Telegram Web
Сегодня день философии. Лучший повод напомнить, что разновидностей времени может быть сколько угодно, а философия — сокровище, доступное каждому восприимчивому человеку. Прямо сейчас философия прорастает в закоулках его личных выборов, сопровождает его шаги по канату над бездной, врастает в личную экзистенцию и расправляет крылья над телосом и намерением.

А потому любой человек может принять день философии за концепт, разобрать этот концепт изнутри и ускользнуть из «дня» в другую временную форму. Превратить хронос в эон, например, чтобы спокойно чиллить на пляжах философских миров.

Делайте время вечным, делайте философию зримой.
Под так называемую ядерную эскалацию хорошо слушать Боба Дилана.

В одной из песен Боба Дилана переживший ярость атома герой ходит по дну мёртвых океанов, углубляется в чрево кладбищ, трогает истекающие кровью чёрные ветви и спускается по белой лестнице под водой. Вокруг бегают младенцы с мечами и ружьями, пепельные волки, барабанщики с пылающими руками, мужчины с любовными шрамами, умирающие поэты и плачущие клоуны. Одна женщина на пути лирического героя горит, а другая дарит ему сияние. Фоном идёт жестокий дождь, реки полнятся ядом, и впереди только скрученный атомный лес.

Очень полезное приключение с ярким опытом. По итогу ещё и красивые стихи напишут. Куда лучше страха и отвращения графика пять на два.
Forwarded from Res Ludens
Грустные люди любят игры, потому что они сохраняют мгновение — подобно тому, как сохраняется насекомое в янтаре. Мечтательные люди любят игры, потому что из связей между игровыми локусами и впечатлениями игрока рождается ностальгия. Деятельные люди любят игры, потому что они предоставляют лучший из возможных инструментов работы со временем — пусть даже и тем временем, которого как бы не существует.

Каждая игра в той или иной степени являет собой инструмент темпорального делания. Кто-то пользуется им, чтобы запечатлеть своё настоящее, которое обязательно станет прошлым. Кому-то нужна ностальгия и окно в миры воображения. Игра позволяет действие и созерцание — и даже оба модуса одновременно, без потребности в резком переключении. Сохранение и загрузка становятся берроузовским cut-up, методом монтажа игровой ситуации. Лутономика позволяет «покупать» себе биографии, чудесным образом проваливаться из одного вымышленного образа в другой, чуть более привлекательный. Параллельные миры выборов, янтарь сохранения, в котором запечатана важная концовка или меняющая всё сцена (хрестоматийная встреча с Долорес Деи) — так линейный поток распадается на множество замкнутых хронотопов. Игрок волен делать с ними, что пожелает.

Игра достаёт из недр шкатулки с программным кодом время чистой потенциальности. Она же позволяет править и редактировать его течение: замедлять, перестраивать, играть с фракталами последствий. Время присутствия игрока в игре тоже становится частью этого общего времени — внутри шкатулки с ним можно сделать многое. Запустить любимую игру во время праздника, чтобы часть его света навсегда осталась в запускаемом шедевре. Привязать игру к важному событию, чтобы спустя годы вновь раскрутить цепочку ассоциаций.

Игры реальны, как реально любое другое искусство. Они позволяют работать с мгновениями и их ощущением. Если человеку однажды будут доступны инструменты для редактуры темпоральностей, то игры, вероятно, смогут стать предтечами таковых.
Тогда посадили они Поднебесного. И разверзлись бездны, и вышли из людей трихины, и стали они свидетельствовать. Свидетельствовали они о бесчисленных сексуальных злодеяниях, о ящерицах, похожих на людей, об их жутких покушениях на женщин рода человеческого. Были горькие вопли о снятых презервативах, об избиениях беззащитных, о несправедливости и глумлении. И возникли в пустоте треды на нечеловеческих, смутных языках.

Оглянулись тогда дети инцелибата. Но не было рядом с ними Поднебесного, чтобы привести любовные энергии в порядок.

