Любая идеология – это разновидность религии, то есть набор простых идей, маскирующийся под философию или науку, и претендующий не только на способность объяснить бесконечно сложный и комплексный мир, но и предоставить методы его «улучшения». Идеология – суррогат знания. Приверженность идеологии делает человека глупее. Это замедлитель на интеллектуальном процессоре, затычки в ушах, 2D-очки, лишающие наблюдаемую реальнось объема и перспективы.

Адепты идеологий любят хвастаться так называемыми Взглядами («Видишь ли, тут такое дело, я на 37% процентов либертарианец по экономической оси и на 63% интерсекциональный социал-демократ с уклоном влево, но в последнее время меня тянет к либерализму в его классической форме. А у тебя какие Взгляды?») – словно их наличие подразумевает привилегированное обладание некой особой истиной. Между тем, Взгляды – это пустышка, декоративная фикция, шарф болельщика «Спартака» с его бессмысленными кричалками и свистелками. «Я болею за Спартак!» Очень хорошо. А зачем?

Идеология дегенерирует лексикон и обедняет мышление. Она создает в сознании верующего фантомы из абстрактных смысловых конструкций, которые тот выстраивает в нужные логические цепочки. Это могут быть «евреи», «русские», «украинцы», «заукраинцы», «либерахи», «капитализм», «фашизм», «леваки», «расисты», «антифашисты», «альт-райты» – you name it. С такими конструкциями верующий сначала легко находит подходящее объяснение для того или иного явления – «Тупые леваки», «Это все патриархат», «Капитализм дерьмо» – а затем предлагает и решение - «Расстрелять леваков», «Свергнуть патриархат», «Обобществить средства производства». Живая, пытливая мысль в голове зараженного идеологией замещается простыми, готовыми к употреблению (просто разогрейте в микроволновке) блоками.

У верующего нет вопросов, только ответы. Отсутствуют здоровое сомнение и любопытство – но усвоены, взяты на вооружение и готовы к бою лозунги. Носитель идеологии уже все знает, ему все понятно и очевидно – мир на ладони. Содержательный диалог, что называется, о смыслах, – с таким человеком невозможен, как невозможен подобный диалог с верующим. Он воспринимается либо в качестве возможности протолкнуть свою повестку, либо, в случае диалога с братом по вере, в очередной раз убедиться в своей правоте.

Наконец, адептам идеологий представляется, будто они участвуют в политическом процессе. Безусловно – но только в качестве пушечного мяса, массовки на митингах, участников онлайн-баталий или донатеров идеологических кумиров. Еще со времен зарождения массовой политики и Ленина настоящие политики относились к идеологиям сугубо утилитарно, галсируя декларируемыми воззрениями по мере практической необходимости. Вышесказанное ОСОБЕННО актуально для России, где, например, советская власть (то есть, казалось бы, власть самая иделогизированная) легко переобувалась в воздухе – от мировой революции до социализма в отдельно взятой стране, от НЭПа до коллективизации, от борьбы с шовинизмом до борьбы с безродным космополитизмом, от застоя до перестройки.

И именно в России ОСОБЕННО безнадежно выглядит постулирование идеологий. Легко заметить, что националисты ругают Кремль за притеснение русских, коммунисты – за олигархический капитализм, феминистки – за патриархат, либертарианцы – за большую роль государства в экономике. В Кремле остается только посмеиваться. «Интересно, как еще вы умудритесь назвать лещей, которые мы вам раздаем». Там-то понимают, что власть рождает не идеология, а винтовка. Не случайно самый успешный и популярный российский оппозиционер наиболее пренебрежительно относится к идеологиям, и не случайно Путин объявил своей идеологией «патриотизм» – то есть, буквально, отсутствие какой-либо идеологии, всеобъемлющее «за все хорошее, против всего плохого».

Депрессия, конечно, давно перестала быть красивым поводом для яркого психоэмоционального камин-аута. Получается как с коррупцией в Российской Федерации — повсеместность явления сводит на нет его значимость. Когда о «биполярочке» чирикает каждая вторая умненькая пост-ироничная твиттер-девочка, остается лишь пожать плечами. Ну да, еще один нашелся. Подумаешь, депрессия у него. Тоже мне новость.

Абзац выше — наглядный пример того, как дает о себе знать врожденная привычка все обесценивать — являющаяся, разумеется, частью проблемы. Ты оказываешсься в своего рода выматывающей смысловой рекурсии — разве можно говорить о своих ментальных расстройствах, когда, ну в самом деле, где ТЫ, и где такая серьезная, монументальная вещь как (торжественная пауза) Ментальное Расстройство. Несоизмеримые величины. Ты просто пытаешься найти оправдания, и обаятельный декадентский термин «депрессия» тебе не по чину. Однако подобное отношение к себе и есть ее проявление.

Тем не менее, депрессия действительно не делает тебя лучше. Она не открывает дополнительных измерений, не способствует раскрытию талантов («таланты у него, лол», — раздается в голове привычный голос), не облагораживает личность и не укрепляет характер. В этой беспросветной бездне нет ни метафизических глубин, ни озарений. Депрессия не может дать полезный опыт, как не может дать полезный опыт сломанная нога (единственное, чему ты учишься — жить со сломанной ногой).

Депрессия делает тебя хуже. Депрессия делает тебя гаже. Скучнее, глупее, завистливее, бессодержательнее. Человеку с депрессией нечего предъявить миру, кроме своих страданий, но так как эти страдания не настоящие (ты не Виктор Франкл и не Варлам Шаламов), то чаще всего на выходе получается тягучее, унылое нытье. Оно пропитывает отношения с людьми, работу, проекты, любовь, и постепенно депрессия замещает ту едва уловимую уже сущность, которая была твоей личностью («а существовала ли такая вовсе, хе-хе», — врывается привычный голос).

И в то же время насколько же эти не настоящие страдания... настоящие. Не испытывал ничего более реального и всамделишного, чем это чувство тотального, всепоглощающего удушья или (как вариант) горького, безнадежного отчаяния, или (ее арсенал богат) судорожной, безумной паники.

