Каллиопа, получившая свое имя от прекрасного слова, есть единственная Климена, и иной никогда не было.
Знаете, я безумно люблю образ слепого бега, или танцев над пропастью с завязанными глазами (да-да, дурак из таро Райдера-Уэйта, я смотрю на тебя). Я долго думала, как описать то, что происходит с тобой когда читаешь Каллиопу, дерево, Кориск и решила не мудрствовать.
В Американской истории ужасов есть этот душераздирающий момент, когда героиня мечтает хотя бы в ночь Хэллоуина стать красоткой, и вот она надевает маску, из-за которой не видит ничего вокруг, и несколько секунд бежит, будучи абсолютно счастливой и уверенной в том, что она – Красавица. И, если прикрыть глаза, на одно мгновение, и забыть где ты, от Каллиопы, дерева, Кориска создается похожее, совершенно теплое, как запах кедра, ощущение того, что ты - немного неземное существо, цитирующее по памяти Энеиду и улыбающееся не хуже авгуров, читая Записки о Галльской войне.
Вообще в нашем мире, когда история, не без помощи одной потрясающей женщины и кучи ее эпигонов, возведена в ранг сакрального знания, Роман Шмараков каким-то невероятным образом (мне кажется что он свят в своей доброте, как и еще один писатель, и их таких всего два) умудряется не тыкать читателя носом в его, назовем это мягко – скудоумие, а просто и изящно рассказывать, лить на листы шуршаще-шелестяшие истории о призраках, кровожадных вилках и взбалмошных тетушках.
Вообще, конечно, Каллиопа, дерево, Кориск это эпистолярный шкатулочный роман, основная фабула которого строится вокруг двух молодых людей, попавших в дом с привидением, что, собственно, один из них и описывает в письмах. Но кого это на самом деле волнует, когда пространство романа гнется и прорастает само в себя, словно в Алисе, затягивая все дальше и глубже, качая на волнах и уподобляясь полубесконечному списку кораблей, который можно прочесть лишь до середины?
Если бы я писала школьное сочинение (разумеется, на греческом и, разумеется, с обязательными цитатами из Плутарха), я бы написала, что роман этот о любви к слову и языку, как к способу изучения мира, способу его описания и, безусловно, способу рассказывания историй и сохранения памяти. Я бы написала, что титаническое первое предложение последней, тридцать пятой главы, тому подтверждение. Я бы написала, что только из любви к слову (а еще потрясающему его чувству) можно породить описание кровати, которая единственная, согласно Платону, должна быть создана самим Богом.
Но я не пишу школьного сочинения, как и не владею греческим, равно и латынью, арамейским или сицилийским наречием. Так что я просто доверюсь своим чувствам и скажу, что Память порождает Каллиопу, получившую свое имя от прекрасного слова, в результате чего от всего человека нам остается всего лишь часть. Часть речи вообще. Часть речи.
Знаете, я безумно люблю образ слепого бега, или танцев над пропастью с завязанными глазами (да-да, дурак из таро Райдера-Уэйта, я смотрю на тебя). Я долго думала, как описать то, что происходит с тобой когда читаешь Каллиопу, дерево, Кориск и решила не мудрствовать.
В Американской истории ужасов есть этот душераздирающий момент, когда героиня мечтает хотя бы в ночь Хэллоуина стать красоткой, и вот она надевает маску, из-за которой не видит ничего вокруг, и несколько секунд бежит, будучи абсолютно счастливой и уверенной в том, что она – Красавица. И, если прикрыть глаза, на одно мгновение, и забыть где ты, от Каллиопы, дерева, Кориска создается похожее, совершенно теплое, как запах кедра, ощущение того, что ты - немного неземное существо, цитирующее по памяти Энеиду и улыбающееся не хуже авгуров, читая Записки о Галльской войне.
Вообще в нашем мире, когда история, не без помощи одной потрясающей женщины и кучи ее эпигонов, возведена в ранг сакрального знания, Роман Шмараков каким-то невероятным образом (мне кажется что он свят в своей доброте, как и еще один писатель, и их таких всего два) умудряется не тыкать читателя носом в его, назовем это мягко – скудоумие, а просто и изящно рассказывать, лить на листы шуршаще-шелестяшие истории о призраках, кровожадных вилках и взбалмошных тетушках.
Вообще, конечно, Каллиопа, дерево, Кориск это эпистолярный шкатулочный роман, основная фабула которого строится вокруг двух молодых людей, попавших в дом с привидением, что, собственно, один из них и описывает в письмах. Но кого это на самом деле волнует, когда пространство романа гнется и прорастает само в себя, словно в Алисе, затягивая все дальше и глубже, качая на волнах и уподобляясь полубесконечному списку кораблей, который можно прочесть лишь до середины?
Если бы я писала школьное сочинение (разумеется, на греческом и, разумеется, с обязательными цитатами из Плутарха), я бы написала, что роман этот о любви к слову и языку, как к способу изучения мира, способу его описания и, безусловно, способу рассказывания историй и сохранения памяти. Я бы написала, что титаническое первое предложение последней, тридцать пятой главы, тому подтверждение. Я бы написала, что только из любви к слову (а еще потрясающему его чувству) можно породить описание кровати, которая единственная, согласно Платону, должна быть создана самим Богом.