А в расколотых небесах пылал язык космической мерзости. А трихины свидетельствовали об ужасах, что свершались и свершаются.
Ложь постмодерна
Тогда посадили они Поднебесного. И разверзлись бездны, и вышли из людей трихины, и стали они свидетельствовать. Свидетельствовали они о бесчисленных сексуальных злодеяниях, о ящерицах, похожих на людей, об их жутких покушениях на женщин рода человеческого.…
Серьёзных соображений по третьему (или уже пятому?) сексуальному скандалу за месяц ровно два:

1. У некоторых людей стоило бы отбирать гениталии. Выдавать на короткий срок при предоставлении прав на ношение, потом снова прятать под ключ.

2. Безотносительно личностей обвиняемых троглодитов и степени правдивости твиттерских историй замечу, что истерическое обсуждение всего этого пиздеца в медийке выглядит совершенно инфернально. Какой-то нездоровый карнавал с поломанными социальными механизмами, на котором ещё и собирают реакты общественности.
А спизженные с новогодней ёлки свастики это сколько пунктов фашизма по Умберто Эко?

(Хороший Гринч знает, что нужно красть у маленьких любителей рунной магии)
Во сне видел серое вязкое море от горизонта до горизонта. В середине моря — остров из проволоки и скрученной бумаги. На острове — чёрная ониксовая башня с сигилами и цифрами.

Поднялся я до верха башни. А там сидит ветхий старичок с длинной бородой, которая привязана к рядам железных скоб. Считает что-то себе на палочках, помогает абакусом, выписывает результаты на шкуру, растянутую по мраморной плитке. Ряды из тысяч чисел, и плитка уходит в черноту потолка — конца ей не видать.

Разговорился со старичком. Оказался пифагорейцем, заведующим по гармонии сфер местного хронопотока. Высчитывает углы наклона небесных камней, прогоняет по формуле. Что записывает — то становится скорбным фактом реальности.

И вот рассказывает всякое старичок, а сам так ехидно смотрит. И тянется, тянется острым пером к шкуре — точно паскудство хочет учинить.

— Чего ты, старче, делать собрался? — спрашиваю с подозрением.

— А вот я циферку сейчас конфузную нарисую — и у вас столько доллар будет стоить, — сказал пифагореец. И захохотал, как жаба задорная.

И ведь нарисовал! Успел, негодяй такой.

Только я собирался взять старика за химок и его бородой нарисовать небесные миллиарды на своём банковском счёте — прозвенел будильник, собака.

А конфузное сбылось, получается. Такие уж противные нынче пифагорейцы.
Ожидание: капитал акселерировал, Николай Земля был прав во всём, Киберия вторгается в органический универсум, время распадается, мир заполняют мехафеминные сфинксы, сексуальные гиноиды-убийцы и демонические роевые интеллекты.

Реальность: капитал акселерировал, грустно смотришь на котировки, пока по телевизору ругают грязную зелёную бумажку.
Если вдруг вы зачем-то тоскуете о тщете капитализма, напоминаю: горчевская Православная бомба действует гуманнее всякой ядерки. Православная бомба оставляет живую материю нетронутой, однако испаряет любые вещи, имеющие хоть какой-то денежный эквивалент. Все будут стоять посреди крапивного поля в чём мать родила. Зато румяные и здоровые — может быть даже здоровее, чем раньше.

Приятного дня.
Вот я иду вдоль своей великой реки
По дороге из света солнечного луча.
Я оставляю здесь мысли. Они уже так далеки.
Песком засыпаны тропы к началу начал.

Я слушал коаны листьев, пел осанну грозе.
И тёмный блюзовый ритм открывал мне путь.
Я жил назад. Моё время начиналось везде,
Расползалось в песке миров, словно чёрная ртуть.

И я вспоминал. Так приятны мне были пророчества,
Точно сорванный плод, весь в росе туманных дерев.
Я был пьян мечтой, отдающей сладостной горечью,
И смотрел на судьбу, прям в её распахнутый зев.

Жил в прозрачных снах, созерцал изумрудную пагоду,
Что росла, расплетаясь, из смятой тобою постели.
Наше время стало мне ядом, мёдом и пагубой.
Наша история накрыла прошлое тенью.

Но и это кончилось.

(2017)
Порой кажется, что современный рынок труда строится на трёх китах.

Кит первый, он же пышноцветный бюрократический. «О, у вас есть мощные компетенции и солидный стаж в нашем деле? Хорошо, мы подберём вам место самого эффективного использования. Смотрите, здесь есть бумажки — вы будете переписывать одну, перекладывать другую и злобно смотреть на третью. Если справитесь с задачей, мы дадим вам четвёртую бумажку. Через двадцать лет. При должном везении».

