Перевод диалекта - задачка, которая меня в последнее время занимает больше всего.

Диалектов в Китае огромное множество, а некоторые диалекты и диалектами можно называть с натяжкой (кантонский, шанхайхуа). При этом в художественной литературе диалектизмы появляются сравнительно поздно, примерно в то же время, что и вернакуляр, разговорная речь, - после начала XX века. В первое время это были такие осторожные попытки передать на письме живой язык. Но с появлением “новой волны” в восьмидесятые диалектизмов в художественных книгах становится все больше. И начинает прослеживаться их новая функция - диалектизмы используются не только для передачи живой речи, колорита и местного своеобразия. Теперь диалектная речь явно противопоставляется речи нормативной, официальной, стандартному путунхуа. Путунхуа - несколько искусственный конструкт, язык власти, язык города, язык нового времени, символ контроля. Диалект - язык стихии, язык общины, язык предков, в каком-то смысле - символ неповиновения.

Весь “Словарь Мацяо” об этом (господи, когда же он выйдет?) - как с помощью языка все эти столетия выживал чуский, еще доконфуцианский культурный субстрат, и как его доконал не Цинь Шихуанди, не Канси и даже не Мао, а Дэн Сяопин со своим новоязом. Диалект как маркер, противопоставляющий "людей" и "власть", появляется и в “Поцелуях Ленина” Янь Лянькэ, и в “Цветении” Цзинь Юйчэна.

И что делать переводчику? Какие у нас варианты:

1) По завету Вилена Наумовича Комиссарова переводить диалектизмы национально-нейтральным просторечием. Но если мы переводим диалект исключительно просторечием, мы невольно огрубляем и оглупляем героя, сводим диалект к социолекту. Он просто тупой, неграмотный, грубый вахлак, не выучился говорить по-человечески. Что коренной шанхаец в тридцатом поколении, что дунбэйский увалень, что молодой паренек из Гонконга, разницы нет.

2) Переводить китайский диалект русским диалектом. Пусть дунбэйцы говорят как на вологодчине, а для кантонцев возьмем какой-нибудь южнорусский говор, они у нас будут акать, щокать и сокать. Путь бесстрашных переводчиков, которым не снятся по ночам разгневанные авторы и читатели с бритвою в руке.

3) Перевод - искусство потерь, надо учиться смирению, некоторые вещи непереводимы. Выбросить, короче, эти диалектизмы из перевода к чертовой матери, пусть все говорят как нормальные люди.

4) Если мы уверены, что диалект в тексте не играет роль социолекта, что там есть явное противопоставление “нормативный язык || диалект”, мы можем немного омертвить и оканцелярить нормативный язык. А диалектные реплики, наоборот, строить максимально живо и добавить в них каплю архаики. То есть рисовать картину не грубыми просторечиями, а брать слегка подзабытые архаизмы, которые и архаизмами еще не назовешь. Потому что диалект в Китае - это еще и обращение к корням, а путунхуа - символ урбанизации и потери корней.

Догадливый читатель уже понял, что я агитирую за путь №4. Трудно, конечно, но что поделаешь, красота никогда не давалась легко.

Извините, вдруг что-то тренькнуло и сочинилось о том, как мы иногда увлекаемся в процессе перевода:

Нас повело неведомо куда.
Пред нами расступались, как мирАжи,
Построенные чудом города,
Сама ложилась мята нам под ноги,
И птицам с нами было по дороге,
И рыбы подымались по реке,
И небо развернулось пред глазами...

Когда читатель следом шел за нами,
Как сумасшедший с бритвою в руке.

И тут я вспомнил, что почти то же самое уже сочинил Тарковский...