Но я не пишу школьного сочинения, как и не владею греческим, равно и латынью, арамейским или сицилийским наречием. Так что я просто доверюсь своим чувствам и скажу, что Память порождает Каллиопу, получившую свое имя от прекрасного слова, в результате чего от всего человека нам остается всего лишь часть. Часть речи вообще. Часть речи.
Тут должен бы быть отзыв, или что-то отзывоподобное, но получилось как всегда.
Так что если вам нравится Идиатуллин и/или потрясающее кино Wag the Dog - вам надо.
Если вам нравится про политику и людей в ней - вам надо.
Если вам нравятся бойкие тексты и не страшит описание вооруженных конфликтов - вам надо.
Так вот, дело было в Казани...
Так что если вам нравится Идиатуллин и/или потрясающее кино Wag the Dog - вам надо.
Если вам нравится про политику и людей в ней - вам надо.
Если вам нравятся бойкие тексты и не страшит описание вооруженных конфликтов - вам надо.
Так вот, дело было в Казани...
А я что? Я ничего. Пытаясь выжить между недостижимым там и невыносимым тут сформулировала три правила (два из которых близки, по сути).
1. В любой непонятной ситуации думайте о республиканском Риме.
2. В любой непонятной ситуации читайте книги.
3. В любой непонятной ситуации ссылайтесь на великих, ведь парафраз — это праздник.
Так вот, про республику. Все что есть, уже было или придумано, или утащено квиритами, и хитрая политика, и ничтожность человека перед властью, и сила голоса оратора, простите – хорошего журналиста. Ценности человеческой жизни, пожалуй, было немного, но ее и у нас не особо прибавилось, честности ради.
Но мы же помним – история скрадывает углы, покрывает мягким пеплом осколки и заливает стеарин не мысли о вещах, но сами вещи.
Потому, может, и стоит иногда смахивать пыль, разжигать новые свечи и врубать прожектора на полную, освещать мир, выросший на боли, крови, страхе и истории и вспоминать простые истины:
Слово имеет вес.
Человеческая жизнь важна.
Без юмора мы умрем.
Слеза ребенка и дальше по тексту.
Я не люблю и не могу про политику и актуальное, я человек частный и ждет нас не смерть, а новая среда. Но и слепцом, живущим в мире, который так и не смог сглазить Шамиль Идиатуллин я тоже не могу.
Меня пугает война. Меня пугает смерть. Меня пугает необходимость видеть это.
Все это есть в Мировой, и в панику это не вгоняет только потому, что читаешь и думаешь – роман написан двадцать лет назад, ты еще в младшую школу ходила, а потому и не так страшно. И это пройдет, забронзовеет, и покроется окисью. А после на этом вырастет новая трава. И новые люди. И салюты останутся просто салютами.
А люди как были людьми, так ими и останутся – плохими, хорошими, разными.
И все это не повод их хоть немного не любить.
1. В любой непонятной ситуации думайте о республиканском Риме.
2. В любой непонятной ситуации читайте книги.
3. В любой непонятной ситуации ссылайтесь на великих, ведь парафраз — это праздник.
Так вот, про республику. Все что есть, уже было или придумано, или утащено квиритами, и хитрая политика, и ничтожность человека перед властью, и сила голоса оратора, простите – хорошего журналиста. Ценности человеческой жизни, пожалуй, было немного, но ее и у нас не особо прибавилось, честности ради.
Но мы же помним – история скрадывает углы, покрывает мягким пеплом осколки и заливает стеарин не мысли о вещах, но сами вещи.
Потому, может, и стоит иногда смахивать пыль, разжигать новые свечи и врубать прожектора на полную, освещать мир, выросший на боли, крови, страхе и истории и вспоминать простые истины:
Слово имеет вес.
Человеческая жизнь важна.
Без юмора мы умрем.
Слеза ребенка и дальше по тексту.
Я не люблю и не могу про политику и актуальное, я человек частный и ждет нас не смерть, а новая среда. Но и слепцом, живущим в мире, который так и не смог сглазить Шамиль Идиатуллин я тоже не могу.
Меня пугает война. Меня пугает смерть. Меня пугает необходимость видеть это.
Все это есть в Мировой, и в панику это не вгоняет только потому, что читаешь и думаешь – роман написан двадцать лет назад, ты еще в младшую школу ходила, а потому и не так страшно. И это пройдет, забронзовеет, и покроется окисью. А после на этом вырастет новая трава. И новые люди. И салюты останутся просто салютами.
А люди как были людьми, так ими и останутся – плохими, хорошими, разными.
И все это не повод их хоть немного не любить.
Что-то мой мозг превращается в вязкий кисель от количества временных документов под названиями «ч1.4», «ч1.5», «ч2.3», «draft_finaly_fin_edit2.6», так что не разогреть ли его размышлениями о вечном. Так вот. Прочитала я книгу Мессалина: Распутство, клевета и интриги в императорском Риме за авторством Онор Каргилл-Мартин, и была страшно разочарованна.