Однажды я прочитал дневники Георгия Эфрона — сына Марины Цветаевой. Помимо того, что они представляют собой прекрасный документ эпохи, меня поразила стойкость и мужественность этого аномально, не по годам развитого подростка. Наивное возвращение семьи из эмиграции, убийство отца, чудовищная бедность, скитания с матерью по предвоенной Москве, ежедневная угроза ареста — и при этом Эфрон не просто не позволяет себе жаловаться, — он проявляет жадный интерес ко всем сферам жизни, пытается писать книгу о французской литературе, метко рассуждает о политике (в 15 лет), учится, строит планы, и главный лейтмотив его записок — вперед, все будет хорошо! Это ничего, что сейчас мы столкнулись с какими-то проблемами, все наладится, мы все преодолеем. Затем — война, эвакуация, найденная в петле мать. Эфрон оказывается в Ташкенте, где каждый день сражается с голодом. Читаешь дневник, и там на каждой странице — очень хочется есть, удалось продать то и то, купил на рынке булочек и конфет. Надо бы растянуть, но не выдержал — съел все сразу. Страшное, завораживающее чтение. Оставшийся в практически полном одиночестве 16-летний уникум в рваной одежде изо всех цепляется за жизнь. И здесь же — упрямый оптимизм. Выживу и стану литератором — несмотря ни на что. Затем Эфрона мобилизуют, он погибает на фронте, а меня заливает стыдом.

Нет, с рациональной точки зрения я все осознаю — дело не в обстоятельствах, дело в голове. Просто что-то в ней сломано. Сегодня это принято называть психическим заболеванием и, возможно, так оно и есть. Сегодня говорят о том, что депрессию не следует стигматизировать и рекомендуют отказаться от опостылых обывательских советов из серии «возьми себя в руки». Советы действительно комичны и бесполезны, но что касается рассуждений о т.н. стигматизации, то вы как хотите, а депрессия — это стыдно. Это не полиомиелит и не рак, не слепота и не ампутированные ноги, и наплевать на аргумент о том, что сравнение не уместно — пусть не уместно. Ничто не заставит меня терпимо относиться к этому недугу на фоне настоящих страданий и реальных трагедий, с которыми приходится сталкиваться иным людям. Лично я решил свою депрессию стигматизировать, и стигматизировать ее что есть мочи.

В противном случае терпимость приводит к неизбежному использованию депрессии в качестве оправдания. Прости, что я повел себя как мудак — депрессия, ты же понимаешь. Сорри, что не сдержал обещания — ты же знаешь, у меня депрессия. И то же самое — в отношении самого себя. Не сделал, не довел до конца, проявил малодушие, слабость, лень — ну что же, это объяснимо, не относись к себе так строго. У тебя же... Она.

Каждому, кто просыпался с ощущением могильной плиты на груди.

Кажлому, для кого посещение душа или прием пищи порой оборачивается героическим подвигом.

Каждому, кто растворял себя в алкоголизме, наркомании, а также в иных гедонистических упражнениях, конкретизацию которых не пропускает самоцензура.

Каждому, кто терял отношения, деньги, годы, возможности, рассудок, остатки самоуважения и последние крупицы надежды.

Каждому, кто тонет, чахнет, рассыпается, скулит, молчит, молится, задыхается.

Каждому члену этого клуба прокаженных — Привет! Мой понимающий кивок с соседнего столика в кафе, дружеское подмигивание при встрече на улице. Первое правило клуба — и все такое.

Возможно, мы обречены. Возможно мы тяжело больны. Возможно, эта плотная пелена, через которую ты смотришь на мир, никогда не рассосется, бесполезный кусок ржавого железа, застрявшего в твоей голове, никогда не вынут — возможно, ты никогда не всплывешь глотнуть воздуха из своей привычной глубоководной пустыни. Пусть так. И все равно, самое главное, единственно важное — не позволять себе оправдывать этой заразой собственную слабость и не позволять себя жалеть.

Go down swinging.

Забавно, конечно, что в России до сих пор держится на плаву легенда о всесильном идеологе, который благодаря якобы интеллектуальным якобы сверхспособностям якобы сконструировал современную политическую реальность. Да что там — политическую, реальность вообще. Выходишь из станции метро Новослободская, вдыхаешь полной грудью — а это он, небожитель, матрицу сгенерировал, его воздухом дышишь. Так и живем — в проекции феноменального сознания выдающегося чеченца.

Дело не столько в личности самого Суркова-Дудаева, сколько в том, что никакие многоходовые выкрутасы в стиле «Карточного домика» в авторитарной петрократии не нужны. Там, где все решается зуботычиной, деньгами, а то и банальным «А хули ты нам сделаешь?», не следует полагаться на тонкие материи, как не следует забивать гвозди штангенциркулем.

Понятно, впрочем, что основная деятельность честолюбивого Суркова заключалась в дешевом мистификаторстве и распускании павлиньего хвоста. Сами-то «схемы» восточного визиря — курам на смех.

— А давайте у нас формально будет многопартийная система и демократия, но на самом деле — гы-гы — ничего такого не будет! А для маскировки мы назовем все это... Затаите дыхание!.. Суверенной Демократией! Ловко?

Гениально! О, прозорливейший, как даются тебе столь выверенные, тончайшие комбинации, из какой сокровищницы мысли ты их достаешь!

— А давайте раздавать провинциальной молодежи бюджетные деньги и организовывать их в патриотические движения, чтобы они говорили, будто Путина любят и таким образом создавали видимость поддержки президента! Тема, не?

Ни слова больше, мудрейший! Владыка закулисных схем, серый кардинал, преклоняемся пред твоим могучим интеллектом!

— А давайте наймем людей, которые будут оставлять прокремлевские комментарии в интернете! Как вам идейка, м?

Всем пасть ниц перед гением! Всевидящий, всезнающий властитесь дум! Гроссмейстер сделал ход!

— А давайте мы на Донбассе сделаем типа независимых лидеров, а на самом деле они будут подчинены нам! Все будут думать, что там гражданская война, но в реальности всем управлять будем мы, прикиньте!

О, самый геополитический из всех геополитических стратегов, великий комбинатор, грандмастер интриги!

Суркову отчаянно хочется казаться умным — отсюда беспомощная графомания, высокопарные статьи, интервью с мистическими полунамеками, над которыми морщат лоб политологи. Сурков написал про «глубинный народ» — что бы это значило? Тут надо бы всерьез потумкать неделю-другую, расшифровать направление мысли генератора смыслов.

Вопросы к Владиславу Юрьевичу в этом смысле отсутствуют — почему нет, человек развлекается. Может себе позволить. Мне представляется однако, что одним из признаков эволюции гражданского общества в России станет полное игнорирование подобного информационного шума.