В хорошо написанных книгах редко встретишь по-настоящему длинную фразу, потому что всякий опытный сочинитель знает, с каким риском связано использование этого литературного приема – а именно, однажды превзойдя умеренную величину, составляющую примерно две-три стандартные строки, фраза начинает жить и развиваться словно бы сама по себе, и поначалу ее автор только радуется, глядя на то, как подрастает его складное дитятко, как расцветает оно на глазах, проявляя свои скрытые дотоле таланты и обнаруживая в себе все новые и новые синтаксические возможности, как изящно выстраиваются в нем вложенные один в другой деепричастные обороты, но затем медленно, постепенно, исподволь и мало-помалу начинает замечать, что цепочки однородных членов становятся чересчур длинны и в них втискивается все больше совершенно ненужных синонимов, да и сама фраза как-то подозрительно не хочет завершаться, хотя все необходимое, без сомнения, давно сказано и даже запас знаков препинания скоро окажется исчерпанным: двоеточие, запятая, тире – и снова запятая, и опять тире – и вот тире уже приходится подпирать запятой, иначе оно не держится, – и тогда к автору, холодеющему от дурного предчувствия, наконец приходит осознание того, что фраза его обманула, что он уже над нею не властен и даже не в силах перестать повторять одни и те же слова: даже, уже, наконец, – и что ни один вменяемый читатель не сможет вспомнить ее начала, даже если когда-нибудь ему суждено будет увидеть ее финал (а тут еще выныривают невесть откуда абсолютно бесполезные, перегруженные бессмысленными причастиями дополнительные примечания в скобках), и автор клянет себя за то, что много лет назад впервые взялся за клавиатуру, и за свою жадность, из-за которой два года тому назад, когда ему перепало немного лишних денег, не купил на них монитор побольше, потому что, если бы он у него сейчас был, начало фразы не уползло бы за верхнюю границу экрана, а ведь вполне может быть, что именно там, в начале этой упрямой фразы, прячется секрет ее невероятной живучести; и тогда он пускается на хитрость и пробует остановить злодейку тихой сапой, с помощью многоточия… но, замерев на миг, она вдруг оживает опять и снова принимается ползти вперед, как непобедимый Маресьев… как герой хрестоматийного рассказа Джека Лондона «Любовь к жизни»… спасаясь от преследующего ее автора, этого больного волка, цепляясь за поверхность экрана растопыренными буквами – только бы выжить, выжжжжить любой ценой, – и вот она уже будто бы обретает вторую молодость и вновь растет и ветвится, как нос завравшегося до безобразия Пиноккио, – однако автор, понимая, что дело серьезно, что на кону вся его профессиональная репутация и перед ним стоит вопрос жизни или смерти, что выживет в этот раз только один из них, все-таки отыскивает в себе последние силы, собирает в кулак всю оставшуюся волю и наконец вгоняет прямо в позвоночник этой коварной безжалостной анаконды решительную и бесповоротную точку.

#ловичертенка

12. Суффикс -либо

Так я и не разобрался, частица это или все-таки суффикс, но пускать этого чертика в свой перевод стоит только ради придания тексту научной или официальной окраски. К сожалению, чаще всего он появляется при переводе очень ходового английского оборота A than ever, где A – сравнительная степень прилагательного, и тогда не просто выглядит канцеляризмом, но еще и неправилен по сути. Вот, например, первая фраза из песенки Билли Айлиш Happier Than Ever:

When I'm away from you, I'm happier than ever, –

и гугл, вроде бы поумневший в последнее время, переводит ее так:

Когда я вдали от тебя, я счастливее, чем когда-либо.

Уверяю вас, что многие люди перевели бы эту строчку так же. Но -либо – это ведь то же самое, что -нибудь (по крайней мере, так утверждает словарь), а стало быть, девушка сообщает нам, что когда кто-то там далеко от нее, она счастливей, чем сама не знает когда.

С ампутированным хвостиком – как союз, заменяющий или (либо двойной союз вместо или… или), – этот чертенок более приемлем. Правда, он и тут не теряет легкого канцелярского оттенка, зато хоть со смыслом путаницы нет.

upd: Мне накидали довольно много цитат из русской классики с этим когда-либо в оборотах, похожих на тот, который я привел. А давайте проголосуем? Сейчас организую опрос.
Еще upd: Пожалуйста, отвечайте внимательней, с этими "да" и "нет" легко запутаться )

#ловичертенка

Резюмирую.
Я выдвинул против частицы (пускай она теперь побудет частицей) -либо два обвинения:

1. Она не является стилистически нейтральной (в отличие от ее сестриц -то и -нибудь). В ней есть что-то формальное, официальное, книжное, бюрократическое, канцелярское, претенциозно-культурное или нарочито интеллигентское – называйте как хотите, сути дела это не меняет.
2. В оборотах вроде «я чувствую себя хуже, чем когда-либо» она не на месте, потому что означает хоть и неопределенный, но единственный момент времени, тогда как по смыслу здесь нужна не точка на оси времени, а вся полуось.