Кит второй, он же падающий с безрассудных небес. «Говорите, у вас есть опыт бега на дистанции? Вы умеете бегать по твёрдой земле? Это замечательно! Смотрите, у нас есть экспериментальный кейс под ваши способности. В общем, в той стороне находится глубокая лужа, и вы должны в неё упасть. Нет, лучше — мы запустим вас туда из пушки. Пока вы барахтаетесь, необходимо петь гимны о славе нашей компании и параллельно обучать стажёров. Не умеете плавать? О, так даже лучше — вы получите уникальный вектор развития в существо с жабрами».

Кит третий, он же загадочно непроницаемый. «Наша работа сложна, она не поддаётся филистерскому осмыслению — здесь необходим лучший человеческий капитал. Вы говорите на английском, имеете красный диплом и много лет нарабатывали навыки в сфере? Непростительно недостаточно. В нашей работе требуется знание мандаринского и языка уоррунга, навык работы с тепловыми двигателями, победа в чемпионате по петанку и доскональное знание теории преобразований Дирака. Не меньше. Почему вы спрашиваете, какая будет работа? Я же объясняю, что она непостижима, таинственна, апофатически сокрыта и ноуменально нередуцируема. Да, опыт создания композиций в жанре «шугейз» тоже очень важен».

На этих трёх китах стоит трудовое благоденствие. Они вращают ржавые колёса судьбы, открывают незримые социальные двери и возбуждают нежные места либидинальной экономики. Тонкий стон доносится из-под распухших китовых тел — работники выражают почтение рыночному молоху.
Беспорядки в Южной Корее, день первый:

- на улицы городов выпустили БТС (боевые танки стилистов);
- пластические хирурги стреляют в протестующих отработанными носами и силиконовыми вставками, распыляют напалм на гиалуроне;
- Чингачгук и Гойко Митич приняты в кейпоп-войска;
- представители конкурирующих варбанд пытаются перетанцевать друг друга;
- зарегистрированы первые пытки отбракованными хитами прошлых лет;
- северокорейские шпионы экстренно пришивают себе лица айдолов и готовятся к перехвату власти;
- бриолин и глиттер официально запрещены Женевской конвенцией
- Машина Кейпопа активирует 15-летних спящих киберфанаток и занимает ключевые объекты;
- общественность не понимает, кого стэнить в этом конфликте.
А ведь это не астероид упал. Это кусок небесной тверди откололся.

Когда всё посыпется окончательно, станет ясно: мир вещей был лишь обёрткой подарка, который гигантские космические сущности оставили своему чаду под гигантской космической ёлкой.

«Не трогай, это тебе на новую кальпу».
Некоторые люди, преимущественно женщины, жалуются, что в обществе напрочь исчез всякий порыв благородной романтики. Рыцари измельчали, да и теперь они вообще не рыцари — так, бледные потребители удовольствий, чахлые барыги чувств и бесстыжие скопидомы амурных искр.

Это, конечно, правда. Рыцарство и служение Прекрасной даме кончились примерно на Дон Кихоте, который уже тогда являл собой пародию на экзальтированные социальные культы.

Однако же высокое чувство требует своего выхода во всякую эпоху. Юноша бледный со взором горящим не может не соответствовать эстетическому напряжению и духу времени.

Поэтому современный Дон Кихот ещё появится. Это неизбежно. Пусть под фонк-эдиты, пусть верхом на тощем квадробере, однако новый Алонсо Кихада явит себя миру, выпав откуда-то из ледяной пустоты между городами. Он будет драться с мельницами корпоративных небоскрёбов. Он будет атаковать скибиди-туалеты и звонко смеяться. И добродушный Санчо Панса, весом своим подобный монструозному Никокадо, поедет рядом с ним на инвалидной коляске, подметая щёчками следы героической биографии.

Пусть наше время измельчало. Его рыцари всё равно будут свежими и безумными.
Моё культурное оружие против буржуа с хорошим вкусом — понятие «ёбкость».

Ёбкость подрывает закрома духа, заставляет приличных людей кукурузить сусала, бьёт красоту ботинком и делает всякий приятный вечер куда менее приятным. Это нехорошее, ужимистое слово — есть в нём что-то от доппельгангера с мучной массой вместо лица.

