БЫЛ ЗОЛОТЫМ МАЛЬЧИКОМ
СТАЛ СБИТЫМ ЛЁТЧИКОМ

о том, почему продюсер должен изобретать себя заново

В моём контракте есть пункт: я имею право передумать. Передумать, как только пойму, что проект, который я делаю, пахнет провалом. Иногда это запах сценария. Пять месяцев над ним работали, считали шедевром, а накануне съёмок перечитал — какая-то графомания со спецэффектами.

А иногда сидишь в аппаратной, мотор через час, в студию закатывают операторский кран, а ты понимаешь — это не к рейтингу, а к похоронам.

Лучше я передумаю сейчас, чем потом буду доставать 300 миллионов из рейтинговой жопы.
Я придумал шоу, я уговорил инвестора, я почувствовал крах — и сделал шаг назад.

Вот такие детские фантазии бывают у генеральных продюсеров. Мой настоящий контракт состоит из одного пункта: «Продюсируй. И не оглядывайся».

принципы — для мёртвых

Не отказывайся от своих слов. Стой на своём. Будь верен себе до конца. Всё это — слоганы грядущего провала.
Когда меня спрашивают: «Должны ли быть у продюсера принципы?» — я отвечаю: да. Одноразовые, прозрачные и всегда под рукой.

Есть, конечно, база:
не воруй еду с могилы Людмилы Гурченко,
не приставай к старушкам в Туапсе,
что-то ещё, не помню.

Но в остальном — не будь старовером.
Отрекайся от себя прежнего.
Это не слабость. Это единственный способ остаться в игре.

Если ты хочешь делать хитовый контент — следи за своим зрителем круглосуточно. Не расслабляйся.
Пока ты декларируешь: «Я знаю, что заходит», — твоя аудитория уже снимает рилсы про осознанный целлюлит.

ты моргнул — тренд исчез

Вчера за рекламу казино жгли на кострах совести.
Сегодня самый богатый блогер России — парень, который играет в казино в прямом эфире. Его зовут Evelone (по паспорту — Вадик).
В месяц Вадик зарабатывает больше 150 миллионов рублей.

В 2005 году в клубе First я познакомился с авторитетным экономистом с Урала. Он нюхал кокс с голой нигерийской проститутки. Сегодня у него каждый день зум с шаманом. Жена вырабатывает кундалини. Сын сидит по-бирмански. И все вместе лижут денежную жабу — во избежание кассового разрыва.

Пять лет назад тебя буллили за горбатый нос и монобровь — сегодня у тебя контракт с косметическим брендом.
Стань трендом — и тебе простят даже монолог о фистинге.

Нужно продюсировать не контент, а ожидания зрителя. Его будущие мурашки.
Недавно услышал «Группу крови» в рилсе про черепашку.
Гимн нашего поколения, под который мы стояли на стадионе, стиснув зубы, сегодня — джингл для тиктока.
И это нормально.
Я не боюсь быть гибким. Я боюсь быть прежним.
Всё, что живо, постоянно сбрасывает кожу.

меня съела Пятница

Самая страшная ловушка продюсера — верить в своё вчера. В тот успех. А зритель живёт здесь и сейчас, и ты для него просто смешной дядька, друг Укупника.
Твой единственный шанс попасть к Малахову — выпить жидкость для унитазов «Крот».

Жизнь круто научила меня: если сегодня любят — это не заслуга. Это отсрочка. Завтра проснёшься, а ты уже не тот вайб.

В 2012 я ушёл с НТВ делать Пятницу.
Заходил в новый офис с ноги — моё продюсерское эго не влезало в дверь.
Я был успешным. Мои шоу страпонили Первый и Россию.
Запустить маленький молодёжный канал? Легко.

И тут богиня удачи повернулась ко мне лицом и с размаху втащила в солнечное сплетение.
Оказалось, мои успешные схемы не работают в случае с новорождённым каналом.

Ты думаешь, что у тебя в багаже золотые отмычки. А у тебя там — мёртвый голубь и резиновая жопа для аплодисментов.

«Пятница» громко провалилась на старте.
Я улетел в клиническую депрессию и оттуда предъявлял себе: ты ошибся со стратегией, ты потерял удачу и хватку!
Золотая статуя продюсера-божка рухнула, и я опять стал живым человеком.

Я нашёл в себе силы пропустить стадию охуевания и сел учить новые правила игры. Мне стало предельно ясно, что продюсер должен переписывать своё священное писание каждый понедельник. Потому что Бог у аудитории всегда новый.
Последовательность — это для чиновников и кладбищ. Продюсер — вирус. Он должен мутировать быстрее системы.

В первом комментарии — правила живого продюсера.

Рыболовно-философский журнал «Грузило» представляет:

Мне было восемь. Или девять. Или целая жизнь назад.
Был август. Последнее лето, когда в меня ещё не залез страх.

Мы снимали дачу в Абрамцево. Она жила по соседству — во втором доме, с террасой. Её звали Вера. Ей было одиннадцать.
Когда она сидела на крыльце, в белом платье, обняв колени, я думал: вот бы навсегда замереть в этом мгновении.

