Я не понимаю, почему об этом никто не пишет, но вообще-то сегодня российский режиссер Маша Чёрная взяла в Каннах приз за док о московском андеграунде военного времени. Ау!
❤13👏3👎2🥰2🔥1🤮1💩1
В Международный день защиты детей, кажется, повелось публиковать добрые тексты о триумфе невинности над цинизмом, коих сейчас и в будние не хватает. Так что вот и моя история по случаю.
Произошла она в невообразимом 2020 году на выставке «Младшие Брейгели и их эпоха» в подмосковном музее «Новый Иерусалим», который я посетил в компании своей сестры, тогда 11 лет от роду (отметим иронию ситуации — строки эти пять лет спустя ваш покорный слуга пишет, сидя в Иерусалиме, причем в самом что ни на есть старом).
Тут нужно сказать пару слов о родовом древе Брейгелей. У Питера Брейгеля, the Брейгеля, автора Охотников на снегу и обложки «Горгорода» (шутка), было два сына: Питер и Ян. Питер пошел по стопам отца — писал библейские сцены и иллюстрировал фламандские пословицы, Ян же выбрал нишу более прикладную. Не то что младший был совсем дурак, но занимался он в основном салонным искусством — писал натюрморты, пейзажи и в истории живописи место занял гораздо более беспонтовое.
Так вот. Преисполненный подросткового максимализма, я, конечно, сразу потащил сестру к картинам Питера Петровича (того, что про Библию) — рассказывать о Добром пастыре и Неверном пастухе.
Оголтелый мой ликбез, однако, на нее не действовал. Избиение младенцев не заходило, зато от натюрмортов Яна Брейгеля в соседнем зале она испытывала абсолютное восхищение.
— Саша, дорогая, ну на что тут смотреть? Сорняки. Пойдем, я тебе сказки интересные расскажу, — снобствовал я.
— Мне кажется, тут есть что-то... нереальное.
— И что же?
— Не знаю…
— Еще бы слюну пустила, — подумал я (до сих пор стыдно), однако в присутствии фламандцев сдержался, — ладно… давай почитаем.
Нахожу по названию картины, висящей перед нами (Цветы в деревянной кадке), соответствующую статью, из которой узнаю, что на ней изображен… невозможный букет. Что состоит он из 400 видов растений, цветущих в разное время года, что на составление композиции у Яна Брейгеля ушел почти год, а главное — что все это ребенок почувствовал, просто посмотрев на картину.
— Вау, — выдавил я из себя, — круто.
Так я понял, что дети видят то, чего не видят взрослые.
Произошла она в невообразимом 2020 году на выставке «Младшие Брейгели и их эпоха» в подмосковном музее «Новый Иерусалим», который я посетил в компании своей сестры, тогда 11 лет от роду (отметим иронию ситуации — строки эти пять лет спустя ваш покорный слуга пишет, сидя в Иерусалиме, причем в самом что ни на есть старом).
Тут нужно сказать пару слов о родовом древе Брейгелей. У Питера Брейгеля, the Брейгеля, автора Охотников на снегу и обложки «Горгорода» (шутка), было два сына: Питер и Ян. Питер пошел по стопам отца — писал библейские сцены и иллюстрировал фламандские пословицы, Ян же выбрал нишу более прикладную. Не то что младший был совсем дурак, но занимался он в основном салонным искусством — писал натюрморты, пейзажи и в истории живописи место занял гораздо более беспонтовое.
Так вот. Преисполненный подросткового максимализма, я, конечно, сразу потащил сестру к картинам Питера Петровича (того, что про Библию) — рассказывать о Добром пастыре и Неверном пастухе.
Оголтелый мой ликбез, однако, на нее не действовал. Избиение младенцев не заходило, зато от натюрмортов Яна Брейгеля в соседнем зале она испытывала абсолютное восхищение.
— Саша, дорогая, ну на что тут смотреть? Сорняки. Пойдем, я тебе сказки интересные расскажу, — снобствовал я.
— Мне кажется, тут есть что-то... нереальное.
— И что же?
— Не знаю…
— Еще бы слюну пустила, — подумал я (до сих пор стыдно), однако в присутствии фламандцев сдержался, — ладно… давай почитаем.
Нахожу по названию картины, висящей перед нами (Цветы в деревянной кадке), соответствующую статью, из которой узнаю, что на ней изображен… невозможный букет. Что состоит он из 400 видов растений, цветущих в разное время года, что на составление композиции у Яна Брейгеля ушел почти год, а главное — что все это ребенок почувствовал, просто посмотрев на картину.
— Вау, — выдавил я из себя, — круто.
Так я понял, что дети видят то, чего не видят взрослые.
❤9🔥1
Ну что же, вот и настал тот день, когда вашего покорного слугу, доброго вашего приятеля, внесли в список иноагентов. Я там пока еще не полноправный ИА, а только «аффилированный с...», не капитан, а поручик, так сказать.
Имеется, не скрою, некоторый соблазн послать нахуй Минюст и гордо заявить, что журналистикой я продолжу заниматься несмотря на любые запреты (что правда), но этот жанр себя уже изжил. Лучше кратко расскажу вам свою историю, тем более что поста-знакомства за время существования этого канала тут так ни разу и не выходило.
Осознанная моя жизнь началась в 15 лет, когда я принял первое в жизни самостоятельное решение уехать учиться за границу. Школа меня тогда достала не поверхностно, как порой бывает в этом возрасте, а вполне фундаментально, и я пообещал себе исправить ее. Мотивация отъезда была для меня однозначной — собрать опыт международного образования, вернуться и открыть собственную школу. Изменить российскую образовательную систему. Максимализм, конечно, но вот так.
При переезде в каждую новую точку на глобусе (а перескакивая с гранта на грант, в последующие годы я успел поочередно отучиться в Армении, США, Испании и Израиле) я говорил на собеседовании одно и то же: «У вас я гость и спасибо за теплый прием, но ориентация моя — Россия».
Пока мои сверстники в Москве обживались на госслужбе, я шарился по библиотекам западных университетов, мечтая о возвращении домой. Посмотрел бы я, как некоторые из моих одноклассников, разящих одеколоном карьеристов, поступивших за взятку в Губкинский, учились бы на историческом факультете на испанском. Я вот на отлично учился.
Летом я приезжал в Москву, чтобы делать детский лагерь, который должен был стать плацдармом для старта моей образовательной революции. Мы снимали с детьми фильмы, ставили спектакли, писали рассказы, я консультировал родителей по вопросам поступления. Концепция лагеря мне, кстати, до сих пор кажется актуальной: две недели проектной работы и выставка в конце смены. Вход — по билетам. Доход с продаж — на благотворительность.
А потом случилась блядская эта война, и возвращение домой стало невозможным. Не потому даже, что опасно — просто стало понятно, что заниматься образованием в России без потери себя я уже не смогу: фонд, с которым мы работали, засветился в иноагентских разборках, преподаватели эмигрировали и даже «Аквариум», который я ставил на колонке каждое утро в лагере, оказался под запретом.
Где-то там, на фоне потери мечты, и вошла в мою жизнь журналистика. The rest is history.
Вывода нет. Просто небольшая зарисовка о том, кого сегодня вносят в список иноагентов. И фотография, на которой я себе нравлюсь.
С Днем России, кстати.
Имеется, не скрою, некоторый соблазн послать нахуй Минюст и гордо заявить, что журналистикой я продолжу заниматься несмотря на любые запреты (что правда), но этот жанр себя уже изжил. Лучше кратко расскажу вам свою историю, тем более что поста-знакомства за время существования этого канала тут так ни разу и не выходило.
Осознанная моя жизнь началась в 15 лет, когда я принял первое в жизни самостоятельное решение уехать учиться за границу. Школа меня тогда достала не поверхностно, как порой бывает в этом возрасте, а вполне фундаментально, и я пообещал себе исправить ее. Мотивация отъезда была для меня однозначной — собрать опыт международного образования, вернуться и открыть собственную школу. Изменить российскую образовательную систему. Максимализм, конечно, но вот так.
При переезде в каждую новую точку на глобусе (а перескакивая с гранта на грант, в последующие годы я успел поочередно отучиться в Армении, США, Испании и Израиле) я говорил на собеседовании одно и то же: «У вас я гость и спасибо за теплый прием, но ориентация моя — Россия».
Пока мои сверстники в Москве обживались на госслужбе, я шарился по библиотекам западных университетов, мечтая о возвращении домой. Посмотрел бы я, как некоторые из моих одноклассников, разящих одеколоном карьеристов, поступивших за взятку в Губкинский, учились бы на историческом факультете на испанском. Я вот на отлично учился.
Летом я приезжал в Москву, чтобы делать детский лагерь, который должен был стать плацдармом для старта моей образовательной революции. Мы снимали с детьми фильмы, ставили спектакли, писали рассказы, я консультировал родителей по вопросам поступления. Концепция лагеря мне, кстати, до сих пор кажется актуальной: две недели проектной работы и выставка в конце смены. Вход — по билетам. Доход с продаж — на благотворительность.
А потом случилась блядская эта война, и возвращение домой стало невозможным. Не потому даже, что опасно — просто стало понятно, что заниматься образованием в России без потери себя я уже не смогу: фонд, с которым мы работали, засветился в иноагентских разборках, преподаватели эмигрировали и даже «Аквариум», который я ставил на колонке каждое утро в лагере, оказался под запретом.
Где-то там, на фоне потери мечты, и вошла в мою жизнь журналистика. The rest is history.
Вывода нет. Просто небольшая зарисовка о том, кого сегодня вносят в список иноагентов. И фотография, на которой я себе нравлюсь.
С Днем России, кстати.
❤11💔7💘3😢2🔥1👾1
Я ни разу не востоковед, а потому в истории с Ираном/Израилем могу лишь посоветовать несколько профильных экспертов (например, Михаила Бородкина, Никиту Смагина и Руслана Сулейманова). Зато я журналист и всегда обращаю внимание на то, как жонглируют фактами стороны конфликта.
12 июня, когда началась операция в Иране, премьер-министр Израиля Нетаньяху, в традиции пафосного израильского нейминга, озаглавил новую войну «Львиный народ». Отсылает это название к фразе из Торы: «Вот, народ как львица встает и как лев поднимается; не ляжет, пока не съест добычи и не напьется крови убитых».
При выборе цитаты Нетаньяху, очевидно, апеллировал к чувству еврейской гордости, но получилось… многогранно.
Израильские паблики ожидаемо наполнились ИИ-генеративами со львом-сионистом (картинка 1) и мемами на тему (картинка 2). Но самое интересное, что интерпретировать цитату взялись и пропалестинские каналы, доведя ее трактовку до диаметральной противоположности.
Выяснилось, что фразу про «народ как лев» произносит в книге Чисел прорицатель Валаам, призванный (sic!) для проклятия народа Израиля. Согласно ветхозаветной истории, Валаам, по поручению царя моавитян Валака, должен был проклясть евреев перед битвой, но вмешался Господь и вместо проклятий вложил в его уста благословение. Причем Валаам в этой истории представлен подчеркнуто несуразно — явившегося к нему ангела узнает даже не он сам, а его осел (картинка 3). Валааму, впрочем, интервенция Яхвы не помешала — очухавшись, он вернулся к Валаку и предложил ему план новой диверсии, на этот раз через развращение еврейских мужчин с помощью мадианитских проституток, что спровоцировало между народами войну. В результате сначала 24 тысячи евреев за прелюбодейства убил лично Господь, потом еще несколько тысяч погибло на войне, а потом на ней убили и самого Валаама.
То есть источник, взятый для брендинга войны, оказался таким, что обе стороны теперь видят в нем то, что хотят: сторонники Израиля — историю божественного провидения, а противники — подтверждение кровожадности сионистов. Все как всегда.
12 июня, когда началась операция в Иране, премьер-министр Израиля Нетаньяху, в традиции пафосного израильского нейминга, озаглавил новую войну «Львиный народ». Отсылает это название к фразе из Торы: «Вот, народ как львица встает и как лев поднимается; не ляжет, пока не съест добычи и не напьется крови убитых».
При выборе цитаты Нетаньяху, очевидно, апеллировал к чувству еврейской гордости, но получилось… многогранно.
Израильские паблики ожидаемо наполнились ИИ-генеративами со львом-сионистом (картинка 1) и мемами на тему (картинка 2). Но самое интересное, что интерпретировать цитату взялись и пропалестинские каналы, доведя ее трактовку до диаметральной противоположности.
Выяснилось, что фразу про «народ как лев» произносит в книге Чисел прорицатель Валаам, призванный (sic!) для проклятия народа Израиля. Согласно ветхозаветной истории, Валаам, по поручению царя моавитян Валака, должен был проклясть евреев перед битвой, но вмешался Господь и вместо проклятий вложил в его уста благословение. Причем Валаам в этой истории представлен подчеркнуто несуразно — явившегося к нему ангела узнает даже не он сам, а его осел (картинка 3). Валааму, впрочем, интервенция Яхвы не помешала — очухавшись, он вернулся к Валаку и предложил ему план новой диверсии, на этот раз через развращение еврейских мужчин с помощью мадианитских проституток, что спровоцировало между народами войну. В результате сначала 24 тысячи евреев за прелюбодейства убил лично Господь, потом еще несколько тысяч погибло на войне, а потом на ней убили и самого Валаама.
То есть источник, взятый для брендинга войны, оказался таким, что обе стороны теперь видят в нем то, что хотят: сторонники Израиля — историю божественного провидения, а противники — подтверждение кровожадности сионистов. Все как всегда.
👍7🤷♂3👾1
Иван Жеянов
Я ни разу не востоковед, а потому в истории с Ираном/Израилем могу лишь посоветовать несколько профильных экспертов (например, Михаила Бородкина, Никиту Смагина и Руслана Сулейманова). Зато я журналист и всегда обращаю внимание на то, как жонглируют фактами…
Кстати, в истории с народом, который «поднимается как лев», помимо библейского, есть и второй уровень смыслов. Дело в том, что лев — это еще и символ Ирана до Исламской революции, который сегодня используется иранской оппозицией в изгнании. То есть «подняться как лев» — это еще и призыв свергать аятолл. Чей изощренный ум все это придумывает, интересно?
❤5👾1