Написала про еще один важный роман «этого лета» (тм) — «Зами: как по-новому писать мое имя» Одри Лорд. От некоторых глав этого романа-биомифографии хочется детей, а такое, как известно, встречается очень редко.
Forwarded from Лесбийское лобби (Ekaterina Kudryavtseva)
🍺 «Зами: как по-новому писать мое имя» Одри Лорд вышла недавно в издательстве No Kidding Press. Это история поиска молодой черной женщины — поиска смысла и места, сексуальности и пути, решимости и покоя в самом сердце хаоса.
Я по классике рекомендую её всем, кому не хватает крутых, рефлексивных, красивых и богатых на язык (😛 ) лесбийских текстов на русском.
🔥 Так вот, язык. Лорд пишет тягуче, размеренно, с огромным количеством деталей, за которыми нельзя не последовать. Картины её жизни так и встают перед глазами, а еще начинают пахнуть, звучать, наполняться красками и трепетать. Этот текст хрустит, звенит, шумит, орёт, плачет, оргазмирует, хлопает дверьми и стучит бутылками. В нем играет музыка, шорты-бермуды елозят по ногам, солнце слепит, под грудью собирается пот.
За главы о Мексике хочется отдать свою офисную работу нуждающимся, купить билет в один конец и отправиться на поиски красивой эмоционально закрытой сорокапятилетней женщины с полугодовым запасом текилы и кабриолетом.
🍹 Лесбийская история. Если вам не хватает лесбийской истории (а кому её хватает, будем честны), то вторая половина «Зами» — для вас (нас). Лорд рассказывает про свою жизнь в Нью-Йорке, про лесбийские бары и культуру 50-х, но через всегда присутствующую Черную линзу — она ходит в бары, где белые лесбиянки отыгрывают буч/фем роли, продолжая традиции общества, из которого вне этих пространств они исключены. Там же сохраняется и патриархальная модель отношений и расовая нетерпимость. Среди белых лесбиянок из рабочего класса Лорд чувствует себя чужой: она недостаточно хорошенькая или пассивная, чтобы быть фем, недостаточно заносчивая и суровая, чтобы быть буч.
Она остается в стороне: «Нетрадиционные люди кажутся опасными даже нетрадиционному обществу». И рефлексирует о том, как безо всяких теорий и диалектики они (Черные лесбиянки) пришли к пониманию, которое посетит «массовый» феминизм спустя десятки лет: угнетение есть угнетение, откуда бы оно не исходило.
Еще она — опытным, не академическим — путем приходит к пониманию фрагментарности, сложноустроенности идентичности. Быть женщинами сообща — недостаточно. Быть лесбиянками сообща — недостаточно. И так далее: «наше особое место было именно домом разнообразных различий, а не убежищем для какого-то одного из них», пишет Лорд, и дает, о чем подумать, даже в двадцать двадцать один.
🥇 Канон. Одри Лорд — важная феминистская, лесбийская и Черная писательница, поэтесса и активистка. Её литературный вес сложно переоценить: true classic.
🗽 Мощь. «Зами» — сильный и эмоциональный автофикшен («биомифография», как назвала жанр книги сама Лорд — сотворение мифа из собственной биографии), который из глубоко личной истории порой становится историей коллективной. Так персональное, биографическое превращается в общественно-важное, опыт, который невозможно не учесть и не заметить.
От себя скажу, что это книга, с которой можно случайно заиметь очень близкие персональные отношения, и для меня это невероятно ценно: через время, пространство, абсолютно инаковый опыт находить с кем-то близость.
Я подчеркнула половину рыжим пастельным карандашом для рисования, и теперь в этом тексте есть что-то мое — скобочки, звездочки, размазанные линии и неровные восклицательные знаки. Что и вам советую: поэтому ловите промокод lobby на 10% скидки в магазине издательства (действует на все книги и мерч, но не действует на предзаказы, подписку и бандлы.
Кстати, там у них до конца августа еще и бесплатная доставка, спешите пользоваться). Напоминаю, что там еще есть «Аргонавты» Мэгги Нельсон и «Инферно» Айлин Майлз 😏
Я по классике рекомендую её всем, кому не хватает крутых, рефлексивных, красивых и богатых на язык (😛 ) лесбийских текстов на русском.
🔥 Так вот, язык. Лорд пишет тягуче, размеренно, с огромным количеством деталей, за которыми нельзя не последовать. Картины её жизни так и встают перед глазами, а еще начинают пахнуть, звучать, наполняться красками и трепетать. Этот текст хрустит, звенит, шумит, орёт, плачет, оргазмирует, хлопает дверьми и стучит бутылками. В нем играет музыка, шорты-бермуды елозят по ногам, солнце слепит, под грудью собирается пот.
За главы о Мексике хочется отдать свою офисную работу нуждающимся, купить билет в один конец и отправиться на поиски красивой эмоционально закрытой сорокапятилетней женщины с полугодовым запасом текилы и кабриолетом.
🍹 Лесбийская история. Если вам не хватает лесбийской истории (а кому её хватает, будем честны), то вторая половина «Зами» — для вас (нас). Лорд рассказывает про свою жизнь в Нью-Йорке, про лесбийские бары и культуру 50-х, но через всегда присутствующую Черную линзу — она ходит в бары, где белые лесбиянки отыгрывают буч/фем роли, продолжая традиции общества, из которого вне этих пространств они исключены. Там же сохраняется и патриархальная модель отношений и расовая нетерпимость. Среди белых лесбиянок из рабочего класса Лорд чувствует себя чужой: она недостаточно хорошенькая или пассивная, чтобы быть фем, недостаточно заносчивая и суровая, чтобы быть буч.
Она остается в стороне: «Нетрадиционные люди кажутся опасными даже нетрадиционному обществу». И рефлексирует о том, как безо всяких теорий и диалектики они (Черные лесбиянки) пришли к пониманию, которое посетит «массовый» феминизм спустя десятки лет: угнетение есть угнетение, откуда бы оно не исходило.
Еще она — опытным, не академическим — путем приходит к пониманию фрагментарности, сложноустроенности идентичности. Быть женщинами сообща — недостаточно. Быть лесбиянками сообща — недостаточно. И так далее: «наше особое место было именно домом разнообразных различий, а не убежищем для какого-то одного из них», пишет Лорд, и дает, о чем подумать, даже в двадцать двадцать один.
🥇 Канон. Одри Лорд — важная феминистская, лесбийская и Черная писательница, поэтесса и активистка. Её литературный вес сложно переоценить: true classic.
🗽 Мощь. «Зами» — сильный и эмоциональный автофикшен («биомифография», как назвала жанр книги сама Лорд — сотворение мифа из собственной биографии), который из глубоко личной истории порой становится историей коллективной. Так персональное, биографическое превращается в общественно-важное, опыт, который невозможно не учесть и не заметить.
От себя скажу, что это книга, с которой можно случайно заиметь очень близкие персональные отношения, и для меня это невероятно ценно: через время, пространство, абсолютно инаковый опыт находить с кем-то близость.
Я подчеркнула половину рыжим пастельным карандашом для рисования, и теперь в этом тексте есть что-то мое — скобочки, звездочки, размазанные линии и неровные восклицательные знаки. Что и вам советую: поэтому ловите промокод lobby на 10% скидки в магазине издательства (действует на все книги и мерч, но не действует на предзаказы, подписку и бандлы.
Кстати, там у них до конца августа еще и бесплатная доставка, спешите пользоваться). Напоминаю, что там еще есть «Аргонавты» Мэгги Нельсон и «Инферно» Айлин Майлз 😏
Я люблю AI-generated art. Люблю читать тексты, написанные GTP-3, рассматривать нарисованные нейросетками картинки, слушать музыку (вот, например, на спотифае есть такой плейлист, ну и вообще — тысячи их уже). С музыкой, пожалуй, проще всего, потому что она ближе всего к математике, а значит — намного вероятнее, что нейросетка выдаст гармоничный и удобный уху материал.
Причина моей любви простая — ИИ производит то, что человек никогда не произведет, внутри всех этих произведений заложена совсем другая логика, очищенная от творческого эгоизма и прочих истинно человеческих наслоений смысла. Да, нейросеть учится на всем, что мы как цивилизация когда-либо произвели, но гибридизация, которую она осуществляет, не похожа на ту, что сделал бы человек.
