Стихотворение Анастасии заинтересовало меня тем, как изображение может преобразить и объединить текст. Чтобы убедиться в этом, достаточно разглядеть в схематичной снежинке три направления птичьих следов, а потом уловить три возможности взгляда на всю картинку: 1. "птенец", 2-3. двоякий снег, что находится поверх заполненных черным цветом точек шрифта Брайля, позволяя прочитать некоторые буквы, и становится просветом сквозь них, указывающим на другую реальность.

В словесной части произведения противопоставлены мутный мир грязи и луж, "отражающих всегда одно и то же время года", и чистый снег, позволяющий разглядеть Иное. Снежинка падает, как птенец из гнезда, однако тот "не захлёбывается, но двухсторонне парит" поверх и сквозь мутность, судя по изображению. И это помогает выйти из трансовых иллюзий, конвульсивных ("судорога") и нестабильно-текучих, как дождь ("э-кран"). Из-за потери зрения от снежного блеска героиня начинает видеть мир ясно и различает "из чего всё возделано", то есть первоматерию, что находится вне снега и грязи.

Кажется, что словесная часть разваливается на фрагментарные образы, отсылая к тому, что язык не способен коснуться запредельного, ему доступны только входы в иллюзию-транс (экраны личного, а не всеобщего). Но нити стихотворения связывает изображение, схематичность-троякость которого позволяет интуитивно уловить внеязыковую реальность.

Также преображающая роль визуального помогает мне осознать, что пора перестать говорить и просто посмотреть на снег.

#комментарий_Валерия_Горюнова

Святослав Уланов

СОБАКА СТАНОВИТСЯ ЮНИКОДОМ

Механизм защиты сломан, и кто знает, каким он был.

1.

вблизи площади где
время замерло словно взгляд Осипа Мандельштама
тени демонстрантов отброшенные листвой
шепчут движение древнему циферблату;

антикитерское сердце разбито но мир идет

[в полдень пространство не встречает сопротивления].

2.

биение шагов
внутри ветки —

невидимое глазу сражение
языка и внимания:

архитектура больше не удивляет; ее задача —
забрать у времени свойства года

[ничто не тает нечему замерзать сырая земля
происходит как вдох и выдох].


3.

запечатать эманации вещей
в знаках общего пользования



так ветер
становится заложником перехода;

собака становится юникодом.

источник: дайджест "Флагов"

#выбор_Лизы_Хереш

Стихотворение Святослава Уланова написано в диалоге с текстом Алексея Парщикова “Собаки демонстрантов”, становясь критическим комментарием на парщиковскую натурфилософию политического протеста. Вспомним, что исходное стихотворение, подготавливающее к соединению противоборствующих сил – собак демонстрантов и собак солдат, пишет о начале демонстрации как об электрической реакции, заряжающей противоположности и тянущей их друг к другу (“сука Анод и кобель Катод”, собаки-электроды, обеспечивают политический электролиз). В заряженной социальной ткани Парщикову видится и эротика (“заметим, что дух их любовный взвыл”), и притяжение врагов друг к другу, как бы отменяющее различие, которым отмечены собаки (“перемешались, обвенчанные”). При малом внимании, которое уделяется самим демонстрантам и подавляющим их воинам, Парщиков пишет о динамике пространства, его открытости и распахнутости – “механизм защиты сломан, и кто знает, каким он был”. Именно эта строчка взята Улановым для эпиграфа в собственном стихотворении.

Наблюдатель в стихотворении Уланова, напротив, выступает куда более неторопливым хроникёром. Он не заостряет, а смягчает описание демонстрации – “время замерло”, “демонстранты шепчут движение древнему циферблату”. Кажется, что субъект Уланова добирается до той горы в парщиковском стихотворении, с точки зрения которой всё “уменьшилось сразу, словно космический спутник”. Динамика и антагонизм пространства незнакома герою Уланова: антикитерское сердце (то есть механизм, наблюдающий за небесными телами – теми самыми спутниками, за которыми следят герои “Собак демонстрантов”) разбито, и мир идёт вне техник его измерения. Пространство не встречает в полдень никакого сопротивления, и видимое бездействие наполняет воздух фрустрацией.

