Имя, Имя. Говорю твое имя. Ольфакторный фон за нами — мне с тобой душно. Мне с тобой — жарко. Пахнет лошадьми и розами. Лошади — чистые. Розы — изможденные краской. Имя, Имя. Ты — ясный. Отражаешься в зеркальном полу извергающих нас аэропортов. Говорю твое имя — онемевая. Задыхаясь во всем, что начинается на «ты» — хочу тебя. Чтобы ты обо мне — забыл. На секунду. Говорю перед зеркалом. Не хочу тебе нравиться. Понравлюсь — и не разберусь. Как тебя любить, Имя? Отражаешься в полах — наступаю на тебя ступнями. Целую в губы. И если бы местность одичала без людей — я бы целовала пол. Имя. И мои терзания не выдержит тональный крем. Обещавший новоделанную чистоту — ни один слой не скроет странного замаранного безумия. Еще — сдерживаю. Всё — не чисто. Ныряю в прозрачную ванну. Вижу твои ноги. Говорю твое имя. Вода его — не глотает. Не скрывает. Глотаю воду, леденю горло — мне с тобой жарко, Имя. Оканчивающее окончание моего — оттягивающей ладонью. Шлепками по коже. Имя. Обращиваешь мое имя взрослостью. Ненамеренные дни рождения — заранее и спустя. Не прошу тебя молчать. Замолчишь, заткнешься, расстанешься со мной — твои шлепки — никогда. Не умолкающие. В гигантии опустевших вслед за модой интерьеров — номеров. Имя — твои ладони — эхом. Их слышал — весь город. Нарядившийся в куртки. Боящийся мерзлоты и твоего отвержения. А мне с тобой — жарко. Вздыблены лошади. Растоплена краска со скрывающихся роз. В аэропортах пахнет странной тупостью duty free — я дарю тебе — розовый шарф от Dries Van Noten. Кручу в самолетах. Отмеряю в длину своих чувств. Распущенных. Перемотанных. Без слов и без смыслов. Говорю перед зеркалом. Не хочу тебе нравиться. Имя, Имя. Мне совсем немного лет — и я забуду твоих загнанных опустошенных лошадей. Мне совсем не хочется тебя любить. Я отворачиваюсь от окна, затыкаю эхо номеров чемоданами, понимаю, что твое Имя — транскрипциям и шифрам не дается. И лошади бунтуют копытами. И ты хлещешь меня по заднице. И розовый цвет — заставляет меня. Говорю. Твоему имени, Имя. Испарились зеркала. И глянец аэропортных полов посмугнел сокрытием тебя — вижу тебя перед собой. Нравиться тебе — мой самый длинный необъятный шарф. Не накрутить шерстью невыраженного — не задушив. Имя. Шлепок — окончание моего имени. Имя, Имя. Нравиться тебе — для меня — потеряно. Любить тебя — не называть тебя вслух. И мне страшно. Не разбираюсь в том, что дальше. Отворачиваюсь от окна. Там — ты еще отражаешься. Сгущаешься. И город — звонкими шлепками. Никак не исчезнут. Слышу конечный слог своего имени, Имя. И мы — снова встречаемся.