По обоим пунктам обвинения вместе меня поддержали очень немногие – примерно пятая часть респондентов, если не считать сомневающихся. Но хотя бы по одному пункту, неважно какому, – уже значительно больше половины. По-моему, этого достаточно, чтобы относиться к частице -либо как минимум с осторожностью, а дальше все зависит от ваших индивидуальных вкусов.

В моем личном бестиарии этот чертенок останется сидеть в клетке (за исключением тех случаев, когда его стилистическая окраска покажется мне уместной). Что касается его употребления при переводе оборотов A than ever, думаю, тут произошло следующее: ввиду отсутствия в русском удобного аналога этой английской конструкции (кажется, я сам подцепил легкую форму канцелярита) в ход пошел неправильный, зато короткий, – как будто ногу впихнули в ботинок не по размеру. Затем нога деформировалась и приняла форму ботинка…

Конечно, язык не обязан всегда быть логичным. Но каждого из нас какие-то нелогичности (или некрасивости) в нем коробят больше, чем другие; так и складывается у нас тот самый индивидуальный, базовый литературный язык, который становится грунтовкой для наших переводов (если вы читали мою книгу, то помните эти мои рассуждения).

В различиях между -то, -либо и -нибудь вообще интересно покопаться – их много, и местами они довольно тонкие (например, -нибудь не употребляется, если речь идет о прошлом, – наверное, потому, что там просматривается огрызок от слова будет), так что об этом можно написать целую диссертацию, но пока это не входит в мои планы.

☝️"Иногда люди пишут не чтобы решить чью-то задачу, а по внутреннему зову. Мы называем это графоманией".☝️

(М. Ильяхов и Л.Сарычева, "Пиши, сокращай")

По-моему, совершенно жуткая книга (это если кто вдруг подумает, что я одобряю, ну мало ли)

А вторая тема из тех двух, которые я хотел с вами обсудить, такая. Уже довольно давно я пытаюсь собрать коллекцию из хороших книг по литературному мастерству, aka creative writing (есть надобность, пока не буду конкретизировать). Меня интересуют именно книги, посвященные технике письма (хотя бы отчасти), а не общие рассуждения, пусть даже очень вдохновенные. На английском таких книжек довольно много, а вот с русскими беда; я, конечно, понимал, что большого выбора здесь не будет, но, честно говоря, не ожидал, что так все запущено.

Вообще, когда гуглишь такие подборки, видишь странную картину. Иностранных книг в них гораздо больше – в основном англоязычных, исключения редки, – причем они часто предлагаются в переводах, которым я по понятным причинам не доверяю (хотя приятно было обнаружить почти во всех подборках моего Зинсера; еще раз спасибо «Альпине» за эту хулиганскую затею, перевести на русский книгу о том, как надо хорошо писать по-английски). А русских не просто мало: первыми среди них часто называют Нору Галь и Чуковского, причем у второго не только «Живой как жизнь», но и «Высокое искусство», – это как раз подтверждение того, что в советское время самый хороший литературный язык был именно у переводчиков, – а дальше идут какие-то совсем дикие и вдобавок криво написанные, вроде «Пиши и сокращай» или «Как стать писателем» Никитина (вот вам первая фразочка, насладитесь: «В этой книге расскажу вещи достаточно очевидные для меня, профессионального писателя, но которые вот уже который год вызывают раздраженный вой у большинства людей, считающих себя литературной элитой», – не могу сказать, что отношу себя к элите, но выть от этого и мне хочется).

А нормальные книжки на эту тему у нас есть? Может, вы знаете?

Нет, ну я, конечно, знал, что наша Школа самая крутая, но чтобы такое...

У нас большая и важная новость. По многочисленным просьбам переводящих мы решили открыть осенью новый курс – перевода английской поэзии. Руководитель – Григорий Кружков, почти по традиции бывший физик, а ныне один из самых читаемых и уважаемых поэтов-переводчиков, лауреат многочисленных литературных премий, чья последняя книга «Записки переводчика-рецидивиста» идет нарасхват не только у специалистов, но и просто у любознательных читателей.

На занятиях вы познакомитесь с историей русского поэтического перевода, будете анализировать переводы мастеров и обсуждать переводы участников. Кроме того, вы узнаете много нового и интересного о мировой поэзии, прежде всего английской и русской, ведь без этого совершенствоваться в переводе стихов невозможно. Как записаться, смотрите на сайте https://perevodasart.ru/i-course.

