По вечерней улице идут двое мужчин пенсионного возраста. Один говорит:

— Об этом надо думать философски.
— Это как? — спрашивает второй.
— Философски, — повторяет первый.
— Это я понял, — говорит второй, — Но это как?
— Философски, — ещё раз повторяет первый.

Кстати, о пропусканиях вперёд и прочих знаках внимания, оказываемых незнакомым женщинам и другим диковинным существам.

Когда был в армейской учебке, там честь отдавали друг другу чуть ли не вообще все. Вплоть до того, что курсант курсанту. Только старослужащие солдаты роты материального обеспечения не отдавали честь никому.

Потом, когда был в Алакуртти, там даже патрулю и лично комдиву почти никто честь не отдавал. Только мы, прикомандированные из учебки, отдавали честь офицерам, если те были при погонах. Большинство офицеров там тогда ходили в бушлатах безо всяких знаков отличия.

Когда оказался в штабе Ленинградского округа, там полковники бегали туда-сюда постоянно сотнями, все были постоянно, мягко говоря, заняты и без головных уборов. Там ритуал отдания воинской чести практически не применялся. Не до того было. Если видишь, что идёт по коридору офицер в фуражке и каждому встречному козыряет, значит, это командированный, можно как-нибудь над ним подшутить. Например, сказать, что всех командированных срочно ждут в аудитории 4605 на минус третьем этаже и командующий уже начинает выходить из себя.

Но вот генералы даже в коридорах штаба были не очень частыми птицами. И некоторые штабные, я в их числе, встретив в коридоре генерала, уступали тому дорогу, делая шаг в четверть оборота назад и в сторону, на, так сказать, обочину, одновременно вытягиваясь во фрунт и лихо щёлкая каблуками. Этого никто не требовал, за это даже слегка журили, но это было прикольно и весело, поэтому продолжало жить.

И вот прошло с тех пор лет 15, если не 20, я иду по Москве в оранжевой расписной рубахе, джинсах, огромных тяжёлых оранжевых кроссовках, думаю о чём-то своём и вдруг понимаю, что тело моё на автомате делает шаг-четвертьповорот на обочину и, щёлкая каблуками, вытягивается во фрунт. Блять, что такое? А, генерал мимо идёт...

И ещё прикольная история из тех же времён. Буквально рядом с местом моей армейской работы в Питере было здание офиса банка, кажется, "Лионский кредит". Невский, 12, если я правильно помню. Вдоль его фасада постоянно курсировали двое охранников в униформе. Т.е. их было больше, но в каждый конкретный момент двое. И я, когда проходил мимо них в форме, всякий раз им приветственно козырял. Они поначалу дико на меня косились, но потом приняли игру и тоже стали отдавать мне честь.

Через некоторое время они стали козырять мне, даже если я шёл мимо в штатском. Я в ответ улыбался и кивал.

Девушки и компании поддатых и обкуренных хипей, с которыми я там проходил в выходные, всегда очень удивлялись, почему мне отдают честь охранники банка на Невском. Я в ответ скромно пожимал плечами.

Стою сегодня утром возле кассы в гастрономе, выставляю на ленту всякое из корзины. Кассирша пробивает. Магазин пустой, почти никого нет. Вдруг подкатывает женщина с тележкой, становится за мной, стоит секунды две, а потом спрашивает у продавщицы:

— Вы не работаете?

Кассирша показывает ей товар, который как раз собирается отсканировать.

— Работаю.

Ещё через пару секунд женщина повторяет:

— Так вы не работаете?

— Работаю. Сейчас вот мужчину отпущу, потом вас.

— Ну то есть не работаете?

— Э-э... Женщина, если вам срочно, вон кассы самообслуживания все свободны.

— Ну то есть не работаете, да?!

И покупательница, толкнув свою корзину прямо в меня и гордо подняв подбородок, пошла к выходу из магазина.