text: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

Где ты? Where are you? Ищу тебя в джунглях. Сидишь напротив. А моим пальцам-вопросам тебя не достать. Да и твоим меня — тоже. Тропинок — не найти. Животные — не оставили следов. Целую тебя в шею прозрачным блеском. Maxi-maxi. В ночи зеленоватого молчания зашторья — твоя шея пульсирует увеличенным отпечатком кожи. Мой маленький рот. Ищущий твой — целую тебя — пока ты спишь. А если проснешься — скажу. Я — потеряла твои губы. Где ты? Where are you? Не могу тебя найти. Кусаю вампиром— твою шею. Пульс гложет вибрацией. Глубоко затерянной. Во мне — и в джунглях. Прошу тебя — купить билеты. Хочу от тебя — одеться. Идешь лицом ко мне против толпы в моей подростковой истерике Милана. Пытаюсь тянуться к тебе рукой. Хватаю твои перчатки. Утягиваю ворс. Отвлекаюсь на шнурки бесконечных узлов своих riding boots от Ann Demeulemeester — потакаю моде. Не поиграть больше с тобой в наездницу. Мой милый, мой очень красивый — я снова теряю тебя из вида. Где ты? Where are you? Нигде не пахнет моим блеском для губ и твоей замерзшей шеей. Непрерывно. Смежно. И лица людей — жестяные банки. Все в Милане — помято забытием. А мне — снова несовершенолетно. И я одна — не могу забыть. Не приходится. Появляешься. Зря, в Милане, когда я затихаю и теряю. Упираюсь в твой живот бедрами, косточками — ты — мои самые ненадежные джинсы. Не удержать тебя ремнями. И я иду по Милану. Я путаюсь в штанинах. Я путаюсь в твоих держаниях и притяжениях. Упираюсь в тебя. Мне жестко. И не изогнуться на тебе йогой — так твердо. Где ты? Where are you? Я хочу — твою мягкость заново — сплю с тобой. Не в Милане, и не в джунглях, и не раздеваясь. Сплю. Пока ты занят работой, пока ругаешься на деньги — сплю с тобой в одном из пресных «Saint». Твои пиджаки от Brioni, анти-нормальные, тупо-люксовые, нарушающие теплообмен — ведь людям в них обычно жарко и странно. Мой нечеловек, милый. Твои пиджаки — греют мои ноги. Где ты? Where are you? Ты там — где атланты утащили твои одеяла. Сплю с тобой. Потому что колыбельные мамы — не спасают от каменных бедняг. Они снова трясут дом. Они смеются надо мной. Я снова — потеряла твои прозрачные ресницы. Не видно их — я помню их шорохи по векам. И тебя тоже — не видно. Не разрывает джунглевую листву твоим голосом. Не спастись ни мне, ни жестянкам-прохожим. И Милан — отворачивается от меня твоими кудрями. И «Saint» грохочет уставшими громадами — ты исчез — их мышцы сразу устали. Где ты? Where are you? Ты нужен, кажется — джунглям. Кажется — городу. Замерзшим божкам зданий. Где ты? Where are you? Ищу тебя везде. Смотришь на меня, тянешь за бедра, молчишь перед сном. Где ты? Where are you? Делаешь что-то. Вечно вижу. А ведь тебя — давно со мной — нет.