Невыносимая ёбкость бытия.
Илон Маск создаёт семейный комплекс для женщин, которые согласятся выносить его потомство. Ну так, чтобы удобнее было всех детей в одном месте держать.

Совершенно прекрасная новость. На пажитях нашего благословенного шарика вообще одна история прохладнее другой — Хокинг заставляет карликов решать уравнения, миллиардеры собирают из говна и палок великолепно лопающиеся батискафы, а денежные мешки желают облагородить генофонд человечества неустанным трудом во имя семенных клиник. Лучший из миров, повторюсь.

Я надеюсь, что потомки Маска, Дурова и прочих августейших господ учтут ошибки условных Габсбургов и откажутся от облагодетельствования человечества греховными путями. Полезнее освоить более тонкие селективные методы. Позлащённые дети-индиго могут практиковать мичуринское скрещивание с тихим прорастанием на какой-нибудь общей грядке. Это безопасно, это оставляет надежду, что кущи королевских питомцев теснее сплетутся между собой и не дадут прохода всякой немытой черни.

И однажды, после сезона радиоактивных дождей, когда уже больше ничего не будет, а будет только большая Страна дураков, повапленный мутант Буратино найдёт священную рощу лучшего человеческого капитала. Если потомков миллиардеров хорошо потереть, из них посыплются золотые монетки — сияющий генофонд вполне способен производить деньги из собственной благородной крови. Деревце чудесное, дай биткоин.
Идиот, блядь. СКОЛЬКО ИСТРЕБИТЕЛЕЙ, СУКА? СКОЛЬКО, блядь, ИСТРЕБИТЕЛЕЙ, СКОТИНА, блядь?

<ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО>

Какие корабли? КАКИЕ КОРАБЛИ? ЭТО ЗНАТЬ НАДО, если ты учился в шестом училище. ЭТО КЛАССИКА, БЛЯДЬ!

<ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА,>

СКОЛЬКО ИСТРЕБИТЕЛЕЙ, СУКА? СКОЛЬКО, блядь, ИСТРЕБИТЕЛЕЙ, СКОТИНА, блядь?

<И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА>
Цвет отсутствия цвета имеет своё название — эйгенграу, внутренняя серость. Иногда эйгенграу сравнивают с «космическим латте», потому что этот тёмно-серый цвет тоже является одним из фоновых для мироздания.

Эйгенграу — визуальный шум, который появляется, когда резко закрываешь глаза. Поле крошечных перетекающих точек, напоминающих о настройке старого телевизора. На восприятии этого цвета невозможно сосредоточиться, от него болит голова. Эйгенграу постоянно присутствует на периферии сознания, изредка вторгаясь в него при утомлении и головных болях.

Внутренний серый, внутреннее отсутствие. Пожалуй, именно в такой цвет должна быть выкрашена скорлупа Я — самого странного метафизического органа человека. Я не имеет своей целостности, оно не знает себя и не может быть обращено на самое себя. При этом Я не только существует, но и всегда служит точнейшим измерителем человеческой личности — оно принимает и отвергает любые осколки её будущей раковины. Крупица звёздной пыли в сердцевине древней биологии. Глоток космического кофе, ускользающая от осмысления тень разума. Апофатический свет человеческого духа.

Таков эйгенграу — цвет пустоты, из которой вышел подлинный человек. Цвет пустоты, в которую подлинный человек вернётся.
Топ самых ярких фраз для тбилисского гастросервиса! Фирменный веган кафе фрик стайл в каждой строчке. Клиент дуреет от этих завлекающих формулировок:

- Тебя сюда и не звали, мудак запселый.
- Жареных гвоздей бы ещё заказал, быдло.
- Ну ты и полокурый вотлок, блядь.
- Пять звёзд поставь там, ёбаный горемыка.
- Не говны в пицце, а эко-френдли.
- Заюш, нас ебать — только хуй тупить.
- Доставка? Ну ты и выдумщик, пиздец.
- Ослоёбь мавританская с кривой сосны тебе заказ и принесёт.
- Деньги вернуть хочешь? А лилейных хуен на слюнявчик не хочешь, нет?
- Мысть, мысть, учкарное сопление.
- Хули жалуешься, у нас сейфспейс.
- Это новая этика, пёс.
- Звёздочка моя, иди выёбываться на почту.
- Если пиццу курьер пожевал — значит, счастья тебе пожелал.
- Напихо червие, напихо.
- Чего урчальник скукурузил, родной? Это горизонтальные взаимодействия.
- Радость клиента — наш приоритет, суклатыжий ты гнидохуй.
- Вечное в помощь тебе, ебаклак.

