В преддверии татьян выложу отрывок из воспоминаний студента о посещении СПбГУ Николаем 1: радуйтесь, студенты, что Николай Павлович уже не может прийти на занятия и потребовать военного ответа на свое военное приветствие!
Конечно, счастливый исход этого анекдота в полной мере понятен только если твердо помнить, что по-хорошему этих троих отправили бы солдатами куда-то в район Кавказа, там учиться.
"«Один раз, придя в университет, я встретил в галерее двенадцати коллегий Государя Императора Николая Павловича, а за ним нашего нового инспектора Фицтума. Государь был видимо очень не в духе. Оказалось, что когда он вошел в аудиторию, где читал профессор Куторга историю, студенты все встали, но на привет его «здорово ребята» не отвечал никто, и он, оглядевши всех, вышел недовольный. ˂…˃ Государь, выйдя из университета, не сел в сани, а пошел пешком по Исаакиевскому мосту, где встретил трех студентов, без шпаг и не отдавших ему чести. Он остановил их и спросил: «Вы меня не знаете?» Они отвечали: «Не знаем, Ваше превосходительство». Тогда он им велел отправиться на Адмиралтейскую гауптвахту и сказать там, что Царь велел их посадить под арест ˂…˃ когда студенты пришли на гауптвахту, офицер отвел их в арестантскую комнату, а через полчаса к гауптвахте подъехала фельдъегерская тройка, и фельдъегерь спросил, здесь ли трое студентов, что он за ними приехал и что их велено отвести в Зимний дворец.
Во дворце их встретил караульный офицер, давший о них знать царскому камердинеру, который провел их в большую комнату, где они увидели накрытый на три прибора стол. Камердинер сказал им, что Государь, полагая, что они, вероятно, еще не обедали, приказал им подать обед. Нас, рассказывали они, угостили отличным обедом с вином, затем подали три бокала шампанского, и в то же время из противоположных дверей показался Николай Павлович с бокалом в руке и сказал им: «Господа, теперь, когда вы ели хлеб-соль Русского Государя, то, вероятно, вы при встрече с ним узнаете его», и выпил за здоровье университета. Потом он спросил фамилию каждого и объявил, что они теперь свободны и могут идти куда угодно».

Очень рекомендую подписаться на канал "Отечественные выписки" (из него я взял эту историю с Николаем I и студентами) историка Светланы Волошиной - специалиста по николаевской эпохе. Из ее книги "Власть и жерналистика: Николай I, Андрей Краевский и другие" я узнал о николаевской эпохе больше, чем из любой другой.

Если ты недавно женился, поступай так лишь!
Листала записки графа М.Д. Бутурлина (1807-1876) - ещё одного искреннего человека из хорошей семьи.
"Пришла мне также фантазия приобрести обезьяну, продававшуюся случайно, довольно дёшево; она потешна была, между прочим, тем, что мастерски откупоривала бутылки и напивалась допьяна. Другая ее странность была та, что она благоволила к молодым горничным моей жены (каковых, кажется, было у нее три), а бросалась кусать за ноги пожилую экономку Марию Васильевну".

