Синайская буря
Мы ходили по пыльным улочкам,
Держались за руки
Недавно пронеслась буря
Она укрыла одеялом из крошечных алых бусин
Мордочки мраморных кошек
Стеклянные глаза светильников
Сочные фрукты
И наши волосы
Буря пришла с гор, танцуя и вихрясь
И нас заставила танцевать
Танец семи покрывал
Среди них звёздное
(под ним сплетаются наши руки и ноги)
Пустынное
(мы закрываем глаза)
И наша кожа становится золотой
Лёгкий ветер (мы танцуем и улыбаемся ему)
Мы мрак, мы гроза, мы буря
И близость, и волнение, и прикосновение
А между нами шёлк твоей кожи
Бархат моей и знойный воздух

Помнишь лестницу в песчаной скале?
Под ней мы выдыхали фруктовые облака
Пили чай из золотистых зёрен...
На ступенях стояли красные алоэ
И цветные светильники



Помнишь, рыб пучеглазых на дне?
Мы вторгались в их владения, задерживая дыхание
Даже если бы на дне был воздух, мы задерживали бы вздох
Настолько там красиво

Descendant
В жилах бурлила смелостью кровь
Бронзовела кожа под синевой и пурпуром
Пыль вздымалась из под колесниц
И опускалась на тонкие сандалии
Крупинки песка осыпались годами
Эпохами на потомков
Согнувшихся от тяжести
Тени залегли под его глазами
Цвета инжировой кожуры
Под тяжёлыми чёрными кудрями
Потемнела бронза кожи
И безжизненная рука
Оттолкнула мою.

Мегаполис: камера хранения.

Снимаю тяжёлый овечий тулуп
Снимаю шёлковый синий бюшмюд
Снимаю мягкие сапоги
Снимаю кос шиврлики
Снимаю узкие глаза
Снимаю родинку с лица
Снимаю тёмный цвет волос
Снимаю свой картошку-нос
Снимаю и иду туда,
Где толерантная среда

Последний день осени
Первым был лес. Осенние листья и крошечные веточки, запутавшиеся в светлых тонких прядях. Сине-серые глаза пугливого лесного животного. Лес предпочитает обнимать тихую деревушку и шептать ей на ухо дремотные сказки. Лес полон загадок и спокойной настойчивости. Он обступает уютные домики, защищает и даёт силу.
Я иду к тебе навстречу и улыбаюсь, разбрасываю цветные акварели, дарю сокровища и поступаюсь с собой. Зря.
Я оставила их друг другу.
Смешной паренёк пытается меня поцеловать на бортике фонтана. Дурачок. Вокруг столько людей! Старательно рассматриваю ярмарочные домики и бегу от него. От него, от его отчаянной неуверенности и навязчивого липкого запаха.
Вторым стала древняя разрушенная Ассирия. Нервно поджатые губы, напряжённый взгляд, каждый вздох как попытка оживить собственное влачение по земле. Разум. Рацио. Рокот отчаяния. Ропот песков.
Я улыбаюсь и тянусь к тебе. Ты мне очень нравишься. Когда я танцую, я представляю, что танцую для тебя. Нет.
Он кинул меня в чс.
Бородатый мускулистый мужик зовёт есть мои любимые хинкали. Он весёлый и простой. С ним спокойно, он всё держит под контролем.
— прежде чем мы встретимся, ты должна кое-что знать. Я женат.
— прости, я себе пообещала. Мой папа ушёл из семьи ради другой. Я никогда так не сделаю.
Приятно, конечно, что он ставит лайки.
Третий был мамин пианист. Его умелые пальцы бежали параллельно дороге к границе в прелюдии Рахманинова. Такой смешной маленький мальчик в теле красивого мужчины с чуткими руками.
Я и не знала, что могу быть для кого-то головоломкой и остаться пылиться заброшенной. Мальчики...
Парень назвался аполлоном, называл меня ласково малышкой — не потому что я была особенной, а потому что все девушки нуждаются в том, чтобы о них заботились. Кажется, он тоже понял обо мне кое-что и перестал писать.
Был ещё один. Диснеевский персонаж с бирюзовыми волосами весом в пятьдесят килограмм. Тут уж я сбежала. Диснеевские персонажи эгоисты и слишком много думают о себе.
Четвёртый — хулиган, драчун и матершинник. Такие пацаны любят ярких красоток со сложной историей. А я ни то, ни другое. Я заводь с тихой спокойной водой и прозрачным дном. Нечего рассказывать.
Помнишь пол под позвоночником и удивительный для пьяной вписки запах чистоты? Твой запах.
Всё, что я почувствовала в последний день осени — лёгкий горчащий укол в грудине, где-то внутри.
А завтра зима.