Во-первых, но это я сама себе злобный Буратино, сие чистой воды нонфик, а не исторический роман, как, скажем, Дочь понтифика Дарио Фо.
Во-вторых, про распутство мне ничего и не рассказали, кроме того, что Мессалину демонизировали и рисовали с ней похабные картинки спустя больше чем полторы тысячи лет.
В-третьих, и самых грустных, кроме того, что мне не рассказали ничего нового не только о самой жене Клавдия, меня еще и опять ткнули носом в тот сорт феминистической, простите все манульи и не только боги, оптики, которая меня так раздражает.
Ну, про книжку я вам вроде как рассказала, а теперь вольная программа.
Вот смотрите, мы знаем, что практически всю историю европейских цивилизаций женщины не обладали равными правами с мужчинами. Мы знаем, что они были в большей или меньшей степени ограниченны в возможностях в зависимости от кучи факторов, социальных, экономических, религиозных, ect.
Я понимаю необходимость говорить об этом, но я не понимаю почему тыкая этими фактами, аки кровавыми простынями под нос соседям на утро после деревенской свадьбы, можно считать свой долг (а мне кажется, авторы, пишущие в таком ключе и с таким неприкрыто эмоциональным отношением видят в своей деятельности именно долг) выполненным?
Вот мы знаем, да, Мессалину выдали замуж, да, она была из образованных и привилегированных, да, она не ожидала что ее муж станет императором, да, у нее были любовники, да, история про вторую свадьбу скорее всего интрига против нее, да, очень жалко Мессалину (тут моя художественная душа страдает от того, что жалко ее по-факту, а не потому что она показана сложным человеком, которому правда хочется сопереживать, слишком сухо написано).
Но во всем этом я не услышала ни слова о том, как она пришла к тому, что может занять и заняла-таки, позицию самой могущественной женщины.
Да, жить в мире, где ты человек второго сорта (повезло если человек) ужасно. Да, если ты приближен к власти, это накладывает отпечаток. Но, знаете, меня очень злит позиция – она была бедной-несчастной и просто хотела любви и еще безопасности, поэтому вот с этими подружилась, а с теми спала. И вообще у женщин был только один рычаг давления, угадайте-ка какой.
Во всем этом меня поражает, что автор не упомянула, скажем, Клодию или Порцию, или Прецию, которая вообще ничьей женой не была, но таки как-то во всем этом учувствовала.
Наверное, меня злит то, что эта поза, очень напоминающая хохочущую в лицо троянцам Кассандру работает только для хохочущей в лицо троянцев Кассанды, а вот для женщин, у которых остается участок для маневра, время и силы, как мне кажется, нет.
Впрочем, как исследование и некоторое саммари об одной из самых известных римлянок – вполне себе ничего, хотя хотелось бы, конечно, большего, но кто я такая, что бы судить.
Во-первых, но это я сама себе злобный Буратино, сие чистой воды нонфик, а не исторический роман, как, скажем, Дочь понтифика Дарио Фо.
Во-вторых, про распутство мне ничего и не рассказали, кроме того, что Мессалину демонизировали и рисовали с ней похабные картинки спустя больше чем полторы тысячи лет.
В-третьих, и самых грустных, кроме того, что мне не рассказали ничего нового не только о самой жене Клавдия, меня еще и опять ткнули носом в тот сорт феминистической, простите все манульи и не только боги, оптики, которая меня так раздражает.
Ну, про книжку я вам вроде как рассказала, а теперь вольная программа.
Вот смотрите, мы знаем, что практически всю историю европейских цивилизаций женщины не обладали равными правами с мужчинами. Мы знаем, что они были в большей или меньшей степени ограниченны в возможностях в зависимости от кучи факторов, социальных, экономических, религиозных, ect.
Я понимаю необходимость говорить об этом, но я не понимаю почему тыкая этими фактами, аки кровавыми простынями под нос соседям на утро после деревенской свадьбы, можно считать свой долг (а мне кажется, авторы, пишущие в таком ключе и с таким неприкрыто эмоциональным отношением видят в своей деятельности именно долг) выполненным?
Вот мы знаем, да, Мессалину выдали замуж, да, она была из образованных и привилегированных, да, она не ожидала что ее муж станет императором, да, у нее были любовники, да, история про вторую свадьбу скорее всего интрига против нее, да, очень жалко Мессалину (тут моя художественная душа страдает от того, что жалко ее по-факту, а не потому что она показана сложным человеком, которому правда хочется сопереживать, слишком сухо написано).
Но во всем этом я не услышала ни слова о том, как она пришла к тому, что может занять и заняла-таки, позицию самой могущественной женщины.
Да, жить в мире, где ты человек второго сорта (повезло если человек) ужасно. Да, если ты приближен к власти, это накладывает отпечаток. Но, знаете, меня очень злит позиция – она была бедной-несчастной и просто хотела любви и еще безопасности, поэтому вот с этими подружилась, а с теми спала. И вообще у женщин был только один рычаг давления, угадайте-ка какой.