— Вы слышали, Сурков на месяц ушел в медитативный транс, что нас ждет?
— Сурков? А кто это?

Как же меня восхищает тот факт, что в Тиндере 80% всех мужчин конкурируют за 20% наиболее привлекательных женщин, а 80% всех женщин — за 20% наиболее привлекательных мужчин. Если вам требуется лишь одна базовая истина о любовных взаимоотношениях, то это она и есть. 80/20. Золотое сечение в мире совершенной конкуренции за тепло другого человека.

Женщинам нравятся мужчины, которые нравятся другим женщинам. И наоборот — чем меньше ты привлекаешь женщин, тем меньше у тебя шансов понравиться следующей отдельно взятой женщине.

Ибо всякому имеющему — дастся и приумножится, а у неимеющего — отнимется и то, что имеет.

Мужчине порой сложно осознать, что иная барышня, оценивая его, испытывает точно такие же чувства, что и он, видя, например, толстую некрасивую женщину.

Мужчине может казаться, что он что-то не так ДЕЛАЕТ — и потому задаются бытию все эти по большей части бессмысленные вопросы из серии «Как понравиться девушке». Однако сложно смириться с мыслью, что, возможно, ты САМ ПО СЕБЕ «не так».

Мужчина испытывает недоумение — мол, я и комплименты отвешивал, и сто одну розу дарил, проникновенные взгляды бросал, интересные беседы заводил, (дикпик присылал), на свидание звал, романтические сюрпризы организовывал — «добивался», а она ни в какую. Но вообще ДОБИТЬСЯ никого нельзя. Как завоевать недоступную девушку? Никак. Точнее, есть лишь один способ — стать другим человеком. Но к какому-либо взаимодействию с пресловутой девушкой отношения он не имеет.

Сегодня принято скептически иронизировать над т.н. маносферой, ранжирующей девушек по десятибалльной шкале — переспал с пятеркой, дала телефон девятка, расстался со своей семеркой с половиной. Это действительно по-своему забавно, однако именно такое ранжирование мужчин происходит в каждой женской голове — автоматически и беспощадно. Буквально «ничего личного» — что, опять же, отдает грустной иронией, ведь речь идет о ЛИЧНОЙ жизни и любая оценка воспринимается тоже лично.

И, конечно, там, где каждому определена своя цена — кто ты и что ты, в таком тиндеризированном мире — тем более бесполезны слова. Словами можно выторговать скидку на рынке в Шарм-эль-Шейхе, но невозможно выторговать чью-либо симпатию. И поэтому столь блеклыми и в какой-то степени безнадежными мне кажутся психотерапевтические тезисы о том, что следует «работать над отношениями» или «проговаривать эмоции». Не мной замечено — ты пытаешься что-то объяснить или доказать, а ей противен сам звук твоего голоса. Ты взываешь к чувствам, а его раздражает сам факт твоего существования. Почему у вас «проблемы» в отношениях? Может быть, вы мало над ними «работали»? Ну да, как же.

Да просто. Кто-то. Кого-то. Не любит. А вокруг такой большой выбор.

К области слов, которым не верит Москва, относится и насыщение межгендерных отношений идеологическими установками. Типа, все женщины — меркантильные стервы, все мужчины — патриархальные угнетатели. Сестры, дадим отпор токсичным маскулинникам и перверзным манипуляторам! Бро, выведем шкур и голд-диггеров на чистую воду! Сейчас-сейчас, мы только подберем нужные слова-слова-слова, сейчас выпускница факультета гендерных исследований Софья Рейтузова-Ленская все объяснит в свежей колонке — и — вжух! — наступит счастье.

Однако словам и идеологическим конструкциям не изменить природных, так сказать, заположняков. Женщинам всегда будут нравиться успешные, сильные, целеустремленные мужчины. Мужчинам всегда будут нравиться красивые женщины. И все это — в рамках реальности 80/20. И если тебя не устраивает человек, которого ты обнаруживаешь по утрам в своей постели (или факт отсутствия такого человека) — то все претензии имеет смысл предъявлять исключительно себе. Может показаться (и мне часто кажется), что подобная экономика знакомств и отношений — угрюмое явление, ибо сводится к игре с нулевой суммой, где, к тому же, winner takes it all. Но, с другой стороны, это именно игра — а значит, у каждого есть пространство для прогресса. Главное найти правильную точку приложения усилий — и она, на мой взгляд, никогда не находится вне себя самого.

«Кто это стучится в дверь? Да так себе, проходимец, писателишка. Эди Лимонов — пиздюк тридцати четырех лет. Созданье божье. Креатура. «Да так, еще один русский!» — сказал большой любитель черешен Миша Барышников, когда его спросили, кто это. Мне это определение понравилось. Я и есть ЕЩЕ ОДИН РУССКИЙ» (c)

Любите Лимонова всегда, но в мае – любите его особенно. Май был любимым месяцем великого русского писателя.

«Хорошо в мае, в замечательном влажном мае быть председателем Всероссийской Чрезвычайной комиссии в городе Одессе, стоять в кожаной куртке на балконе, выходящем в сторону моря, поправлять пенсне и вдыхать одуряющие запахи. А потом вернуться в глубину комнаты, кашляя закурить, и приступить к допросу княгини Эн, глубоко замешанной в контрреволюционном заговоре и славящейся своей замечательной красотой двадцатидвухлетней княгини» (с)

Лимонов: супермен, энерджайзер, вечно молодой и голодный, неутомимый кролик на солнечных батарейках, любитель холодных щей, съедаемых им в обнаженном виде на балконе эмигрантского отеля (проходя по Мэдисон-авеню — там, где ее пересекает 55-я улица, не поленитесь, задерните голову и взгляните наверх).

Национальный герой в белом костюме и ножом в изящном сапоге, бесстрашно рассекающий Южный Бронкс в три часа ночи. Лимонов – наш русский антидепрессант, неунывающий трикстер, никогда не жалеющий ни себя, ни других. Следует мысленно обращаться к нему, принимать его внутрь каждый раз, когда вам плохо. Его яркий, непредсказуемый, мощный жизненный путь служит укором любому унынию.