Большая программа на полтора месяца
Я опять взялся за старое. Хотя в Европейском университете больше не провожу открытых лекций, зато открыто выступаю в других пока еще не закрытых местах Санкт-Петербурга. Только что прошла лекция «СССР в карикатурах» в Арт-пространстве «Марс», а теперь объявляю три новых лекции на февраль-март.
1. Помните, как пышно отмечали несколько лет назад 350-летие Петра Великого? На днях исполнится триста лет со дня его кончины… И тишина. Я решил откликнуться именно на кончину, поскольку меня интересует, как повлияло наследие Петра на ход российской модернизации? Был ли он тупым деспотом или великим модернизатором? В оценках петровского наследия постоянно встречается как та, так и другая позиция. Итак, лекция «Загадка петровского наследия: малые чтения о Петре Великом» состоится 5 февраля в 19.00 в Фонде Айн Рэнд по адресу СПб., Невский проспект 120 (фактически это площадь Восстания!) в двух шагах от метро. Справа от нужной двери табличка с портретом Айн Рэнд. 3 этаж. Чтобы вам открыли дверь, нажмите кнопку «Колвей. Pushkin Run» на красном фоне. Вход бесплатный.
2. В воскресенье (!) 16 февраля в 15.00 (!) я встречаюсь с читателями в петербургском магазине издательства «Новое литературное обозрение» по адресу СПб., Литейный проспект, 60. Надо войти во двор через всегда открытую калитку и пройти через этот двор. Вход в магазин найдете под следующей аркой. Зал там маленький. Насколько я понимаю, будет объявлена регистрация, но сразу даю телефон магазина для уточнения деталей: (812) 679-55-97. Тема встречи: «Десять книг, которые надо прочесть!» Я кратко расскажу о лучшей десятке книг НЛО, которые рекомендую всем, кому интересны мои книги. А затем отвечу на любые вопросы: как о книгах, так и обо всем том, что вам интересно будет узнать. Вход бесплатный, но, надеюсь, вы не уйдете без покупок, поддержав тем самым мое любимое издательство.
3. А 11 марта в 19.00 в отеле «Индиго» по адресу СПб., ул. Чайковского, 17 в клубе «Anima Libera» (в каком конкретно зале отеля это случится, можно спросить у швейцара) я выступаю с лекцией «Почему уходят тоталитарные режимы?». Наверное, вы сразу догадались, чем вызвана такая тема в такой день? Правильно: исполняется ровно сорок лет Перестройке, т.е. избранию Михаила Горбачева на пост генсека ЦК КПСС. Поскольку за последние годы у нас говорилось много откровенной ерунды (в том числе профессорами и ведущими аналитиками) о революциях, смене режимов, роли народных масс и элит, я объясню на разных исторических примерах, что является здесь мифом, а что – правдой. Вход платный (500 рублей), но я приложу все силы к тому, чтобы вы получили за свои деньги интересный рассказ.

Сегодня все вспоминают Владимира Высоцкого. Для меня он не просто великий поэт, бард, актер. Фактически он был «социологом», описавшим в образной форме Советский Союз так точно, что иная форма уже и не воспринимается. В книге «Как мы жили в СССР» я посвятил социологу Высоцкому целый раздел.
Удивительная выходит вещь: 1960-е – 1970-е гг. не столь далеки от нас, как 1920-е – 1930-е, но мы не имеем яркой художественной картины этого времени. Писатели из поколения шестидесятников не описали свою эпоху так, как это сделали, скажем, в свое время Михаил Булгаков или Ильф с Петровым. Почему? Возможно, произошло это из-за свойственного шестидесятникам идеализма. Вечные «лейтенанты» вспоминали героику войны, энергичные «деревенщики» искали просветления в народе, а вялые горожане копались в измученной «обменом» душе. Бытописательство оказалось для этого поколения делом слишком мелким. И вот, как ни парадоксально это выглядит, Высоцкий стал поэтическим исключением в прозаическом шестидесятническом ряду. Вряд ли он задавался когда-либо целью оставить потомкам картину уходящей эпохи, но, думается, по его строкам мы сможем воссоздать мир старого «совка» лучше, чем по самым продвинутым книгам социологов. Слушатели песен вряд ли понимали в 1970-е гг., что перед ними не просто бард, а лучший исследователь советского социума. Однако наверняка в душе тех, кто крутил бобины на магнитофонах, оставалось чувство, что им говорят правду, которую нигде больше не услышишь.
Вот, например, реальная иерархия советского общества, не зафиксированная даже в знаменитой «Номенклатуре» Михаила Восленского: «У нее старший брат – футболист «Спартака», // А отец – референт в Министерстве финансов». Не существует, как выясняется, никакого социалистического равенства. И при таком раскладе нашему бездомному (ангажирующему угол у тети) герою ничего на амурном фронте не светит. А вот развитие романтической темы, наполненной уже реалистическим содержанием: «Куда мне до нее – она была в Париже, // И я вчера узнал – не только в ём одном!». Как объяснишь сегодняшнему тинэйджеру, что для «совка» 1970-х гг. человек, побывавший по ту сторону железного занавеса, сразу выходил на иной уровень неформальной культурной иерархии? И совсем необычное – картина очереди в советском общепите. Чистый быт, без всякой любви: «Мы в очереди первыми стояли, // А те, кто сзади нас уже едят!» В чем же дело? «Те, кто едят, – ведь это иностранцы, // А вы, прошу прощенья, кто такие?» Помню, как меня в Мариинском театре выгнал с законного места «сотрудник» буквально теми же самыми словами, поскольку иностранцы, имеющие билеты в разных концах зала, решили сесть вместе.
Подробнее об этом здесь писать не буду: вы ведь наверняка уже прочли в книге.

