Очень люблю этот канал: во-первых, это просто красиво. Во-вторых, вот тут, например, в комментах под постом подписчики выясняют, существуют ли на самом деле морфы тетеревятника такого белоснежного цвета, или это другая птица, или её просто выдумали. (Оказалось, существуют).

«Ястреб преследующий добычу»

Впечатляющая погоня ястреба-тетеревятника, как его называет Косон в подписи оставшейся в стороне, за своей жертвой, по силуэту напоминающей небольшую чайку.

Судя по колосьям риса, эта интенсивная погоня проходит всего в десятке сантиметров над уровнем земли, что еще больше добавляет драматизма происходящему.

Впечатляющий выбор цвета. Судя по всему белый, это именно краска, а не цвет бумаги, тогда как фон полностью выкрашен в темные тона. Косон явно использует тут свои лучшие приёмы с этой детализацией в одних местах и минимализмом во всех остальных.

Ohara #Koson 1910

Нашла под елкой недописанный пост про Ханну Арендт (да, СНОВА). Он вполне подходит для новогодних размышлений о жизни с чистого листа (if you are into stuff like that), так что погнали. В последнее время много думаю о теории действия и свободы Ханны Арендт и повседневной жизни. Будет теоретический пересказ её основных аргументов из книги Vita Acriva, а в практической части — собственно, что мне с этого.

1/3 Теоретическая часть

Итак, Арендт говорит, что деятельная жизнь бывает трех видов: труд, создание и действие (поступок). Труд — это любая деятельность, которая нужна нам для поддержания жизни. Цель труда — только сама жизнь, выживание и комфорт физического тельца. Создание — это производство вещей, обусловленное природным миром, и потому зависимое от него, это ремесло, искусства, науки и прочее. Поступок — единственное деяние, которое не разворачивается в мире вещей; он происходит прямо между людьми, без посредничества какой-либо материи; это проявление нашей сути, общение о сожительстве людей, то есть политическое явление по своей сути.

Свобода — это отсутствие зависимости от жизненной нужды и созданных ею обстоятельств, иными словами — это возможность действовать, не имея никакой цели или причины, кроме самой этой деятельности. Её никто не заказывает, она не нужна ни для какой практической задачи. Добывание необходимого и производство полезного в любых формах, необязательно рабских, не могло являться образом жизни свободного человека. Высшей степенью свободы от обязательств и принуждения для грека была возможность проводить свой досуг в созерцании, vita contemplativa. Несвободный человек привязан к смертным, временным, проходящим вещам. Например, даже философ «подводит» вечность в тот момент, когда садится записать свои ценные мысли, так как начинает заботиться о смертных вещах — о передаче своих идей потомству, о создании артефактов, о материальных объектах, то есть о проходящем. Истинное свободное философствование — выход из Платоновской пещеры, разрыв с человеческим обществом, отсутствие внимания к вопросу собственного выживания. Такое мышление, по сути — смерть.

Но, говорит Арендт, возвышая vita contemplativa (которая в современной жизни вообще практически недостижима), мы проглядели потенциал поступка в vita activa. У Аристотеля свободный человек (богатый гражданин полиса) выходил из дома, где трудом занимались женщины и рабы, а созданием — мастера и ученые, и шел совершать политические поступки: разговаривать и действовать в публичной сфере ради самого этого разговора и действия и без какой-либо иной обусловленной внешним миром цели, без внешней необходимости. Действие требует взаимодействия с другими людьми. В поступке человек проявляет самого себя как принципиально уникальное существо, и поэтому поступок всегда связан с началом нового. Поступок основан на свободе и способности к инициативе. Иными словами, прочитать речь с табуретки, чтобы тебя куда-нибудь избрали — не поступок, не политическая речь. Это работа, осуществляемая в пределах социальных ожиданий (как мне надо себя вести, чтобы этих люди отреагировали определенным образом). Сказать или повести себя так, как тебе уникально свойственно ради самого этого действия, ради собственной явленности в мире, не ожидая определенной реакции или последствий — речь или поступок, из которых и состоит ткань политического.