text: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

Берлин — бегущий. Зовущий — ты. Я убегаю с тобой — не дождавшись пяти доставок. Бегу — смотрю на тебя с кровати. Больше не думаю над ответами. Иступленными примитивами. Иначе — ты ускользнешь. Иначе, точнее — я. Не думаю. Чтобы не начать бежать — уже от тебя. Берлин — балочный. Город гладится под нашими скользкими бегущими подошвами. Металлическими переступами над головами. И вода стекает по ним и нам. Вода капельно на губах и лице — киношная сцена под дождем. Но вокруг — бегут. От тебя. От Берлина — и в нем. Бегут люди, бегут машины. Капли на нас — на поцелуй бессчетный, ведь говорить про секунды и минуты — значит придать свиданию рамки — на поцелуй. На поцелуй — капли смешивают оптически наши зубы. Пластика безвременья. Может — мы целовались по-детски коротко. Берлин — кричащий. О тебе — и ты бежишь к нему. Обо мне — и я кликаю на место у окна. Берлин — теряющий. Мы — обесточены чемоданами. Мы — голые. Днем, в странное время, когда еще не ночь и давно уже не утро, в середине суток — занимаемся сексом с температурой. Я говорю. Потом — не будет времени. Потом — чемоданы найдутся. И навяжутся в непродуманные экскурсии — бутики. И мы — передумаем. Я точно — а ты уже. Привыкаю делать все быстро. Не думать с тобой. Пересыпаем с Берлином. Заменяющим нас с тобой — целуешь мои волосы. Жесткость отельного шампуня. Болтами к плитке прикрученного. Я думаю — металлически, шампунево. Но строгости — у меня нет. А ты — целуешь мои волосы. Просишь разрешения. А я — не могу ответить. Забыла — что значат твои слова. Слова — ленятся. Заставляют ждать. А я — забыла. Что значит «ждать»? Мой апостол нетерпения, замедляющий дикцию — ты ведь тоже — потерял свои значения. Просто я — еще не думала — о тебе думать. Целуй мои жесткие волосы. Берлин — будет наблюдать. Берлин — немешающий. Берлин — родительский. Температурим в нем. Берлин испросился — дуть на горячее. Берлин — я не слушаю. Заглатываю. А обжигаешься — как всегда ты. Ночью — на секунду и на минуту, когда поцелуйные исчисления останавливаются. Ночью — на секунду идет снег. Берлин — устрашающий. И ты замираешь. Не зовешь и не спрашиваешь. А я — все-таки начинаю думать. Бегством не спасается твой нейминг в моих мессенджерах. Я вбиваю «love» пять тысяч раз. Не вмещаю тебя в типографию строчки. Я бегу пальцами по кнопкам. Авиценна писал, что только Бог является собой. И если это так, в этом Берлине, без мнения, ограничившись испугом обозначить тебе час встречи — мне не страшно, что я давно потеряла себя. Когда ты — целуешь мои волосы. Берлин — бегущий. По беговой дорожке ухабами. И моя вымазанная в краске странно-крошечная сумка — давно не удивляется своему одиночеству. Я уезжаю из дома — не дождавшись пяти доставок. Не беру с собой ничего. Не думаю — когда ты спрашиваешь. Не передумывай, love. Я — не заставлю тебя ждать. И мне даже страшно. Потому что ты — целуешь мои волосы. И кажется, тоже — давно уже не думаешь. И совсем — не пытаешься мне отказать. Берлин — осознающий.

berlin chronicles: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

Я пытался сказать ей правду. О том, что преданности не существует, что все красивые слова — ложь, что мы встречаемся совсем не ради поэзии, что нам плевать друг на друга, и всё до боли просто, мерзко и жестоко. Грустная правда. Пустая правда. И мне противна и ты, и эта правда. Меня тошнит от одной мысли о том, что мы способны всё разрушить, чтобы потом остаться один на один с пустотой собственного одиночества. Она не смогла смириться с моими словами, не смогла принять мою правду. Она хотела, чтобы я врал ей: что она прекрасна, что я бесконечно счастлив, что мы скоро пойдём под венец, а потом будем наслаждаться совместной жизнью и детским смехом. Она хотела услышать о сладком рае, который я подарю ей. А услышала совсем другое. И её внутренний мир пошатнулся. Я хотел её вернуть, но не смог. Она ушла, громко хлопнув дверью. И тогда я понял, что всегда продаются не реальные возможности, а только завышенные и самообманутые ожидания.