Одним из первых поклонников теории «русской матрицы», с которой я по мере сил пытаюсь бороться, являлся, как внезапно выяснилось … Адольф Гитлер. Причем он ее сформулировал задолго до того, как этим занялись современные российские ученые, полагающие, будто в нашей стране из-за убогости народа ничего не меняется по сути аж со времен Ивана Грозного.
Гитлер однажды сказал Муссолини, что «Сталин совершенный автократ, и если бы сейчас в 1940 г., вместо Сталина посадить какого-либо российского царя образца 1540 г., то ничего бы не изменилось. Только стали бы во все возрастающей мере выгонять евреев из центральных органов российского государственного управления. <…> И тем самым большевизм сбросил бы свое московитско-еврейское и интернационалистское обличье и стал бы просто славянским московитством». Примерно в это же время Геббельс записал в своем дневнике: «Фюрер считает, что большевизм – это вполне соответствующее сегодня славянству государственное устройство. <…> Сталин – это современный Иван Грозный или, пожалуй, Петр Великий» [цит. по Цительманн Р. Гитлер: мировоззрение революционера. Москва, Челябинск: Социум, 2024, стр. 498].
Думается, подобное упрощенное представление стало одной из причин (наряду с многими другими, конечно) вторжения в СССР, обрекавшего Гитлера воевать сразу на два фронта. Поместная армия «какого-либо российского царя образца 1540 г.» не восстановилась бы после первоначального разгрома, поскольку институционально не способна была к этому. И Гитлер осуществил бы войну блицкригом. Но тоталитарная Россия 1941 г, несмотря на поверхностное сходство с Россией 1540 г., обладала совершенно иными мобилизационными возможностями: как в военном, так и в экономическом плане. Гитлер увяз по самые усики. К 1942 г. он уже совсем иначе относился к советской системе [там же: стр. 268].
Деспотизм, конечно, всегда плох, а репрессии всегда не имеют оправдания. Но это не значит, что при попытке разобраться в сути системы можно походя смешивать институты эпох, разделенных четырьмя столетиями. Точнее, в художественной литературе, наверное, можно, но в науке и на практике так поступать не стоит.

В одной из книг по истории германского нацизма обнаружил шокирующий факт: почти четверть функционеров национал-социалистической партии были учителями, причем по большей части в начальной школе. Число учителей среди самых убежденных нацистов оказалось непропорционально большим в сравнении с другими группами населения [Нойманн Ф.Л. Бегемот: Структура и практика национал-социализма, 1933 – 1944 гг. СПб.: Владимир Даль, 2015, стр. 460 – 461]. Когда-то давно меня учили, что гитлеровцы вербовались из темной, необразованной мелкой буржуазии, а выходит, что значительная доля партийных иерархов была образованной.
Впрочем, что значит образованной? Учитель начальных классов – это ведь просто маленький фюрер. Или, точнее, фюрер для самых маленьких. Он сам обладает лишь начальными знаниями. Углублять их нет времени, сил и желания. Его задача – впихнуть в ученика простейшие знания, а самое главное – обеспечить дисциплину, сделать из игривого ребенка абсолютно послушное полувоенное существо. Говорят порой, что победу над австрийцами при Кениггреце в 1866 г. одержал прусский школьный учитель. Обычно думают, будто причиной победы стало хорошее прусское образование, но на самом деле учитель, скорее, обеспечил для армии физически крепкого, дисциплинированного и не сильно рассуждающего солдата. Отличное пушечное мясо.
«Во времена республики, – объяснял ситуацию Нойманн, – слой учителей начальной школы выделялся как слой самых неисправимых противников системы, самых пылких шовинистов, самых страстных антисемитов. Учитель начальной школы принадлежит к неакадемической государственной службе и отделен глубокой социальной пропастью от преподавателя высшей школы с его университетским образованием и его ученой степенью. Его доход низок и его социальное положение не лучше, чем положение любого неакадемического государственного служащего из низших слоев чиновничества <…> Он повернулся к СА, СС и Стальным шлемам. Псевдоэгалитаризм национал-социалистической партии и ее частной армии, таким образом, обеспечил превосходный выход всему негодованию, накопленному во время жизни пацифистской республики» [там же: стр. 466 – 467].
Вот так! Полуобразованный, неуважаемый и мало зарабатывающий интеллектуал, существующий для того, чтобы муштровать детей, оказывается идеальной базой для тоталитарного режима, в котором ему удается, наконец, самореализоваться.