Однако, в современной жизни такое, античное понятие политического больше не существует — оно было заменено социальным, экономическим, культурным. Частное хозяйство, то, что раньше было сугубо приватным делом, становится интересом и частью государства — уже нельзя просто жить внутри своей семьи/ойкоса, теперь все государство — одна большая семья, и все — её члены, и у всех вроде как есть ставки в общественных интересах. Единство интересов внутри семьи превратилось в единство интересов внутри общества/государства. Раньше семья, домашнее хозяйство означало выживание рода; теперь государство и общество означает выживание рода.

2/3 Теоретическая часть

Получается, человек живет в социуме, который он не просто политически не учреждал и в котором он лишен возможности действовать политически — намного хуже, само устройство этого общества обусловлено некоторой иллюзией общности социально-экономических интересов, против которой выступать будет только очень неблагоразумный человек. Вместо поступка — поведение, которое всегда так или иначе соотносится и зависит от социума — оно контролируется либо напрямую (через власть, насилие и иные формы воздействия), либо опосредованно, через власть никто. Общество — это уже не просто сожительство, это способ организации, нормативная структура, которая исключает пространство для совершения свободного поступка. Появляется статистика, экономика, политэкономия — инструменты, которые позволяют сделать общественную и политическую жизнь конформной, предсказуемой, рассчитываемой. В этой структуре каждый анонимен и заменим — даже если человек делает, скажем, столы или снимает фильмы, он делает материальные объекты на заказ (явный или неявный), а не являет самого себя в мир. Даже создание не отвечает на вопрос «кто-ты-есть», что уж говорить о труде.

Одна из форм бунта против этой вечной социальной обусловленности, против как такового изчезновения пространства приватного — идея романтической индивидуальности, стремление жить вне социума — как вне структуры, диктующей определенное поведение.

Vita activa, деятельная жизнь вся свелась к труду — то есть поддержанию «голой жизни» (своей и своей семьи/государства). Труд из пространства приватного вышел в публичную сферу — и стал разделенным, стал источником прогресса и вечного разрастания природного. Работа стала главным человеческим делом — но это не работа как-то особенно возвысилась по сравнению с античным рабским трудом, напротив, работа осталась той тоже — это человек окончательно перестал быть хоть сколько-нибудь свободным. У человека не осталось других способов проявить себя деятельно — только через экономические сделки.

3/3 Практическая часть

Удивительно, как вся человеческая жизнь стала посвящена, собственно, этому самому чисто природному/животному существованию, поддержанию жизни.

Это вроде как очевиднейшая мысль, но почему-то здесь она для меня раскрылась именно в практическом смысле — не только на уровне, собственно, деятельности практической (мы вынуждены постоянно что-то делать для зарабатывания денег и обеспечения жизни — это заменило и исключило все остальные формы активной жизни, не говоря уж о жизни созерцательной), но и на уровне мыслей, целей, своей внутренней мыслительной и эмоциональной деятельности.

Ну то есть, рефлексируя о себе самой, я почти всегда так или иначе мыслю себя как существо полезное, или эффективное, или успешное, или реализованное, или включенное в социум, или кем-то одобренное или неодобренное, чем-то или кем-то обусловленное — но все эти вещи определены внешней необходимостью мне таковой являться (или не являться). А есть ли вообще что-то другое? Есть ли вещи, которые могу делать только я (например, вместо меня может работать кто угодно, если моя «голая жизнь» обеспечивается иначе — нет никакой разницы); могу делать без необходимости и обусловленности (как активное вступание-в-явленность именно меня); которые не превращаются сразу в зарабатывание денег или социального/медийного капитала или создание материальных предметов; ради них самих? Вряд ли на этот вопрос существует «чистый» ответ — но само это рассуждение открыло в моем мышлении какую-то новую локацию, в которой можно думать, держать речь и может быть даже совершать какой-либо поступок ради него самого, и который сообщает что-то обо мне самой.