В три часа ночи звонок: трёхзначный страновой код и после него пятизначный номер. Беру трубку, а параллельно гуглю, что за деревня. Ага, Тувалу... Известное пристанище всякого цифрового скама.

— Денис Николаевич? Это главный офис вашего мобильного оператора, "Мегафона"...

— И давно главный офис Мегафона в Тувалу?

— Что? Где? Вы о чём? Вам с Москвы звонят...

Не удержался, заржал. Бросили трубку.

Таксистка говорит с кем-то по гарнитуре:

— Ходит... И на подготовку ходит, и на рукопашку его отдали... На рукопашку. Рукопашку. Рукопашный бой. Ну это когда кулаками машут. Для физкультуры, ага... За подготовку сама плачу. А за рукопашку мне Дина сказала: "Пусть Олег заплатит". Ну я ему позвонила, говорю: "Хочешь заплатить?" А он: "А сколько?" Я говорю: "Три шестьсот". А он: "А когда надо?" Ну я говорю: "Вот прямо завтра и надо". А он: "А у тебя сейчас есть?" "Ну есть". "Ты, — говорит, — заплати сейчас, а я тебе двадцать пятого переведу". Но я по голосу слышу, что он пьёт. А значит не переведёт. Да ничего... Я не голодаю. Работа есть — и слава богу. А вы сами как? Не болеете?

Поговорив, на светофоре оборачивается ко мне:

— Вы извините. Свекровь звонила. Когда мне ещё с ней полялякать? Когда я работать заканчиваю, она уже спит. А родной же человек, надо общаться.

Еду в такси. Остановились на светофоре. Машина справа сигналит. Водительница смотрит в зеркало заднего вида. Машина справа сигналит опять. Водительница оглядывается назад. Кашляю, киваю вправо. Она улыбается, открывает окно. Водитель той машины тоже открывает. Они здороваются, обмениваются дежурными любезностями, потом она спрашивает:

— А что это ты не обклеенный?

— А зачем мне это надо? — вопросом на вопрос отвечает собеседник.

— В одном парке работаем, — объяснила таксистка, когда опять поехали. — Смотрю, у него на машине одни шашечки. А я всю обклеила. Брендирование, чёрт его побери.

— А машина, — спрашиваю, — ваша?

— Я под выкуп взяла. И обклеила всю, как попросили... Дура... Потом всё обдеру — а как этот клей убирать? Он такой противный. Ни одно средство его не берёт.

— Маслом, — говорю, — оттирается. Подсолнечным.

— Да? Не знала. Запомню... Я раньше уборщицей работала. На заводе. Но денег мало. Пробовала на трёх работах... Взяла ещё офис один и одну эту... не типографию, а рекламную... как её? Не знаете?

— Агентство?

— Да нет... Или да? Да какая разница! Знаете, кажется, ну чё там? Метнулась туда, помыла, метнулась сюда, помыла... Делов-то... Два месяца выдержала. Очень устаёшь от этой беготни. Ну я подумала, бросила это всё и пошла таксовать. Не прогадала: здесь и проще, и денег больше... А когда первый день работала... Знаете, я перед этим долго не водила, а тут как поехала... А вечером машину глушу, а мне кажется, что мотор работает. Я ухо к ней прикладываю — тихо. Выпрямляюсь — будто работает. Минут десять от неё отойти не могла. А потом дома на стул села, а у меня под ногой будто педаль, а в стуле мотор работает. Еле уснула в тот день. У меня даже в кровати мотор работал.

Покупатель в мясной лавке, с акцентом:

— А чо это — написано, что мясо халяль, а оно со свининой лежит?

Продавец, бородатый и тоже с акцентом:

— Ну и чо, что лежит? Оно же с ней не женится!

В гастрономе одна кассирша рассказывает другой:

— Представляешь, говорила по телефону, а мужчина бутылку виски покупал и пакет сока. Я по телефону говорю, что хочу всё бросить и забыться, а он мне кивает так, на бутылку, и говорит: "Ну пойдём. Забудемся". Я аж покраснела.

