#tf_студенты
#tf_зарубежье

"Чайка", открытый показ группы аспирантов из Центральной академии драмы Китая, прошедших обучение в ГИТИСе, реж. Андрей Маник

Когда пролетели сорок минут показа, больше всего жалела, что так мало собралось зрителей. Стоило увидеть эти настойчивые, почти маниакальные попытки постижения. Попытки понять, разобраться, что такое Чехов и что такое его "Чайка". Его чайка. 

Разобраться на уровне смысла и на уровне звука. Звука, так по-разному прорывающегося из подзвученного микрофоном горла Треплева, из груди профессиональной актрисы (совсем не психологического театра) Аркадиной, и мелодией льющейся из неверящей в свой талант Нины. Звука, рожденного в сочетаниях незнакомых иноязычных фонем.

Мы видим не пьесу целиком и даже не выжимку из нее. Лишь фантазии на темы нескольких сцен: спектакль Кости, рыбалка, финал. Точные зарисовки через предмет, жест и звук. И как точны в этом студенты из Пекина! За одним только самолетиком в руке актрисы, через который Костя пытается общаться со своими близкими (а ими на мгновения становимся мы, сидящие в зале), я была готова наблюдать часами. Просто самолетик в руке. Просто актриса постукивает им по плечу или груди зрителя, но импульс движения, но интонация жеста этой "бумажной игрушки" трансформируется. Словно уже не актриса, а этот самолетик начинает жить "по Станиславскому", чувствуя партнера и персонажа, с которым "общается" здесь и сейчас. И на груди у мамы он совсем не тот, что на плече у Нины. И, уничтоженный вдруг неумолимой рукой, он оставляет по себе чувство утраты.

Или вот профессионалка-Аркадина под звуки Чайковского дает дебютантке Нине урок точности жеста и голосоизвлечения. Как она хороша, как совершенна. И как беспощадно убийственна в уничтожении живых проявлений "не её" искусства. 

Юный герой-режиссер, пытаясь понять драматурга, примеряет на себя боль непонимания Кости Треплева. И все новыми и новыми режиссерскими методами и приемами пытается "докричаться" до публики. Но опять и опять монолог о мировой душе затирается шуршанием пакетика с чипсами да постукиванием варёных яиц о ножки стула (а как их иначе очистишь?)

А рядом с этой болью художника - радости юной влюбленности. Щебечущими чайками Нины ли, Маши ли, а может и Ирочки дурачатся со своими избранниками, ожидая подвигов во имя свое. Наивных, ребячливых - поймать подушку, залезть на балюстраду, подарить птицу...

А внизу умирает человек. Остается уже не оболочка даже, а один лишь голос - стонущий, поющий. Голос все той же одинокой мировой души. Звучанием своим хватающийся за жизнь, за продление ее. Но обрывающийся. Спасибо. Всё.

P.S. Голоса актеров оказались мощнее слабой техники, поэтому перевод не всегда можно было услышать. Так что считанное мной - скорее, эмоциональная фантазия.