«Я люблю, что я авантюрист. Это меня часто спасает. Вдруг дождь, и мне тошно и бедно, и плакать хочется, так подумаю: «Хэй, ведь ты же авантюрист, мало ли что бывает. Держись, мальчик, сам себе эту дорогу выбрал, не хотел жизнью нормальных людей жить — терпи теперь» (c)

В возрасте 33-х лет, на втором году жизни в США, Лимонов теряет жену, работу и смысл жизни, и едва существует на мизерное пособие. В чужой стране, без языка и связей, фактически он находится на социальном дне, живет в убогой комнате вонючего отеля – бок о бок с проститутками, сутенерами, наркоманами и спившимися мигрантами. Хорошо отлежаться, зализать раны в своем коллективе, будь то семья, тусовка богемных поэтов или группировка товарищей-бандитов. Но Лимонов сознательно вышел из всех коллективов, или же какие-то из них выгнали его сами, и вот, преданный сластолюбивой, падкой на блестящее женой, он беспомощной пьяной тенью шатается по нью-йоркским улицам. В одиночестве, без дома, тепла и любви, Лимонов подобно охуевшей от голода собаке бросается к случайным людям – мужчинам и женщинам, допивает остатки алкоголя из найденных на помойке бутылок, скулит, плачет, размазывает сперму по животу. И – зовет во сне Елену.

«Спи с кем хочешь, я люблю тебя дико, мне лишь бы жить вместе с тобой и заботиться о тебе», — произносит Лимонов после первого известия об измене жены. Добро пожаловать в Self-Esteem Bottom, в этом подводном безлюдном городе царят лишь вечные холод и ночь, и страшные глубоководные рыбы-мутанты копошаться щупальцами в грошовых остатках собственной гордости. Какое-то время он так и живет с ней, затем она уходит навсегда.

«В тех же обстоятельствах я мог лечь лицом к стене и погрузиться в депрессию или, выпивая каждый день по галлоновой бутыли дешевого калифорнийского шабли, сделаться овощью. Или в ужасе от жизни покончить с собой каким-нибудь жалким способом: утопиться в вонючих водах Ист-ривер или Хадсон-ривер, выброситься со смотровой площадки небоскреба, броситься под проржавевший корпус поезда сабвея. Или, что еще хуже, смириться и остаться человеком дна, тенью в стране теней» (с)

Тенью в стране теней Лимонов не остается. Он берет себя в руки и пишет роман, затем второй. Доучивает английский, становится писателем, его издают, он переезжает в Париж и выучивает французский. В какой-то момент он принимает главное решение своей жизни, вытаскивает себя из болота и навсегда становится таким, каким мы его знаем.

В Лимонове сочетаются южное украинское жизнелюбие и русский талант. Он любит и поглощает простые, здоровые вещи – солнце, молодость, жареное мясо, крепкое тело, оружие, женщин, вино. Попав в чистилище, закалившись в нем, Лимонов сознательно продолжал бросать себя во всевозможные испытания, пробовать себя на прочность в войнах, тюрьмах и политической борьбе.

Любите Лимонова в мае, потому что это его месяц – месяц пробуждения, солнца, разливающегося по природе жара, зарождающейся силы, веры и оптимизма.

«Я писал от безвыходности, а они думали, что это подвиг. Я писал всякое утро, потому что знал — от моих эмоций, от чувств, даже самых сильных, ничего не остается, а вот книги остаются. Где мои женщины прошлых лет, где мои лучшие дни и ночи, проведенные в постели, где мой секс, вздохи, стоны, удовольствия? Исчезли без следа. А утра, проведенные с пишущей машинкой, остаются» (с)

Остались навсегда, Эдуард.

Оказывается, время от времени над Большим Москворецким мостом пролетает президентский Ми-8, идуший на посадку в Кремль. Подобно волку, сдувающему соломенный домик поросенка Ниф-Ниф, вертолет потоками воздуха сносит народный мемориал убитому Борису Немцову. Разметаются портретики и плакатики, задуваются свечки и валятся на бок цветочные ведерки, проливая слезные ручьи.

Представьте – вы президент России и, направляясь иной раз в Кремль, просите пилота зависнуть над мостом, где некто (гы-гы) грохнул вашего политического оппонента. Выглядываете в иллюминатор, сидя в кресле с золотым двуглавым орлом, а снизу суетятся мемориальные волонтеры – расставляют портретики и плакатики, зажигают свечки и восстанавливают цветочные ведерки. «Борись».

Что это, если не апофеоз победоносного цинизма, нога на груди поверженного, хохот в лицо.

Отдельно замечу, что разница между Путиным и Немцовым немногим больше разницы между, например, Настей Рыбкой из Бобруйска и Анной Дурицкой из Белой Церкви. Все-таки Путин и Немцов играли в одной лиге. А вот расстояние между Немцовым и добрыми, но наивными интеллигентами, пятый год дежурящими на мосту, огромно. Немцов жил красиво и умер красиво, и он уж точно не стал бы отмораживать почки, ошиваясь возле импровизированной плачевни. Ах, вы слышали? Ночью приехал автобус городской службы, власти разгромили мемориал.

В конце концов, если подобный (назовем это так) символ гражданского сопротивления раз за разом легко отправляется на помойку десятком узбеков из ЖЭКа в оранжевых жилетках, то стоит крепко задуматься о российском спросе на то самое сопротивление.

Впрочем, я не о Немцове, а вот о чем.

Ничего не могу с собой поделать, мне кажется, что Путин – красавчик. Он все делает на стиле, и стиль Путина есть самодовольное, бескрайнее, ИЗДЕВАТЕЛЬСКОЕ нахальство. Используя прием самого российского президента, любящего публично апелировать к народным выражениям («Как у нас в народе говорят»), я бы определил нынешний стиль путинского режима как «Хуй тебе в рот». Сегодня диалог между властью и гражданским обществом в России выглядит примерно так:

– Это узурпация власти!
– Хуй тебе в рот

– Я требую соблюдения моих гражданских прав!
– Хуй тебе в рот

– Россия будет свободной!
– Хуй тебе в рот

– Совершен конституционный переворот!
– Хуй тебе в рот

Разумеется, все ходы Путина по-прежнему оформляются демагогией и легалистскими схематозами, но в основе кремлевского движа – усмешка кегебиста, хук правой в подворотне, падающего подтолкни. Да, у нас власть и деньги, да, мы смеемся над вашими проблемами, да – Киселев, Симоньян и десятки тысяч приближенных и окормленных ОТКРЫТО НАД ВАМИ ИЗДЕВАЮТСЯ. Можно еще добавить: «И че ты мне сделаешь?»