Сражение, о котором пишет Уланов, происходит на микроуровне и недоступно наблюдению на масштабе истории: “невидимое глазу сражение / языка и внимания” заставляет склоняться нас то к поэтологической, то к социальной интерпретации текста. Там, где весна у Парщикова слабо помнит о зимних протестах, Уланов разгадывает секрет архитектуры – “забрать у времени свойства года”, сделать наше восприятие смены сезонов неорганическим, так как “ничто не тает нечему замерзать”.

Наконец, главный герой текстов – собака – таит у Уланова куда большую угрозу. Если стихотворение Парщикова подталкивает к выводу об эротическом сращении, происходящем во время демонстрации, телесном воплощении какого-то нового способа сосуществования врагов (которые, на самом деле, являются одним и тем же биологическом видом), то в стихотворении Уланова собака становится юникодом – унифицированно кодированным символом, означаемым, а не означающим. Если собака предстаёт в качестве принятого (кем? политической силой? идеологией?) сочетания значков, она начинает мерцать и давать сбои и в качестве естественной силы, стремящейся к сближению и витальности, и в качестве устойчивого актора политического изменения. Эта невозможность окончательного иконического представления, изображения положительного героя у Уланова отвечает и микроисторическому отрезку, на котором разворачиваются сюжеты его стихотворений (метакритика текста Парщикова занимает гораздо меньше времени, чем демонстрация, описанная в заглавном тексте), и способам его аккуратной работы с поэтическими мирами его предшественников, владеющих более широкими кистями политического и исторического воображения.


#комментарий_Лизы_Хереш

Сегодняшний гость Ереванского балкона (в который снова возвращаются прекрасные джинглы Евгения Никитина) -- литератор, историк и редактор Кирилл Кобрин. Кирилл прочтет свое эссе "Киерлинг", посвященное творчеству, жизни и смерти Франца Кафки.

https://youtu.be/yTUwqMLd7YI

Фёдор Сваровский

ЗАМБОАНГА

в середине ночи
дирижабль заберет меня в Замбоангу

там на борту корабля
окажется у руля
сам матрос Рыженко
назначенный каперангом

мы отправимся дальше
на изысканный и блаженный юг
на остров полный друзей, подруг

уютной ночью под вспышки пляшущего огня
она
начертит в песке уравнение
докажет что любит/любила
всегда меня

и я так счастлив

но это только в моём мозгу
образы скачут и рвутся
на райском острове на берегу
откуда вернуться я уже не могу

так и останусь
дождусь последнего дня
а в последний день:
Иисус Навин, давай, на страшной трубе играй!

из земного рая мы с радостью выйдем в небесный Рай
где ужасные волки кротки и плачут
о том что сде
лали

и Бог будет всяческая во всех
от края до края новой Его земли
там суда не будет

даже палач не судим
и замученные христиане обнимутся с харидим

мы же только надеемся на прощение
и из этого мира в незнакомый нам мир бежим

невидимый квантовый
наблюдатель останавливает часы
невооруженным глазом прерывает хищный полет осы
нацелившейся в этот глаз

пилоты слепнут от квантов света обволакивающих нас

#выбор_Влады_Баронец

Замбоанга, в которую совершает путешествие Фёдор Сваровский, вряд ли имеет хоть что-то общее с настоящим городом, его географией и обитателями. Это нам подсказывают "дирижабль" и "матрос Рыженко", внезапно оказавшийся на корабле. Но путешествие на этом не заканчивается, и Замбоанга - лишь промежуточный пункт. Прибытие на "остров, полный друзей, подруг", эпитеты "блаженный" и "райский" подтверждают, что проделанный путь находится в сознании субъекта. Райскость противоречива: блаженство омрачается невозможностью вернуться, но и забыться тоже невозможно. Надежда на будущее прощение связана здесь с образом небесного Рая, противопоставленного земному даже графически.