я ненавижу эту тесную тупую боль
когда пальцы скрючиваются и теряют силу
как будто цемент залили в глотку
и он клокочет
с камешками и неразмешанным песком
он/она/он/она кричит
на меня
выпучивая глаза
размахивая руками
а у меня костенеет тело
опять
что-то
не так
опять
я
виновата
в чём-то.
– не скули. — раздраженно мне в темноте, пролетая на красный свет, когда мой нерожденный брат решает, жить ему или умереть (он выбрал то, что я бы выбрала сейчас)
— что ты плачешь?! – оскорбленно и даже возмущенно. ну да, разве ты имеешь право плакать просто так?
наверно, оттого калмыки вымирают. им никто не давал выплескивать эмоции. они должны были быть сильными и уйти сильными. так и уйдут навсегда. закаменевшие от своей гордости.
хотела бы и я закаменеть. чтобы не жить? или не чувствовать ничего?
я прочитала
что тот, кто подавлял эмоции,
не испытывает удовольствия от поцелуев
так это я...
жаль будет уйти, так и не узнав то, про что в книгах пишут как о высшем блаженстве

в бесконечном лете

упала в лунный свет
выкупалась в его источнике
и в солнце
через зеркало и чёрное ничего
упала и вся расплескалась

больно до невозможности, так что и не верится
это я и со мной
это через меня
молнией или огнём
в одно

я хочу прожить двести лет
и чтобы солнце не переставало
..... .....
пожалуйста

Смирись, сиди, оставайся верным,
Закрой глаза и голову опусти,
Не чувствуй жжение изнутри.
Не ты виноват. Не ты.
Не ты виноват, не ты! когда чья-то мать
Без вентиляции лёгких не сможет дышать.
Не ты виноват, не ты, что аппарат
Превратился в чьи-то часы
или дом,
А дом безвинных
стоит вверх дном,
Потому что велели:
Подписывай.
Не ты виноват, что небо жемчужно,
Что дома быть никому не нужно.
Коридоры больниц раззявили глотки:
Умирать в них будут беззвучны и кротки.
Злоба клокочет внутри.
Почему, почему ты?!
Ты должен всё знать.
Должен всё понимать.
За всё нести ответ.
Совести говорить "нет".
Во сне мертвецы хрипят.
Ты не виноват.

Intro
Мы с ночью стали подругами
Ты познакомила нас.
Через тени от фонаря и до
Тропинками через
По асфальту в сорняках
И вот мы с тобой на зеркалах
Ты и я
С тобой тяжесть Бон пари, Бейби Фокса, Харибу и конфетного фрешбара
Ещё полсотни lipsticks оттенков личилюкс, суши кисс, money honey и la femme.
Я бы так хотела защитить тебя от зла этого мира,
Но я прослежу, чтобы ты никогда не ела
Арахис, малину, персики, абрикосы, клубнику,
Манго, смородину, мёд и грецкий орех.
Пока мы вдвоем на зеркалах, скажи,
Что ещё тебе нельзя. Я запомню.

