Policy impact: стоит ли игра свеч?
На протяжении многих лет наблюдаю, как коллеги – scholars из разных стран и дисциплин тратят немало усилий на то, чтобы их научные выводы легли в основу политического курса, который проводят власти (policy). Кто-то в своих стремлениях движим идеями, пытаясь сделать мир лучше и/или воплотить в жизнь свои нормативные идеалы, кто-то – интересами, пытаясь получить гранты и/или контракты и обеспечить работой себя и своих коллег. Однако воздействие scholars на policy (policy impact) часто оказывается незначительным, а то и вовсе влечет за собой совсем не те результаты, на которые рассчитывают сами scholars. Причин тому много, но главная из них состоит в том, что логика, которой продиктованы шаги policy-makers при принятии и реализации решений, сильно отличается от той, которой движимы scholars. Не то, чтобы одни правы, а другие нет – просто policy-makers исходят из других приоритетов и ограничений, нежели scholars. Поэтому те, кто дают правительству советы, освященные авторитетом науки, часто оказываются разочарованы (не говоря уже о том, что представители разных научных точек зрения могут давать сильно отличающиеся друг от друга советы, и разочарование scholars может быть вызвано тем, что власти слушают не их советы, а советы их научных оппонентов).
Казалось бы, у scholars есть иные способы добиться policy impact, нежели давать советы властям. Первый из них состоит в том, что scholars, преподающие в вузах, учат студентов, некоторые из которых сами позднее становятся policy-makers, и в своей практической деятельности подчас (хотя и далеко не всегда) реализуют то, чему их научили преподаватели. Однако этот путь слишком долог, а scholars хотят увидеть policy impact «здесь и теперь». Второй способ намного короче, но также и намного сложнее. Scholars порой сами становятся policy-makers, занимая различные (подчас весьма важные) посты в органах власти – примеры Кардозу или Гайдара далеко не уникальны. Однако scholars в качестве policy-makers успехов добиваются отнюдь не так часто. Отчасти это происходит в силу расхождения логики поведения scholars и policy-makers, отчасти в силу того, что профессиональная деятельность в policy-making требует от тех, кто ей занимается, несколько иных личных и деловых качеств, нежели scholarship, и, прямо скажем, не у всех людей получается их совмещать. Более того, пример того же Кардозу показывает, что scholars после того, как они оказываются в роли policy-makers, порой проводят отнюдь не тот же самый политический курс, за который они ратовали ранее в качестве scholars.
Тогда стоит ли policy impact того, чтобы тратить на него драгоценные время и силы scholars? Ответ на этот вопрос очень индивидуален, и зависит от множества факторов – как связанных с тематикой scholarship, так и с взглядами и личными качествами самих scholars. Предельно огрубляя, если можно не пытаться оказывать policy impact, то лучше этого не делать. Но уж если и пытаться, то стоит четко понимать пределы возможностей scholars и не исходить из неоправданных ожиданий в отношении этого самого policy impact. За редкими исключениями, советы social scientists сами по себе, скорее всего, не изменят мир к лучшему (впрочем, и к худшему тоже), хотя в некоторых обстоятельствах могут изменить конкретную ситуацию в како-то одной сфере – далеко не всегда самой важной для мира, хотя, возможно, и важной для самих scholars. Мой собственный policy impact состоял в том, что в 1994 году я смог убедить Шейниса, тогда занимавшегося подготовкой избирательного законодательства в российской Государственной Думе, в том, чтобы обязать избирательные комиссии официально публиковать результаты всех выборов в полном объеме. В конце концов, эта норма и попала в текст закона в задуманном виде: едва ли она сама по себе улучшила качество российских выборов, но сильно помогла тем, кто эти выборы изучал и продолжает изучать и по сей день. Впрочем, впредь никакой policy impact мне, похоже, не грозит…
На протяжении многих лет наблюдаю, как коллеги – scholars из разных стран и дисциплин тратят немало усилий на то, чтобы их научные выводы легли в основу политического курса, который проводят власти (policy). Кто-то в своих стремлениях движим идеями, пытаясь сделать мир лучше и/или воплотить в жизнь свои нормативные идеалы, кто-то – интересами, пытаясь получить гранты и/или контракты и обеспечить работой себя и своих коллег. Однако воздействие scholars на policy (policy impact) часто оказывается незначительным, а то и вовсе влечет за собой совсем не те результаты, на которые рассчитывают сами scholars. Причин тому много, но главная из них состоит в том, что логика, которой продиктованы шаги policy-makers при принятии и реализации решений, сильно отличается от той, которой движимы scholars. Не то, чтобы одни правы, а другие нет – просто policy-makers исходят из других приоритетов и ограничений, нежели scholars. Поэтому те, кто дают правительству советы, освященные авторитетом науки, часто оказываются разочарованы (не говоря уже о том, что представители разных научных точек зрения могут давать сильно отличающиеся друг от друга советы, и разочарование scholars может быть вызвано тем, что власти слушают не их советы, а советы их научных оппонентов).
Казалось бы, у scholars есть иные способы добиться policy impact, нежели давать советы властям. Первый из них состоит в том, что scholars, преподающие в вузах, учат студентов, некоторые из которых сами позднее становятся policy-makers, и в своей практической деятельности подчас (хотя и далеко не всегда) реализуют то, чему их научили преподаватели. Однако этот путь слишком долог, а scholars хотят увидеть policy impact «здесь и теперь». Второй способ намного короче, но также и намного сложнее. Scholars порой сами становятся policy-makers, занимая различные (подчас весьма важные) посты в органах власти – примеры Кардозу или Гайдара далеко не уникальны. Однако scholars в качестве policy-makers успехов добиваются отнюдь не так часто. Отчасти это происходит в силу расхождения логики поведения scholars и policy-makers, отчасти в силу того, что профессиональная деятельность в policy-making требует от тех, кто ей занимается, несколько иных личных и деловых качеств, нежели scholarship, и, прямо скажем, не у всех людей получается их совмещать. Более того, пример того же Кардозу показывает, что scholars после того, как они оказываются в роли policy-makers, порой проводят отнюдь не тот же самый политический курс, за который они ратовали ранее в качестве scholars.