Во всем этом меня поражает, что автор не упомянула, скажем, Клодию или Порцию, или Прецию, которая вообще ничьей женой не была, но таки как-то во всем этом учувствовала.
Наверное, меня злит то, что эта поза, очень напоминающая хохочущую в лицо троянцам Кассандру работает только для хохочущей в лицо троянцев Кассанды, а вот для женщин, у которых остается участок для маневра, время и силы, как мне кажется, нет.
Впрочем, как исследование и некоторое саммари об одной из самых известных римлянок – вполне себе ничего, хотя хотелось бы, конечно, большего, но кто я такая, что бы судить.
Она любила и страдала. Любила Владимира Сорокина и страдала от его недоступности.
Forwarded from Freedom Letters
Решили сегодня отметить День Сорокина. 28 мая 2024 во Freedom Letters вышло «Наследие». Ровно год спустя, сегодня, — во Freedom Letters опубликован новый роман «Сказка». У вас есть шанс стать его первыми читател:ями.
https://freedomletters.org/books/skazka
https://freedomletters.org/books/skazka
Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город. Исчезли мосты, дворцы. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете. Через все небо пробежала одна огненная нитка. Потом город потряс удар. Он повторился, и началась гроза.
Какой-то сегодня день случайных и неочевидных рифм с Булгаковым, так что, вторя великим, напомню ещё и что Достоевский бессмертен!
Какой-то сегодня день случайных и неочевидных рифм с Булгаковым, так что, вторя великим, напомню ещё и что Достоевский бессмертен!
Так сложились звезды, что вчера я дочитала книжку, самый симпатичный персонаж которой во многом списан с Дмитрия Захарова. Представлять этого писателя производственных романов™ автором детективов было даже забавнее, чем понять какой из двух писателей с нетривиальным ударением в фамилии спрятался за другим персонажем с нетривиальным ударением в фамилии, но это уже лирика.
И знак того, что пора уже про/перечитать Кластер в новой редакции. И как никогда вовремя.
Стою я сегодня на конференции физиков и слышу краем уха: "Ну, арсенид галлия это уже не актуально", да, думаю, вовремя взяла роман. Актуализирую арсениды в своей жизни.
А после конференции надо было мне отзыв на диссертацию из одного института РАН забрать, и вот сидят там на входе два бравых стража науки, смотрят на книжку, и, видимо, ослепленные иллюстрациями Сергея Орехова, и спрашивают: "А почему роман просто Мастер, без Маргариты?". Объяснила им что автор не тот, и роман другой, но тоже хороший. Стражи науки повздыхали и сказали, что лучше бы я Булгакова читала. А я стою такая, красивая, кудрявая, с красной помадой на губах, рецензию на диссертацию в одной руке держу, томик Дмитрия Захарова в другой и как выдаю им полную цитату из Мастера и Маргариты, ту, что про белый плащ с кровавым подбоем и крытую колоннаду и, обворожительно улыбаясь, ухожу.
(Была бы добросовестным блогером, спросила бы - а какими классиками предпочитаете флексить вы?)
А, да, еще сегодня немного удивила коллегу, когда прямо посреди доклада на конференции открыла небольшую белую книжку, похожую на программу той самой конференции, а там:
Пробовала пальцами ноги
Хвою на горячем подбородке...
Но это уже немного другая история.
А с собой я пари заключила - если я защищусь раньше, чем Дмитрий Захаров таки опубликует Ржавые Звезды - куплю себе пончик с берлинским кремом, а если позже - с шоколадным.
И знак того, что пора уже про/перечитать Кластер в новой редакции. И как никогда вовремя.
Стою я сегодня на конференции физиков и слышу краем уха: "Ну, арсенид галлия это уже не актуально", да, думаю, вовремя взяла роман. Актуализирую арсениды в своей жизни.
А после конференции надо было мне отзыв на диссертацию из одного института РАН забрать, и вот сидят там на входе два бравых стража науки, смотрят на книжку, и, видимо, ослепленные иллюстрациями Сергея Орехова, и спрашивают: "А почему роман просто Мастер, без Маргариты?". Объяснила им что автор не тот, и роман другой, но тоже хороший. Стражи науки повздыхали и сказали, что лучше бы я Булгакова читала. А я стою такая, красивая, кудрявая, с красной помадой на губах, рецензию на диссертацию в одной руке держу, томик Дмитрия Захарова в другой и как выдаю им полную цитату из Мастера и Маргариты, ту, что про белый плащ с кровавым подбоем и крытую колоннаду и, обворожительно улыбаясь, ухожу.
(Была бы добросовестным блогером, спросила бы - а какими классиками предпочитаете флексить вы?)
А, да, еще сегодня немного удивила коллегу, когда прямо посреди доклада на конференции открыла небольшую белую книжку, похожую на программу той самой конференции, а там:
Пробовала пальцами ноги
Хвою на горячем подбородке...
Но это уже немного другая история.
А с собой я пари заключила - если я защищусь раньше, чем Дмитрий Захаров таки опубликует Ржавые Звезды - куплю себе пончик с берлинским кремом, а если позже - с шоколадным.