Всё во второй части стихотворения указывает на Страшный суд, но субъект отказывается принимать его в общепринятом смысле, как момент осуждения грешников и награждения праведников: "там суда не будет / даже палач не судим". Время останавливается, и "кванты света" кажутся физической формой надежды.

#комментарий_Влады_Баронец

ꕸ1. Выложил на Сигму большую статью про поэтические телеграм-каналы.

Из введения:

Массовая миграция в ТГ после 24 февраля создала новые условия для литературного быта и новый комплекс факторов, влияющих на форму и содержание текстов. Если раньше исследователи могли заострить внимание на характеристиках поэзии, которую выкладывают в Фейсбуке и Инстаграме, теперь можно задаться серией вопросов об особенностях стихов в
Телеграме.

В статье подведены итоги пристального чтения поэтических тг-каналов в 2022-2024 годах. Текст состоит из четырех частей:

I. «Троянский конь телеграм-революции»: медиаисход и медиарефлексия

II. Телеграм-паратекст: названия, описания и мультимедийная аура каналов

III. Влияние ТГ на содержание поэтических текстов

IV. Влияние ТГ на форму и формат стихов

Статья носит обзорный характер и будет полезна для знакомства с феноменом поэтических тг-каналов и медиа-специфичной поэзии, то есть текстов, не переводимых на «язык» других медиа.

P.S. Иллюстрации для статьи нарисовала замечательная Ксения Пройдисвет, за что ей большое спасибо. ꘢ ꔢ ꗖ

Заворожённые землеройки, близняшки, брат и сестра (Дарья Данилова)

ЧЁРНЫЙ КРЕМЛЬ
(фрагмент)

<...>

МЕРТВЫЕ ПРАВИТЕЛИ И НЕУГОМОННЫЕ ПТИЦЫ

А — в тоже время, подмечая алхронизмы
в птичьем замысле зрела она революцая
обращенная отчаянным словоточаем
нежная заповедная новая власть
.
А — в шахтах, как в карманах шорт,
можно было найти лицо новой власти.

СОЗВЕЗДИЕ ПТИЦЫ РЕВАНШ В ФОРМЕ КОВША

законодатель не понимает
есть ли что-то общее между
переплетами и лестничными пролетами

но что-то было
и чувствовалось на языке как песок

тогда он сочиняет новый закон

СЛОВА АНАРХИЯ И АНАФЕМА ПОЧТИ РИФМА
И ПОТОМУ ИЛИ ОБЛАДАЮТ ОБЩИМ СМЫСЛОМ
ИЛИ СОВСЕМ ЛИШЕНЫ ЕГО

— синонимия страшнее чем реваншизм

 говорит ведьма в домике на отшибе

не понаслышке зная что такое оборотничество

она протягивает господину Тсс
лукавый напиток, настоянный на ревне (горькой траве)

господин Тсс делает глотк

первая мысль:

если бы меня звали Меценат, от меня пошло бы слово меценат

вторая мысль, отменяющая первую:

наконец-то смерть — её тень на ладони трясется как мышь

господин Тсс боится
что перестав быть мечтателем
он останется физиологически бесполезным

мышцы обтягивают кости
с новой энергией
кожу охватывает юркая шерсть

до того как волосы стали цвета мышиной возни
госпожа Тсс обладала бархатистой непроницаемостью
на подобии птичьего пера
свежего постельного белья

— каково вам обладать человеком-тайной

его третья мысль.

<...>

читать целиком на Сверхновом Карфагене

тгк авторки

#выбор_нико_железниково

Лиза Хереш

* * *

Доковидные, довоенные снимки Любови Поповой и Варвары Степановой. Дешёвый чартерный рейс в Париж.

Поля до химического оружия, до петлиц в пиджаках леса, до похорон, скарлатинного карантина, до пота на лбу и других ожерелий. Я постараюсь написать их, как пар от трактора, гудение сердца в оленьих заморозках.