Маршрут построен. Остановка конечная.
Волшебные твари, вам здесь не рады.
Но мы всё равно пришли
С яркими волосами, в блестках и платьях на тонких бретельках
Навстречу выкатываются три пушистых шара
Трескающийся сахаром арбуз на столе
Мы красим губы и стрелки, смешиваем водку с соком
Только яблочным, апельсиновым и вишневым
Чтобы пойти танцевать
Будущее кажется близким, как скат крыши, до которой можно дотянуться пальцами.
А ты пригибаешь голову.
Так, я сказала, хватит ныть. Жопу подняли и начали делать.
И уехала в Циндао.

Homo habilis, homo ergaster

Четыре рыцаря верят в себя.
Про них поцелуи земли,
Про них благородство души
И шутка «голландский штурвал».

Один приготовит рамен,
Второй высечет искры,
Третий молчит о своем
Четвертый рождает смыслы.

Каждая битва души
Требует делать выбор
Четыре рыцаря из стекла
Шутят про то, что «ты …..».

ООС.
Введите имя вашей героини.
Вы готовы начать?
Глава 1.

Тусклое серое утро. Морось залепила окно и застыла кривыми льдинками. Выберите, чай или кофе?
Ваш выбор не повлияет на дальнейший ход истории.
Ты идешь по пустынной улице. Мимо проносятся машины. Ты собираешься перейти дорогу, и прямо перед тобой останавливается автомобиль. Водитель злобно размахивает руками.
Что ты выберешь?
Накричать или застыть?
Ваш выбор не повлияет на дальнейший ход истории.
На работе начальница ругает стажера. В фойе недовольные люди. Моргает лампочка.
Отнести документы на подпись или сформировать отчет?
Ваш выбор не повлияет на дальнейший ход истории.
Я выбираю написать заявление на увольнение и жить так, как хочу я.
Но вы на платной магистратуре…
Я пишу заявление.
Вы потратили пять лет на обучение…
Примите, пожалуйста.
Дальнейший выбор повлияет на ход вашей истории.
Ваши отношения с начальницей ухудшились.
Глава 2.

Продолжение следует.

Я и ты – никто.

Часть первая.

Мне пять лет.
Я в гостях, и на завтрак
У меня овсянка.
Я ещё не знаю, что подо мной
(Вернее под теми, у кого я в гостях)
Живёт мой краш.
Он актёр и алкаш.
Но опять же, ещё не знает об этом.
Нам же по пять.
Так вот.
Я смотрю в эту кашу и думаю:
В каше вселенная –
В ней сотни галактик
(Нет сотни тысяч)
А мы также
Всего лишь чья-то каша,
И в каше ещё только
Зарождается жизнь,
А у тех, у кого мы каша –
Нас давно нет:
Ни каши, ни меня, ни краша,
Ни смертей от алкашки.
Возможно.
И там тоже я и ты – никто.

Часть вторая.

Я хотела сказать другое.
Прости, в последнее время
Пишу про любовь
Только пошлость и драму,
А тут вышло хорошо.

Часть третья.

Мы не скажем
«Экспекто Патронум»
Или «Люмос»
В самые
(Мать их)
Темные.
Времена.
Знаешь как говорят?
«Надеемся умереть от ядерной бомбы быстрее,
Чем настанет ядерная зима.»
Мы не свергнем Темного лорда,
У него слишком много крестражей.
Вспомнилось вдруг,
Сколько анальных проверок
Проходит стражи
Не только порядка,
Также гвардии с чёрными номерами
И космонавтов, которые
Никогда не взлетят.
Я хотела сказать
Мы никто и ничто –
Но с тобой это всё легко и смешно)
Потому что и пусть.
Я просто хочу,
Чтобы ты улыбалась
Ещё чуть-чуть.

Ноктюрн

Зажаты струны горла страхом.
Из одного уха в другое по мозгам
Звучат чужие голоса.