Тело отбрасывает от души на стену от стула на стену...
Нет, не то
похоже на строительные леса католического собора
Больше, чем сами строительные леса католического собора
Похожи на строительные леса католического собора.
Короче, фото любимого писателя, пока он фотографирует другого любимого писателя.
А вот вы и думайте теперь что с человеком делает литература и рекурсия.
Нет, не то
похоже на строительные леса католического собора
Больше, чем сами строительные леса католического собора
Похожи на строительные леса католического собора.
Короче, фото любимого писателя, пока он фотографирует другого любимого писателя.
А вот вы и думайте теперь что с человеком делает литература и рекурсия.
Ну чтож, Динара решила, что легкое и забавное как раз то, что нужно, и, по не очень понятной причине, отдала рупор мне.
Ладно.
Хотели радостных книжек? Хотели найти в них утешение? Надежду? Веру в светлое будущее? Смысл?
А вот и нет.
Знакомьтесь – Филип Мёрдстоун, автор очень многообещающего дебюта, второй, не такой блистательной книжки из премиальных списков, третьей, которая была чуть тусклее второй и далее по списку. И, знаете что, Филипп не намерен плясать под дудку трендов. И черта с два вы, или его агент заставите его писать на потребу толпе. Он верен своим принципам и тем идеям, которые несет.
Он слишком хорош для этого. Слишком умен и слишком сильно презирает всех этих героев меча, магии и слабоумия, напополам с отвагой.
И вот контракт на фентези-трилогию подписан, а Филипу, чтобы проглотить эту отвратительно горькую пилюлю просто необходимо запить ее термоядерным крафтовым пивом Темная энтропия.
Роман о том, как написать роман и о том, что литература это далеко не всегда единороги, порой это тяжелый труд, или сделка с очень и очень сомнительными существами. О том, откуда берется вдохновение и о том, что может, или не может изменить Слово (как и слава, кстати).
В общем - потрясающе смешное и страшное погружение в мир историй, письма и, к сожалению, тех, кто все это продает и использует.
Самый всамделишный гроссбух из всех невсамделишных гроссбухов – Трилогия Мёрдстоуна от Мела Пита, читайте и трепещите.
А дальше пусть отдувается Кристина, ее очередь.
Кстати, не забываем говорить спасибо Насте, которая опять устроила что-то интересное, что я опять пытаюсь превратить в балаган🖤
#книжкипрокнижки
Ладно.
Хотели радостных книжек? Хотели найти в них утешение? Надежду? Веру в светлое будущее? Смысл?
А вот и нет.
Знакомьтесь – Филип Мёрдстоун, автор очень многообещающего дебюта, второй, не такой блистательной книжки из премиальных списков, третьей, которая была чуть тусклее второй и далее по списку. И, знаете что, Филипп не намерен плясать под дудку трендов. И черта с два вы, или его агент заставите его писать на потребу толпе. Он верен своим принципам и тем идеям, которые несет.
Он слишком хорош для этого. Слишком умен и слишком сильно презирает всех этих героев меча, магии и слабоумия, напополам с отвагой.
И вот контракт на фентези-трилогию подписан, а Филипу, чтобы проглотить эту отвратительно горькую пилюлю просто необходимо запить ее термоядерным крафтовым пивом Темная энтропия.
Роман о том, как написать роман и о том, что литература это далеко не всегда единороги, порой это тяжелый труд, или сделка с очень и очень сомнительными существами. О том, откуда берется вдохновение и о том, что может, или не может изменить Слово (как и слава, кстати).
В общем - потрясающе смешное и страшное погружение в мир историй, письма и, к сожалению, тех, кто все это продает и использует.
Самый всамделишный гроссбух из всех невсамделишных гроссбухов – Трилогия Мёрдстоуна от Мела Пита, читайте и трепещите.
А дальше пусть отдувается Кристина, ее очередь.
Кстати, не забываем говорить спасибо Насте, которая опять устроила что-то интересное, что я опять пытаюсь превратить в балаган🖤
#книжкипрокнижки
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Ладно, ладно. Меня победило общественное мнение, Гадова, клубная демократия и чувство долга (внезапно, правда).
Короче, Страна вина, книга нобелевского лауреата Мо Яня, титулованного и обласканного, героя, если не создателя, галлюцинаторного реализма и виновника моего нытья за последние недели две. Книга мне не зашла. Занавес. Расходимся.
Ага, сейчас, как же. Я страдала, теперь ваша очередь.
Если избавиться от канонического уже воя европоцентричной ранимой барышни, роман просто огонь, он без шуток прекрасный. Это потрясающий постмодернистский конструкт, имеющий своею целью, если у постмодернистских конструктов таки есть цель, продемонстрировать иллюзорность всего сущего и то, что доказать будто вокруг нас – реальность, а за спиной не маячиткенгуру мясной младенец – невозможно.
Если коротко и на пальцах – следователь Дин Гоуэр приезжает в городок и центр провинции Цзюго, где, вроде как, едят младенцев, а дальшевсе заверте… короче, галлюцинаторный реализм, и, чтоб его дополнительно подчеркнуть, все пьют как не в себя и изъясняются солжносоставными конструкциями в духе лучших образчиков ренессанса.