Мое любимое рассуждение на тему — Дэвида Боуи, который в 90-х с друганом сделал приложение Verbasizer для Apple PowerBook. В приложение загружались предложения, слова бились на колонки, а потом нажатием кнопки слова в разных колонках перемешивались, и получался новый текст. Он говорил: «У вас получается настоящий калейдоскоп смыслов, тем, глаголов и существительных, которые бьются друг об друга». Красиво.
Например, текст песни Hallo Spaceboy из альбома Outside (1995), по словам Боуи, был в большинстве своем написан и вдохновлен текстом, произведенным рандомизатором.
(Hallo) Spaceboy,
You're sleepy now
Your silhouette is so stationary
You're released but your custody calls
And I want to be free
Don't you want to be free
Do you like girls or boysIt's confusing these days
But Moondust will cover you
Cover you
Боуи много игрался с рандомизацией как художественным методом, освобождающим воображение. Ну а у нас есть ИИ!
Например, недавно какие-то ребята сделали нейросеть, которая на основе комиксов New Yorker делает свои комиксы.
У комиксов New Yorker свой супер-узнаваемый визуальный код и художественный прием в основе формата, что позволило очень просто его «занейросетить» — новые комиксы валятся в твиттер-аккаунт. Результаты любопытные и тревожные, как, в общем, и все, что творят алгоритмы: вроде бы узнаваемые картинки разваливаются на безумные линии, а подпись окончательно превращает рисунок в полную бессмыслицу. Знакомое становится странным, необычным — и откуда, как не из этого месива, черпать вдохновение.
Причина моей любви простая — ИИ производит то, что человек никогда не произведет, внутри всех этих произведений заложена совсем другая логика, очищенная от творческого эгоизма и прочих истинно человеческих наслоений смысла. Да, нейросеть учится на всем, что мы как цивилизация когда-либо произвели, но гибридизация, которую она осуществляет, не похожа на ту, что сделал бы человек.
Мое любимое рассуждение на тему — Дэвида Боуи, который в 90-х с друганом сделал приложение Verbasizer для Apple PowerBook. В приложение загружались предложения, слова бились на колонки, а потом нажатием кнопки слова в разных колонках перемешивались, и получался новый текст. Он говорил: «У вас получается настоящий калейдоскоп смыслов, тем, глаголов и существительных, которые бьются друг об друга». Красиво.
Например, текст песни Hallo Spaceboy из альбома Outside (1995), по словам Боуи, был в большинстве своем написан и вдохновлен текстом, произведенным рандомизатором.
(Hallo) Spaceboy,
You're sleepy now
Your silhouette is so stationary
You're released but your custody calls
And I want to be free
Don't you want to be free
Do you like girls or boysIt's confusing these days
But Moondust will cover you
Cover you
Боуи много игрался с рандомизацией как художественным методом, освобождающим воображение. Ну а у нас есть ИИ!
Например, недавно какие-то ребята сделали нейросеть, которая на основе комиксов New Yorker делает свои комиксы.
У комиксов New Yorker свой супер-узнаваемый визуальный код и художественный прием в основе формата, что позволило очень просто его «занейросетить» — новые комиксы валятся в твиттер-аккаунт. Результаты любопытные и тревожные, как, в общем, и все, что творят алгоритмы: вроде бы узнаваемые картинки разваливаются на безумные линии, а подпись окончательно превращает рисунок в полную бессмыслицу. Знакомое становится странным, необычным — и откуда, как не из этого месива, черпать вдохновение.
Соблазнительно видеть в Мадлен бунтарку и оправдывать ее сомнительные поступки тягостной скукой существования, ограниченного рамками буржуазного дома. Двойственность общественного уклада в XIX веке (с одной стороны — публичная деятельность мужчин, с другой — замкнутая частная жизнь женщин; профессиональные области — для мужчин одни, для женщин другие; у первых — все права, вторые бесправны) легко подтверждается выдержками из разных руководств по этикету.
В реальности же все выглядело намного сложнее. Под словом «работа» в викторианской Англии подразумевалась деятельность, осуществляемая исключительно вне дома, следовательно, многое из того, что делали женщины, ведя домашнее хозяйство и внося свой вклад в семейный бизнес, для постороннего глаза оставалось невидимым. Вдобавок, чтобы не ранить самолюбие мужчины, женщины нередко изображали, что трудятся меньше, чем на самом деле.
Даже вопреки исключениям, в культуре того времени существовал устойчивый стереотип идеальной женщины — украшающей собой дом, поддерживающей в нем мир и влияющей на его моральный климат скорее своими добродетелями, а не трудолюбием и интеллектуальными способностями. У Мадлен Смит, судя по всему, подобная перспектива особого энтузиазма не вызывала, и относилась она к ней довольно холодно, но именно такой взгляд на роль женщины в обществе впоследствии и спас ее.
Эта история молодой девушки, избежавшей наказания за свое преступление благодаря сложившемуся представлению о том, какой следует быть женщине; эта история, почти неправдоподобная по счастливой своей развязке, наглядно показывает, насколько стереотипно наше суждение об обществе XIX века. Историки, изучающие этот период, потратили немало усилий, убеждая нас, что благоговейный трепет целомудрия, который мы привыкли считать важной составляющей образа жизни средних слоев общества в Викторианскую эпоху, есть не что иное, как измышление XX века. Например, известный миф, будто викторианцы усматривали нечто неприличное в форме рояльных ножек и потому облекали их в чехлы, давно развенчан. Разумеется, не каждая викторианская девушка-подросток оставалась девственницей, как и не каждая состоявшая в благополучном браке викторианская дама бывала счастлива оттого, что ее домашние обязанности ограничиваются хозяйственными заботами, посещениями церкви и воспитанием детей. При этом далеко не все они мучились подавленными желаниями и страстями, не находящими себе выхода. Женщин, подобных Марии Мэннинг и Мадлен Смит, мы помним потому, что их судьбы поставили перед современниками вопрос о том, что подобает и что не подобает женщине.
Из книги «Чисто британское убийство» Люси Уорсли.
В реальности же все выглядело намного сложнее. Под словом «работа» в викторианской Англии подразумевалась деятельность, осуществляемая исключительно вне дома, следовательно, многое из того, что делали женщины, ведя домашнее хозяйство и внося свой вклад в семейный бизнес, для постороннего глаза оставалось невидимым. Вдобавок, чтобы не ранить самолюбие мужчины, женщины нередко изображали, что трудятся меньше, чем на самом деле.
Даже вопреки исключениям, в культуре того времени существовал устойчивый стереотип идеальной женщины — украшающей собой дом, поддерживающей в нем мир и влияющей на его моральный климат скорее своими добродетелями, а не трудолюбием и интеллектуальными способностями. У Мадлен Смит, судя по всему, подобная перспектива особого энтузиазма не вызывала, и относилась она к ней довольно холодно, но именно такой взгляд на роль женщины в обществе впоследствии и спас ее.
Эта история молодой девушки, избежавшей наказания за свое преступление благодаря сложившемуся представлению о том, какой следует быть женщине; эта история, почти неправдоподобная по счастливой своей развязке, наглядно показывает, насколько стереотипно наше суждение об обществе XIX века. Историки, изучающие этот период, потратили немало усилий, убеждая нас, что благоговейный трепет целомудрия, который мы привыкли считать важной составляющей образа жизни средних слоев общества в Викторианскую эпоху, есть не что иное, как измышление XX века. Например, известный миф, будто викторианцы усматривали нечто неприличное в форме рояльных ножек и потому облекали их в чехлы, давно развенчан. Разумеется, не каждая викторианская девушка-подросток оставалась девственницей, как и не каждая состоявшая в благополучном браке викторианская дама бывала счастлива оттого, что ее домашние обязанности ограничиваются хозяйственными заботами, посещениями церкви и воспитанием детей. При этом далеко не все они мучились подавленными желаниями и страстями, не находящими себе выхода. Женщин, подобных Марии Мэннинг и Мадлен Смит, мы помним потому, что их судьбы поставили перед современниками вопрос о том, что подобает и что не подобает женщине.