– Совершен конституционный переворот!
– Хуй тебе в рот. И че ты мне сделаешь?

Сделать, кажется, действительно ничего нельзя. Информация о многомиллиардных хищениях давно стала обыденной частью ежедневного медиапотока, обнуление сроков было воспринято как ожидаемая неизбежность, а попытки протеста свелись к одиночным пикетам, которые сами по себе являются, опять же, НЕМЫСЛИМЫМ издевательством.

Ибо проситель с плакатиком у присутственного здания выглядит как оплеванный цветочный лох, об которого остается лишь вытереть ноги. Очереди к пикетам есть жалкое выпрашивание социальной милостыни, по сути признающее право сильного. Сам факт унизительного прошения легимитизирует мафию и навязанные ею условия. Журналист, правозащитник и муниципальный депутат осмелился потревожить Дона – не мог бы уважаемый Дон пересмотреть свое отношение к конституционным правам граждан? НЕ МОГ БЫ. Ху... в общем, вы поняли.

Сам Владимир Владимирович, мне кажется, чувствует свое окончательное и бесповоротное превосходство, а поэтому как будто ослабевает его хватка аккуратиста, всегда тщательнейшим образом выбирающего слова. Маска постепенно слезает и можно в кои-то веки позволить себе дышать свободно. Жирок набран, все переиграны. Это хорошо прослеживается в интервью ТАСС, где вместо привычной обтекаемой болтовни и виляния смыслами в попытке уйти от ответа Путин БУКВАЛЬНО ГЛУМИТСЯ заходами про средний класс с 17 тысячами рублей. Да и вообще, Терешкова, народное голосование, поправки – это демонстративная хохма, язва, высмеивание, прикол (закончились синонимы).

И хотя всему этому вроде бы давно пора перестать удивляться, а сентенции о том, что кто-то там проснулся в другой стране и совершен какой-то там окончательный переход к какой-то там диктатуре не вызывают ничего кроме усталой зевоты – все же не могу не удивиться, не покачать головой. УДИВИТЕЛЬНО ВСЕ ЖЕ, с какой дерзостью и развязностью торжествует он над Россией. Удивительно.

В мысли о том, что Мировые Элиты начали реализовывать План по сворачиванию Глобализации и построению Тотально Контролируемого Общества — в этой мысли, как во всякой конспирологии, много притягательного. Конспирология всегда манит, в нее, если можно так выразиться, приятно сваливаться. Конспирология обеспечивает некий логический комфорт, упорядочивает смысловой хаос. Она предоставляет простые объяснения для сложных явлений и обеспечивает причинно-следственную связь там, где таковая, может быть, отсутствует вовсе. Ведь, в самом деле, сложно смириться с тем, что самые жуткие вещи зачастую происходят просто так. Человек только начал жить, а у него саркома печени. Почему? Да просто так. Ты едешь себе спокойно из Гродно в Барановичи, на встречку вылетает пьяный дальнобой. Игра завершена. Просто так.

Конспирология рационализирует случайное — и вот, где-то на Верхних Этажах собрались Люди, решившие надеть на людей «намордники», чипировать их под прикрытием вакцинации, вернуть в границы своих государств, держать на добровольно-принудительном домашнем аресте, обанкротить их малый бизнес в пользу корпораций и, конечно, лишить главного Удовольствия — шашлыков. Для этого Они искусно манипулируют статистикой, ведут пропаганду, где надо — вовлекают силовой аппарат.

А главное, вера в тайные заговоры и секретное управление питается чувством собственной важности. «Мной занимаются», «Мою свободу хотят отнять», «Меня собираются заключить в цифровой концлагерь». Однако мне представляется, что реальность в каком-то смысле гораздо страшнее утопических тоталитарных прогнозов. Она заключается не в том, что человека возьмут под изощренный контроль — а наоборот, в том, что он будет полностью предоставлен сам себе. Управлять им будет не только не нужно, но и не интересно. Если уж рассуждать в формате футуристического алармизма, то ужас будущего личности не в тотальном над ней насилии, но в тотальном к ней равнодушии.

Приступая к «Архипелагу ГУЛАГ» Солженицына, я ожидал столкнуться с масштабным энциклопедическим исследованием. Распластаются вширь статистические таблицы, развернутся массивы сухих данных, и через все это придется стоически продираться.

Конечно, будь дело так, «Архипелаг» никогда бы не обрел своей феноменальной значимости. Ибо ошибочно приписываемый Сталину тезис о том, что «Смерть одного человека — трагедия, смерть миллионов — статистика», на уровне человеческого восприятия так и работает. Нас волнуют не факты, нас волнуют — истории.

Главное достоинство «Архипелага» заключается в том, что читать его захватывающе ИНТЕРЕСНО. Это достоинство — определяющее, и без него ничего бы не получилось.

Да, это бескомпромиссный приговор целой эпохе. Да, человек, выносящий этот приговор, свой авторитет верховного судьи не то, что заработал — он его выжил. Он и себя в «Архипелаге» изучает так же сурово и досконально. Он и в себе находит причины случившегося. Он и себе определяет не менее жесткие оценки. Позиция монументального превосходства, с которой создан «Архипелаг» — не самоназначенная, но выстраданная. Человек пронес свой крест — и по этапу ГУЛАГа, и по этапу души. И поэтому Солженицын с главным произведением своей жизни — величина. Глыба. И не сдвинуть, не раскрошить ее никому. Возвышаться этой глыбе — на века.

Но сила, приводящая в движение весь циклопический механизм «Архипелага», его двигатель — увлекательность повествования.

Это роман в той же степени остросюжетно-приключенческий, в какой и документальный. Там все — и сверхпопулярный сегодня постапокалиптический survival, и road trip, и детектив, и боевик, и триллер.

Собираетесь вы браться за трехтомный «Архипелаг» целиком или нет, я рекомендую прочесть всего две главы, наиболее наглядно иллюстрирующие вышесказанное. Эти главы — о том, как заключенные лагерей и тюрем планировали и пытались осуществить побеги.

https://medium.com/@glasnost/escapes-from-gulag-prison-camps-f5eaca833d4

Представляю, как, должно быть, раздражает Путина низовая инициатива подчиненных, как его бесят их попытки показать себя большими лоялистами, чем сам король. Золотов, вызывающий Навального на дуэль, Захарова, предлагающая ему же «прямой разговор», прочие многочисленные и шумные телодвижения окормляемых функционеров.