Литература бывает художественная и нехудожественная. И перевод тоже – художественный и… нехудожественный?

Очень неудачно проведено на русском это разграничение. Первая пара вроде бы соответствует английским fiction и non-fiction, но там хоть понятно, какой признак считается определяющим. Есть выдумка – значит, fiction, нет – значит, non.

Конечно, и с этим делением не все ладно. Где, например, кончаются мемуары и начинается автофикшен? И сколько можно фантазировать в последней, чтобы при этом она еще оставалась «авто»? Да и сами-то мемуары нельзя написать так, чтобы ничего не присочинить; это вам любой психолог подтвердит. А может ли ложка выдумки превратить в фикшен бочку фактов (и поди еще докажи, которые из фактов настоящие, а которые только прикидываются)? Или вот каламбур в научно-популярной книжке – это что, факт или вымысел? Или что-то среднее?

Но у нас дело обстоит еще хуже. Сочетание «художественная литература» выглядит вежливым (или шутливым) эвфемизмом, как «художества» в современном значении: наврал автор с три короба, экий художник! Но словари настаивают, что шутить никто не собирался: это, мол, вид искусства, для которого характерно наличие художественного вымысла. А где одни факты, там литература нехудожественная. Нон, значит, фикшен.

И здесь уж вопросов совсем невпроворот. Какой это вымысел – художественный? А если наврать нехудожественно, что получится – ни то ни се, неведома зверушка? Что-то уж больно просто выходит: соврал – и в дамки, то бишь в художники. Но если соврал неудачно – зависнешь между двумя литературами и будешь болтаться, как факт в проруби…

А со второй парой – точней, полупарой – и вовсе беда. Раз где выдумка – там искусство, то художественным перевод у вас выйдет, если вы… ну, понятно. И претензия в этом названии слышится очень неприятная. Переводчик словно говорит: так, щас буду творить, а кто не спрятался, я не виноват!

Ей-богу, лучше бы делить все написанное по-другому. Если писалось с вниманием к форме, с желанием поставить лучшие слова в лучшем порядке – значит, это литература и и переводить ее надо хорошо, о чем бы в ней ни шла речь. А если абы как – ну да, тоже вроде иногда переводить надо, но перевод уже не будет литературным. Потому что конфетку из голого факта не сделаешь…

Чувствую, пора закругляться, а то как бы фикшен не получилась.

Еще на ту же тему.

И все-таки худлит сильно отличается от нехудлита по ощущениям – это особенно хорошо заметно, когда переводишь то или другое. Я уже про это писал; повторю и кое-что добавлю.

Что это за ощущения? НЛ, независимо от жанра, выглядит по сравнению с ХЛ плоской, монотонной, лишенной как глубины, так и рельефности; при этом сам текст может быть очень «литературным», то есть отлично написанным, цветистым, богатым метафорами и всякими риторическими фигурами, умным и совсем не скучным. Объясняется это, похоже, тем, что автор НЛ пишет все время с одной позиции (а зачем ее менять?) и с очень определенной целью, понятной и ему, и читателям.

Можно посмотреть на дело и с другой стороны. В любом жанре НЛ описывается реальный мир, и автор при этом работает Вергилием, который что-то нам в нем показывает и/или объясняет. Мы все время слышим его голос и чувствуем его плечо. Но, читая ХЛ, мы попадаем в другой мир (даже если автор относится к загадочной разновидности «писателей-реалистов»), не просто описываемый, а созданный автором, – и сам он уже из него устранился; даже если рассказ ведется от первого лица, которое вроде бы и принадлежит автору, мы отлично понимаем, что это лицо уже совсем не его или как минимум не совсем его. Автор НЛ остается собой; автор ХЛ прячется или кем-то прикидывается.

Очень наглядный признак, отличающий ХЛ от НЛ, – это поведение персонажей (если они вообще есть). В НЛ ни одно действующее лицо не взбрыкнет и не откажется вести себя так, как ему положено. Персонажи НЛ не оживают и остаются марионетками; но каждый второй автор ХЛ жалуется, что задуманный им сюжет трещит по швам из-за упрямства и своеволия героев. Говоря фигурально, в НЛ автор правит лошадью, а в ХЛ лошадь несет автора по кочкам.