Из книги «Чисто британское убийство» Люси Уорсли.
glass.gif.crdownload
5.8 MB
Я всегда, когда читаю про женщин-убийц (необязательно наемных).
Архетип читателя рассказов о Шерлоке Холмсе — это мужчина, листающий журнал по пути на работу, куда он едет на поезде. В 1920-х годах большинство мужчин добирались до места службы на собственных машинах, и читать за рулем не могли, так что детективы по большей части стали привилегией женщин, которые, сидя по домам, коротали день за книгой, взятой в библиотеке.
Это я всё еще читаю «Чисто английское убийство» и хочу сказать, что просто ОБОЖАЮ такие штуки. Уорсли пишет о том, почему на смену героям типа Шерлока Холмса (дерзким, вызывающим, живущим опасными и ужасающими историями) пришли герои и героини типа Эркюля Пуаро и миссис Марпл (спокойные, безопасные, добродушные, планомерные и совершенно не шокирующие). «Золотой век» детектива часто считают пресным, но это объясняется настроениями, которые тогда царили в обществе — Первая мировая закончилась, и людям хотелось спокойствия, мира, элегантности, а не историй, от которых стынет кровь и становится неуютно в собственной гостиной. В той же корзинке изменений, например — взлет популярности писательниц. Причин сразу несколько: тот самый запрос на спокойный «домашний» детектив, который у женщин получалось писать лучше благодаря своему жизненному опыту; обилие женских персонажей (помним про изменение ядра читательской аудитории); меньше жестокости, больше — историй о жизни женщин, овдовевших или так и не вышедших замуж из-за потери целого поколения мужчин; женщины получали новые профессии, жили разнообразнее, получили право голосовать, и просто начали занимать больше места во многих областях общественной жизни и — в литературе, где становилось все больше женского опыта.
Наверняка, конечно, все было намного сложнее, но я очень люблю искать такие параллели — между тем, как люди живут, и тем, какую культуру они производят (и потребляют).
Это я всё еще читаю «Чисто английское убийство» и хочу сказать, что просто ОБОЖАЮ такие штуки. Уорсли пишет о том, почему на смену героям типа Шерлока Холмса (дерзким, вызывающим, живущим опасными и ужасающими историями) пришли герои и героини типа Эркюля Пуаро и миссис Марпл (спокойные, безопасные, добродушные, планомерные и совершенно не шокирующие). «Золотой век» детектива часто считают пресным, но это объясняется настроениями, которые тогда царили в обществе — Первая мировая закончилась, и людям хотелось спокойствия, мира, элегантности, а не историй, от которых стынет кровь и становится неуютно в собственной гостиной. В той же корзинке изменений, например — взлет популярности писательниц. Причин сразу несколько: тот самый запрос на спокойный «домашний» детектив, который у женщин получалось писать лучше благодаря своему жизненному опыту; обилие женских персонажей (помним про изменение ядра читательской аудитории); меньше жестокости, больше — историй о жизни женщин, овдовевших или так и не вышедших замуж из-за потери целого поколения мужчин; женщины получали новые профессии, жили разнообразнее, получили право голосовать, и просто начали занимать больше места во многих областях общественной жизни и — в литературе, где становилось все больше женского опыта.
Наверняка, конечно, все было намного сложнее, но я очень люблю искать такие параллели — между тем, как люди живут, и тем, какую культуру они производят (и потребляют).
Недавно упала неприятно на ровном месте и подвернула ногу. Оказалось — частичный разрыв связок.
Долго рассматривала снимок, который мне сделали в больнице — на ренгене красивая и ровная нога, вообще невозможно разглядеть следов адской боли (перелома нет. хм, это не очень удачно, — сказал врач).
Изобретение УЗИ и (потом) других средств изучения невидимого в человеке, его нутра — ужасно интересная штука. Вообще изначально заглянуть куда-нибудь с помощью звука было задачей из материального мира — в начале XX века хотели сквозь воду рассмотреть Титаник; потом — искать немецкие подлодки; еще чуть позже — искать изъяны в больших металлических конструкциях. Механика тоже была простая — источник ультразвука находится с одной стороны изучаемого чего-то, а приемник — с противоположной. Он считывал сигналы, которые до него долетали, и показывал «тени», которые уже можно было интерпретировать. Потом придумывали и другие системы, главным было — сделать так, чтобы приемник и источник находились с одной стороны анализируемого чего угодно. Наконец, в середине XX века появился первый ультразвуковой снимок головки плода. Еще через несколько лет УЗИ помогло разглядеть в органах опухоль. Потом появились машины, с помощью которых внутренности можно было рассматривать в реальном времени, а еще позже научились разглядывать и движение крови по венам.
В общем — занимательный путь человечества к способности рассматривать детей на разных стадиях развития в утробе матери (а не мертвых — в банке с формалином) и разбираться в том, что же в наших внутренностях поломалось, без необходимости эти самые внутренности доставать и вертеть на свету. Это важный кусочек визуального поворота в истории человечества — еще она визуальная перспектива для смотрения на (в) человека, еще один павший барьер перед нашим зрением, которое с развитием технологий становилось все более всесильным, и все менее — направленным так, как велит золотой стандарт искусства, прямая перспектива, которая много лет считалась единственно верным и правильным способом отображения мира на плоскости. Мы научились фотографировать человека в стадиях, в которых его раньше невозможно было даже увидеть. Мы научились рассматривать человеческие тела в таких ракурсах, таких подробностях и таких масштабах, в которых раньше это было невозможно. Мы научились препарировать людей, не убивая и не калеча их в процессе — но при этом нарушая самые, казалось бы, важные и стойкие границы человеческой телесности, вторгаясь в их (буквально) внутренний мир — появилась совершенно иная степень инвазивности.
Сейчас это всего лишь очень подробный снимок ноги, конечно.
Долго рассматривала снимок, который мне сделали в больнице — на ренгене красивая и ровная нога, вообще невозможно разглядеть следов адской боли (перелома нет. хм, это не очень удачно, — сказал врач).
Изобретение УЗИ и (потом) других средств изучения невидимого в человеке, его нутра — ужасно интересная штука. Вообще изначально заглянуть куда-нибудь с помощью звука было задачей из материального мира — в начале XX века хотели сквозь воду рассмотреть Титаник; потом — искать немецкие подлодки; еще чуть позже — искать изъяны в больших металлических конструкциях. Механика тоже была простая — источник ультразвука находится с одной стороны изучаемого чего-то, а приемник — с противоположной. Он считывал сигналы, которые до него долетали, и показывал «тени», которые уже можно было интерпретировать. Потом придумывали и другие системы, главным было — сделать так, чтобы приемник и источник находились с одной стороны анализируемого чего угодно. Наконец, в середине XX века появился первый ультразвуковой снимок головки плода. Еще через несколько лет УЗИ помогло разглядеть в органах опухоль. Потом появились машины, с помощью которых внутренности можно было рассматривать в реальном времени, а еще позже научились разглядывать и движение крови по венам.
В общем — занимательный путь человечества к способности рассматривать детей на разных стадиях развития в утробе матери (а не мертвых — в банке с формалином) и разбираться в том, что же в наших внутренностях поломалось, без необходимости эти самые внутренности доставать и вертеть на свету. Это важный кусочек визуального поворота в истории человечества — еще она визуальная перспектива для смотрения на (в) человека, еще один павший барьер перед нашим зрением, которое с развитием технологий становилось все более всесильным, и все менее — направленным так, как велит золотой стандарт искусства, прямая перспектива, которая много лет считалась единственно верным и правильным способом отображения мира на плоскости. Мы научились фотографировать человека в стадиях, в которых его раньше невозможно было даже увидеть. Мы научились рассматривать человеческие тела в таких ракурсах, таких подробностях и таких масштабах, в которых раньше это было невозможно. Мы научились препарировать людей, не убивая и не калеча их в процессе — но при этом нарушая самые, казалось бы, важные и стойкие границы человеческой телесности, вторгаясь в их (буквально) внутренний мир — появилась совершенно иная степень инвазивности.
Сейчас это всего лишь очень подробный снимок ноги, конечно.