Тогда стоит ли policy impact того, чтобы тратить на него драгоценные время и силы scholars? Ответ на этот вопрос очень индивидуален, и зависит от множества факторов – как связанных с тематикой scholarship, так и с взглядами и личными качествами самих scholars. Предельно огрубляя, если можно не пытаться оказывать policy impact, то лучше этого не делать. Но уж если и пытаться, то стоит четко понимать пределы возможностей scholars и не исходить из неоправданных ожиданий в отношении этого самого policy impact. За редкими исключениями, советы social scientists сами по себе, скорее всего, не изменят мир к лучшему (впрочем, и к худшему тоже), хотя в некоторых обстоятельствах могут изменить конкретную ситуацию в како-то одной сфере – далеко не всегда самой важной для мира, хотя, возможно, и важной для самих scholars. Мой собственный policy impact состоял в том, что в 1994 году я смог убедить Шейниса, тогда занимавшегося подготовкой избирательного законодательства в российской Государственной Думе, в том, чтобы обязать избирательные комиссии официально публиковать результаты всех выборов в полном объеме. В конце концов, эта норма и попала в текст закона в задуманном виде: едва ли она сама по себе улучшила качество российских выборов, но сильно помогла тем, кто эти выборы изучал и продолжает изучать и по сей день. Впрочем, впредь никакой policy impact мне, похоже, не грозит…
Chicken game на коммунальной кухне
Еще со времен моего детства, которое прошло в питерской коммуналке близ Таврического сада, я усвоил, что публичное выяснение отношений между моими соседями на кухне (a.k.a. «срач») выполняло, прежде всего, перформативные функции. Важна была не суть разногласий (типа несогласованного использования чужой конфорки на плите или курения в неположенном месте), а стремление показать оппонентам и особенно окружающим собственную значимость и непримиримость. Моей бабушке – квартуполномоченной, чья роль, помимо прочего, состояла в поддержании порядка и сбору средств на оплату коллективных коммунальных расходов, приходилось с соседями очень непросто. Она объясняла мне, как могла, что соседи подчас публично собачились по мелочи, прежде всего оттого, что готовность к уступкам и компромиссам рассматривалась ими как признак слабости, которая, в свою очередь, могла снижать статус в неформальной квартирной иерархии (про chicken game, разумеется, ни бабушка, ни я ничего не знали). Сама бабушка, вследствие не только формальной роли, но и черт своего характера, сплошь и рядом со всеми договаривалась и, по крайней мере, на моей памяти, никогда не выясняла отношения публично.
Прошли десятилетия, но я обнаруживаю у многих пользователей социальных сетей и в особенности среди разнообразных публичных фигур ровно те же характеристики и мотивы, что и у моих соседей по коммуналке, причем громкость и непримиримость выяснения отношений тем выше, чем выше их представления о собственной значимости. И да, готовность пойти на уступки и компромиссы, а уж тем более признать собственную неправоту рассматривается ими как абсолютно неприемлемый признак слабости. Возможно, мой опыт жизни в коммуналке и те уроки, которые дала мне бабушка, повлияли на то, что в коллективных выяснениях отношений я стараюсь участия не принимать. Если с кем-то не хочется иметь никаких отношений (неважно, в силу каких причин), то я отношения прекращаю, и ставлю на этом точку – справедливости ради, такого рода события происходят не слишком часто. Хорошо ли, плохо ли, но без взаимных уступок и компромиссов (как публичных, так и непубличных), как правило, ничего не получается ни в работе, ни по жизни. Но, увы, логика chicken game рулит в большинстве жизненных ситуаций…
Еще со времен моего детства, которое прошло в питерской коммуналке близ Таврического сада, я усвоил, что публичное выяснение отношений между моими соседями на кухне (a.k.a. «срач») выполняло, прежде всего, перформативные функции. Важна была не суть разногласий (типа несогласованного использования чужой конфорки на плите или курения в неположенном месте), а стремление показать оппонентам и особенно окружающим собственную значимость и непримиримость. Моей бабушке – квартуполномоченной, чья роль, помимо прочего, состояла в поддержании порядка и сбору средств на оплату коллективных коммунальных расходов, приходилось с соседями очень непросто. Она объясняла мне, как могла, что соседи подчас публично собачились по мелочи, прежде всего оттого, что готовность к уступкам и компромиссам рассматривалась ими как признак слабости, которая, в свою очередь, могла снижать статус в неформальной квартирной иерархии (про chicken game, разумеется, ни бабушка, ни я ничего не знали). Сама бабушка, вследствие не только формальной роли, но и черт своего характера, сплошь и рядом со всеми договаривалась и, по крайней мере, на моей памяти, никогда не выясняла отношения публично.