«Владимвладимыч, мы тут, это — придумали, закачаетесь. Ого-го! Уже готово почти. Мозаика в храме Минобороны. Вас — увековечить. Там и Сталин рядом...»

Владимвладимыч только вздыхает, качает головой. Заставь дурака Богу молиться — что с них взять. Хотя и мыслят в правильном направлении. Но, песьи головы, не понимают простой истины. Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Защищать или хвалить начальника и его режим — это не право, а привилегия, и реализуется она квалифицированными профессионалами, которым на сие действо выдано высочайшее разрешение.

Между тем, Захарову можно понять и даже по-своему посочувствовать. В ее ночном взбрыке ощущалось не столько, может быть, стремление проявить охранительскую удаль и доказать, что она «тоже умеет», сколько тоскливое желание зайти на огонек к свободным людям. А то каждый день несешь околесицу согласно партийной линии, все над тобой смеются, обзывают алкоголичкой, никто не воспринимает всерьез (и стоит ли оно тех денег или номенклатурного капитала — вот вопрос!) — а тут Навальный, и у него — живое слово. Плохо ли с удушья зайти глотнуть свежего воздуха, поучаствовать в настоящей дискуссии? Пусть охранительски, а все же — какой-никакой разговорец.

Однако стиль Путина в меньшей степени — громкоговоритель с промывкой мозгой, и в гораздо большей — каток, и на катке том надпись — «Тихо будь». Ему не надо, чтобы Навального где-нибудь разбивали блестящими аргументами в публичном поле (даже если бы такое было возможно). Его задача — чтобы само это поле было укатано в асфальт. А где не получается закатать, где вопреки живет реальная повестка и звучат голоса — там с катка пересаживаются в кабину бомбардировщика.

Именно поэтому мои любимые ток-шоу — такие, как «Вечер с Владимиром Соловьевым», «Время покажет», «Большая игра», «60 минут» — это не бесхитростная прямолинейная пропаганда, рассказывающая как и почему следует любить президента, — но сессии изощренного психического террора, где ором, шумом, визгом, злобной истерикой и долбежкой исступленных криков не «формируют повестку», но ковровыми бомбардировками равняют с землей саму возможность хоть какого-то диалога и хоть какой-то повестки. Перемалывают сам принцип, саму идею любой, даже самой захудалой дискуссии. Летит не «Фокке-Вульф», разбрасывающий листовки темника с тезисами, но пикирует «Юнкерс Ю-87» с парализующей волю сиреной. Ток-шоу федеральных каналов не пытаются никого ни в чем убедить, принять точку зрения, правильно проголосовать. Это пятиминутки ненависти с сектантским НЛП-заговариванием и вербальным флудом, превращающими мозг зрителя в кисель.

А умные люди, Мария, со своими умностями без спроса лезущие на амбразуру, не нужны. Умных своих хватает — на Старой площади.

В табеле о национальных стереотипах черногорцам обычно приписывают лень. К энергичной деловитости Балканы действительно не располагают — скорее, к неторопливому резонерству. Так что пройдемся неспеша — немного отвлеченных размышлений по итогам полугода жизни в регионе, к которому я почему-то так привязался.

1) Растения

Военные называют их «зеленкой», так я их всегда и воспринимал — cплошной однородной массой. Слепые пятна, автоматически выпадающие из поля зрения и внимания. Растения? Не имеет значения это, да и не нужно никому.

По иронии та или иная моя девушка часто растениями увлекалась (ожидаемая шутка засчитана), так что время от времени происходила следующая сцена.

Она (подходит к какой-то веточке):
— Смотри, Урункнулис Мутовчатый! Видишь какой? Зацвел! Вон как у него тут все распустилось. А там, у пригорка, гляди — совсем иначе растет, вдоль протянулся. Это потому что там редко бывает солнечно — видишь, как тень падает.
— Да-да. Растения. Очень интересно. Ну что, идем?

(Сам через пять минут думаешь — в душе у тебя, дурак, редко бывает солнечно.)

Проницательный читатель уже догадался, что дело тут вовсе не в наличии или отсутствии конкретного интереса к данному биологическому царству. Однако научившись на Балканах медленно ходить (а не вечно куда-то торопиться), начинаешь замечать красоту и осмысленность в незначительных, казалось бы, вещах.

Вот на земле плод граната — он созрел, налился, набух — и никто его не сорвал, никому он не понадобился — свалился под собственной наливной тяжестью. Тут же, на скале, на чудом отвоеванной у камня полосе почвы укрепилось и держит оборону смелое деревце. А здесь — целый жилой полис — буйствуют краски, все переплелось и в постоянном движении — ягоды, бутоны, стебли, листва. Там внутри что-то постоянно меняется, произрастает, шелестит, живет. Кто-то вокруг кого-то обвился, кто-то на кого-то оперся (все как у людей).

Колючий куст высокомерно стоит в стороне — и ни по чем ему ни жара, ни ветер.

Так что, прогуливаясь до горной деревушки, хорошо остановиться возле Асториуса Иголоцветного, Саллинника Дольнорейного, а то и Химпении Ложнолиственной — выведать, как они на самом деле называются (ты не знаешь?), подержать в руках ветку — может, она о чем-то расскажет.

2) Урбанизм

Собянинская Москва ужасна и восхищаться этим спущенным по разнарядке, с наместнического плеча «обустройством» может только глубокий провинциал, озирающийся на выставке достижений народного хозяйства. А то и вовсе деревенский житель, для которого город — то завод, то парк развлечений. Такие «в город» ходють на работу и ездють развлекаться.

Дело не столько в конкретных собянинских начинаниях — где-то, понятно, удачных, где-то провальных — сколько в типе барского мышления, в идеологии городского обустройства — сейчас МЫ ВАМ город улучшим. Сама идея, например, о «создании общественного пространства» может придти в голову только закостенелому бюрократу из региональной комсомольской ячейки. У этих людей в голове крутится диск с SimCity 3000 — сейчас они откроют «инновационный кластер талантов», симы начнут тусоваться в лофтах фабричных корпусов, талант так и попрет. Ну да, как же.

Собянинская Москва — это стерильная мертвечина, арабское нефтегазовое великолепие — шоб всэ былы паражэны. У нас тут собрались лучшие умы, получившие убер-урбанистическое образование в Роттердаме, порешали как вы жить будете — где гулять по расчерченным дорожкам (ожидаемая шутка засчитана), где развлекаться, где праздники праздновать (каждому выдается дуда и плакат). Как российский истеблишмент пытается СВЕРХУ организовать скрепную социальную жизнь с волонтерами и путингами, так и столичное благоусройсво организовывается по Госплану. Вдоль улицы проставлено четыреста деревьев в бетонных кадках, открыто двенадцать пространств для культурного досуга городской молодежи — отчеты сданы, ударники премированы. Это при том, что весь пафос передовых «Стрелок» заключается, типа, в искоренении тяжелого наследия советской плановой инфраструктуры.

Собянинская Москва — это духотища. Художники нарисовали на трансформаторной будке в спальном районе стильное граффити — пришли желтые жилеты из ЖЭКа, закрасили — потому что нельзя, НЕ ПО ПЛАНУ. Что у вас, где, на каком доме нарисовано — решать будем МЫ. Хотите рисовать граффити — для таких у нас выделены креативные пространства. ПРОСТРАНСТВА, понимаешь? Там скамейки, коворкинг, кофе, вай-фай. Ты в Роттердаме был, тёмка?

Что же в Белграде? По сравнению с Москвой это совсем небогатый город. Облупившаяся штукатурка, потемневшие фасады, испещренные надписями стены (фанаты «Партизана» сражаются с фанатами «Црвена звезды», тут же — политические лозунги, социальные призывы, даже эпитафии). Проложены и не зарастают народные тропы в «зеленке». Дребезжит на повороте старый чехословацкий трамвай. В иных подворотнях как в одесских дворах — отдельные миры со сконструированным самими жителями многообразием из старой мебели и Бог еще чего знает. Шмыгают коты и сушится развешанное белье.

Кто-то скажет, что Белград запущен, но даже если так, то эта запущенность ему невероятно идет. Это шарм, это — характер. Из Москвы убрали и то, и то другое. В Белграде чувствуется, что жители здесь живут так, как считают нужным. Это их город, обустроен он не урбанистами, а самим течением городской жизни. Это не гипетрофированный московский райцентр, куда утром хором съезжаются заполнять эксельные таблицы, вечером — по растабличенным пространствам гулять. Если завтра Сербия каким-то чудом разживется многомиллиардными сверхдоходами — никому там не придет в голову ломать через колено всю столицу, реализовывая наполеоновские планы ушлых назначенцев. Замени старый трамвай, реконструируй подворотню, обустрой народные тропы — и не будет больше Белграда.

В Беградской крепости встречают рассветы и провожают закаты сидя на стене и свесив ноги в обрыв над слиянием Савы и Дуная. Там довольно высоко, упадешь — разобьешься. Лазить по крепости, ходить по самому краю можно практически везде, все на свой страх и риск. Это великое место силы и настоящее, живое пространство. Представляю, что бы сделали с крепостью эффективные московские управленцы, как проложили бы свои дорожки, забетонировали пробоины, убрали ларьки, реновировали развалины, оградили железными заборами высокие места, расставили ментов. А то и вовсе закрыли б нахуй всю крепость — а то ХОДЮТЬ тут. Впрочем, эта история уже почти и не об урбанизме вовсе.

(прод. след.)

Сегодня — очевидный повод написать залихвастский шапкозакидательский манифест о том, что Победа в Великой Отечественной войне есть величайший триумф русской цивилизации, а привычные интеллигентсткие заплачки — обернуть в пользу победивших. Вы говорите, что Сталин неправильно воевал? Победителей не судят. Можно было избежать гигантских жертв? Жертвы лишь возвеличивают подвиг. Ленд-лиз? Оплачен и переплачен кровью. Загранотряды, шпиономания, отправка в лагеря вырвавшихся из окружения и даже — после войны — молодых ветеранов? Значит, победили ВОПРЕКИ античеловеческому коммунистическому режиму — что, опять же, лишь возвышает триумф.

Типа, 2024 год. Прилетели молодожены из Москвы в Берлин на выходные, тусуются в клубе Бергхайн, познакомились с местными, слово за слово, после пятого коктейля, перекрикивая раскаты техно, происходит следующий диалог с немчурой:

- А вот ты говоришь у тебя прадед до Берлина дошел.
- Да, дошел!
- А вот генерал Эйзенхауэр рассказывал, что маршал Жуков ему хвастался отправкой русской пехоты в лобовую атаку по минным полям.
- И чо?
- А тебе не кажется...
- Не кажется! Можем повторить!
- Но...
- Без но. Ладно, не дергайся. Пацан ты вроде нормальный, разрешаю подтянуться завтра в Трептов-парк — там пройдет «Бессмертный полк», покажу прадеда.

В самом деле, почему бы и нет. Есть мнение, что это наиболее выгодный способ осмысления и трактовки той войны. Я лично думаю, что так и надо. В конце концов, победитель, раскинувшись в кресле и покручивая в пальцах карандаш, может со своей победой делать что угодно. И так нарисовать, и эдак. Его право.

На этом можно было бы и закончить, ибо дальнейшие соображения к праздничной дате прямого отношения не имеют.

Проблем с вышеозвученным подходом очень много, первая лежит на поверхности. Если выбраться из тесной клетушки мифа и посмотреть на ситуацию с высоты стратегического бомбардировщика, то как же обстоит дело? Три четверти солдат Вермахта погибло на Восточном фронте. СССР перемалывался в мясорубке с одной из самых мощных армий мира, пока союзники воевали на воде и в воздухе, до последнего затягивая открытие фронтов на западе. Потери Англии во Второй Мировой оказались в два раза меньше, чем в Первой, потери СССР — китайских масштабов и с потерями союзников просто несопоставимы.

Ладно, что дальше. СССР оккупировал половину Европы, попытался выдавить союзников из Берлина, заморив город голодом (не получилось), подавил восстания в Венгрии и Чехословакии, построил Берлинскую стену, ставшую символом бессмысленной попытки заставить людей жить в условиях свинцовых мерзостей социализма. Затем СССР сдал весь Восточный блок, затем без единого выстрела распался сам, после чего произошел номенклатурный блицкриг-дележ собственности, созданной ТЕМИ САМЫМИ неисчислимыми жертвами.