Люблю выложить сомнительный пост со снимком ноги и исчезнуть на пару недель. Умного контента нет, но я хочу порассуждать о сериале «Люцифер» (бывают и такие дни). Это сериал о том, как король Ада заскучал и решил затусить в Лос-Анджелесе на век-другой. У сериала забавная судьба: первые три сезона выпускал телеканал Fox, загнал сериал в могилу отвратительной сценарной работой и дешевым продакшеном, и счастливо сериал закрыл. Но потом права выкупил Netfix, и «старые вещи заиграли новыми красками» (тм).
Вообще спасение сериалов Netfix — это прямо какая-то новая религия, мы все ждем, что наших позорных любимцев заметят, осветят благосклонным вниманием, отмоют, накормят, накупят новых игрушек и будут всю жизнь говорить, какие они хорошие, добрые и смешные. Но я пожалуй впервые столкнулась с тем, как вот ты смотришь бонусные эпизоды ОТВРАТИТЕЛЬНОГО, УЖАСНОГО ПРОСТО третьего сезона, для которого сценарий писала черная плесень на дне кружки сценариста-стажера, который в сутки сдает сто восемьдесят страниц сценария для восьми разных сериалов, и на девятый у него тупо не хватило времени, и потом включаешь четвертый сезон, и тебе...нравится.
«Люцифер» не стал великим сериалом — там все еще выдохшийся в первом сезоне промис, все герои ходят по кругу и каждые три-четыре серии забывают все инсайты, которые они получили совсем недавно (не говоря уж об инсайтах, полученных сезон назад), ничего не происходит, рояли выкатываются из кустов, детективная часть давно уже просто декорация из трех драных простыней и ветки. Но с переездом на Netflix он стал...лучше?
Во-первых, улучшилась картинка. Да, вмазывание денег реально ПОМОГАЕТ. Оператор снимает не на картошку, из которой он гнал самогон, драки стали более эффектными, фоны глубже, локации разнообразнее. Ну короче, это тупо приятнее смотреть.
Во-вторых, в сериале появилась ирония. Вообще весь сетап довольно, ну, несерьезный: Люцифер ходит к терапевту и пересказывает свои детские травмы, выясняет отношения с отдаленным отцом, вечно превращает что-то банальное в проблему вселенской важности — и обратно. Пространство для иронии огромное, но с новой командой она стала как-то точнее, изобретательнее, ну то есть — просто лучше. А музыкальные эпизоды? А эпизод, стилизованный под нуар? Ну, в общем. Сорта херни стали разнообразнее!
В-третьих, ЛГБТ-тематика быстро стала частью пейзажа, как это почти всегда бывает у Netflix — она есть, такие отношения бывают, такие возможности равны гетеро-возможностям, без какого-либо излишнего внимания («О БОЖЕ А ВДРУГ ОНА ВСЕ-ТАКИ.....КАКОВ СКАНДАЛ»). Это все-таки замечательно.
В-четвертых, в мире «Люцифера» появились реальные вещи, а не только пластиковые и абсолютно нереалистичные пересказы терапевтических проблем! Например, только с переездом на Netflix чернокожий ангел, который раньше просто отвечал за абстрактную дайверсити в касте, вдруг заметил, как он воспринимается окружающими людьми — раньше этой темы просто не существовало. Раньше я и не замечала, как такие мелочи добавляют в происходящее глубину, делают даже абсолютно фэнтезийный сеттинг чуть более вещественным.
В общем, удивительное рядом, даже посредственные сериалы можно спасти, если насыпать им немного лоска, социальной повестки, самоиронии и музыкальных номеров.
Вообще спасение сериалов Netfix — это прямо какая-то новая религия, мы все ждем, что наших позорных любимцев заметят, осветят благосклонным вниманием, отмоют, накормят, накупят новых игрушек и будут всю жизнь говорить, какие они хорошие, добрые и смешные. Но я пожалуй впервые столкнулась с тем, как вот ты смотришь бонусные эпизоды ОТВРАТИТЕЛЬНОГО, УЖАСНОГО ПРОСТО третьего сезона, для которого сценарий писала черная плесень на дне кружки сценариста-стажера, который в сутки сдает сто восемьдесят страниц сценария для восьми разных сериалов, и на девятый у него тупо не хватило времени, и потом включаешь четвертый сезон, и тебе...нравится.
«Люцифер» не стал великим сериалом — там все еще выдохшийся в первом сезоне промис, все герои ходят по кругу и каждые три-четыре серии забывают все инсайты, которые они получили совсем недавно (не говоря уж об инсайтах, полученных сезон назад), ничего не происходит, рояли выкатываются из кустов, детективная часть давно уже просто декорация из трех драных простыней и ветки. Но с переездом на Netflix он стал...лучше?
Во-первых, улучшилась картинка. Да, вмазывание денег реально ПОМОГАЕТ. Оператор снимает не на картошку, из которой он гнал самогон, драки стали более эффектными, фоны глубже, локации разнообразнее. Ну короче, это тупо приятнее смотреть.
Во-вторых, в сериале появилась ирония. Вообще весь сетап довольно, ну, несерьезный: Люцифер ходит к терапевту и пересказывает свои детские травмы, выясняет отношения с отдаленным отцом, вечно превращает что-то банальное в проблему вселенской важности — и обратно. Пространство для иронии огромное, но с новой командой она стала как-то точнее, изобретательнее, ну то есть — просто лучше. А музыкальные эпизоды? А эпизод, стилизованный под нуар? Ну, в общем. Сорта херни стали разнообразнее!
В-третьих, ЛГБТ-тематика быстро стала частью пейзажа, как это почти всегда бывает у Netflix — она есть, такие отношения бывают, такие возможности равны гетеро-возможностям, без какого-либо излишнего внимания («О БОЖЕ А ВДРУГ ОНА ВСЕ-ТАКИ.....КАКОВ СКАНДАЛ»). Это все-таки замечательно.
В-четвертых, в мире «Люцифера» появились реальные вещи, а не только пластиковые и абсолютно нереалистичные пересказы терапевтических проблем! Например, только с переездом на Netflix чернокожий ангел, который раньше просто отвечал за абстрактную дайверсити в касте, вдруг заметил, как он воспринимается окружающими людьми — раньше этой темы просто не существовало. Раньше я и не замечала, как такие мелочи добавляют в происходящее глубину, делают даже абсолютно фэнтезийный сеттинг чуть более вещественным.
В общем, удивительное рядом, даже посредственные сериалы можно спасти, если насыпать им немного лоска, социальной повестки, самоиронии и музыкальных номеров.
YouTube
Lucifer | Final Season Trailer | Netflix
All bad things must come to an end. The final season of Lucifer premieres on Netflix on September 10th.
Watch Lucifer, only on Netflix: https://www.netflix.com/Lucifer
SUBSCRIBE: http://bit.ly/29qBUt7
About Netflix:
Netflix is the world's leading streaming…
Watch Lucifer, only on Netflix: https://www.netflix.com/Lucifer
SUBSCRIBE: http://bit.ly/29qBUt7
About Netflix:
Netflix is the world's leading streaming…
Написала про книжки, которые очень жду. Это всё. Весь пост.
🍺 Я люблю книжки и квироту, поэтому снова не могу не написать про No Kidding Press и их новую подписку — сейчас можно купить четыре книги, которые готовятся к печати и выйдут в конце этого и начале следующего года, и тем самым сильно поддержать издательство.
Более того, в этом сезоне три из четырех книг написаны квир-авторками, так что.
Вот они:
📽 Шанталь Акерман («Моя мать смеется») — бельгийская режиссерка, классик феминистского кино. Она сняла несколько десятков игровых и документальных фильмов, преподавала в Городском колледже Нью-Йорка. Её фильмы, инсталляции и книги — про то, насколько тяжело бывает выносить повседневную жизнь. В центре её работ — женщины, их положение в обществе, их травмы и силы, которые действуют против них каждый день. Акерман покончила жизнь самоубийством 5 октября 2015 года, через год после смерти матери, вокруг отношений с (и к) которой построено очень многое в её работе.
В «Моя мать смеется», написанной за два года до смерти, Акерман пытается разобраться в своих разнообразных чувствах к матери. Переменчивость эмоций, которые у неё вызывает мать, проникает и в остальные сферы жизни Акерман — в том числе и отношения с девушкой.