Например, я часто думаю: вот, мне же нравится делать эту вещь. Может, превратить это в карьеру/начать этим зарабатывать/сделать из этого материал для контента? Это автоматизм, который за секунду превращает любую мысль или зародыш мысли в начало экономической сделки, превращает идею в продукт. Он упрощает все до состояния «как мне превратить эту вещь в поддержание жизни». Все мое символическое воображение «заражено» этой моментальной экономизацией, как будто в мире нет ничего другого, кроме рынка (хм)

Например-2, саморазвитие и прочая «работа над собой» — это тоже в лучшем случае создание/ремесло, потому что вообще идея, что «из себя можно что-то сделать», по сути, превращает меня в материал, в объект в мире объектов, что звучит как минимум сомнительно. (В политическом смысле тоже: когда мы думаем, что какой-то закон, медиа или сообщество может с людьми «что-то сделать», как-то их «переделать» в что-то более подходящее, «правильное»).

Еще меня увлекла идея исчезновения приватного, домашнего, истинно «своего» — человек так или иначе всегда «на виду», всегда подвержен социуму и социальным ожиданиям. И даже в одиночество всегда кто-то приглашен — например, насколько безумно выглядит, когда блогеры ставят камеру, чтобы записать, как они «проводят время с самими собой», «уходят в лес», «перезагружаются наедине с природой»? Считается ли, что ты начал новую жизнь, если люди в интернете про это не в курсе? Сколько вообще у меня осталось вещей, которые могут быть только моими — и, более того, насколько я вообще сама умею, собственно, вести эту самую приватную жизнь?

Наконец, важные вопросы смерти. Арендт, конечно, в этом смысле довольно романтично настроена: например, говорит она, человека от животного отличает сознательная готовность пострадать от собственного поступка. Человек может выбрать умереть в результате своих действий. Жизнь ради продления жизни, то есть мысли и действия только о необходимом и должном, стремление к успеху, комфорту и своей полезности — есть лишь затянувшееся на всю длину жизни умирание. Ибо если нет ничего другого, и смерть неизбежна, то это изначально провальное мероприятие. Как и все размышления о смерти, это — немного раздражает, but it def has merit.

Смотрите, какая стилевая дореволюционная обложка «Автобиографии» Джона Стюарта Милля. (Идея, которую не стоит реализовывать: собрать читательский клуб и прочитать «Книги, написанные философами после нервного срыва». Там уже есть Вебер и Милль, и Юма возьмем, собирается хорошая компания для разговоров о том, «эдак как его кроет»).

Пожалуй, самое время написать про Темное Просвещение (Dark Enlightenment).

1/2

Итак, представьте (а может, и представлять не надо): вы белый мужчина (или женщина! that's fine too), вполне, может быть, успешный/ая. Хорошее образование в одном из лучших университетов не последнего западного государства. Хорошая работа в компании с громким именем, или, скажем, академическая карьера, или популярное заумное авторское медиа. В общем, не последний человек — действительно по-своему умный. И вот вы смотрите вокруг себя, читаете новости, и думаете — господи. Ну даже я бы лучше справил/ась. Зачем вы спрашиваете всех этих идиотов, которые выбирают еще бОльших идиотов. Дайте мне и таким как я принимать решения — заживем. Почему глупые люди мной управляют? Почему мой голос весит столько же, сколько их? И так далее.

Лозунги о четырех величайших годах в истории Америки, «Золотом веке» и возвращении Панамского канала (или тезисы европейских крайне-правых архофутуристов) — не шутка и даже не совсем так называемая «Нетфликс-политика» (когда политика начинает производиться и продюсироваться, как шоу — этими же инструментами, с теми же способами оценки успешности: массовостью, вирусностью и так далее), хотя она тоже. Это действительно желание жить в Золотом веке, вот только модель этого Золотого века — не какая-то утопически-прогрессивная картинка с летающими машинами (заметьте, кстати, как растворилась эта фантазия, которая, по мнению утопистов прошлого, давно должна была быть реализована), напротив, это движение назад, возврат к некоторому Золотому веку из прошлого.

Так называемые неореакционеры отсылают ко временам до Французской революции — что примечательно по своему. Они считают, что пока технологии и капитализм продвигали человечество вперед, демократия на самом деле тормозила наше развитие. Что, если объединить современный технологический процесс, но вернуться к классическим гендерным ролям, общественному порядку и монархии (или олигархии)?