Она никогда не заигрывала, не строила глазки. Просто смотрела. И я замолкал. Это был взгляд, который не пытался меня оценить. Я не знал, что так бывает.

Мы никогда не целовались. Мы строили шалаш из полотенец, бегали босиком, ели персики липкими пальцами — и я смотрел, от как сок стекает по её запястью.
Однажды она посмотрела на меня и сказала: «Ты мне нравишься, потому что ты тихий». А я не был тихим. Но после этого сразу стал.

Наступил последний день августа. Она стояла на веранде и рисовала пальцем на стекле. Я помню, как она закрыла глаза и сказала: «Не смотри на меня, когда я грустная».

Наутро я пришел попрощаться. Она сидела у стола. Не улыбалась. Просто сидела. Я видел, как её рука лежала на скатерти, как будто боялась пошевелиться.
Почему-то именно это я запомнил. Не её фамилию. Не её голос. А — эту руку. Этот взгляд. И этот свет, падающий сбоку.

Она уехала. Мама сказала: «Ты ведь знал, что это ненадолго». Я кивнул. Но внутри — ничего не кивало.

Прошло много лет. Однажды я оказался в галерее. Люди шли мимо, переговаривались. И вдруг я увидел…
Она сидела у стола. Белая скатерть. Рука на столе. Этот взгляд.
И я понял: это она.
Та, которую я так и не смог забыть.
На столе лежали персики.

Да, я никогда не жил с ней. Не целовал её.
Но разве это важно?
Если всё, что было между нами, — до сих пор живёт на этой картине.


Часть 2. Циничная


ПРОДАЕТСЯ ДЕВОЧКА С ПЕРСИКАМИ
Продюсерская стратегия для арт-рынка

Давайте представим, что «Девочка с персиками» — не признанный шедевр, а неизвестная картина полузабытого художника. Её обнаружили случайно. Вчера на чердаке.
Картина нигде не выставлялась. В catalogue raisonné — не числится.

Как объяснить современному зрителю, что перед ним — гениальная картина? Ведь она не провоцирует, не кричит. В ней нет скандала и идеологии. Просто мягкий взгляд девочки.
Какую продюсерскую легенду мы придумаем, чтобы подороже ее продать? Продолжение здесь.

Закончил сводить два новых альбома Nico Cartosio.
Слушать больше не могу ни скрипки, ни виолончели. Хочу бас.
Жирный саб. Или олдскульные синты. Грязный рояль. Надрывный шансон.
Что угодно — только не симфоническое.

Посоветуйте трек, который у вас на репите уже неделю.

НАСЛЕДНИКИ И НЕДОСТОЙНЫЙ СЫН

Музыкальный хук, который наказывает тебя за то, что ты есть

Уже несколько дней вместо того чтобы писать оркестровки для своего нового альбома, я по ночам смотрю «Наследников».

Помните, как в детстве мальчишки во дворе спорили, чья тень длиннее? Так вот, мальчики выросли и устроили фестиваль зависти и соперничества. А сценарист Джесси Армстронг раз в десять секунд вонзает им шприц прямо в эго.

Но не Джесси здесь главный злодей. Я обвиняю композитора Николаса Бриттла в захвате заложников. Его мелодия хватает тебя за руку и уже не отпускает. Как он это делает? Сейчас разгадаем.

когда вступление — это завещание

Я всегда считал, что семейные войны за дедушкины заводы, пароходы и челюсть из чистой платины — это про других. А теперь понял: мелодия наследства звучит и во мне. Но она не про деньги. Она про мою ценность в глазах отца.
Для меня музыка Бриттла — музыкальная пощечина. Он влепил ее маленькому Нико, который всегда искал отцовской любви, но не всегда находил.

Кто-то из комиков сказал про мелодию Ника: «Похоже на фугу Баха, который работает не на Бога, а на совет директоров».
Музыкальная тема «Наследников» — даже не фуга, а фугу: красивая, хищная и потенциально смертельная.

Рояль вступает первым. Как Бог-Отец. Он говорит:
— Ну что же ты подвел меня, сынок?
Ледяной упрек в тональности до минор.
Потом подтягиваются дети: скрипки, струнные и духовые. Но это не дружная оркестровка, это наследственный спор. Здесь каждый хочет быть солистом.

Каждый раз, когда звучат первые ноты вступления, я как будто вхожу в комнату памяти, которую не хотел открывать.
В ней всё осталось, как было: треснувшее пианино, пыль и повисшее без ответа «отец, прости».

И всё это — только за первые тридцать секунд вступления.
Cm - Ab - Fm - G

симфония из мух, камней и отцов

Когда я учился в музыкальной школе, мы с ребятами на спор «играли темы». Ты садишься за рояль, а тебе одноклассники кричат: «Сыграй, как жужжит муха в стакане». И ты сидишь, потеешь, подбираешь это жужжание.
А потом уже сам кричишь парню за роялем: «Сыграй, как звучит лежачий камень».

Раньше я был уверен, что это только наша игра.
А сейчас думаю: может быть, Николас тоже в неё играл.
И кто-то однажды крикнул ему: «Сыграй, как звучит молчаливый упрек отца».
И он сыграл. А HBO это записали.


В первом комментарии — советы начинающему композитору от Ника Бриттла.