Skinned alive, proud, arrogant, shy, whole, too much, and I had only scratched her sores. I was standing and I said, I don’t love you. I don’t love you anymore.
That’s not possible.
No. Yes. No. Yes.
Ожидаю душераздирающее чтение.
✊🏿 Одри Лорд («Сестра-аутсайдерка») — «Черная, лесбиянка, мать, воительница, поэтесса». Про неё и другую её книгу («Зами: как по-новому писать мое имя») я уже писала, и это потрясающий памятник лесбийской истории. «Сестра-аутсайдерка» — сборник из пятнадцати речей и эссе Лорд. В нем она рассуждает о расизме, гомофобии, женском опыте и женском письме — и выводит важную для её творческого и философского пути идею важности различия, непохожести в том, что касается расы, гендера, экономического состояния и так далее — и понимания того, что без этого принятия этого различия перемены невозможны. У Лорд невероятно мощный, мудрый, ясный язык. Еще, например, в сборнике есть её эссе про поездку в Россию в 1976 году, где она, например, отмечает, как отношение к её цвету кожи (спокойно-любопытствующее) в СССР заставило её с особенной силой почувствовать ужасающую и неизбежную повседневность расизма в Америке.
Мне очень импонирует то, как она думает и как пишет, да и вообще это будущий феминистский мастрид на русском языке, точно вам говорю.
Revolution is not a one time event.
💆♀️ Доди Беллами («Буддист») — важная фигура авангардной литературной сцены Сан-Франциско, представительница движения «Новый нарратив». Беллами фокусируется на сексуальности, политике, феминизме и новых нарративных стратегиях. А еще Беллами — бисексуалка, которая была замужем за бисексуальным писателем Кевином Киллианом. В «Буддисте» Беллами переживает расставание с калифорнийским духовным гуру. Она исследует политики страсти и стыда, задается вопросами об индивидуальной и коллективной духовности, и задается весьма актуальным вопросом — осталось ли что-то приватным в цифровой эпохе.
Она разбирает стереотипы о женщинах как о «слишком остро реагирующих» и «излишне эмоциональных», рассуждает о границах «овершеринга» и силе письма — и все это в материалах публичного блога, что делает эти тексты удивительно мета-рефлексивными.
Честно говоря, это все, что я люблю.
Writing is tough work, I don’t see how anyone can really write from a position of weakness. Sometimes I may start out in that position, but the act of commandeering words flips me into a position of power.
Купить подписку можно в интернет-магазине или у телеграм-бота издательства. А еще 200 рублей с каждой подписки на этот сезон отправится в Консорциум женских неправительственных организаций.
Более того, в этом сезоне три из четырех книг написаны квир-авторками, так что.
Вот они:
📽 Шанталь Акерман («Моя мать смеется») — бельгийская режиссерка, классик феминистского кино. Она сняла несколько десятков игровых и документальных фильмов, преподавала в Городском колледже Нью-Йорка. Её фильмы, инсталляции и книги — про то, насколько тяжело бывает выносить повседневную жизнь. В центре её работ — женщины, их положение в обществе, их травмы и силы, которые действуют против них каждый день. Акерман покончила жизнь самоубийством 5 октября 2015 года, через год после смерти матери, вокруг отношений с (и к) которой построено очень многое в её работе.
В «Моя мать смеется», написанной за два года до смерти, Акерман пытается разобраться в своих разнообразных чувствах к матери. Переменчивость эмоций, которые у неё вызывает мать, проникает и в остальные сферы жизни Акерман — в том числе и отношения с девушкой.
Skinned alive, proud, arrogant, shy, whole, too much, and I had only scratched her sores. I was standing and I said, I don’t love you. I don’t love you anymore.
That’s not possible.
No. Yes. No. Yes.
Ожидаю душераздирающее чтение.
✊🏿 Одри Лорд («Сестра-аутсайдерка») — «Черная, лесбиянка, мать, воительница, поэтесса». Про неё и другую её книгу («Зами: как по-новому писать мое имя») я уже писала, и это потрясающий памятник лесбийской истории. «Сестра-аутсайдерка» — сборник из пятнадцати речей и эссе Лорд. В нем она рассуждает о расизме, гомофобии, женском опыте и женском письме — и выводит важную для её творческого и философского пути идею важности различия, непохожести в том, что касается расы, гендера, экономического состояния и так далее — и понимания того, что без этого принятия этого различия перемены невозможны. У Лорд невероятно мощный, мудрый, ясный язык. Еще, например, в сборнике есть её эссе про поездку в Россию в 1976 году, где она, например, отмечает, как отношение к её цвету кожи (спокойно-любопытствующее) в СССР заставило её с особенной силой почувствовать ужасающую и неизбежную повседневность расизма в Америке.
Мне очень импонирует то, как она думает и как пишет, да и вообще это будущий феминистский мастрид на русском языке, точно вам говорю.
Revolution is not a one time event.
💆♀️ Доди Беллами («Буддист») — важная фигура авангардной литературной сцены Сан-Франциско, представительница движения «Новый нарратив». Беллами фокусируется на сексуальности, политике, феминизме и новых нарративных стратегиях. А еще Беллами — бисексуалка, которая была замужем за бисексуальным писателем Кевином Киллианом. В «Буддисте» Беллами переживает расставание с калифорнийским духовным гуру. Она исследует политики страсти и стыда, задается вопросами об индивидуальной и коллективной духовности, и задается весьма актуальным вопросом — осталось ли что-то приватным в цифровой эпохе.
Она разбирает стереотипы о женщинах как о «слишком остро реагирующих» и «излишне эмоциональных», рассуждает о границах «овершеринга» и силе письма — и все это в материалах публичного блога, что делает эти тексты удивительно мета-рефлексивными.
Честно говоря, это все, что я люблю.
Writing is tough work, I don’t see how anyone can really write from a position of weakness. Sometimes I may start out in that position, but the act of commandeering words flips me into a position of power.
Купить подписку можно в интернет-магазине или у телеграм-бота издательства. А еще 200 рублей с каждой подписки на этот сезон отправится в Консорциум женских неправительственных организаций.
Короткое, но задающее (на мой взгляд) правильные вопросы размышление культурологини Оксаны Мороз о том, где, собственно, небанальные, сложные, вдумчивые научные книги водятся, если все, что видим и читаем мы — это просто россыпи фактов, собранные в кучку имени некоторых недавних повседневных событий и триггеров. А никаких концептуально новых, анализирующих реальность, обширных книг не встречается.
Вот такие причины приводятся в тексте:
Этой ситуации, на мой взгляд, есть несколько объяснений. Часто их невольно воспроизводит сама академия:
— все фундаментальное уже обсудили в древности или на заре научной революции. Мыслители от Аристотеля до Декарта ответили на принципиальные вопросы о человеческом. Их не переплюнуть, сейчас стоит сосредоточиться на чем-то помельче и поконкретнее.
— как раз исследование кейсов — диковин — позволяет увидеть не коллективные явления, а частные.
— а еще наука поставлена на поток. Повседневные интересы становятся поводом / причиной для исследований. Так индивидуальные bias превращаются в драйверы аналитики.
И тут сложно спорить, конечно! Но меня вот особенно интересует последняя причина, потому что она видится куда более комплексной, чем может показаться на первый взгляд.
Важная предпосылка превращения книг про науку в «набор кулстори» — это расширение аудитории книг про науку. Из этого следует две вещи: во-первых, больше людей стали читать книжки про разные научные направления! Классно! Во-вторых, можно печатать больше книг про науку, ведь аудитория выросла! Но чем шире аудитория чего-либо — тем проще должен быть язык и темы, чтобы максимально совпасть с людьми из разных контекстов и с разным опытом, тем больше нужно париться о том, как и чем мы будем эту широкую аудиторию к книге привлекать, тем ближе к повседневному опыту широкой аудитории должен быть текст, чтобы чем-то её зацепить.