Прошли десятилетия, но я обнаруживаю у многих пользователей социальных сетей и в особенности среди разнообразных публичных фигур ровно те же характеристики и мотивы, что и у моих соседей по коммуналке, причем громкость и непримиримость выяснения отношений тем выше, чем выше их представления о собственной значимости. И да, готовность пойти на уступки и компромиссы, а уж тем более признать собственную неправоту рассматривается ими как абсолютно неприемлемый признак слабости. Возможно, мой опыт жизни в коммуналке и те уроки, которые дала мне бабушка, повлияли на то, что в коллективных выяснениях отношений я стараюсь участия не принимать. Если с кем-то не хочется иметь никаких отношений (неважно, в силу каких причин), то я отношения прекращаю, и ставлю на этом точку – справедливости ради, такого рода события происходят не слишком часто. Хорошо ли, плохо ли, но без взаимных уступок и компромиссов (как публичных, так и непубличных), как правило, ничего не получается ни в работе, ни по жизни. Но, увы, логика chicken game рулит в большинстве жизненных ситуаций…
Точки отсчета – 1 января 2025
Google scholar – 12235 references (h-index = 61)
https://scholar.google.com/citations?user=vwAJ3KcAAAAJ&hl=ru&oi=ao
Scopus – 1722 references (h-index = 23)
https://www.scopus.com/authid/detail.uri?authorId=57195231731
Через год посмотрим результаты на 1 января 2026
Google scholar – 12235 references (h-index = 61)
https://scholar.google.com/citations?user=vwAJ3KcAAAAJ&hl=ru&oi=ao
Scopus – 1722 references (h-index = 23)
https://www.scopus.com/authid/detail.uri?authorId=57195231731
Через год посмотрим результаты на 1 января 2026
Google
Vladimir Gel'man (Гельман В.Я.)
University of Helsinki; Yerevan Center for International Education - 12 279 цитирований - political science - Russian politics - comparative politics - Russia
Коллега – специалист по изучению Совсем Другой Страны (не спрашивайте) – прислал электронную версию своей относительно недавней книги об этой самой стране, которую я, признаться, не смог дочитать до конца. Причина тому – слишком глубокая страсть коллеги к теоретизированию. Он придумал на материале этой самой страны очень сложную и многомерную макро-концепцию, призванную объяснить ее траекторию в прошлом и нынешний социальный порядок, вписал свою концепцию в рамки многих существующих в социальных науках теорий от Маркса и Вебера до Хайека и Бурдье, но при этом не смог внятно объяснить на понятном для не-специалиста языке две простых вещи. Во-первых, в чем именно специфика Совсем Другой Страны, какие факторы отвечают за то, что ее социальный порядок столь сильно отличается от многих других стран. А, во-вторых, в чем именно познавательная ценность этой концепции, и почему надо было столь пространно объяснять, кажется, не столь уж сложные явления столь запутанным языком.
Who wants to become a Master of Arts in Russian, Eurasian, and Eastern European Studies at the University of Helsinki? Apply now! (deadline 16 January). Reposts and sharing of this info are very welcome
https://www.helsinki.fi/en/degree-programmes/russian-eurasian-and-eastern-european-studies-masters-programme
https://www.helsinki.fi/en/degree-programmes/russian-eurasian-and-eastern-european-studies-masters-programme
www.helsinki.fi
Russian, Eurasian, and Eastern European Studies | Master’s programme | University of Helsinki
Study in the multidisciplinary programme to know Russia, Eurasia, and Eastern Europe in a global context.
У моего рыжего кота Чито (Cheeto), который живёт в Хельсинки, обнаружился тёзка - рыжий кот Чито, который живёт на кампусе в Калифорнийском университете Дэвис (UC Davis). Оба рыжих Чито - общительные, обаятельные и практикуют кото-терапию https://koshka-pushinka.ru/animals/cats/red-cat-chito-from-the-physics-department-of-the-university-of-california/
Предисловие из 1874 года ко многим дискуссиям 2025 года:
«…в известных случаях банальность мысли и ходячая мудрость, которые производят на первый взгляд впечатление чего-то спокойного и невозмутимого только благодаря окружающей их скуке, отваживаются даже выдавать себя за то состояние художественного творчества, во время которого смолкает и делается совершенно незаметным субъект. Тогда пускается в ход все, что вообще не волнует читателя, причем все излагается самыми сухими словами. В этом стремлении заходят даже так далеко, что призванным к изображению известного момента прошлого считается тот, кого этот момент нисколько не затрагивает… в особенности возмутительны умышленное и торжественно выставляемое на вид беспристрастие и изысканные трезвенно-плоские приемы объяснения именно там, где дело идет об изображении наиболее возвышенных и наиболее редких моментов истории; это имеет место обыкновенно в тех случаях, когда равнодушие историка, старающееся казаться объективным, обусловливается его тщеславием. Вообще при оценке таких авторов следует исходить из принципа, что каждый человек именно настолько тщеславен, насколько ему не хватает ума. Нет, будьте по крайней мере честны! Не старайтесь придать себе вид художественной силы, которая действительно может быть названа объективностью, не старайтесь казаться справедливыми, если вы не рождены для ответственного призвания справедливых. Как будто задача каждой эпохи заключается в том, чтобы быть справедливой по отношению ко всему, что когда-нибудь имело место! В сущности, ни одна эпоха и ни одно поколение не имеют права считать себя судьями всех прежних эпох и поколений; эта столь тяжкая миссия выпадает всегда лишь на долю отдельных личностей, и притом крайне редких. Кто вас принуждает быть судьями? И далее, испытайте себя хорошенько, можете ли вы быть справедливыми, если бы вы этого и захотели! В качестве судей вы должны стоять выше того, кого вы судите, тогда как, в сущности, вы лишь явились позже на историческую арену. Гости, которые приходят последними на званый обед, должны, по справедливости, получить последние места; а вы хотите получить первые! Ну, тогда по крайней мере стремитесь совершить нечто великое и возвышенное, и, может быть, вам тогда действительно уступят место, хотя бы вы и пришли последними.