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons

Мы приходим и прилетаем. Твои плечи дышат под моей щекой. Не намолиться. Бесконечно. Парижски. Город не заканчивается. И я его — ненавижу. В его долготе — нам не добраться до. Щеки краснеют от холода. Мне странно. Щеки краснеют — перед глазами оконный resolution blue. Единственный — правильный. Разрешающий. Синеть — думаю — скулить. От холода — все должно — синеть. Клубиться паром, льнуть, застегивать кофты. Застегиваю их. Не замечаю — как расстёгиваю всё остальное. Глупо-глупо. Стыдно-стыдно. А что-то временное назад — глупым — был ты. Стыдно-стыдно — тебе не было. Взросло-взросло. А смеяться над тобой — как-то — поздно. Дышу на твоем плече. В агонии такси. Водитель не засыпает — причинно. Я дышу — слишком громко. Мну в руках сумку цвета изжеванной жвачки — наш номер, в отеле — пахнет ей же. Сумкой, жвачкой, передающейся из рук в руки, изо рта в рот. Слабо-безвольно. Запах — и я. В нашем номере — в отеле. Мини-бар, страдавший ночью — голой сущностью просит уборки. В запланированной отдельности номеров — я и запах — все еще, и уже, и снова — потеряли гордость и твердость. Плененные смыслом определения — до них мне никак не добраться. Не захожу в номер — захожу. Mine, yours — где и какой? В твоем — оттенки resolution blue. Я ошиблась. Потерялась. Пришла к твоим наволочкам. На них — только твои буквы. Мы приходим и прилетаем. Познаю грамматическую телесность — целую твои буквы. Обделенность в один номер — спорная. И мне — стыдно. И мы — приходим и прилетаем. И ты — дышишь подо мной. И я — улыбаюсь кровожадно. Растягиваюсь губами. Угадаешь — как я могу растянуться еще? Неприрученно и дико — ты — мой покой, номер в отеле, дезинфекция поверхностей. Исконно-неврущий — и неизбежная небесность тебя — я вне скромности. Вне Парижа — мы не выйдем в город. Город будет длинным — толпы разделят наши руки. За которые мы — не держимся. Цепляемся кольцами. Болим пальцами. И ветер — простудит мои волосы. И запоздалые легенды твоего поэта — ты не поймешь. Слишком — глупый. Слишком — взрослый. Глупо-глупо. Может и правда — я? Мы приходим и прилетаем. И твои плечи не знают покоя — дышу на них в Париже. Поднимаюсь и опускаюсь. Мой беспокойный миф — какой ты глупый. До измятой, изжеванной сумки. Мну зубами наволочки. В Париже — дышу часто. Перед глазами — жмурюсь. Затылком вижу — твой зрачковый resolution blue. И небо в Париже — не теплеет. Ты — вне неба и природных устоев. Тебе — не до погоды. Тебе ровно до — нашего номера. В отеле. Мы приходим и прилетаем. Тебе ровно — до моей щеки. На твоем плече. Дыши — часто. Тоже.

paris chronicles: @monday эксклюзивно для @maisonseasons

Rain

Не видеть и не слышать её. Отчаянно прокручивать свой playlist на бесконечном повторе. Не замечать, что в городе дождь. Перестать соответствовать её мечтам. Отвязаться от телефона. Читать по диагонали, срывать самые важные переговоры. Застрять в самом дорогом фитнес-клубе города в надежде выглядеть идеально при встрече с ней. И узнать, что она думает только о том, как пройдёт её долгожданная встреча с «ним». Просыпаться под шум моря, исследовать миры лекарств и запаха пота. Быть больным ею и никогда не искать ни врачей, ни репортёров. Создать целую систему странных отношений. Включать в полную мощь своё красноречие, искусственность, заботу. И встретить резкую критику её настырных подруг, уверенных, что «ему» не понравится ни это общение, ни эта работа. Исправлять запятые в уравнении стиля. Устроить в бутике Armani сложносочетаемую неразбериху — разорванную связь, бесконечную попытку найти себя. В надежде, что ей понравится этот стиль. И увидеть, как она в соседних витринах выбирает платье, надеясь, что «он» оценит её умение угадывать и её страсть к идеалу. Время уходит. Мы расстаёмся. Не зная, какими мы найдём друг друга — завтра, через месяц, через год, когда я стану дьявольски притягательным и снова встречу её, а она будет божественно прекрасной, но продолжит искать — «его». Я живу этим «через год», не замечая красоты, доступной мне уже сегодня. Я не вижу идеального тела в фитнес-клубе, не замечаю яркий ум на встречах, не признаю женственность и чувство стиля даже в самых модных бутиках. Она не видит и не слышит меня. А я, заболевший ею, отказываю целому миру в праве на счастье.

text: @marudororu эксклюзивно для @maisonseasons