Сохраняйте, чтобы не забыть!
Свой путь к (на тот момент ещё бытовой) философии я начинал с французских экзистенциалистов. В юношеском сознании экзистенциализм становился вполне себе мрачной и волевой концепцией, резонируя с бунтующим сердцем циническим отказом от любых иллюзий. Да, человек одинок в мире — он всегда будет одинок, хоть с оружием в руке, хоть в каземате, хоть на смертном одре. Человек заброшен в мир, заброшен без цели и смысла, лишён всяких первичных оснований. Своё предназначение человек собирает из того хлама, который способен достать — башни на мусорном фундаменте разваливаются от дуновения ветра реальности, но иного пути попросту нет. Даже смерть бессмысленна — она ничего не оправдывает и не возвышает. Жизнь абсурдна, и последняя правда, к которой можно прийти, стирает человека из мироздания, навсегда разрешая обвинение желающей плоти в сторону безответного пространства.

Атеизм, отказ от иллюзий, от внешнего вмешательства, от априорного блага и подвига смерти — таков был этический щит экзистенциалистов. Многие из этих положений проросли в моих изысканиях годы спустя. При этом на экзистенциалистов я стал смотреть несколько иначе. При декларируемом атеизме ряда представителей они предлагали то, что роднило их едва ли не с христианскими философами. А именно — зону абсолютной личной ответственности, основанной на свободе воли, и преодоление абсурда ещё большим, радикальным абсурдом.

С абсурдом всё более-менее понятно — как Кьеркегор предлагал сделать веру в Бога активным оружием нового нерассуждающего рыцарства, так Камю предлагал держать смерть на краю сознания, чтобы преодолеть тщетность деяний существа, обречённого возвратиться во прах. Но экзистенциальная ответственность, как ни удивительно, является даже большим парадоксом. Наверняка она могла бы стать вторым тертуллиановым мечом — как то, что не существует, но почему-то вмешивается в шум бытия.

Казавшаяся незыблемой и страшной категорией ответственность за выборы и поступки выглядит порождением холодного рацио. Но стоит приглядеться к миру, и мы понимаем: ответственность сковывает только тех, кто принимает её вериги. Многие люди живут во вседозволенности, ограниченной лишь недостатком возможностей. Что остановит человека, желающего сбросить ярмо ответственности? Общественное порицание? Проблемы с законом? А что ещё? Для несущего оковы субъекта именно ответственность становится тем сизифовым камнем. Для всех остальных она — оружие манипуляции, волшебная пуля. В сексуальных и политических скандалах ответственность становится пустым знаком, которым перебрасываются виновные и безвинные. Разговоры об ответственности неизменно превращаются в омерзительный фарс, в делёжку пирога философскими инструментами, которые держат в руках витальные животные. И над ними всеми — позлащённые чудовища, которым закон этики, кажется, вообще не писан.

Ответственность настолько слаба, что гласа её не услышать. При этом её кажимое отсутствие перекрывается высокими вмешательствами, которые можно объяснить лишь торжеством абсолютной морали. Ответственность — парадокс в духе экхартовской мистической тьмы, пари Паскаля, кредо Тертуллиана, рыцаря веры и mysterium tremendum. Моральная категория возносится к границе трансцендентности и почти исчезает из мира. И она же остаётся стрижающим мечом, чьё лезвие проявляется в реальности, когда закон мгновенной кармы реагирует на попранную добродетель.

Не все экзистенциалисты верили в Бога и в христианские парадоксальные инструменты. Но, кажется, ни один из них так и не смог уйти от этих моральных вериг. Даже ответственность можно прочитать в нигилистическом ключе — как молчаливую отдачу оружия, выстрелы которого неизменно рождают последствия на другом конце. Но надежду и гуманизм никуда не выкинешь. В лишённом иллюзий мире они остаются частью тропы из поступков и принятий.
2024/12/26 08:21:35
Back to Top
HTML Embed Code: