У меня тот же вопрос, что у Холдена Колфилда: «Куда деваются утки в Центральном парке, когда пруд замерзает?» и еще личный: «Как листочки этого дерева до сих пор не облетели на таком порывистом московском ветру?».

“Но, в конце концов, после езды в молчании, мы с шофером вроде встряли в беседу. Звали его Горвиц. И он оказался получше того, другого шофера. Короче, я подумал, что может он знает что-нибудь про уток.
—Эй, Горвиц, — спросил я. — Вы когда-нибудь проезжали мимо озерца в Централ Парке? В южной его части?
— Ага, и что там такое?
— Ну, вы видели уток, которые в нем плавают? Весной и всякое такое?  Случайно не знаете, куда они деваются зимой?
— Кто куда девается?
— Утки. Не знаете случайно? Я хочу сказать, что может кто-нибудь приезжает с фургоном или что-то в этом роде и забирает их, или они сами улетают – на юг или куда?
Старина Горвиц обернулся и оглядел меня.  Парень он был нетерпеливый вроде. Хотя не плохой парень.
— Откуда мне знать, черт побери?  — сказал он. — Откуда мне, черт его побери, знать такое?
— Хорошо, не слишком огорчайтесь из-за этого, — сказал я. Он явно огорчился из-за моего вопроса или из-за чего еще.
— Кто огорчается? Никто не огорчается.
Я прекратил дискуссию с ним, раз он так обидчив. Но он сам ее продолжил. Он полностью развернулся ко мне и сказал,
— Рыбы никуда не деваются. Они остаются там, где и всегда, рыбы. Прям там в чертовом озере.
— Рыбы, это совсем другое. Я говорю об утках, — сказал я.
— В чем тут разница? Никакой разницы нет, —  сказал Горвиц, и звучал он раздражительно неизвестно по какому поводу. — Рыбам еще труднее, зимой и всякое такое, чем для уток, бога ради. Приложи мозги, бога ради.
Я ничего не говорил целую минуту. Потом я сказал, — Хорошо. Что бы там ни было, рыбы и всякое такое, когда озерце замерзает и становится одной глыбой льда, люди там катаются на коньках и всякое такое?
Старина Горвиц снова обернулся – Что за черт это значит, чтобы там ни было? — заорал он. Они остаются там же, где и всегда, Бога ради.
— Но они же не могут игнорировать лед? Они просто не могут игнорировать его.
— Кто его игнорирует? Никто его не игнорирует! – Сказал Горвиц. Он сильно возбудился и всякое такое, я даже испугался, что он врежется в какой-нибудь фонарь. — Они живут в чертовом льду. Это в их природе, бога ради. Они замерзают в той позиции, в которой их застал холод на всю зиму.
— Ага! А что они там едят? Я хочу сказать, что если они там накрепко вмерзают, то они не могут там плавать в поисках еды и всякое такое.
— Их тела, бога ради – что с тобой не так? Их тела на диете, и всякое такое. Всю чертову зиму на водорослях и дерьме или что-там во льду. Понимаешь, что я хочу сказать?
Он снова развернулся к чертовой матери, чтобы меня видеть.
— О, — сказал я. — Оставим это.
Я боялся, что он разобьет чертово такси или еще что. Корме того, он был крепкий орешек, и беседовать с ним удовольствие было маленькое.
— Не хотите ли вы остановиться и выпить со мной где-нибудь? – спросил я.
Он не ответил, тем не менее. Я думаю, что он задумался. Тем не менее я спросил еще раз. Уж больно он был отличный парень. Довольно забавный и всякое такое.
— Нет у меня времени для выпивки, приятель, — сказал он, — а, кстати, лет тебе сколько, чтоб тебя черти взяли. Ты почему не в домашней постели?
— Я не устал.
Когдя я вышел у входа в «Эрнис» и расплатился, старина Горвиц опять поднял вопрос о рыбах. Определенно они застряли в его башке.
— Слушай, — сказал он. —  Если бы ты был рыбой, мать-природа позаботилась о тебе, не так ли? Верно? Ты же не думаешь, что все рыбы умирают, когда приходит зима, или думаешь?
— Нет, но…
— Ты чертовски прав, что не умирают, —  сказал Горвиц и умчался будто за ним черти гонятся. Он был самый крепкий орешек из всех, кого я когда-либо встречал. Что ему не скажешь, он сразу огорчался”.

Московский Данилов монастырь, храм в честь Святых отцов семи вселенских соборов.

16:30 Вечерня, Повечерие, Утреня.

Пишите Ваши пожелания, просьбы, мольбы - передам святому Даниилу.

«Храм Святых Отцов Семи Вселенских Соборов — ныне самый древний храм Данилова монастыря. Он состоит из нескольких церквей: на первом этаже расположен храм Покрова Пресвятой Богородицы (с приделом во имя пророка Даниила), на втором — храм Святых Отцов Семи Вселенских Соборов (с двумя приделами: преподобного и благоверного князя Даниила и святых мучеников и страстотерпцев благоверных князей Бориса и Глеба), на третьем — храм во имя преподобного Даниила Столпника (самый древний престол Данилова монастыря)».

По дороге в Данилов монастырь видела: разбитое зеркало, пять четверок на табло со временем в метро, обезглавленные кусты роз у часовни, а уже внутри - детей с ледянками на маленькой горке посреди монастыря и плывущее небо с золотыми облаками.

Давно мечтала отстоять длинную монастырскую службу. Три часа вечерни пролетело как три минуты. Намоленный за столетия храм, чудотворные, старинного письма, лики, высоченный иконостас до неба, многоголосый хор иноков, шестопсалмие в полной темноте и предрождественские тропари. И Даниил Московский.

А потом служба закончилась и женщина что-то сказала в расходящихся людей, но было плохо слышно. Я подошла уточнить: «Потрудиться не хотите? Хочу. Сколько есть времени? Сколько потребуется. Когда-нибудь послушались? А как же. Полы мыть умеете? Вроде да».

И вот нас трех послушниц ранее друг с другом не знакомых Анну, Ирину, Надежду и послушника Андрея, вооружили халатами, ведрами, швабрами, тряпками - благословили мыть пол в храме. И, кажется, я еще никогда в жизни не мыла пол с такой радостью и с таким усердием… Женщина, которая нас позвала - по имени Марина, на мой вопрос, для чего в каждой тряпке ровно посередине вырезан круг, с недоумением по поводу моей недогадливости, ответила - что так тряпка не будет сваливаться. И должна вам признаться, это ноухау действительно работает. Только неохота каждый раз тряпку снимать и потом надевать. Но Марина вообще оказалась женщина с юмором, потом она показала мне как правильно сливать воду - а так как вода после мытья в храме была с песком, то в раковине лежало сито - и его надо было держать и лить воду сквозь него, чтобы не засорять трубы. И те, кто был золотоискателем и просеивал тонны песка сквозь сито в поисках презренного золота, сейчас бы мне позавидовал, потому что в этом сите золото тоже было, но не презренное, а настоящее - то, которое дарит радость просто оттого, что ты моешь пол в одном из самых старинных храмов Москвы. И пока ты тщательно просеиваешь воду, подходит Марина и говорит: «а к Даниилу пойдешь мыть, или устала? Пойду конечно!». И вот ты моешь полы и к тебе выпархивает из-под скамьи пожелтевшая бумажка с текстом, ты его поднимаешь, а там стихотворение. Очень простое и очень красивое. И ты чувствуешь, это привет тебе лично.

Но на этом чудеса не заканчиваются, а только начинаются. Домыв полы у князя, и вдруг осененная мыслью спросить у Марины, на какой службе будет о. В, так как утром их две - ранняя и поздняя, я задаю свой вопрос, на что Марина мне буднично отвечает: да вон иди вниз, спроси у самого о. В. на какой службе он будет. И тут я понимаю, почему так все управилось, что я осталась помогать - отец, с которым я хотела поговорить, но не знала когда и как, оказывается в это время говорил с людьми в нижнем храме. И я, расцеловав Марину, побежала вниз. И встав в небольшую очередь, дождалась благословенного разговора.

А на обратном пути не было ни разбитых зеркал, ни роз - а только ленточка от раскрытого подарка.

Текст про наш социальный приют. Спасибо «Слову»!

"Без сострадания на этой работе не справиться". Социальному приюту - 25 лет

На пересечении трех улиц: Тельмана, Морозова и Ушакова в промышленной зоне Владикавказа близко к трамвайным путям расположен социальный приют для лиц, оказавшихся в экстремальных условиях, без определенного места жительства и занятий.
 
 К воротам подъезжает красный автомобиль, из которого выходит священник – в багажнике лежат пакеты с продуктами и медикаментами, в черном саквояже – предметы для совершения церковных таинств. Протоиерей Леонид (Болтенков) вместе с помощниками отдела по социальному служению и благотворительности Владикавказской и Аланской епархии – частые и ожидаемые гости в приюте. В столовой собираются и рассаживаются за столами жители приюта – это мужчины и женщины разного возраста. Сзади виднеется красный угол – на полках православные иконы и церковный подсвечник. Отец Леонид служит молебен и обращается с вдохновенной проповедью – люди внимательно слушают, потом благодарят, некоторые обращаются с просьбами…
Далее