— И чего? Не пошла?

— Ну конечно не пошла! У меня же смена. И ещё это... муж.

В шаурматорной трое школьников играют в настольный футбол и громко обсуждают, чего бы им купить. Ну то есть двое играют, а третий перебегает с одной стороны на другую и не то помогает, не то мешает обоим. Обсуждение желаемого закономерно перетекает в разговор о том, у кого сколько денег. У двоих с собой какая-то мелочь, а у одного аж пять тыщ.

— Ого, — говорит перебегающий. — А сколько тебе вообще денег дают?

— Ну сколько попрошу, столько и дают.

— У-у-у... Да ты прямо этот... Огра... Агро...

— Ты пытаешься вспомнить слово "агроном"?

— Э-э... Ага. Агроном.

— А зачем?

— Оно про деньги.

— Нет, про деньги другое слово.

— Какое?

— Я тоже не помню. Но агроном — это не про деньги.

— А про что?

— Про что-то другое.

В едальне-стекляшке две девушки сидят за столиком и ждут заказ. Вдруг одна встаёт, идёт ко входной двери, открывает её и истошно орёт во внешнюю тьму:

— Мужчина! Выключите фары!

После чего возвращается за столик.

Секунд через тридцать тишины её подруга отрывает взгляд от экрана телефона, в который пялилась всё это время, и изрекает:

— Пиздец ты, Ася, скандальная.

В овощном магазинчике стоит рядом с прилавком старый венский стул, на нём сидит пожилая женщина в строгой дамской паре с позеленевшей медной брошью на лацкане, держит на коленях коричневую сумку из толстой кожи, прошитой по краю суровой нитью, на сумку она аккуратно сложила руки, смотрит куда-то не совсем на продавщицу, а в пространство рядом с ней, и с видимым удовольствием завзятого рассказчика, а также с выверенными, видимо, не одним десятком повторений эмоциями повествует:

— И она ж мне и гражданство сделала, и жить у них позволила, я так им благодарна была, молила за неё каждый день и людей, и бога — и всегда у неё удача была. А потом они с мужем разошлись, она уехала в Германию, а муж, представляешь, разрешил у них в доме остаться. Я пыталась по дому помогать — он запретил, сказал, что я в гостях. А потом — представляешь моё горе? — он умер. И главное же — молодой совсем человек, сорок два года! И в одну ночь не стало. Я была так шокирована... Ни есть не могла, ни пить... А у него остались родные... Ну как родные... Родных братьев и сестёр дети... Как это? Двоюродные. И приехали наследство делить. А я ещё переживала, не могла с людьми говорить... Так они всё поделили. Даже мои носовые платки и мои шпильки железные, что от бабушки остались. Я, когда в себя пришла, съехала оттуда, конечно, но стала шпильки искать — не нашла. Стала у них спрашивать, а мне одна там его родных дочка и говорит: "А откуда мне знать, что это твои шпильки?" Знаешь, мне шпилек не жалко, они три копейки стоят, но за людей так обидно...

Водитель такси, глянув на загружаемые мной в багажник сумки с едой и пивом, прокомментировал:

— Вы, я так понимаю, в караоке сегодня не идёте?

Я немного опешил, честно говоря. Даже посмотрел на него внимательнее: не старый ли какой-нибудь знакомый? Но нет, совсем какой-то чужой человек.

На всякий случай переспросил:

— В караоке?

— Ну сегодня же день встречи выпускников!

— Э-э... Выпускников чего?

— Выпускников всего! Первая суббота февраля же!

— Я, — говорю, — был на встрече выпускников всего раз, лет тридцать назад и, кажется, летом... А почему караоке?

— На как же, — говорит, — Встречи выпускников где всегда проходят?

— Не знаю, — говорю, — Та единственная, на которую я ходил, была дома у одной из бывших одноклассниц.

— Ну они уже давно всегда в феврале и в караоке.

— Я, — говорю, — как-то это всё пропустил.