В своей радикальной версии это довольно-таки маргинальное интернет-движение (теги: Кертис Ярвин (Mencius Moldbug), Anomaly UK, Майкл Аниссимов (Michael Anissimov) и так далее). Но похожие идеи можно разглядеть и у куда менее одиозных (в смысле — более массово популярных) товарищей — Питера Тилля и, конечно, Илона нашего Маска.

Реакционерами (сторонниками политической реакции) называли противников Французской революции — которые, в конечном итоге, восстановили во власти Бурбонов и развернули некоторые реформы. По этой причине считается, что политическая реакция анти-демократична, и неореакционеры — не исключение.

Они считают, что демократические режимы неэффективны, тормозят прогресс, накапливают долги, неправильно тратят деньги, они финансово нестабильны и подвержены кризисам. Решения, которые предлагают NRx, разнятся: кто-то топит за более или менее монархию, а кто-то (например, Ярвин) предлагает превратить национальные государства в корпорации с королем/исполнительным директором и аристократией/акционерами.

Идея Ярвина во многом очень напоминает позицию многих российских эмигрантов, особенно обладающих ресурсами — дизайн его государств-корпораций (рациональных монополистических нео-государств с приватизированной государственной, точнее, капиталистической корпоративной властью, разумеется, небольших — крупных стран остаться не должно) предполагает наличие права «на выход, а не на голос». Если гражданам не нравится, что делает их корпорация — они вправе выйти из неё и переехать в какую-нибудь другую. Корпорации выгодно сохранять наилучших людей — поэтому она ввяжется в конкуренцию и будет создавать лучшие условия для жизни. Эта идея так и называется — выход (exit), и она, в целом, не нова. Не нравятся услуги, которые тебе предоставляет государство/компания? Переезжай.

2/2

Другая идея Ярвина — так называемый «Собор». Именно Собор управляет западным миром. Это некая мета-институция, которая формируется в среде выпускников лучших университетов, тн либеральных медиа и прочих инструментов социального контроля. Она создает нормы и не дает высказывать позиции, противоречащие главенствующей «религии» левых. Например, говорить о «человеческом биоразнообразии» — скажем, нельзя сказать, что «азиаты, евреи и белые умнее черных и латиноамериканцев генетически» (то есть дополнить «божественное право» королей и аристократии «генетическим правом» элит) без того, чтобы быть заклеймленными «расистами». Понятно, почему эта идея хорошо приземляется среди определенной аудитории людей — которой, по сути, говорят, что они и есть естественные правители мира, но это право у них отнимает некий практически религиозный орден.

Очень важно понимать, что главная идея, которая существует в этом поле — свобода и демократия несовместимы. Именно она задает форму для очень многих процессов и действующих сил — от одиозных неореакционистских групп до реальных политик, за которыми стоят люди вроде Питера Тилля (который, я думаю, не считает себя неореакционистом). Они не отказываются от идеи свободы — просто они понимают её иначе. И это не может не влиять на ту среду, которая создается в технологических компаниях, в стартап-индустрии, и, теперь — в высших эшелонах американской политики. Это не просто пугало консерватизма, правого крыла или традиционализма — это нечто куда более сложное, ядро современной крайне-правой, крайне-неолиберальной политики.

Можно подойти к этой теме и немного с другой стороны — например, задаться вопросом: а насколько вообще...радикальная (по сути, речь идет про отказ от логики модерна) философская идея может считаться традиционалистской или реакционной, если она предлагает полную перестройку устройства мира в нечто, на самом деле, небывалое? Food for thought.

(Если вы хотите хорошо провести время, предлагаю к прочтению анти-реакциононную факу от Скотта Александра, который рассказывает, почему неореакционная мысль...сомнительна. Much shade. «Если вы скажете королеве Елизавете I, что в Британии 300 лет не было не-колониальных гражданских войн, она решит, что вы либо над ней подшучиваете, либо что сам господь бог послал множество ангелов лично поддерживать порядок»).

(Если вы хотите побольше почитать про позицию носителей этих идей (as we all should, как мне кажется, в текущем таймлайне — очень важно знать, на каких идеологических основаниях они стоят), то в этой статье собран отличный список ссылок).