В объяснении прошлого вы должны исходить из того. что составляет высшую силу современности. Только путем наивысшего напряжения ваших благороднейших свойств вы сумеете угадать в прошлом то, что в нем представляется стоящим познания и сохранения и что есть в нем великого. Равное познается только равным, иначе вы всегда будете принижать прошлое до себя. Не верьте историческому труду, если он не является продуктом редчайших умов; а вы всегда сумеете заметить, какого качества ум историка, по тем случаям, когда ему приходится высказать какое-нибудь общее положение или повторять еще раз хорошо известные вещи: истинный историк должен обладать способностью перечеканивать общеизвестное в нечто неслыханное и провозглашать общее положение в такой простой и глубокой форме, что при этом простота не замечается из-за глубины и глубина из-за простоты. Никто не может быть одновременно великим историком, художественной натурой и плоским умом…
Итак, история пишется только испытанными и выдающимися умами…»
(Ницше, «О пользе и вреде истории для жизни»)
«…в известных случаях банальность мысли и ходячая мудрость, которые производят на первый взгляд впечатление чего-то спокойного и невозмутимого только благодаря окружающей их скуке, отваживаются даже выдавать себя за то состояние художественного творчества, во время которого смолкает и делается совершенно незаметным субъект. Тогда пускается в ход все, что вообще не волнует читателя, причем все излагается самыми сухими словами. В этом стремлении заходят даже так далеко, что призванным к изображению известного момента прошлого считается тот, кого этот момент нисколько не затрагивает… в особенности возмутительны умышленное и торжественно выставляемое на вид беспристрастие и изысканные трезвенно-плоские приемы объяснения именно там, где дело идет об изображении наиболее возвышенных и наиболее редких моментов истории; это имеет место обыкновенно в тех случаях, когда равнодушие историка, старающееся казаться объективным, обусловливается его тщеславием. Вообще при оценке таких авторов следует исходить из принципа, что каждый человек именно настолько тщеславен, насколько ему не хватает ума. Нет, будьте по крайней мере честны! Не старайтесь придать себе вид художественной силы, которая действительно может быть названа объективностью, не старайтесь казаться справедливыми, если вы не рождены для ответственного призвания справедливых. Как будто задача каждой эпохи заключается в том, чтобы быть справедливой по отношению ко всему, что когда-нибудь имело место! В сущности, ни одна эпоха и ни одно поколение не имеют права считать себя судьями всех прежних эпох и поколений; эта столь тяжкая миссия выпадает всегда лишь на долю отдельных личностей, и притом крайне редких. Кто вас принуждает быть судьями? И далее, испытайте себя хорошенько, можете ли вы быть справедливыми, если бы вы этого и захотели! В качестве судей вы должны стоять выше того, кого вы судите, тогда как, в сущности, вы лишь явились позже на историческую арену. Гости, которые приходят последними на званый обед, должны, по справедливости, получить последние места; а вы хотите получить первые! Ну, тогда по крайней мере стремитесь совершить нечто великое и возвышенное, и, может быть, вам тогда действительно уступят место, хотя бы вы и пришли последними.
В объяснении прошлого вы должны исходить из того. что составляет высшую силу современности. Только путем наивысшего напряжения ваших благороднейших свойств вы сумеете угадать в прошлом то, что в нем представляется стоящим познания и сохранения и что есть в нем великого. Равное познается только равным, иначе вы всегда будете принижать прошлое до себя. Не верьте историческому труду, если он не является продуктом редчайших умов; а вы всегда сумеете заметить, какого качества ум историка, по тем случаям, когда ему приходится высказать какое-нибудь общее положение или повторять еще раз хорошо известные вещи: истинный историк должен обладать способностью перечеканивать общеизвестное в нечто неслыханное и провозглашать общее положение в такой простой и глубокой форме, что при этом простота не замечается из-за глубины и глубина из-за простоты. Никто не может быть одновременно великим историком, художественной натурой и плоским умом…
Итак, история пишется только испытанными и выдающимися умами…»
(Ницше, «О пользе и вреде истории для жизни»)
Незадолго до Рождества поменял свой служебный ноутбук, верой и правдой прослуживший мне более чем солидный срок - пять лет. За это время из-под его клавиатуры вышли рукописи четырех книг, двух special issues научных журналов, 14 научных статей в журналах и сборниках, ну и много другого всякого-разного. Через какое-то время узнаем, что выйдет из-под клавиатуры его преемника…
my first video as a director of MAREEES (MA in Russian, Eurasian, and East European Studies) program at the University of Helsinki. Deadline for applications is 16 January https://www.youtube.com/watch?v=dwewyWd2EfU
YouTube
Meet Vladimir Gel'man: Director of the MA in Russian, Eurasian, and Eastern European Studies
Meet Vladimir Gel'man, the new director of the MA programme in Russian, Eurasian, and Eastern European Studies (MAREEES) at the Aleksanteri Institute, University of Helsinki. Discover his vision for the program and the unique opportunities it offers to explore…
Об авгиевых конюшнях и кошачьем хвосте
В далеком 2010 году, когда В.Мау только возглавил РАНХиГС, он выступил на заседании Ученого совета ЕУСПб с программной речью о своих планах реформирования академии. Отвечая на вопрос о том, что именно он предполагает делать с низким качеством преподавания и научной работы в академии, многочисленными злоупотреблениями, etc. (особенно в региональных филиалах), Мау выдвинул тезис о том, что надо параллельно развивать новые прогрессивные направления, и вкладывать усилия и ресурсы в них, вслед за оазисами передового опыта и лучших практик подтянутся и другие, а все некачественное, убогое и бесперспективное по мере урезания ресурсов умрет само собой. Мне этот тезис с самого начала казался глубоко ошибочным – некачественные организации, особенно состоящие на государственном балансе, не умирают сами собой, и могут продолжать свое убогое и бесперспективное существование до бесконечности, тем самым лишь повышая и без того высокие барьеры для распространения лучших практик. Поэтому невозможно добиться кардинальных улучшений путем создания различных новых «карманов эффективности» без кардинальной реструктуризации или даже полной ликвидации этих самых некачественных организаций.
Последующее развитие РАНХиГС и драматичная судьба самого Мау, увы, подтвердили мои тогдашние опасения. Но сегодняшний пост не о Мау и не о РАНХиГС, а о подходах к институциональным изменениям. Нравится это кому-то или нет, но они не происходят эволюционно сами собой даже в благоприятных условиях. Напротив, успешные институциональные изменения предполагают грязную работу в духе расчистки авгиевых конюшен (закрытие ряда организаций, полное увольнение руководителей, массовые сокращения), а не отрезание кошке хвоста по частям. То есть, расчистка авгиевых конюшен сама по себе не гарантирует успех, но без нее точно ничего не получится. И вопреки расхожему мнению, российские преобразования 1990-х годов – как минимум, в плане реформ государственного управления в целом и общественного сектора в частности – по большей части как раз и были отрезанием кошке хвоста по частям (я намеренно выношу за скобки вопрос о том, в какой мере в те времена в принципе была возможна расчистка авгиевых конюшен и каковы могли оказаться ее возможные последствия: мы об этом теперь уже никогда не узнаем). Но рано или поздно, на очередных витках истории государственное управление и общественный сектор в России (и не только) предстоит реформировать вновь. И отрезая кошке хвост по частям, новые поколения реформаторов, скорее всего, столкнутся с теми же проблемами, что и прежде.
В далеком 2010 году, когда В.Мау только возглавил РАНХиГС, он выступил на заседании Ученого совета ЕУСПб с программной речью о своих планах реформирования академии. Отвечая на вопрос о том, что именно он предполагает делать с низким качеством преподавания и научной работы в академии, многочисленными злоупотреблениями, etc. (особенно в региональных филиалах), Мау выдвинул тезис о том, что надо параллельно развивать новые прогрессивные направления, и вкладывать усилия и ресурсы в них, вслед за оазисами передового опыта и лучших практик подтянутся и другие, а все некачественное, убогое и бесперспективное по мере урезания ресурсов умрет само собой. Мне этот тезис с самого начала казался глубоко ошибочным – некачественные организации, особенно состоящие на государственном балансе, не умирают сами собой, и могут продолжать свое убогое и бесперспективное существование до бесконечности, тем самым лишь повышая и без того высокие барьеры для распространения лучших практик. Поэтому невозможно добиться кардинальных улучшений путем создания различных новых «карманов эффективности» без кардинальной реструктуризации или даже полной ликвидации этих самых некачественных организаций.
Последующее развитие РАНХиГС и драматичная судьба самого Мау, увы, подтвердили мои тогдашние опасения. Но сегодняшний пост не о Мау и не о РАНХиГС, а о подходах к институциональным изменениям. Нравится это кому-то или нет, но они не происходят эволюционно сами собой даже в благоприятных условиях. Напротив, успешные институциональные изменения предполагают грязную работу в духе расчистки авгиевых конюшен (закрытие ряда организаций, полное увольнение руководителей, массовые сокращения), а не отрезание кошке хвоста по частям. То есть, расчистка авгиевых конюшен сама по себе не гарантирует успех, но без нее точно ничего не получится. И вопреки расхожему мнению, российские преобразования 1990-х годов – как минимум, в плане реформ государственного управления в целом и общественного сектора в частности – по большей части как раз и были отрезанием кошке хвоста по частям (я намеренно выношу за скобки вопрос о том, в какой мере в те времена в принципе была возможна расчистка авгиевых конюшен и каковы могли оказаться ее возможные последствия: мы об этом теперь уже никогда не узнаем). Но рано или поздно, на очередных витках истории государственное управление и общественный сектор в России (и не только) предстоит реформировать вновь. И отрезая кошке хвост по частям, новые поколения реформаторов, скорее всего, столкнутся с теми же проблемами, что и прежде.
Недавно мне довелось посмотреть новогодний «Голубой огонек» 2005 года (не спрашивайте). Концерт как концерт, в чем-то смешной, в чем-то нелепый… среди тогдашних участников иных уж нет (Гурченко, Кобзон), а те далече (Верка Сердючка), а иные поют до сих пор (83-летний Лещенко). Но один из номеров концерта резко выбивался стилистически из общего ряда – это песня «Сделан в СССР» в исполнении Газманова. Видео фиксирует пафосную атмосферу вокруг песни и ее серьезное восприятие (если не сказать благоговение) со стороны участников съемок, резко контрастирующее с общей стилистикой попсы. Неважно, имел ли место постановочный трюк или мелодекламация «Украина и Крым // Беларусь и Молдова // Это моя страна… Казахстан и Кавказ // И Прибалтика тоже...» на самом деле воспринималась собравшимися в студии как некое откровение. Но впечатление было таково, что песня носила по-настоящему сакральный характер. Более того, за прошедшие двадцать лет это впечатление лишь усилилось, особенно в свете всего происходящего после 2022 года.
Для меня в жизни существует не так много сакрального, да и то, что есть, по большей части носит сугубо личный характер. Но по мне СССР – это прежде всего страна, где я стоял в длинных очередях за дефицитными рулонами туалетной бумаги, а все достижения страны – будь то «большая наука», «водка, икра», «шахматы, опера», etc. etc. – не более чем дополнение к этим очередям. И поэтому отношение к распаду СССР и в 1991 году, и в 2005-м и тем более сейчас сводится к фразе «помер Максим, ну и х… с ним». Отсутствие дефицита и обилие доступной туалетной бумаги и других материальных благ того же уровня куда важнее, а претендовать на что-либо большее я считаю заведомо необоснованным. Но, кажется, что для многих настолько остро неприемлемо ощущение обыкновенности и заурядности (и страны, и свое собственное), что им во что бы то ни стало нужны «мощь и разруха». Ну и, соответственно, непомерные траты на «флот, ВДВ, ВВС и спецназ» во имя этих целей. Единственное, что остается процитировать в этой связи – это фраза из Евангелия от Матфея: «кто возвышает себя, тот унижен будет» (23: 12)
Для меня в жизни существует не так много сакрального, да и то, что есть, по большей части носит сугубо личный характер. Но по мне СССР – это прежде всего страна, где я стоял в длинных очередях за дефицитными рулонами туалетной бумаги, а все достижения страны – будь то «большая наука», «водка, икра», «шахматы, опера», etc. etc. – не более чем дополнение к этим очередям. И поэтому отношение к распаду СССР и в 1991 году, и в 2005-м и тем более сейчас сводится к фразе «помер Максим, ну и х… с ним». Отсутствие дефицита и обилие доступной туалетной бумаги и других материальных благ того же уровня куда важнее, а претендовать на что-либо большее я считаю заведомо необоснованным. Но, кажется, что для многих настолько остро неприемлемо ощущение обыкновенности и заурядности (и страны, и свое собственное), что им во что бы то ни стало нужны «мощь и разруха». Ну и, соответственно, непомерные траты на «флот, ВДВ, ВВС и спецназ» во имя этих целей. Единственное, что остается процитировать в этой связи – это фраза из Евангелия от Матфея: «кто возвышает себя, тот унижен будет» (23: 12)
Девять лет назад, в 2016 году, составил список из десяти произведений художественной литературы, обязательных для чтения политологов. Снова посмотрел этот список, и менять ничего не стал. Как все такого рода перечни. мой субъективен и пристрастен, отражая представления о том. что является обязательным. а что - нет.
Очередность представления произведений - по фамилиям авторов:
1)Голдинг, Повелитель мух (1954): почему и как происходит захват власти и создание плохих институтов
2)Кафка, Процесс (1925), как функционирует бюрократия
3)Маркес. Осень патриарха (1975), что такое персоналистский авторитарный режим
4)Носов, Незнайка на Луне (1965), что такое олигархический crony capitalism
5)Оруэлл, 1984 (1949), что такое тоталитаризм
6)Оруэлл. Скотный двор (1945), почему и как революции приводят к диктатурам
7)Пьюзо, Крестный отец (1969), как устроена политика и как принимаются решения
8) братья Стругацкие, Трудно быть богом (1962), почему и как продвижение демократии терпит крах
9)Уоррен, Вся королевская рать (1946), что такое выборы и политическая борьба при демократии
10)Хеллер, Уловка 22 (1961), как ведут себя индивиды в условиях плохих институтов
А какие книги в этот список включили бы Вы (или наоборот, исключили из него)?
Очередность представления произведений - по фамилиям авторов:
1)Голдинг, Повелитель мух (1954): почему и как происходит захват власти и создание плохих институтов
2)Кафка, Процесс (1925), как функционирует бюрократия
3)Маркес. Осень патриарха (1975), что такое персоналистский авторитарный режим
4)Носов, Незнайка на Луне (1965), что такое олигархический crony capitalism
5)Оруэлл, 1984 (1949), что такое тоталитаризм
6)Оруэлл. Скотный двор (1945), почему и как революции приводят к диктатурам
7)Пьюзо, Крестный отец (1969), как устроена политика и как принимаются решения
8) братья Стругацкие, Трудно быть богом (1962), почему и как продвижение демократии терпит крах
9)Уоррен, Вся королевская рать (1946), что такое выборы и политическая борьба при демократии
10)Хеллер, Уловка 22 (1961), как ведут себя индивиды в условиях плохих институтов
А какие книги в этот список включили бы Вы (или наоборот, исключили из него)?
𝐎𝐩𝐞𝐧 𝐜𝐚𝐥𝐥 𝐟𝐨𝐫 𝐘𝐂𝐈𝐄 𝐬𝐞𝐜𝐨𝐧𝐝 𝐒𝐮𝐦𝐦𝐞𝐫 𝐒𝐜𝐡𝐨𝐨𝐥!
Ready to dive deep into the dynamics of belonging in Eurasia? Our second summer school in the “Societies and Cultures Torn Apart” series invites graduate students and advanced undergraduates to explore “Being Apart – Being a Part: Practices and Theories of Belonging”.
Join us to discuss how individuals, groups, and institutions shaped shared contexts and experiences during the Soviet era and beyond. This program offers lectures, seminars, and hands-on workshops on academic writing and ethnographic fieldwork, all led by leading scholars in the field.
To learn more about the summer school's program, thematic sections, list of instructors, and scholarship opportunities, visit the summer school website https://summerschool.yerevancenter.org
🗓 Dates: June 15–29, 2025
📍Location: Armenia
✏️ Application Deadline: January 20, 2025
📝 Applications are now open! Apply here: https://summerschool.yerevancenter.org
Become part of this engaging intellectual exchange!
Ready to dive deep into the dynamics of belonging in Eurasia? Our second summer school in the “Societies and Cultures Torn Apart” series invites graduate students and advanced undergraduates to explore “Being Apart – Being a Part: Practices and Theories of Belonging”.
Join us to discuss how individuals, groups, and institutions shaped shared contexts and experiences during the Soviet era and beyond. This program offers lectures, seminars, and hands-on workshops on academic writing and ethnographic fieldwork, all led by leading scholars in the field.
To learn more about the summer school's program, thematic sections, list of instructors, and scholarship opportunities, visit the summer school website https://summerschool.yerevancenter.org
🗓 Dates: June 15–29, 2025
📍Location: Armenia
✏️ Application Deadline: January 20, 2025
📝 Applications are now open! Apply here: https://summerschool.yerevancenter.org
Become part of this engaging intellectual exchange!
summerschool.yerevancenter.org
Being Apart – Being a Part | Summer School | YCIE
Being Apart – Being a Part: Practices and Theories of Belonging. Apply now for the Yerevan Center for International Education’s Summer School Program. June 15-29, 2025. Armenia.
My online course, Political Changes in Post-Soviet Eurasia, will start on 4 February on the basis of the Yerevan Center for International Education. Apply now! https://yerevancenter.org/political-changes-in-post-soviet-eurasia/
YCIE
Political Changes in Post-Soviet Eurasia - YCIE
Who For? Program Lecturer Registration February 4 — March 14 , 2025 6 weeks Political Changes in Post-Soviet Eurasia Intensive course Registration Персональная обратная связь от преподавателя Бессрочный доступ к методическим материалам Авторская методика…
Пятнадцать лет назад, в 2010 году, в издательстве Ashgate (ныне это часть Routledge) вышел сборник статей The Politics of Sub-National Authoritarianism in Russia под нашей с Камероном Россом редакцией. Такого рода сборники нечасто оказываются успешными и привлекают внимание читателей: порой слишком далеки друг от друга авторы и их темы. Однако на нашу книгу, несмотря на то, что многие ее материалы фактически устарели, ссылаются до сих пор: сборник в целом собрал, по данным google scholar, 100 ссылок, а моя вводная глава – и того более (123). Причина, думаю, в том, что в сборнике, который появился на свет по итогам конференции, организованной Россом летом 2009 года в университете Данди, удалось собрать очень сильный состав авторов из разных стран (Томила Ланкина, Александр Кынев, Гульназ Шарафутдинова, Петр Панов, Наталья Зубаревич и др.) и найти способ представить их разнообразные содержательно и стилистически главы. К сожалению, публикация подобной книги сегодня и в обозримом будущем едва ли возможна… https://www.routledge.com/The-Politics-of-Sub-National-Authoritarianism-in-Russia/Ross-Gelman/p/book/9780754678885
Routledge & CRC Press
The Politics of Sub-National Authoritarianism in Russia
By the end of the 2000s Russia had become an increasingly authoritarian state, which was characterised by the following features: outrageously unfair and fraudulent elections, the existence of weak and impotent political parties, a heavily censored (often…
Я неоднократно публично высказывал свое критическое отношение к журналистам, за что некоторые из представителей этой профессии высказывали мне свое недовольство. Но проблема в том, что большинство журналистов, с которыми приходилось сталкиваться (независимо от страны, в которой они работают), могли бы подписаться под словами из интервью российской спортивной журналистки (полностью доступно по ссылке):
«Главный скилл журналиста – умение быстро переключиться на любую тему, вникнуть и транслировать это так, как будто 100 лет знаешь. Это дилетантизм в хорошем смысле, ты в курсе всего, но по чуть-чуть. И я полностью отражение этой истории. Мне интересно все, но не слишком глубоко».
Ну а мне как раз интересно немногое, но глубоко. Я не в курсе очень многого в жизни, и в каких-то вопросах запросто мог бы конкурировать с Шерлоком Холмсом, который не знал, да и не хотел знать, что Земля вращается вокруг Солнца. Но уж в том, что мне интересно, стараюсь, насколько возможно, разбираться глубоко, и верхоглядство не уважаю, а уж когда кто-то своим верхоглядством публично бравирует, то тем более.
От оценки самого интервью я воздержусь (там много всякого-разного, что выходит за рамки моих интересов). Но отмечу, что не только у этой журналистки, но и у многих ее коллег алфавит состоит из одной-единственной заглавной буквы «Я», а собеседники существуют лишь для того, чтобы усилить впечатления аудитории от этого самого «Я». Неудивительно, что я склонен минимизировать свои контакты с журналистами, за исключением узкого круга тех, кого знаю (и часто высоко ценю).
https://www.sports.ru/others/blogs/3291980.html
«Главный скилл журналиста – умение быстро переключиться на любую тему, вникнуть и транслировать это так, как будто 100 лет знаешь. Это дилетантизм в хорошем смысле, ты в курсе всего, но по чуть-чуть. И я полностью отражение этой истории. Мне интересно все, но не слишком глубоко».
Ну а мне как раз интересно немногое, но глубоко. Я не в курсе очень многого в жизни, и в каких-то вопросах запросто мог бы конкурировать с Шерлоком Холмсом, который не знал, да и не хотел знать, что Земля вращается вокруг Солнца. Но уж в том, что мне интересно, стараюсь, насколько возможно, разбираться глубоко, и верхоглядство не уважаю, а уж когда кто-то своим верхоглядством публично бравирует, то тем более.
От оценки самого интервью я воздержусь (там много всякого-разного, что выходит за рамки моих интересов). Но отмечу, что не только у этой журналистки, но и у многих ее коллег алфавит состоит из одной-единственной заглавной буквы «Я», а собеседники существуют лишь для того, чтобы усилить впечатления аудитории от этого самого «Я». Неудивительно, что я склонен минимизировать свои контакты с журналистами, за исключением узкого круга тех, кого знаю (и часто высоко ценю).
https://www.sports.ru/others/blogs/3291980.html
Sports.ru
«На «Матче» объективация: «Ты телка с сиськами – стой и улыбайся». Интервью Олеси Серегиной
Спрашивал Владимир Иванов.
По работе приходится пользоваться в основном электронными книгами (университетская библиотека отдает им предпочтение перед бумажными, поскольку разница в цене весьма существенная). Чаще всего, я книги сперва скачиваю и читаю уже потом. Но разные издательства и электронные сервисы, которыми они пользуются, по части скачивания по-разному user-friendly (а некоторые так совсем даже наоборот). С точки зрения удобства, мой чемпион – это Routledge. Все книги – это один большой pdf файл, который можно скачать целиком в два клика. Менее удобен Cambridge University Press, где скачивать книги можно только по главам, причем служебные разделы (типа Table of Contents, Acknowledgements или Index) приравнены к главам. Самый проблематичный – это EBSCO, где разово можно скачать только некоторое число страниц, причем это число страниц варьируется довольно сильно в зависимости от издательства. Если книгу щедрого University of Wisconsin Press можно разово скачивать в EBSCO блоками по 99 страниц файлами pdf (то есть, обычно надо зайти на страничку такой книги 3-4 раза, чтобы ее скачать целиком), то, скажем, Indiana University Press в том же сервисе разрешает разово скачивать лишь по 32 страницы своих книг. Ну а самым недружественным по части скачиваний через EBSCO в моем списке издательств оказался Palgrave Macmillan – разово всего 15 страниц, и не более того (то есть, чтобы скачать целиком 320-страничную книгу, нужно провести операции скачивания целых 22 раза). Причины таких различий мне неведомы.
Среди многих разновидностей «туземной науки», существующей в России и странах Евразии, есть одна высоко институционализированная дисциплина, которая называется «государственное и муниципальное управление». По этой весьма популярной специальности учится огромное количество студентов в более чем трех сотнях вузов России, выходит большое количество учебников, журналов, etc. Однако при этом суть самой дисциплины лучше всего может быть описана формулой Жванецкого «непереводимая игра слов». В самом деле, не только литературный, но и содержательный перевод этой дисциплины на другие языки – задача нетривиальная. Это точно не public policy и не governance, и не совсем public administration и даже совсем не control (мне попадались все эти варианты переводов в разных источниках). Скорее, это довольно мутная и гетерогенная смесь фрагментов менеджмента, экономической и юридической наук в их постсоветском изводе, приправленная по вкусу тех или иных руководителей на уровне вузов и кафедр. Качество некоторых образцов текстов по государственному и муниципальному управлению, с которыми мне приходилось сталкиваться на протяжении ряда лет, зачастую не выдерживало критики (хотя я специально не интересовался: это то, что в руки попадало, порой случайно).
Примечательно, что во времена позднего СССР тогдашняя наука об управлении выступала в качестве если не альтернативы политической экономии социализма, то своего рода «тихой гавани», где находили свое убежище экономисты, не склонные следовать официальным догматам советского марксизма-ленинизма. Во многом их там «крышевали» разумные начальники типа Гвишиани или Аганбегяна, которые также привечали математиков, социологов и не только. Неудивительно, что из этой среды вышли разнообразные деятели, сыгравшие важную роль в преобразованиях 1990-х годов – от Авена до Березовского. В постсоветский период, когда экономическая наука в России претерпела существенную эволюцию и начала двигаться в сторону западных образцов, а вслед за ней и политическая наука (куда медленнее) стала продвигаться в том же направлении, то наука об управлении опять стала выполнять функции «тихой гавани» для тех, кому находилось мало места в том, что, казалось, могло стать новым mainstream. Хотя на фоне общих процессов деградации страны после 2022 года трудно сказать, какие функции станет выполнять наука об управлении в России в обозримом будущем, но едва ли от нее можно ожидать позитивного интеллектуального вклада в научное знание.
Примечательно, что во времена позднего СССР тогдашняя наука об управлении выступала в качестве если не альтернативы политической экономии социализма, то своего рода «тихой гавани», где находили свое убежище экономисты, не склонные следовать официальным догматам советского марксизма-ленинизма. Во многом их там «крышевали» разумные начальники типа Гвишиани или Аганбегяна, которые также привечали математиков, социологов и не только. Неудивительно, что из этой среды вышли разнообразные деятели, сыгравшие важную роль в преобразованиях 1990-х годов – от Авена до Березовского. В постсоветский период, когда экономическая наука в России претерпела существенную эволюцию и начала двигаться в сторону западных образцов, а вслед за ней и политическая наука (куда медленнее) стала продвигаться в том же направлении, то наука об управлении опять стала выполнять функции «тихой гавани» для тех, кому находилось мало места в том, что, казалось, могло стать новым mainstream. Хотя на фоне общих процессов деградации страны после 2022 года трудно сказать, какие функции станет выполнять наука об управлении в России в обозримом будущем, но едва ли от нее можно ожидать позитивного интеллектуального вклада в научное знание.
Scopus H-index = 24. По меркам political science, это реально много https://www.scopus.com/authid/detail.uri?authorId=57195231731