Я от них отрекаюсь.
От поэтов велеречивых, льющих елей
(Помахивающих сахарными крылышками и скалящих стальные зубы),
Кратких формулировок и чётких образов
(…),
От ёбаных правил, уже всех конкретно заманавших,

От всех, короче, кроме себя.

Я знаю только одно:
Когда я пишу свои чувства словами,
Пальцы невидимого маэстро
оставляют в покое мою гортань.
И я начинаю дышать
(Пытаться, если честно).

Любить не должно быть больно.
Тысячу раз весело – да!
С разговорами до утра,
С «давай завтра вместе» и «помнишь, вчера»
Любовь означает ночью укрыть,
Характер несносный – всегда – простить.
Любить не мужчину, не женщину – душу!
Любовь никогда тебя не задушит!

Я люблю! Люблю! Но так, как не должно.
Даже молчать с ним бывает сложно.
Стихи про него – только драма и пошлость.
Полгода меня на песчинки крошит.

Уйди ты, пожалуйста, реальный человек.
Можно, я как раньше, буду любить несуществующие образы?

Баzа через z

В тот день мне позарез нужны были яйца. Еще кое-что по мелочи, но яйца срочно. Погода к прогулкам не располагала совсем. Ветер, пыль, оранжевое небо.
До вагончика, где продаются яйца, меня довез хмурый таксист.
– Не страшно?
– Я осторожно, спасибо,– широко улыбаюсь ему в зеркало, через металлическую сетку между передним и задним сидениями. Людей по пути не встречаем, как и не людей.
– Удачи.
– И вам. Берегите себя.
С трудом открываю бронированную дверь. Быстрым шагом иду к вагончику.
Таксист срывается с места, визжат покрышки. Если выживу, поставлю ему три звезды за его выкрутасы.
Стучу по багровому косяку быстрый чечердык. Не успеваю закончить, как дверь открывается. Ныряю в темное узкое пространство. Глаза привыкают еще секунд пятнадцать, а потом встречают тяжелый оценивающий взгляд. Продавец критически осматривает меня с головы до ног. Что поделать? Времена такие.
– Здрасте, – он кивает.
– Сколько?
– Тридцать, – он идет к складу. Пол под его шагами стонет и прогибается. Он крупный и высокий. Щеки обвисшие, как у бульдога.
– Перемотать?
– Да, – он перематывает скотчем два яичных лотка.
Низкий потолок, обитый серебристым утеплителем, одинокая лампочка на проводе, на стене четыре лопаты и пила.
– Ваши яйца. Спасибо.
Трещит радио. «Ребенок в машине. Внимание, ребенок в машине. Выжившие в районе базы есть кто?»
Продавец откладывает яйца и хватает рацию. В его лапище она кажется совсем крошечной.
– Скажите точные координаты.
Я быстро достаю телефон и вбиваю цифры, доносящиеся из радиоприемника.
– Сколько вас?
Продавец смотрит на меня, я киваю.
– Двое.
Что ж, яйца подождут.
– Будешь молекулой, – пожимаю плечами.
– А ты бульдогом.
По двери и по стенам вагончика скребутся. Бульдог поддвигает ко мне засаленный газетный листок и ручку.
Я вывожу: «Скорость, ловкость и лопата.»
Он пишет карандашом: «Воздушка, сила и кувалда.»
Ищу глазами кувалду. Вот она. Скромно притулилась к стеллажу с яйцами. Бульдог заглядывает в глазок и показывает мне пять пальцев. Я беру со стены лопату. Он щелкает воздушкой.
Дверь сносит сразу двоих. Я вгоняю лопату в голову одному. Я успеваю с чавканьем вытащить острие и вогнать его в последнего зомбака. Их так проще называть. Не будешь же каждый раз произносить «вирус канадского оленьего бешенства». Зомби – легко и просто.
Бульдог замыкает дверь. Я прикрываю.
Про базу надо знать вот что: никто не знает, где точно она начинается и где заканчивается. Если считать началом восточную часть, то вагончик с яйцами располагается в самом начале.
Ребенок в машине – в самой глубине. Родители покупали крупы, муку и чай, но были отрезаны десятком зомбаков. Их привлек детский плач.
Маршрут был простым. Локация «База» сложной.
Бульдог справился с замком.
Стратегия наша была максимально простой: я отвлекаю зомби на себя, а он в это время продвигается к машине и достает ребенка. Мы молча пожали руки.
Он полез на вагончик. Мне нужно увести за собой как можно больше зомби. Я вышла на середину дороги, сразу заприметила троих и резким ударом лопаты об асфальт стряхнула ошметки гниющей плоти. А затем просто потащила её за собой с противным скрежещущим звуком. Пошла на базу – не то, что ей было, прошу заметить. А по тому, что остается базой по сей день.
О нет, вы думали, все жители Элисты вымерли и остались только жалкие единицы? Вы плохо знак к элистинцев. Вы плохо знаете жителей Калмыкии.
Тут меня настиг первый зомби. Я сильно толкнула его лопатой. Он упал. Сил после двух предыдущих осталось немного. Снести огромную тяжелую башку и размозжить её требует ресурса! Я предпочитаю либо быстро бегать, либо их ронять.
Что ж, база! Я оглядела красные, железные и синие киоски-скворечники. Раньше здесь продавали отличное мясо. Теперь только доставка на огромных бронированных джипах.
Дальше шторы, текстиль и конфеты. Напротив – зоомагазин и хозтовары. Перечислять – я до вечера не справлюсь. К тому же за мной уже тянулся хвост из шестерых.
За ногу меня схватила сухая холодная рука. Ну вот, кто-то из живых украл чугунный люк, а теперь меня чуть не укусил зомбак.