Параллельно мы узнаем, что некий не особо симпатичный, но дюже титулованный китайский автор по имени Мо Янь, пишущий этот самый роман Страна вина о следователе Дине Гоуэре переписывается с начинающим писателем и доцентом виноделия из Цзюго, который пишет откровенно графоманские рассказы и очень-очень хочет стать писателем, не без помощи достопочтенного учителя Мо. Как не сложно догадаться, оба пьют.
Вообще мне должно было понравиться примерно абсолютно все. И тема вина и пьянства в литературе, и описание измененного сознания, и нечто, что сложно назвать магическим реализмом, и что скорее является прямым дрейфом полумифологического мышления в современность, но, как сказал бы на моем месте мужчина, у меня такое правда в первый раз, прости, ты замечательная, но сердце мое не екнуло.
Я честно пыталась понять что мне не так и пришла вот к какому неутешительному выводу:я тупенькая я не способна понимать азиатский постмодерн. Размышляя об этом дальше, я все больше прихожу к выводу, что (вот сейчас будет самое капитанское капитанство на свете) любой постмодернистский (да-да, я использую это слово чаще, чем Солонович слово проскрипционный) роман не столько о чем, сколько как, и вот с этим самым как, немаловажную роль в котором играет контекст и так называемая «радость узнавания» у меня, как у Хьюстона, проблема. И дело даже не в европоцентризме, трехактной структуре и отсылкам к классическим мифам, а к тому, что это еще и какой-то совершенно иной, неочевидный для меня способ думанья (хотя, признаюсь, концепция четырёхтактной структуры это мое открытие года). То есть, спасибо огромное, конечно, Егору Михайлову (переводчику) за бережно расставленные ссылки и объяснения, к которому из четырех великих романов вот это относится (упоминаются все четыре, я проверила), но для меня разницы между Сном в красном тереме и Речными заводями в принципе не существует, я их не читала.
Написала вот и почувствовала себя Митрофанушкой.
#мы_из_кв25
Короче, Страна вина, книга нобелевского лауреата Мо Яня, титулованного и обласканного, героя, если не создателя, галлюцинаторного реализма и виновника моего нытья за последние недели две. Книга мне не зашла. Занавес. Расходимся.
Ага, сейчас, как же. Я страдала, теперь ваша очередь.
Если избавиться от канонического уже воя европоцентричной ранимой барышни, роман просто огонь, он без шуток прекрасный. Это потрясающий постмодернистский конструкт, имеющий своею целью, если у постмодернистских конструктов таки есть цель, продемонстрировать иллюзорность всего сущего и то, что доказать будто вокруг нас – реальность, а за спиной не маячит
Если коротко и на пальцах – следователь Дин Гоуэр приезжает в городок и центр провинции Цзюго, где, вроде как, едят младенцев, а дальше
Параллельно мы узнаем, что некий не особо симпатичный, но дюже титулованный китайский автор по имени Мо Янь, пишущий этот самый роман Страна вина о следователе Дине Гоуэре переписывается с начинающим писателем и доцентом виноделия из Цзюго, который пишет откровенно графоманские рассказы и очень-очень хочет стать писателем, не без помощи достопочтенного учителя Мо. Как не сложно догадаться, оба пьют.
Вообще мне должно было понравиться примерно абсолютно все. И тема вина и пьянства в литературе, и описание измененного сознания, и нечто, что сложно назвать магическим реализмом, и что скорее является прямым дрейфом полумифологического мышления в современность, но, как сказал бы на моем месте мужчина, у меня такое правда в первый раз, прости, ты замечательная, но сердце мое не екнуло.
Я честно пыталась понять что мне не так и пришла вот к какому неутешительному выводу:
Написала вот и почувствовала себя Митрофанушкой.
#мы_из_кв25
Так что давайте-ка я продолжу тут рассуждать, а вы захотите – прочитаете – в конце концов что есть буквы, как не инструмент для порождения новых букв.
Продолжая говорить о романах на п, мы не можем не признать одного их несомненного достоинства, их можно прочитать вообще как Кетцалькоатль на душу положит, хоп, и это неплохой детектив, хоп, и это эссе о Борхесе, хоп, и это трактат о быте бенедиктинцев, хоп, и мы говорим о роли смеха в нашем бытии человеком, хоп, речь перерастает в плакатную агитку (ага, попались, это из другого романа).
И вот для меня, говоря о способах прочтения, Страны вина, к сожалению, останется шкатулочным романом, ломающим (а может, и воздвигающим) четвертую стену, со слишком сложной поэтикой. А для вас она может стать чем-то иным, разговором о творчестве, о дионисийском экстазе, о милосердии и жалости, о двуличности власть придержащих, в конце-то концов.
Знаете, мне очень нравится, как один известный джойсопоклонник сказал – что бы понять Улисса надо прочитать все книги, написанные до Улисса, но что бы понять Улисса, можно просто прочитать Улисса.
Или четыре великих китайских романа.