Никогда раньше мне не доводилось собирать 180 человек на свое выступление или на дискуссию с оппонентом. В Петербурге даже не имелось зала, в котором такая масса людей могла бы собраться. В Европейском университете зал вмещал человек сто, и с принесенными из соседних аудиторий стульями число слушателей порой доходило до 120 человек. Но не больше. На мой «академический баттл» с историком Сергеем Сергеевым пришло 180 человек, и это, конечно, не только наша с оппонентом заслуга. Если в Петербурге почти всегда аудиторию я собирал лишь собственными усилиями, обращаясь к своим многолетним читателям, зрителям, слушателям, то в Москве мероприятие просто «поднесли мне на блюдечке» Центр Адама Смита совместно с либертарианцами. У нас есть общие задачи, и мы совместными усилиями их решаем.
Более того, наша дискуссия на тему «Почему Россия отстала» не вызвала бы такого интереса без поддержки издательства «Альпина Паблишер», рискнувшего переиздать мою книгу, несмотря на то что первое издание, осуществленное Европейским университетом, вышло лишь три года назад, и у начального тиража было три допечатки. «Альпина» проникла в те «ниши» книжного рынка, куда раньше мои книги не проникали, и сегодня, спустя лишь пару месяцев после выхода второго издания книги «Почему Россия отстала», совокупное число бумажных, электронных и аудио- экземпляров стремительно приближается к общему числу продаж первого издания, которое было весьма успешным и установило рекорд по продажам за всю историю издательства Европейского университета в Санкт-Петербурге.
Все это я рассказываю не для того, чтобы похвалиться успехом (хотя, если честно, то хочется), а потому что моя «малая история» хорошо демонстрирует эффективность совокупных усилий, которых всегда не хватает в больших историях» тем, кого принято именовать демократической общественностью. Вместо объединения усилий разных заинтересованных групп всегда происходит столкновение частных интересов групп, забывающих на период склоки об интересах общих, долгосрочных. В итоге все остаются у разбитого корыта, убеждая тем самым общественность недемократическую в том, что эффективны лишь силовые методы организации.