Я резко подняла и опустила черенок. Рука, отделенная от тела, медленно разжала пальцы.
Когда-то калмыки могли разделать барана ножом по сухожилиям. Лопатой это делать тоже можно, если правильно бить. Я спихнула зомби в дыру канализации.
Толпа из шестерых увеличилась до десяти.
Ах! На базе всегда было столько народу! Особенно перед Новым годом. Слякоть, грязь, туман – и здесь же гирлянды, елочные игрушки, бесполезные, но такие приятные подарки!
На Пасху, весной, база утопала в цветах.
А летом… Я задумалась.
Летом ушлые подростки продавали здесь лимонад.
Есть ещё и второй уровень базы – внизу, севернее.
И ещё один, с обоями и хозяйственными товарами.
Навстречу из за угла показался ещё один зомби. Надо успеть пройти улицу насквозь. Идея быть зажатой мертвяками с двух сторон мне не понравилась. Я уложила его на асфальт и помчалась перебежками.
Здесь цыганка продавала китайские тапочки. А здесь торговали игрушками и канцтоварами.
Что такое база?
Это десятки длинных складов. Какие-то даже саманные.
База – это люди, которые даже в зомби-апокалипсис не пропали. Продолжили как раньше продавать конфеты, чайники и трико, пить растворимый кофе. Потому что зомби – это временно.
Теперь и навстречу мне двинулась толпа. Зомби за моей спиной – увы – не растворились в воздухе. Я огляделась. Можно попытаться влезть на крышу. Не факт, что получится, но можно попробовать. Только я хотела взяться за решетку на окне, как меня едва не сцапала чья-то рука. Я вовремя отпрыгнула. Зомби с обеих сторон были уже в паре метров от меня.
Мысли прервал звук мотора.
Я прижалась к стене.
Зомби были смяты автомобилем.
В тесном салоне седана съежился Бульдог. С заднего сидения на меня смотрела заплаканная малышка в объятиях родителей.
– Подвезти до дома?
– Сначала яйца надо забрать. Вы не против?