. К тому же начал пить и дебоширить.
Соседи жаловались на Леву участковому милиционеру:
— Пьет, дебоширит, занимается каким-то абстрактным цинизмом…
В результате Лева эмигрировал, сел за баранку и успокоился. В свободные минуты он изображает Рейгана на лошади.

Иностранка

✍️ Довлатов

Первое публичное чтение в Нью-Йорке на встрече редакции парижского журнала "Эхо" с читателями.
Лофт Татьяны Ретивов, Нью-Йорк, 1979.

Фото Нины Аловерт.

✍️ Довлатов

Моя жена уверена, что супружеские обязанности - это прежде всего трезвость.

Чемодан

✍️ Довлатов

Волков начинал как скрипач. Даже возглавил струнный квартет. Как-то обратился в Союз писателей:
— Мы хотели бы выступить перед Ахматовой. Как это сделать?
Чиновники удивились:
— Почему же именно Ахматова? Есть более уважаемые писатели — Мирошниченко, Саянов, Кетлинская...
Волков решил действовать самостоятельно. Поехал с товарищами к Ахматовой на дачу. Исполнил новый квартет Шостаковича.
Ахматова выслушала и сказала:
— Я боялась только, что это когда-нибудь закончится...
Прошло несколько месяцев. Ахматова выехала на Запад. Получила в Англии докторат. Встречалась с местной интеллигенцией. Англичане задавали ей разные вопросы — литература, живопись, музыка.
Ахматова сказала:
— Недавно я слушала потрясающий опус Шостаковича. Ко мне на дачу специально приезжал инструментальный ансамбль.
Англичане поразились:
— Неужели в России так уважают писателей?
Ахматова подумала и говорит:
— В общем, да...

Соло на IBM

✍️ Довлатов

Один мой знакомый, литератор Еремин, достал болгарский кожаный пиджак. Другой мой знакомый, литератор Рейн, тотчас же перешел с Ереминым на «вы». (Столь огромно было его уважение к пиджаку…)

“Новый американец”, № 29, 27 августа — 2 сентября 1980 г., колонка редактора

✍️ Довлатов

Литературный агент говорил мне:
— Напиши об Америке. Возьми какой-нибудь сюжет из американской жизни. Ведь ты живешь здесь много лет.
Он заблуждался. Я жил не в Америке. Я жил в русской колонии. Какие уж тут американские сюжеты!
Взять, например, такую историю. Между прачечной и банком грузин Дариташвили торгует шашлыками. Какая-то женщина выражает ему свои претензии:
— Почему вы дали господину Лернеру большой шашлык, а мне — совсем крошечный?
— Э-э, — машет рукой грузин.
— И все-таки почему?
— Э-э-э, — повторяет грузин.
— Я настаиваю, я буду жаловаться! Я этого так не оставлю! Почему?
Грузин с трагической физиономией воздевает руки к небу:
— Почему? Да потому, что он мне нравится!..
По-моему, это готовый сюжет. Только что в нем американского?..

Иностранка

✍️ Довлатов

Что же касается трудностей литературного перевода, то в следующий раз, напоровшись на слово «халтура», я предложу переводчику сделать такую беспомощную сноску:
«Загадочное, типично советское, неведомое цивилизованному миру явление, при котором низкое качество является железным условием высокого заработка».

Трудное слово

✍️ Довлатов

Мишины выступления напоминали звукопись ремизовской школы.
Болтливых женщин он называл таратайками. Плохих хозяек – росомахами. Неверных жен – шаландами. Пиво и водку – балдой, отравой и керосином. Молодое поколение – описью…
«На турбазе опись гаешная бозна халабудит…» В смысле – молодежь, несовершеннолетняя шпана озорничает и творит Бог знает что…

Заповедник

✍️ Довлатов

Однажды меня приняли за Куприна. Дело было так.
Выпил я лишнего. Сел тем не менее в автобус. Еду по делам.
Рядом сидела девушка. И вот я заговорил с ней. Просто чтобы уберечься от распада. И тут автобус наш минует ресторан «Приморский», бывший «Чванова».
Я сказал:
– Любимый ресторан Куприна!
Девушка отодвинулась и говорит:
– Оно и видно, молодой человек. Оно и видно.

Соло на ундервуде

✍️ Довлатов

Подготовиться к эмиграции невозможно. Невозможно подготовиться к собственному рождению. Невозможно подготовиться к загробной жизни. Можно только смириться.

Ремесло

✍️ Довлатов

Он был ранимый человек и своими книгами защищался, как ширмой. В конце концов всякая ширма берет на себя функции стены, как всякая маска — лица. Он ее украшению и укреплению отдавал почти все силы, публика таким его и воспринимала, таким и судила. Но жить ему было настолько же неуютно, как тем из нас, кто пользуется любой возможностью эту неуютность подчеркнуть и свою позицию отчужденности, то есть другую ширму, продемонстрировать.

Анатолий Найман “Персонажи в поисках автора”

✍️ Довлатов