Тут где-то и кроется корень проблемы — широкие, глубокие и новаторские тексты, обобщенная аналитика — это не очень-то маркетинговая категория, людей, заинтересованных в сиянии чистого разума попросту очень мало, не сильно больше, чем было сто или тысячу лет назад, когда те самые «тексты обо всем» выходили «пачками» (разумеется, нет).
Есть и другая сторона — мы живем в мире, где с каждым годом остается все меньше веры в существование некоторой нормы, некоего эталонного слепка реальности, который можно взять за основу «обширного» текста об устройстве всего мира. Мы смотрим в детали, потому что там кроются, на самом-то деле, всякие драматические разницы человеческого опыта проживания жизни. Сейчас все сложнее найти концепцию или идею, на которую можно было бы гордо навесить ярлык «общечеловеческой», ибо не осталось никакого разделения на «общечеловеков» и «всех остальных», которые и раньше оставались погрешностью в тех самых фундаментально-универсальных трудах прошлого.
Это важный взгляд, но и он ограничен — «если аналитика есть следствие повседневных интересов, то все рассуждения ограничены зоной здравого смысла». This is good: универсальный текст гарантированно выкидывает кого-то из поля зрения, частный текст...конечно, делает то же самое, узкий и направленный в определенную точку взгляд — это его киллер фича.
Что остается? Литература и философия, похоже.
Вот такие причины приводятся в тексте:
Этой ситуации, на мой взгляд, есть несколько объяснений. Часто их невольно воспроизводит сама академия:
— все фундаментальное уже обсудили в древности или на заре научной революции. Мыслители от Аристотеля до Декарта ответили на принципиальные вопросы о человеческом. Их не переплюнуть, сейчас стоит сосредоточиться на чем-то помельче и поконкретнее.
— как раз исследование кейсов — диковин — позволяет увидеть не коллективные явления, а частные.
— а еще наука поставлена на поток. Повседневные интересы становятся поводом / причиной для исследований. Так индивидуальные bias превращаются в драйверы аналитики.
И тут сложно спорить, конечно! Но меня вот особенно интересует последняя причина, потому что она видится куда более комплексной, чем может показаться на первый взгляд.
Важная предпосылка превращения книг про науку в «набор кулстори» — это расширение аудитории книг про науку. Из этого следует две вещи: во-первых, больше людей стали читать книжки про разные научные направления! Классно! Во-вторых, можно печатать больше книг про науку, ведь аудитория выросла! Но чем шире аудитория чего-либо — тем проще должен быть язык и темы, чтобы максимально совпасть с людьми из разных контекстов и с разным опытом, тем больше нужно париться о том, как и чем мы будем эту широкую аудиторию к книге привлекать, тем ближе к повседневному опыту широкой аудитории должен быть текст, чтобы чем-то её зацепить.
Тут где-то и кроется корень проблемы — широкие, глубокие и новаторские тексты, обобщенная аналитика — это не очень-то маркетинговая категория, людей, заинтересованных в сиянии чистого разума попросту очень мало, не сильно больше, чем было сто или тысячу лет назад, когда те самые «тексты обо всем» выходили «пачками» (разумеется, нет).
Есть и другая сторона — мы живем в мире, где с каждым годом остается все меньше веры в существование некоторой нормы, некоего эталонного слепка реальности, который можно взять за основу «обширного» текста об устройстве всего мира. Мы смотрим в детали, потому что там кроются, на самом-то деле, всякие драматические разницы человеческого опыта проживания жизни. Сейчас все сложнее найти концепцию или идею, на которую можно было бы гордо навесить ярлык «общечеловеческой», ибо не осталось никакого разделения на «общечеловеков» и «всех остальных», которые и раньше оставались погрешностью в тех самых фундаментально-универсальных трудах прошлого.
Это важный взгляд, но и он ограничен — «если аналитика есть следствие повседневных интересов, то все рассуждения ограничены зоной здравого смысла». This is good: универсальный текст гарантированно выкидывает кого-то из поля зрения, частный текст...конечно, делает то же самое, узкий и направленный в определенную точку взгляд — это его киллер фича.
Что остается? Литература и философия, похоже.
Оксана Мороз
Мы исследуем банальности. Почему?
Зачем пытаться обобщенно мыслить, если можно описывать подробности и тонкости?
Редкий случай, когда я пропала из канальчика не в мирскую уныль и парализующее душу бездействие, а в самую что ни на есть новую работу, поэтому есть риск, что в некотором обозримом будущем я тут буду много писать про книжки No Kidding Press (как будто раньше мало про них писала, ок да).
Например, сегодня вышел долгожданный «Раз_рыв» Джоанны Уолш, текст про расставание в современном цифровом мире, где все разобщены, где ты сам с собой в раз_рыве. Интеллектуальное познание мира, путешествие, а не место назначения, бессюжетность, которая оголяет движение мысли и позволяет тексту разлиться до безграничных масштабов, цитаты из Кьеркегора, Барта, Краус и Батлер — в общем, все, что любят многие мои читательские, писательские и просто житейские субличности. (Кстати, мой промокод ALMOST на 10% скидки в онлайн-магазине издательства никуда не девается).
Например, сегодня вышел долгожданный «Раз_рыв» Джоанны Уолш, текст про расставание в современном цифровом мире, где все разобщены, где ты сам с собой в раз_рыве. Интеллектуальное познание мира, путешествие, а не место назначения, бессюжетность, которая оголяет движение мысли и позволяет тексту разлиться до безграничных масштабов, цитаты из Кьеркегора, Барта, Краус и Батлер — в общем, все, что любят многие мои читательские, писательские и просто житейские субличности. (Кстати, мой промокод ALMOST на 10% скидки в онлайн-магазине издательства никуда не девается).
Forwarded from сверхновая
«Умная машина начала забывать тебя раньше»: травелог о расставании
Пережив расставание, героиня Джоанны Уолш отправляется в путешествие по Европе — и пишет об этом опыте в романе «Разрыв». Призывая на помощь физическое расстояние и время, она пытается отдалиться от пережитого. Но достаточно зайти на почту и проскролить вниз, и — «вот же ты, сколько бы раз я ни смотрела». И везде, где будет вай-фай, будет и тень ее прошлого.
Что происходит с любовью, когда наши гаджеты превращают слова, «единственные улики любви», в наборы байтов? Как мессенджеры превращаются в «эхо-камеры для не произнесенных вслух мыслей»? И можно ли по-настоящему уйти от человека, с которым тебя связывали теплые отношения, если в любой момент можно зайти в его соцсети и узнать, что с ним происходит?
Джоанна Уолш пытается найти ответы на все эти вопросы, а сверхновая публикует отрывок из ее романа. Переведенная на русский издательством No Kidding Press, книга выходит в середине октября, а читатели сверхновой могут заглянуть в нее одними из первых.
Пережив расставание, героиня Джоанны Уолш отправляется в путешествие по Европе — и пишет об этом опыте в романе «Разрыв». Призывая на помощь физическое расстояние и время, она пытается отдалиться от пережитого. Но достаточно зайти на почту и проскролить вниз, и — «вот же ты, сколько бы раз я ни смотрела». И везде, где будет вай-фай, будет и тень ее прошлого.
Что происходит с любовью, когда наши гаджеты превращают слова, «единственные улики любви», в наборы байтов? Как мессенджеры превращаются в «эхо-камеры для не произнесенных вслух мыслей»? И можно ли по-настоящему уйти от человека, с которым тебя связывали теплые отношения, если в любой момент можно зайти в его соцсети и узнать, что с ним происходит?
Джоанна Уолш пытается найти ответы на все эти вопросы, а сверхновая публикует отрывок из ее романа. Переведенная на русский издательством No Kidding Press, книга выходит в середине октября, а читатели сверхновой могут заглянуть в нее одними из первых.
Можно сколько угодно желать определенности, однако приходится жить, стремясь делать все, что от нас зависит. Даже если я выдумаю теорию, подтверждающую, что моя уверенность, в отличие от вашей, опирается на универсальную нравственную истину, действительность эту теорию очень скоро опрокинет. Вот как лаконично охарактеризовал положение дел французский философ эпохи Просвещения Вольтер (1694–1778): «Сомнение неприятно, но состояние уверенности абсурдно».