Только что появившуюся в продаже книгу английского историка А.Д.П. Тейлора «Истоки второй мировой войны» (М.: Альпина нон-фикшн, 2025) можно было бы, наверное, выпустить под лозунгом «Это больше чем преступление. Это ошибка». Автор, опубликовавший свое исследование на родине в 1961 г., оспорил привычные объяснения причин войны, продемонстрировав, что дело было отнюдь не только в Адольфе Гитлере. Точнее, Тейлор не сомневался в том, что Гитлером проводилась преступная политика (и даже специально написал предисловие ко второму изданию, отвечая тем, кто упрекал его в выгораживании фюрера), но показал, что конкретная конфигурация военно-политических действий определялась еще и ошибками европейских политиков, неудачно пытавшихся избежать войны. Их суета создавала Гитлеру возможности. Предвоенные годы в изображении Тейлора – это настоящий хаос ошибочных действий, причем каждое из них случалось не по глупости акторов, а из-за ряда важных фундаментальных причин, уходящих корнями в историю.
Британия на самом деле сочувствовала стремлению Гитлера собрать всех немцев в одном немецком государстве, поскольку это соответствовало высокоморальному принципу самоопределения наций, и коли уж свои государства появились у поляков, чехов и словаков, южных славян, румын, то почему же немцы не имеют права объединиться? Франция подобным моральным нормам не следовала, но опасалась ведения большой наступательной войны, а потому готова были лишь отсиживаться за линией Мажино, имитируя стремление помогать полякам. Польша считала себя великой державой, а потому слишком надеялась на себя, отказываясь прибегать к помощи СССР в возможной войне с Германией. Чехословакия, имевшая в 1938 г. армию, ненамного уступавшую германской, предпочла не подвергать свой маленький народ угрозе истребления и быстро капитулировала. Если бы действия этих стран оказались иными, то, по мнению Тейлора, и картина войны была бы иной, что бы там ни говорил Гитлер насчет необходимости жизненного пространства для Германии.
Не берусь оценивать историческую конкретику Тейлора, но сама мысль о том, что добросовестные ошибки могут больше влиять на конечный трагический результат, чем даже намеренные преступные действия, заслуживает серьезного внимания.

Малые чтения о Петре Великом
Итак, завтра, 5 февраля в 19.00 по адресу Санкт-Петербург, Невский проспект, дом 120, третий этаж (вход с площади Восстания) я выступаю с лекцией «Загадки петровской модернизации», приуроченной к трехсотлетию со дня кончины Петра I. У этой лекции есть еще одно название: «Малые чтения о Петре Великом».
В 1872 г. в связи с двухсотлетием со дня рождения Петра выдающийся русский историк Сергей Михайлович Соловьев выступил в Москве для широкой публики с циклом лекций, получившем название «Публичные чтения о Петре Великом». Моя нынешняя задача состоит, конечно, не в том, чтобы описать всю жизнь Петра (это уже сделали многие прекрасные историки, и лучше них я не расскажу), а в том, чтобы оценить, какое наследие оставил скончавшийся 8.02.1725 (по новому стилю) государь модернизирующемуся российскому обществу. Или точнее, можно ли сказать, что какая-то часть его огромного наследия действительно способствовала модернизации, или же «петровская модернизация» была на деле лишь петровским деспотизмом? Задачу у этих «Чтений» малая, но, полагаю, важная.
Вот загадка: во время своего знаменитого европейского путешествия молодой Петр восхищался Голландией и Англией с их высокоразвитой экономикой, но зрелый Петр уделял основное внимание ведению войн с соседями, строительству армии и флота, освоению новых земель, аккумулированию денежных средств для военных целей и формированию российской бюрократии. Как объяснить это противоречие? Петр был непоследователен? Или во всем, что происходило в России почти три столетия назад, имелась логика, которая для наших современников неочевидна? Если мы не считаем обычно милитаризацию, бюрократизацию и фискальный пресс составными частями модернизации, то как же можно говорить о петровской модернизации?
Вход на лекцию свободный. Я провожу ее благодаря поддержке Фонда Айн Рэнд, предоставившего помещение. При входе в дом вы увидите справа от двери табличку, напоминающую о том, что здесь жила Айн Рэнд, а слева – домофон с кнопками. Для того, чтобы дверь открыли, надо нажать красную кнопку «3 эт. Колвэй. Pushkin run».

Видео дебатов «Почему Россия отстала?» Дмитрия Травина и Сергея Сергеева, модерация Сергея Бойко, которые состоялись 30.01.2025 года в Москве..