А затем... Затем к власти пришли кегебешники — прямые потомки ТЕХ САМЫХ фуражек с синим кантом, ВОПРЕКИ которым был одержана победа. Потомки тех, кто зачищал советские города от ветеранов-инвалидов и использовал оборудование немецких концлагерей для обустройства ГУЛАГа. Они трансформировали великую страну в заунывную разворованную петрократию, живущую в несколько раз хуже побежденных во Второй мировой. Они же размещают свои огромные капиталы в странах ТЕХ САМЫХ союзников.

И вот, именно эти люди 20 лет всеми силами навязывают безудержное празднование 9 Мая. Избыточны примеры и описания того, как мифологизированная версия истории русского XX века поставлена на службу скрепной пропаганде — все это у всех на виду и многократно проговорено. От военных маршей в детских садах до унизительных подарочных наборов с макаронами и сосисками старикам от партии «Единая Россия». Реализуют немыслимое кощунство без тени даже не то что стыда, а и любого сомнения. (- Может не надо так уж совсем? Нас же на вилы поднимут, это слишком! - Не, не слишком, и не поднимут. Работает нормально.) «Защитим память предков — проголосуем за поправки в Конституцию».

Разумеется, любая попытка серьезного разговора о войне, ее причинах, обстоятельствах и результатах тут же глушится воем. Врубают сирену воздушной тревоги — покушаетесь на святое! Стратегия Кремля как всегда рациональна (не устану повторять, что его населяют крайне умные практики) — начнете публично разбираться в ВОВ, так мало ли до чего еще ДОРАЗБИРАЕТЕСЬ.

Немцы разбрасывали листовки: «Солдат Красной Армии! Еврейские комиссары гонят тебя на убой, ты воюешь за чужие интересы! Сдавайся Великой Германии, которая обеспечит тебе горячее питание и спальное место».

Однако в каком-то смысле то же самое происходит и сейчас. «Рюське Иван! Администрация великодушно разогнала облака над столицей твоей Родины, чтобы в непростое время поднять тебе настроение парадом твоих воздушно-военных сил! В Воронеже сшита георгиевская лента рекордной длины! Ветераны Тюмени на три месяца освобождены от уплаты взносов за капитальный ремонт! В Тамбове сотрудники ЖЭКа реконструировали сцену Курской битвы, одевшись в картонные ящики из под холодильников! Думать не надо, Иван! Не покушайся свободной мыслью на Святыню Великой Победы. Победу надо праздновать, желательно — до усеру! 75-летие будем праздновать 3 года! 80-летие — пять лет! 95-летие — праздновать десять лет!»

Думать действительно очень тяжело. Знаю по себе. Но думать — надо. Нельзя иначе. Хотя бы потому, что настоящее уважение военному поколению может воздать только правда. Победитель не нуждается в раскрученных мединскими карго-мифах. Они нужны проигравшей стороне — в качестве бесхитростного утешения.

Показательно, что Николай Сванидзе, возмущавшийся открытием в Москве книжной лавки издательства «Черная сотня», является членом президентского Cовета по развитию гражданского общества и правам человека — фиктивного института, призванного замаскировать реальное положение дел с правами человека в РФ. Институт есть — прав нет.

Он же в разные годы состоял в Общественной палате и (придется, увы, справиться с этим бюрократическим изыском) «Комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России». Первая — такая же шарашкина контора, осуществлявшая, в частности, «наблюдение за выборами» — а во второй, понятно, Мединский рассказывал о непревзойденном гуманизме советского государства.

То есть, кто перед нами? Плоть от плоти истеблишмент и номенклатура. Сванидзе сообщает, что «судя по сайту, они полноценные наследники той "Чёрной сотни", которая участвовала в еврейских погромах сто лет назад, убивали женщин и детей», и уже по этой фразе становится очевидно, что

1) Сайт «Черной сотни» Сванидзе даже не открывал
2) «Историю России» Шмурло, а то и любую иную книгу издательства — не читал
3) Никаких прав ни одного человека в жизни не защитил
4) Гражданское общество не развил и на дюйм

И в этой связи мне представляется, что демонстративные переживания «приличных людей» по поводу деятельности Димы Бастракова связаны не столько с национальными и этническими предрассудками, сколько с банальными опасениями за свое положение в иерархии культурных авторитетов.

Сванидзе обласкан Кремлем, заседает во всевозможных комиссиях, награжден орденами и медалями, не вылезает из эфиров государственных СМИ. Что на выходе? Книга «на основе бесед супругов Сванидзде с Дмитрием Медведевым» в соавторстве с женой (не шучу — буквально).

А тут какие-то молодые люди основали и развивают один из самых интересных культурных проектов нашей эпохи. Проект, растущий через горизонтальные связи, не благодаря — но вопреки действиям властей, — и он гремит на всю страну. Издаются уникальные книги и открываются лавки, работающие, помимо прочего, в качестве точек консолидации того самого гражданского общества. Реакция коллективных Сванидзе в этом смысле понятна: «А НАС куда?»

Впрочем, отвечать на оскорбления и хамство коллективных Сванидзе следует не встречными оскорблениями и не националистической демагогией — а так, как отвечает один из литературных маскотов издательства В. Розанов:

* * *

Я вдруг опомнился и понял, что идет в России «кутеж и обман», что в ней встала левая «опричнина», завладевшая всею Россиею и плещущая купоросом в лицо каждому, кто не примкнет «к оппозиции с семгой», к «оппозиции с шампанским», к «оппозиции с Кутлером на 6-ти тысячной пенсии»…

И пошел в ту тихую, бессильную, может быть, в самом деле имеющую быть затоптанною оппозицию, которая состоит в:

1) помолиться,

2) встать рано и работать.

Текст о рижском ОМОНе я написал в рамках скромного сотрудничества с одним известным российским изданием. Статью не приняли. Я постарался дать максимально объективную картину соответствующего периода — редакция же хотела, чтобы омоновцев выставили оккупантами и головорезами. Спору нет, бойцы — не ангелы. Между тем, полагаю, что демонизировать их — такая же ошибка, как и героизировать.

О рижском ОМОНе написано очень много и продолжают писать — не удивительно. История полтораста советских спартанцев, оказавшихся во враждебном окружении, сама собой складывается в драматический сюжет. Как бы там ни было, вот текст, а за рисунки спасибо Арту (@nescit_occasum).

https://medium.com/@glasnost/riga-omon-227b1e6146b9