— Патриция Черчленд, «Совесть: Происхождение нравственной интуиции»
Книжка не бог весть какая гениальная, но есть интересные моменты (тм). Я параллельно читаю несколько базовых книг про буддизм (не про модный «нейробуддизм» или еще какую-то там колонизированную западом версию буддизма, откуда лайф-коучи берут «полезные практики» типа медицитаций для достижения еще большей эффективности, а всякую духовную муть Дхармы отбрасывают в сторону, как недостаточно материалистичную), и радостно ищу пересечения с примерно всей своей предыдущей системой знания.
Мы находимся в глубокой спячке, будто шелковичный червь в своём коконе. Мы свили вокруг себя реальность, основанную на собственных идеях и представлениях, фантазиях, надеждах, страхах и заблуждениях. Наш кокон стал очень прочным и весьма детально проработанным. Плоды нашего воображения кажутся нам настолько реальными, что мы остаемся в плену этого кокона. Но мы можем освободиться из этого плена, просто поняв, что всё это целиком наше воображение.
— Дзонгсар Кхьенце, «Отчего вы не буддист»
Это очень увлекательная в целом вещь, потому что буддистское верование, которое очень не устраивает наше секулярное сознание, заключается в том, что наше секулярное сознание, как и все прочее — это иллюзия, которая сковывает нас, которая погружает нас в пучину собственного «эго» и мешает жить свободно (в действии или бездействии) и видеть мир во всей его сложности. Материализм, наука, рациональное мышление — это тоже верования, не более того.
Love this shit.
— Патриция Черчленд, «Совесть: Происхождение нравственной интуиции»
Книжка не бог весть какая гениальная, но есть интересные моменты (тм). Я параллельно читаю несколько базовых книг про буддизм (не про модный «нейробуддизм» или еще какую-то там колонизированную западом версию буддизма, откуда лайф-коучи берут «полезные практики» типа медицитаций для достижения еще большей эффективности, а всякую духовную муть Дхармы отбрасывают в сторону, как недостаточно материалистичную), и радостно ищу пересечения с примерно всей своей предыдущей системой знания.
Мы находимся в глубокой спячке, будто шелковичный червь в своём коконе. Мы свили вокруг себя реальность, основанную на собственных идеях и представлениях, фантазиях, надеждах, страхах и заблуждениях. Наш кокон стал очень прочным и весьма детально проработанным. Плоды нашего воображения кажутся нам настолько реальными, что мы остаемся в плену этого кокона. Но мы можем освободиться из этого плена, просто поняв, что всё это целиком наше воображение.
— Дзонгсар Кхьенце, «Отчего вы не буддист»
Это очень увлекательная в целом вещь, потому что буддистское верование, которое очень не устраивает наше секулярное сознание, заключается в том, что наше секулярное сознание, как и все прочее — это иллюзия, которая сковывает нас, которая погружает нас в пучину собственного «эго» и мешает жить свободно (в действии или бездействии) и видеть мир во всей его сложности. Материализм, наука, рациональное мышление — это тоже верования, не более того.
Love this shit.
Мне в последнее время сложно понять, что для меня важно, а что я делаю из каких-то вымученных причин, но этот проект — несомненно важный. Подвели итоги первого опен-колла ЛГБТ-зина наших фантазий, и совсем скоро погрузимся в куда более тяжелую работу — редактуру, верстку, иллюстрации и вот это вот все. Ура-ура.
Forwarded from Нараспашку
🎉 Итоги опен-колла «Новый мир, те же люди»
Мы сильно затянули, но этот день всё-таки настал. Наш редакторский коллектив — Катя Кудрявцева, Света Лукьянова, Маша Лацинская и Полина Рыжова — объявляет имена автор_ок, тексты которых пойдут в первый номер зина «На себя».
Тоня Белугина
Тони Лашден
Дарья Ма
Настя Былинкина
Дарья Раскина
Настя Ковальчук и Варвара Кудлай
Ирина Карпова
Диана Габитова
Катерина Дементьева
В ближайшие дни мы свяжемся с автор_ками и предложим доработать некоторые тексты вместе с редакторками. Заодно мы начнем искать иллюстратор_ок для публикации текстов.
«На себя» — некоммерческая инициатива на базе бывшего медиа «Открытые». Мы будем рады вашей финансовой поддержке. Из собранных денег мы заплатим гонорары автор_кам, ридеркам и иллюстратор_кам.
Мы поздравляем победител_ьниц и благодарим всех участни_ц опен-колла. Мы обязательно вернемся с подобной инициативой, потому что хотим видеть еще больше художественных текстов, которые репрезентуют квирность 🌈
🖼 dashapervomay
Мы сильно затянули, но этот день всё-таки настал. Наш редакторский коллектив — Катя Кудрявцева, Света Лукьянова, Маша Лацинская и Полина Рыжова — объявляет имена автор_ок, тексты которых пойдут в первый номер зина «На себя».
Тоня Белугина
Тони Лашден
Дарья Ма
Настя Былинкина
Дарья Раскина
Настя Ковальчук и Варвара Кудлай
Ирина Карпова
Диана Габитова
Катерина Дементьева
В ближайшие дни мы свяжемся с автор_ками и предложим доработать некоторые тексты вместе с редакторками. Заодно мы начнем искать иллюстратор_ок для публикации текстов.
«На себя» — некоммерческая инициатива на базе бывшего медиа «Открытые». Мы будем рады вашей финансовой поддержке. Из собранных денег мы заплатим гонорары автор_кам, ридеркам и иллюстратор_кам.
Мы поздравляем победител_ьниц и благодарим всех участни_ц опен-колла. Мы обязательно вернемся с подобной инициативой, потому что хотим видеть еще больше художественных текстов, которые репрезентуют квирность 🌈
🖼 dashapervomay
Интересное про геймдизайн. Это небольшая старенькая статья про условность времени и смерти в играх, и про разные хорошие, неудачные и переламывающие ожидания игроков примеры (очень поразил кейс, где можно завалить босса, просто зайдя в игру через недельку, потому что он умрет от старости. Магнифисент).
Но комменты, как водится, веселее. Там обсуждают, во-первых, почему бы не подумать о том, как делать игры не о самосохранении (выжить и пройти дальше — ключевой мотиватор в большинстве жанров), а, например, о самопожертвовании или другой важной культурной ценности. Это, честно говоря, бомбическая мысль, которая если и не содержит в себе какого-то продуктивного ответа на главный вопрос вселенной видеоигр (как медиуму перестать вырождаться в бесконечном самоповторении), то как минимум помогает посмотреть на проблему под другим углом. Могут ли игры как жанр уйти от идеи вечного прогресса? Это непонятно, но очень интересно.
Во-вторых, время и смерть — очень важные переменные, потому что на их плечах стоит игровая репитативность, ключевое и главное допущение, на котором на данный момент едет весь медиум. Если кратко: любая сцена может повторяться бесконечное количество раз, пока игрок не разберется, что в ней делать (в зависимости от жанра делать надо разное, но суть примерно одна), и не попадает в следующую сцену, где правила те же. Время остановится, смерть никогда не будет концом. Бесконечная репитативность.
С одной стороны, это кажется неизбежностью, с другой — последствием рыночного (кха) устройства индустрии. Чтобы продавать игры за большие деньги, нужны большие игры, которые невозможны без репитативности (ибо невозможно сделать большую форму из уникального контента), чтобы сделать большие игры, нужны большие ресурсы, чтобы отбить потраченные ресурсы, нужно продавать игры за большие деньги. Упрощенно, но так. Небольшие игры за небольшие деньги, которые делают небольшие команды, могут позволить себе больше свободы в работе с игровым опытом и игровыми приемами, но игры будут небольшими, как и их аудитории. Тут, в общем-то, допустимо рассуждение о том, как капитализм заставил нас делать Только Массовые Вещи Для Широких Аудиторий, но есть и простая истина: интерес игроков вполне измерим, и он тянется к массовым большим репитативным штукам. Забавно, но факт: эта ситуация глобально не меняется уже много лет, потому что в видеоиграх, в жанре, который был эдаким дисраптером медийного устройства, сейчас очень большой шаг изменений: чтобы проверить гипотезу, нужно все равно тратить довольно много времени на разработку даже небольшой игры, а потом продвижение, а потом, а потом. Долго.