Но при всей разнице в ощущениях сам процесс перевода в обоих случаях не так уж и отличается (разве что эмоциональная вовлеченность при переводе ХЛ в среднем выше, но тут бывают и исключения) – и связано это, возможно, с тем, что сам переводчик все равно вынужден перевоплощаться в автора, как бы тот себя ни вел. В этом смысле для переводчика любой его перевод – художественный (если не брать в расчет тексты, написанные тем самым пресловутым «инфостилем», откуда авторская индивидуальность намеренно вытравлена, – но это очень ограниченный и вдобавок бесконечно скучный сегмент).

Объяснил я что-нибудь или только еще больше туману нагнал?

#ловичертенка

13. Слово «использовать»

Это слово лучше не использовать. Исключение делаем для возмущенных восклицаний вроде «Неужели ты не понимаешь, что они тебя используют?» и тому подобных.

В остальных случаях предпочтительны другие варианты. Иногда можно воспользоваться словом «воспользоваться». Изредка – употребить слово «употребить». И наконец, в самых ответственных ситуациях всегда остается шанс пустить в ход словосочетание «пустить в ход».

И такая новость еще:

КАК ПИСАТЬ С(Т)ИЛЬНО
Курс литературного мастерства от переводчика

Все мы умеем читать и писать – но хорошо ли мы это делаем? Каждый из нас по крайней мере время от времени что-нибудь да пишет, хотя бы посты и комментарии в соцсетях, – и если для нас важно не только содержание наших опусов, но и их форма, мы редко остаемся полностью довольны написанным. Оно и неудивительно: мы же не графоманы какие-нибудь. Мы понимаем, что писать по-настоящему сильно (или стильно? а может, это одно и то же?) очень непросто, и этому надо учиться всерьез.

Но чтобы научиться хорошо писать, надо сначала научиться хорошо читать. В этом своем умении мы почему-то уверены. А зря! Понимаете ли вы внутреннее устройство текста, который производит на вас глубокое впечатление? Видите ли, за какие ниточки дергает и какие кнопочки нажимает автор, чтобы вызвать у вас нужную реакцию, и как он самодовольно посмеивается, когда вы послушно улыбаетесь, или морщите нос, или негодующе хмуритесь?

Переводчики знают о писателях все – или почти все. Конечно, они не знают, что такое гениальность и откуда берется талант; этого не знает никто. Но для того, чтобы написать хороший текст, мало одного таланта и даже гениальности; откровенно говоря, иные ловкачи и вовсе без них обходятся. А вот без литературной техники тут не обойтись никак. И ее, в отличие от божьих подарков, можно приобрести – вернее, перенять – у виртуозов пера. И лучшего помощника, чем переводчик с богатой коллекцией авторских скальпов (простите мне эту маленькую бестактность), для этого найти трудно.

Мы вместе изучим образцы хорошей литературы самых разных жанров: художественной, «вторичной» (то есть переводов и пересказов), многоликой нон-фикшн, постов и блогов… Образцы эти будут на двух языках – русском и английском. Попашем как следует на этом поле, а заодно попишем и сами. Если захотим. И что захотим – главное, чтобы получалось сильно и стильно. И ваш собственный стиль – он ведь непременно где-то прячется – отыщем и вытащим на солнышко, не сомневайтесь.

А еще мы будем слушать советы авторов хороших учебников по литературному мастерству. На русском их, правда, написано немного, зато на английском тьма. Один из них я даже перевел – тот, что называется почти так же, как этот курс.

Наверное, я не набрался бы смелости предлагать вам такие уроки, если бы у меня был только переводческий опыт – опыт имитации чужих стилей. Но в последние годы я довольно много пишу и сам; может быть, вы заметили. И мне тоже не надо объяснять, что такое писательский кирпич… кажется, я так увлекся сочинительством, что разучился переводить!

В общем, приходите. Думаю, что не пожалеете. На сайте нашей Школы (ссылку дам в комментарии) вы найдете маленькое тестовое задание.

P.S. Ну и репост, пожалуйста, если сочтете небезнебесполезным.