Широкое как зевок небо до войны, петухи со скипидарными хохолками, лежащие на небе, как на заевших прищепках, до войны; оспа и паводки.

Месячные до войны, бухты, засыпанные пыльцой и мехом. Двухдневные семена чабреца, отжатые в наших руках.

Гвидо да Сиена после войны, беженцы в сиенских закусочных, Награбленные животные, бычьи артерии и ослиные хвосты, обмотанные во флаги.

Сны до войны, отходящие от головы, как жёлтая малина от колпачка куста. Глаза, которые щипали хвойные кисти, потом длинный свет в ванной, умершие тельца в перчатках.

Атомы до ядерной реакции, стеснённые синяками земли. Их ядра, плавающие, как лимфа, в яблочной скорлупе.

Порох, облокотившийся на фитиль.

Доковидные лыжники, собравшиеся на латинском мосту. Берега Аппеля – вот тебе и лыжня. В июне между ногами моста плавают дрожжи и дротики, гвозди и чёрная рвота.

Довоенная платформа. Незнакомые города, чёрточки букв, как пирсинг бровей.
Люба Попова держит себя за руки, замыкая целое море.

20.12.2024

Источник: личный блог автора

#выбор_Оли_Скорлупкиной

Перечень сцен в артхаусном сценарии, стопка экспериментальных фотоснимков, таймлайн зыбкого сновидения — коллекция неких событий последовательно разворачивается в этом тексте. Упоминание снимков в начале, назывные конструкции и деление на отрезки настраивают на визуальное восприятие: кажется, что сейчас перед мысленным взором читателя пройдёт ряд картин, что представить себе/вообразить — именно то, что пригласит сделать стихотворение. Но всё оказывается сложнее и интереснее: «картинки» по большей части не складываются; как можно увидеть гудение сердца в оленьих заморозках или скипидарные хохолки петухов? Это столь же невозможно, как и невооружённым глазом — атомы (до ядерной реакции, стеснённые синяками земли). Непрозрачность письма, сосредоточенная на парадоксальных складках материи языка, занавешивает зрение — чтобы открыть иные способы умозрительной работы.

В результате в тексте образуются своего рода передышки — длительности, во время которых невозможно что-то себе представить, увидеть внутренним зрением; но только следить за упоительными движениями и трансформациями самой речи. Здесь можно отметить сразу два момента. Во-первых, это инновативно возражает устойчивым ожиданиям от поэтического текста, чью способность нарисовать в голове картинку принято воспринимать как безусловное достоинство и даже, возможно, условие художественной удачи. Во-вторых, сейчас визуальный канал восприятия предельно перегружен фото- и видеоконтентом во главе с кадрами военных действий, разрушений, мёртвых тел, катастроф, стихийных бедствий: калейдоскоп их образов не только беспрестанно окружает, но и вращается в памяти, продолжает вставать перед глазами, проникает в бессознательное и сны. Поэзия открывает лазейки в инобытие, чтобы вернуть нас по истечении текста в бытие не такими, как прежде, — и здесь по тому же принципу даёт утешительную передышку. Подожди, сейчас можно не видеть и не представлять — но открывать иные, полные фантастической внутренней свободы возможности взаимодействия с языком, миром и собой. (Как до войны?) Ненадолго прикрыть глаза, припасть к этой свободе — и снова идти и смотреть.

Кстати о времени: разнообразные точки его отсчёта рассыпаны по всему стихотворению; перефразируя Блока, на их остриях и растянуто пространство для языкового и перцепционного эксперимента. До войны, до ковида, до химического оружия, до ядерной реакции, после войны. Персонажи из 1920-х оказываются в доковидном времени — и ведь не поспоришь; а настойчивый предлог «до» перетекает в иную свою ипостась, доводя до пота на лбу. Из каждой точки отсчёта внахлёст простираются «до» и «после», их волны набегают друг на друга, и где-то между ними и везде, на пересечении электромагнитных полей — этот самый момент «сейчас», момент решимости: я постараюсь написать их.

#комментарий_Оли_Скорлупкиной