Технический потолок роста объема игр, однако, близко, и интересно, что будет дальше: да, есть всякий VR, где ставка вообще на другое, но что останется более «традиционному» геймингу? Выкручиваться! Отсюда вполне может вырасти что-то новенькое (было бы неплохо, а то реально играть-то и не во что).
Время и смерть, это, однако, еще веселее — вполне возможно, отвязавшись от идеи прогресса в играх (заинтересовалась сама этой мыслью) можно придумать и новые механики, и новые нарративные структуры. We will see.
Но комменты, как водится, веселее. Там обсуждают, во-первых, почему бы не подумать о том, как делать игры не о самосохранении (выжить и пройти дальше — ключевой мотиватор в большинстве жанров), а, например, о самопожертвовании или другой важной культурной ценности. Это, честно говоря, бомбическая мысль, которая если и не содержит в себе какого-то продуктивного ответа на главный вопрос вселенной видеоигр (как медиуму перестать вырождаться в бесконечном самоповторении), то как минимум помогает посмотреть на проблему под другим углом. Могут ли игры как жанр уйти от идеи вечного прогресса? Это непонятно, но очень интересно.
Во-вторых, время и смерть — очень важные переменные, потому что на их плечах стоит игровая репитативность, ключевое и главное допущение, на котором на данный момент едет весь медиум. Если кратко: любая сцена может повторяться бесконечное количество раз, пока игрок не разберется, что в ней делать (в зависимости от жанра делать надо разное, но суть примерно одна), и не попадает в следующую сцену, где правила те же. Время остановится, смерть никогда не будет концом. Бесконечная репитативность.
С одной стороны, это кажется неизбежностью, с другой — последствием рыночного (кха) устройства индустрии. Чтобы продавать игры за большие деньги, нужны большие игры, которые невозможны без репитативности (ибо невозможно сделать большую форму из уникального контента), чтобы сделать большие игры, нужны большие ресурсы, чтобы отбить потраченные ресурсы, нужно продавать игры за большие деньги. Упрощенно, но так. Небольшие игры за небольшие деньги, которые делают небольшие команды, могут позволить себе больше свободы в работе с игровым опытом и игровыми приемами, но игры будут небольшими, как и их аудитории. Тут, в общем-то, допустимо рассуждение о том, как капитализм заставил нас делать Только Массовые Вещи Для Широких Аудиторий, но есть и простая истина: интерес игроков вполне измерим, и он тянется к массовым большим репитативным штукам. Забавно, но факт: эта ситуация глобально не меняется уже много лет, потому что в видеоиграх, в жанре, который был эдаким дисраптером медийного устройства, сейчас очень большой шаг изменений: чтобы проверить гипотезу, нужно все равно тратить довольно много времени на разработку даже небольшой игры, а потом продвижение, а потом, а потом. Долго.
Технический потолок роста объема игр, однако, близко, и интересно, что будет дальше: да, есть всякий VR, где ставка вообще на другое, но что останется более «традиционному» геймингу? Выкручиваться! Отсюда вполне может вырасти что-то новенькое (было бы неплохо, а то реально играть-то и не во что).
Время и смерть, это, однако, еще веселее — вполне возможно, отвязавшись от идеи прогресса в играх (заинтересовалась сама этой мыслью) можно придумать и новые механики, и новые нарративные структуры. We will see.
Написала про отличный сериал, который натурально лучшее за последнее время — не в плане какой-то особой богоизбранной гениальности, правильности или изобретательности, а просто классности. Заскучала по QI сразу.
Forwarded from Лесбийское лобби (Ekaterina Kudryavtseva)
🍺 Совершенно случайно в бездумном скроллинге по Амедиатеке наткнулась на тот самый сериал, о котором всегда мечтала — Hitmen. У него есть много качеств, о которых я ниже расскажу, но пока — самое главное. Главная персонажка — просто лесбиянка, и все. Ну а мы тут любим такое, как вы знаете.
Теперь подробнее.
🔪 Британская киллерская комедия. Прямо настоящая такая — с абсурдным юмором, полностью оторванным от реальности, бредовыми ситуациями и абстрактными решениями настолько нарочитыми, что это уже не смешно, а потом снова смешно. Две главные героини — Фрэн и Джейми, незадачливые (слово-то какое) киллерши, у которых вечно возникают какие-то проблемы: то жертва убежит, то собака помешает, то из-за доставки дивана приходится вызывать актера, чтобы он сыграл мужика, которую они убили слишком рано, на криминальной сделке, но мужик не умер полностью и сбежал, а актер слишком вжился в роль...ну в общем, понятно. Если вы любите британский юмор (монти-пайтон или это-джинси-стайл), то может быть даже недостаточно сумасшедше, но в целом — это ОНО. Будет безумненько, но не идиотично, без особого контекста и глубины, но очень весело.
🧑🦰👩🦰 Фрэн и Джейми. В главных ролях — широко известный в узких кругах и давно спевшийся комедийный дуэт Сью Перкинс и Мэл Гидройк. Они прямо-таки замечательные, характерные и следить за ними развесело, хоть тут они и продолжают играть известную, в общем, динамику: взвешенная и серьезная Фрэн (Перкинс) и абсолютный ветер в голове Джейми (Мэл).
💁♀️ Британская коммуналка (я вот поняла, что скучала!). По классике британских сериалов — в конце двух сезонов пальцев на руках уже не хватает, чтобы тыкать в экран и кричать: «ой, это же он/она, оттуда-то!».
❤️🩹 В первом сезоне у Фрэн есть недо-романтическая история с суровой и хамоватой киллершей-конкуренткой, в которую наша героиня нелепо вкрашена, и это замечательно нерефлексивная и просто фановая ветка, которая добавляет не драму и не пафос, а просто ЮМОР. Больше юмора в лесбийскую репрезентацию, спасибо-пожалуйста!
⚠️Размер. Два сезона по шесть серий по двадцать пять минут, опять же, спасибо британскому телевидению, которое по какой-то причине считает, что хороших вещей должно быть мало. Но что есть, то есть.
#прокино
Теперь подробнее.
🔪 Британская киллерская комедия. Прямо настоящая такая — с абсурдным юмором, полностью оторванным от реальности, бредовыми ситуациями и абстрактными решениями настолько нарочитыми, что это уже не смешно, а потом снова смешно. Две главные героини — Фрэн и Джейми, незадачливые (слово-то какое) киллерши, у которых вечно возникают какие-то проблемы: то жертва убежит, то собака помешает, то из-за доставки дивана приходится вызывать актера, чтобы он сыграл мужика, которую они убили слишком рано, на криминальной сделке, но мужик не умер полностью и сбежал, а актер слишком вжился в роль...ну в общем, понятно. Если вы любите британский юмор (монти-пайтон или это-джинси-стайл), то может быть даже недостаточно сумасшедше, но в целом — это ОНО. Будет безумненько, но не идиотично, без особого контекста и глубины, но очень весело.
🧑🦰👩🦰 Фрэн и Джейми. В главных ролях — широко известный в узких кругах и давно спевшийся комедийный дуэт Сью Перкинс и Мэл Гидройк. Они прямо-таки замечательные, характерные и следить за ними развесело, хоть тут они и продолжают играть известную, в общем, динамику: взвешенная и серьезная Фрэн (Перкинс) и абсолютный ветер в голове Джейми (Мэл).
💁♀️ Британская коммуналка (я вот поняла, что скучала!). По классике британских сериалов — в конце двух сезонов пальцев на руках уже не хватает, чтобы тыкать в экран и кричать: «ой, это же он/она, оттуда-то!».
❤️🩹 В первом сезоне у Фрэн есть недо-романтическая история с суровой и хамоватой киллершей-конкуренткой, в которую наша героиня нелепо вкрашена, и это замечательно нерефлексивная и просто фановая ветка, которая добавляет не драму и не пафос, а просто ЮМОР. Больше юмора в лесбийскую репрезентацию, спасибо-пожалуйста!
⚠️Размер. Два сезона по шесть серий по двадцать пять минут, опять же, спасибо британскому телевидению, которое по какой-то причине считает, что хороших вещей должно быть мало. Но что есть, то есть.
#прокино