В русском появилась активно работающая языковая модель с заменой глагола на существительное, то и дело натыкаюсь на нее в разных вариантах:

причина, почему (кто знает причину, почему так вышло?)
способ, как (я освоил способ, как постричься самому)
ответ, как (давно ищу ответ, как заработать миллион) –

а сегодня еще увидел замечательное:

выбор, куда (сегодня у писателя есть большой выбор, куда отправить свою историю).

Ждем «поисков, где» и еще чего-нибудь интересного.

upd: написал это и через пару часов слышу от футбольного комментатора: вот вам еще одно объяснение, почему...

Все думаю, почему сама идея «инфостиля» кажется мне такой – выражусь предельно мягко – странной. «Главная мысль этой книги – смысл важнее формы, - пишут Ильяхов и Сарычева в своей «Пиши, сокращай». – Мы расскажем, как избавиться от словесного мусора и обнажить смысл…»

Это определение текста как смысла, обремененного словами, очень напоминает определение человека как души, обремененной трупом. Но поскольку и сами авторы все-таки понимают, что совсем без слов смыслу не выжить, они призывают писать так, чтобы а) слов этих было как можно меньше, б) они были как можно менее выразительными (любая окраска считается ненужной «художественностью», а любой намек на эту последнюю авторов как людей серьезных и занятых делом явно раздражает) и в) составленные из них фразы были как можно проще. Так, мол, ничто не будет отвлекать читателя, и он получит свой смысл полной мерой.

Однако чтение такого «инфотекста», какую бы служебную функцию он ни выполнял, уже через две-три фразы превращается в сущее мучение. Сколько вы можете съесть сухой крупы? На второй ложке подавитесь. Да, существуют служебные тексты, из которых по разным причинам намеренно изгоняется естественная интонация, – полицейские отчеты, медицинские заключения, и т.п., – но и они пишутся вовсе не нейтральным, а как раз-таки очень даже окрашенным специальным языком. А в любом тексте, не требующем такой специальной засушки, должен звучать голос не робота, а человека, иначе воспринять его будет гораздо труднее. Мало кто способен прожевать жесткую информационную отбивную без эмоциональной и эстетической подливки. Вспомните, какие лекторы нравились вам в институте больше всего – не те ли, что рассказывали о своем предмете живым человеческим языком, с явным увлечением, а то и с шуточками? А ведь казалось бы, передают информацию, только и всего.

На самом-то деле авторы «Пиши, сокращай» (что, кстати, есть только парафраз знаменитого «Simplify, simplify!» Генри Торо) думают в относительно верном направлении и «всего лишь» смещают акценты. Они хотят сказать – и справедливо, – что писать нехудожественные тексты нужно просто и ясно, но «просто и ясно» вовсе не значит «сухо и безлико». Можно назвать то, что душа таскает на себе, телом, а можно трупом, и смысл в этом случае – впрочем, как и во многих других – катастрофически зависит от формы.

Писать просто и ясно – отличная рекомендация, но она вовсе не отменяет индивидуальности авторского голоса. И презрение к словам и их окраске – противоестественная болезнь пишущего человека, которая превращает его продукцию в бессмысленную труху.

Лучшие ЕИ человечества гадали, каким он окажется, а он уже наступил – мир, где ты пускаешь в ход все свои скиллы, чтобы ускользнуть от грозного дедлайна, ищешь у друзей все новые спасительные лайфхаки, а надежда на редакторский фидбек все тает… и по ночам тебя мучает роковой вопрос: а будет ли мой перевод заапрувлен?

P.S. Кстати, угадайте, кто такой Роман Фишер?

Земную жизнь прошел до середины (5)
(обещал разок его сюда пустить, а тут такой повод)

Подборка на загляденье - просто почитать приятно, даже если не собираешься ничего переводить. И еще такая просьба: если не хотите к Кружкову в группу, не присылайте, пожалуйста, свои переводы только ради спортивного интереса (это, увы, бывает). Тесты мы не рецензируем, но человека вы при этом все равно грузите, а ему и так есть чем заняться.

Поступила подборка стихов для тестовых переводов. Чтобы записаться на осенний курс Григория Кружкова, пришлите в качестве вступительного задания перевод одного из этих стихотворений - или любого другого на свой вкус. Но пришлите не сюда, а по адресу perevodasart@mail.ru. На картине Форда Мэдокса Брауна и семена, и всходы английской поэзии, у нас можно начинать посевную, урожай начнем собирать ближе к осени. Дедлайн объявим в августе.