Или не читать ничего, в конце концов, кто я такая, чтоб вам указывать.
А, да, забыла сказать, книга прочитана как попавшая в шорт литературных премий и как роман нечитанного автора в рамках балагана сомнительной серьезности.
#мы_из_кв25
Продолжая говорить о романах на п, мы не можем не признать одного их несомненного достоинства, их можно прочитать вообще как Кетцалькоатль на душу положит, хоп, и это неплохой детектив, хоп, и это эссе о Борхесе, хоп, и это трактат о быте бенедиктинцев, хоп, и мы говорим о роли смеха в нашем бытии человеком, хоп, речь перерастает в плакатную агитку (ага, попались, это из другого романа).
И вот для меня, говоря о способах прочтения, Страны вина, к сожалению, останется шкатулочным романом, ломающим (а может, и воздвигающим) четвертую стену, со слишком сложной поэтикой. А для вас она может стать чем-то иным, разговором о творчестве, о дионисийском экстазе, о милосердии и жалости, о двуличности власть придержащих, в конце-то концов.
Знаете, мне очень нравится, как один известный джойсопоклонник сказал – что бы понять Улисса надо прочитать все книги, написанные до Улисса, но что бы понять Улисса, можно просто прочитать Улисса.
Или четыре великих китайских романа.
Или не читать ничего, в конце концов, кто я такая, чтоб вам указывать.
А, да, забыла сказать, книга прочитана как попавшая в шорт литературных премий и как роман нечитанного автора в рамках балагана сомнительной серьезности.
#мы_из_кв25
Сначала я хотела вам тут похвастаться одной крутейшей книжкой, которая мало того, что замечательная, так еще и закрывает два пункта книжного вызова, хотя может закрыть как минимум четыре, но я не наглею.
Потом я хотела поныть, повыть, поразглагольствовать о том, что так плохо, что, кажется, проще отгрызть себе ногу, или там, не знаю, чувство собственного достоинства, оскорбленное до полной потери смысла существования, что сейчас дурацкие выпускные, всюду студенты и студентки, плохие книги, глупые подкасты, общее дурновкусие и скверная погода. И грандиозные нарциссы. Куда же мы без грандиозных нарциссов.
Затем я подумывала спросить вас о полугодовых списках и предложить составить свой топ или антитоп, или любой другой список (да, когда-нибудь я соберу свою полку с античностью, но для начала перестану материться на Матышака, разбившего мое хрупкое сердце).
А потом я вспомнила что так и не написала про Уоллеса, и вот мы здесь.
Тарантино как-то сказал, что чтоб донести большую мысль, не нужно тратить много слов, так вот: Короткие интервью с подонками – охуенные.
На этом в принципе все, дальше будут просто две факультативные мысли.
Мысль первая, квазиинтеллектуальная. Несмотря на то, что Интервью по всей своей совокупности разделяется на три части это сборник рассказов, меня не оставляло стойкое и бесконечное ощущение что Уоллес взял концепцию великого американского романа, даже не концепцию, а некоторую идею в платоновском смысле, и приготовил из нее препарат, знаете, такой, когда тушка раскрыта и вот вам кровеносная система, вот нервная, вот схема кольцевой композиции, вот способы бытописания, вот все уровни манипулятивных риторических вопросов.
И тут происходит потрясающая магия. Потому что вот перед вами змея, вот ее зуб, вот железа, вырабатывающая яд, вот примеры поделок аборигенов из костей и кожи детей, или родителей этой змеи. Она разъята и безопасна. А вот перед вами труп великого американского романа. И, в отличии от змеи, он все еще может вас прикончить, хотя, казалось бы, вот она, железа, которая вырабатывает яд – рассечена и законсервирована в собственном же разлагающемся и мертвом теле.
Мысль вторая, не столь пафосная, но столь же глупая. Все мы, кто хоть что-то слышал о Д.Ф.У. знаем, что он был ужасный человек, отвратительно поступавший с женщинами. И вроде бы тут надо сказать: «Ок, Люба, тебе не важна личность автора, ты можешь любить книги абьюзеров, фашистов,Дмитрия Быкова». Надо сказать: «Ок, Люба, ты не разделяешь просто современных ценностей новой этики». Надо сказать: «Ок, Люба, ты сама не всегда видишь рамки корректности и принципы твои колеблются, вместе со стрелкой барометра».
Надо, но не получается, потому что есть один прекрасный человек, отличные романы которого после одной новости о нем я читать не в состоянии. Никак. Совсем. Что самое обидное – читать-то хочется, но вот не идет и все тут.
Пока мой скромный мозг додумался до того, что личность-то мне как раз важна, просто некоторый запас симпатии пропорционален объему того, что я готова прощать или оправдывать. А может просто есть вещи, которых я не могу почувствовать и о которых я не могу судить. Д.Ф.У был болен и это страшно и печально, с Диасом вообще история мутная, и всех хотелось бы погладить по голове и пожалеть, все же, с некоторой точки зрения, великий роман поколения, который на самом деле не великий (352 странички), не роман и не о нашем поколении, написан о подонках, в которых мы не можем не узнавать самих себя.