— Да меня, — таксист нервно подхихикивает, — Тоже никогда не звали. А в этом году почему-то позвали. Решил вот сходить и проверить, почему.

И продолжает хихикать.

Надеюсь, у всех сегодня на этих встречах всё закончится хорошо.

Выбираю пиво в пивной лавке. Продавец наблюдает. Беру в руки одну банку, смотрю на картинку, вспоминаю, что уже это пробовал, содрогаюсь от этого воспоминания всем телом и ставлю банку обратно в холодильник.

— Что? — спрашивает продавец. — Не понравился кисель?

Банка, о которой речь, это, господи прости, "смузи сауэр". И это нечто по-настоящему ужасное.

— Не, — говорю. — Кошмарная гадость. Вообще не понимаю, зачем это сделали. Я в пищевые отходы вылил.

— А я, — он назидательно кивает, — Предупреждал.

— Ну блин, я же должен был сам попробовать... Зачем вы вообще такое закупаете, если пробовали и знаете, что дрянь?

— Киселёк, да... Ну вы же, любители новизны, всё равно обязательно на пробу купите, если на этикетке что-нибудь хитровыделанное написано... А кому-то и понравится. Правда, врать не буду, конкретно это, если судить по отзывам, пока никому не понравилось, какая-то просто идеальная дрянь.

Тут я замечаю новую этикетку:

— А что это за "Шишка"?

— Это дабл-ипа, хорошее.

— Правда?

— Если я скажу нет, не возьмёте?

— Возьму.

— Ну вот. Но это правда хорошее.

Ждал такси около автобусной остановки, подслушал разговор двух женщин. Одна рассказывала другой про третью.

— Она же в отпуск поехала, представляешь, в этот... не Донецк, а вот который второй...

— Луганск?!

— Точно. В Луганск в отпуск поехала.

— Она нормальная вообще?

— А так она ж волонтёром. А чо, говорит, денег тратить не надо, кормят, место спать находят, головой не надо работать. Знай себе пакеты с коробками перебирай. Ну и это же... смена обстановки.

— Да всё равно. Там же зима такая же, как тут. Если волонтёром, уж лучше в Анапу.

— Не, ну там песок с мазутом собирать. Коробки перекладывать всё-таки приятнее.

На неделе, возвращаясь домой на такси из стоматологической клиники, попал в самую неприятную часпиковую пробку. Машина неритмично подёргивалась, бессистемно продвигаясь на два-пять метров и опять останавливаясь на неопределённое количество времени, меня от этого, да вдобавок после зубного, укачивало, а водителю ситуация напомнила что-то из 1980-х, когда он учился ездить.

И этот добрый человек начал рассказывать мне историю за историей из своей ранневодительской юности. Слушать я толком не мог, потому что меня мутило. Когда, ближе к месту назначения, поехали быстро, водитель заговорил быстрее, будто опасаясь, что не успеет закончить повествование. Эту часть я даже запомнил, но не стану пересказывать: обыденная ситуация с неопытным автомобилистом на перекрёстке, когда автобус забыл выключить поворотники.

Наконец, когда мы приехали, он остановил машину и сказал:

— Вот так, благодаря суровым учителям, и сам до сих пор жив, и никого на тот свет не отправил. Правда, те, кто, которые со мной сдавали и права купили, тоже до сих пор ездят, но моя езда, я считаю, надёжнее. И я дольше проезжу.

— Почему? — этот вопрос был моей первой реакцией на его болтовню за всю поездку.

— Потому что я учился честно, а они нет, — сказал водитель.

Для меня это был очень тяжёлый путь, но пятёрку я ему поставил.

На днях в такси около получаса слушал некий русский рэп про сочинение русского рэпа же, про синглы, сэмплы, лейблы, проблемы с бухающими коллегами, которые срывают сроки, про дедлайны, какие-то творческие приёмы, про тесты на друзьях и на публике и прочая. Будто производственную драму посмотрел. Даже проникся к рэп-производителям классовым сочувствием.