Ссылка на YouTube

Ссылка на Boosty

Готовясь к моим сегодняшним «Малым чтениям о Петре Великом», я вдруг задумался о том, как менялось на протяжении почти полувека мое личное отношение к этому историческому персонажу. Они ведь и впрямь было неоднозначным.
В детстве отношение сформировалось, бесспорно, не столько под воздействием учебников, сколько под впечатлением от романа Алексея Толстого «Петр I» и связанных с ним кинофильмов. Петр был молодым героем, переворачивающим свою сонную страну… хоть и непонятно зачем. Из романа и фильмов про молодого Петра и молодую Россию было толком неясно, куда же скачет грозный конь «Медного всадника», и где опустит он копыта. В упрошенном сознании советского юноши реформирование страны оборачивалось всего лишь отвоеванием земель у Швеции, строительством балтийского флота и основанием Санкт-Петербурга.
В эпоху Перестройки, когда стал осуждаться всяческий деспотизм, Петр стал в моем сознании превращаться в отрицательного героя – деспота, растратившего огромные людские и материальные ресурсы на милитаристские цели. Мне импонировало мнение княгини Дашковой, согласно которому все в России и так пошло бы по пути перемен без суровых действий Петра. Ну, а в эпоху реформ девяностых и позднее, когда я всерьез увлекся исследованиями модернизации, Петр отступил назад даже из ряда важнейших персонажей российской истории, уступив место реальным реформаторам: Александру II, Сергею Витте, Петру Столыпину, Егору Гайдару. Даже не слишком удачливые преобразователи – Александр I, Михаил Сперанский, Алексей Косыгин, Михаил Горбачев – были мне значительно интереснее Петра Великого. Не помогала сохранить интерес к Петру даже массовая установка памятников, напоминавшая былую установку ленинских монументов.
Все вновь сильно изменилось, когда я занялся исследованием петровской эпохи в рамках своего большого проекта «Почему Россия отстала». Петр стал выходить из тени на яркий свет, но совершенно с иной стороны, чем раньше. И вот сегодня (5 февраля) вечером (в 19.00) мы поговорим об этом подробно в Фонде Айн Рэнд на Невском проспекте, 120. Вход свободный. Нажимаете на домофоне кнопку «Колвэй. Pushkin run» и поднимаетесь на третий этаж.

Гитлер невысоко ценил интеллектуальные качества высококультурного немецкого народа. Пропаганду строил в расчете на то, что у людей в голове – одна извилина, да и та – след от фуражки. Срабатывал такой подход хорошо, несмотря на Гёте с Шиллером, протестантскую этику и магдебургское право.
«Он хотел освободить политическую пропаганду от половинчатых утверждений и сложных определений, которые могли бы побудить к сравнениям и сомнениям. Поскольку “массам”, как он вычитал у Ле Бона, незнакомы сомнения в правоте, тяга к истине и неопределенность, поскольку их реакция всегда проста и преувеличенна, поскольку они немедленно прибегают к крайним мерам и невосприимчивы к логическим построениям, он был твердо убежден, что должен соответствующим образом обращаться к ним и поступать с ними. Поэтому в пропаганде у него существовали только “добро или зло, любовь или ненависть, правота или неправота, правда или ложь и никаких половинчатостей и т.д.” <…> Для практической политической деятельности он делает вывод в духе Ле Бона: “Любая действенная пропаганда должна ограничиваться очень немногими моментами, чтобы буквально каждый, слыша эти слова, мог представить себе то, что требуется. Если пожертвовать этим принципом в угоду многосторонности, то эффективность распыляется, так как толпа не в состоянии ни переварить этот материал, ни запомнить его. От этого результат ослабевает и, в конечном счете, исчезает”. Для “интеллигенции или тех, кто в последнее время охотно называет себя этим словом, <…> существуют научные аргументы, которые отличаются от пропаганды так же, как плакат от картин, о выставке которых он извещает”. Таким образом, пропаганда, по убеждению Гитлера, должна “во все большей степени обращаться к чувствам, чем к так называемому разуму”. <…> Так как Гитлер считал, что пропаганда необходима “не сама по себе, а как средство для достижения цели, заключающейся в создании массового политического движения, она должна быть народной и соответствовать “духовному уровню самого ограниченного человека из тех, на кого направлена”» [Мазер В. Адольф Гитлер. Минск, Попурри, 2004: стр. 381 – 383].

Зал был на моих "Малых чтениях о Петре Великом", конечно, значительно меньше, чем в Москве на дебатах с Сергеем Сергеевым. Но тоже полный.