Потом я хотела поныть, повыть, поразглагольствовать о том, что так плохо, что, кажется, проще отгрызть себе ногу, или там, не знаю, чувство собственного достоинства, оскорбленное до полной потери смысла существования, что сейчас дурацкие выпускные, всюду студенты и студентки, плохие книги, глупые подкасты, общее дурновкусие и скверная погода. И грандиозные нарциссы. Куда же мы без грандиозных нарциссов.
Затем я подумывала спросить вас о полугодовых списках и предложить составить свой топ или антитоп, или любой другой список (да, когда-нибудь я соберу свою полку с античностью, но для начала перестану материться на Матышака, разбившего мое хрупкое сердце).
А потом я вспомнила что так и не написала про Уоллеса, и вот мы здесь.
Тарантино как-то сказал, что чтоб донести большую мысль, не нужно тратить много слов, так вот: Короткие интервью с подонками – охуенные.
На этом в принципе все, дальше будут просто две факультативные мысли.
Мысль первая, квазиинтеллектуальная. Несмотря на то, что Интервью
И тут происходит потрясающая магия. Потому что вот перед вами змея, вот ее зуб, вот железа, вырабатывающая яд, вот примеры поделок аборигенов из костей и кожи детей, или родителей этой змеи. Она разъята и безопасна. А вот перед вами труп великого американского романа. И, в отличии от змеи, он все еще может вас прикончить, хотя, казалось бы, вот она, железа, которая вырабатывает яд – рассечена и законсервирована в собственном же разлагающемся и мертвом теле.
Мысль вторая, не столь пафосная, но столь же глупая. Все мы, кто хоть что-то слышал о Д.Ф.У. знаем, что он был ужасный человек, отвратительно поступавший с женщинами. И вроде бы тут надо сказать: «Ок, Люба, тебе не важна личность автора, ты можешь любить книги абьюзеров, фашистов,
Надо, но не получается, потому что есть один прекрасный человек, отличные романы которого после одной новости о нем я читать не в состоянии. Никак. Совсем. Что самое обидное – читать-то хочется, но вот не идет и все тут.
Пока мой скромный мозг додумался до того, что личность-то мне как раз важна, просто некоторый запас симпатии пропорционален объему того, что я готова прощать или оправдывать. А может просто есть вещи, которых я не могу почувствовать и о которых я не могу судить. Д.Ф.У был болен и это страшно и печально, с Диасом вообще история мутная, и всех хотелось бы погладить по голове и пожалеть, все же, с некоторой точки зрения, великий роман поколения, который на самом деле не великий (352 странички), не роман и не о нашем поколении, написан о подонках, в которых мы не можем не узнавать самих себя.
Итс хвастовство тайм.
Вообще во всем виноват Поляринов и его эссе. Мне стало надо.
А ещё я ошалела от того, какое количество пунктов книжного вызова закрывает Краткая история семи убийств. Давайте считать:
🖤Книга автора нечитанной страны: ямайских писателей у меня ещё не было.
🖤Книга - лауреат литературной премии: Букер 2015.
🖤Книга, основанная на реальных событиях и биография музыканта: собственно, покушение на Боба Марли.
🖤Книга, объемом более пятисот страниц: 686 страничка просит подержать ее пиво.
🖤Книга, в названии которой есть цифра: ну как бы да.
🖤Ну и в конце концов, это подарок
Я не буду наглеть и возьму из этого списка только первый и последний пункты, хотя, Настя, я хочу бантик за сообразительность.
А вообще что-то многовато стало постмодернистских кирпичей в моей жизни, значит природа настолько очистилась, что у менязакончились одноразовые мистические детективы появились какие-то силы.
Я пока примерно на одной десятой и боги, это потрясающе, это примерно как ледяной апельсиновый сок с напалмом, или как если бы молодой Тарантино снимал кино про войну во Вьетнаме. Сочно. Жестоко. Грязно. Я в восторге.
#мы_из_кв25
Вообще во всем виноват Поляринов и его эссе. Мне стало надо.
А ещё я ошалела от того, какое количество пунктов книжного вызова закрывает Краткая история семи убийств. Давайте считать:
🖤Книга автора нечитанной страны: ямайских писателей у меня ещё не было.
🖤Книга - лауреат литературной премии: Букер 2015.
🖤Книга, основанная на реальных событиях и биография музыканта: собственно, покушение на Боба Марли.
🖤Книга, объемом более пятисот страниц: 686 страничка просит подержать ее пиво.
🖤Книга, в названии которой есть цифра: ну как бы да.
🖤Ну и в конце концов, это подарок
Я не буду наглеть и возьму из этого списка только первый и последний пункты, хотя, Настя, я хочу бантик за сообразительность.
А вообще что-то многовато стало постмодернистских кирпичей в моей жизни, значит природа настолько очистилась, что у меня
Я пока примерно на одной десятой и боги, это потрясающе, это примерно как ледяной апельсиновый сок с напалмом, или как если бы молодой Тарантино снимал кино про войну во Вьетнаме. Сочно. Жестоко. Грязно. Я в восторге.
#мы_из_кв25