Умение Линча быть грёзой почти для каждого моего знакомого, малознакомого, мудрого или воодушевленного друга меня завораживало долгое время, пожалуй, больше, чем его фильмы.

Их я старался обходить, как что-то, где слишком решительно идет обращение к этакому — вот оно, подлинное непознаваемое, вот он подлинный мрак, вот она, ветвистость бессознательного и т. п. Всегда хотелось сказать: подождите, подождите, но нельзя же вот так сразу!

Поэтому я больше подглядывал за линчевским и реакциями на него своих друзей. Подглядывал, как человек-слон, сквозь неровную дырочку в наволочке. Только монструозная голова Линча находилась снаружи, не наоборот.

Фильмы я воспринимал частично, ломано, многому не доверяя — какому-то понятному давлению на уши, как в «Голове-ластике», изнурительному безумию Хоппера в кислородной маске, женщине с поленом.

Но линчевский юмор как-то бочком, бочком, да и примирял с его как бы внятной теменью образов — все эти тупняки во время брэйнштормов в «Твин Пиксе», нелепые жесты рук и ног — это милейшим образом ухмыляло. Нелепый юмор — это уже кристальное пребывание в бессозн-ом. В этом не сомневаюсь.

Но в последние годы произошло еще одно смещение. Увидев (поздно) «Малхолланд Драйв» и «Внутреннюю империю», заметил, как странно для Линча функционирует монтаж: он больше кого бы-то ни было уверен, что с помощью смены кадров можно перемещать персонажей из места в место, в разные времена, даже в разные тела. Какое-то почти религиозное доверие монтажной силе! Я думаю, каким же надо быть легкомысленно свободным, чтобы надеяться, что в «Шоссе в никуда» происходит в самом деле переселение из жизни в жизнь, call me. Тем не менее восприятие монтажной склейки как мистического процесса — дорогого стоит: удастся или не удастся каждый раз пересечь границу или хотя бы ее задеть.

И в этом смысле Линч много рисковал: не все композиционные искривления работают внятно, не все наслаивания персонажей, не все дублирования, не все камбэки, но это был чистый, хрустящий и бойкий риск, который я не могу не уважать.

Вскоре он настрочил стихов по меньшей мере страниц на двадцать. Писал он, несомненно, бойко, но весьма абстрактно. Героями его пьес были Порок, Злодеяние, Страдание; короли и королевы несуществующих земель, против них велись ужасные заговоры, их переполняли благороднейшие чувства; и они не произнесли ни единого слова так, как произнес бы их автор – все дышало красноречием и любезностью, которую едва ли услышишь из уст юноши, не достигшего и семнадцати лет, к тому же на излете шестнадцатого века. В конце концов, дело застопорилось. Как и все юные поэты, Орландо описывал природу и, желая наиболее точно подобрать оттенок зеленого, бросил взгляд на реальный объект (и тем самым явил куда больше храбрости, чем многие), коим оказался лавровый куст под окном. После чего, разумеется, продолжить он не смог. В природе зеленый цвет один, в литературе – совершенно иной.
По-видимому, между природой и буквами существует взаимная неприязнь: сведи их вместе, и они порвут друг друга в клочья. Оттенок зеленого, увиденный Орландо, испортил рифму и нарушил размер. Более того, у природы – свои хитрости. Стоит выглянуть в окно и посмотреть, как кружатся пчелы среди цветов, как зевает собака, как садится солнце, и подумать: «сколько еще закатов суждено мне увидеть» и так далее и тому подобное, как поэт роняет перо, хватает плащ, бежит вон из комнаты и спотыкается об расписной сундук. (Ибо Орландо слегка неуклюж.)

Вирджиния Вулф, Орландо (пер. Д. Целовальниковой)

Новый роман Майкла Каннингема «День», вышедший почти через 10 лет после предыдущего, посвящен уже прожитой эпохе — пандемийной. Поэтому он воспринимается как роман запоздавший. В нем, как и в других крупных текстах писателя, повествование строится вокруг жизни одной семьи. Ее история раскрывается через три дня 2019, 2020 и 2021 годов.

Включение контекста пандемии и социальных сетей позволяет Каннингему обострить противоречия внутри семьи, обнаружить неисчерпаемое одиночество каждого из героев. Именно неудовлетворенность героев является движущей силой сюжета. В этом смысле роман оказывается удивительно типичным для американского писателя. К выходу новой книги Каннингема поэт и критик Руслан Комадей разобрал «День» и вписал его в контекст творчества писателя.

Вышел новый выпуск нашего подкаста «Облако речи».

Руслан Комадей поговорил с Александром Улановым, поэтом, прозаиком, переводчиком и критиком о текстах-городах, о самарских цаплях и ежевике и об окне «я», через которое можно смотреть.

Александр Уланов — автор венецианского выпуска «Носорога», лауреат премии Андрея Белого. Недавно у него в НЛО вышел роман «Разбирая огонь». Как сказано в аннотации «это попытка не говорить о более интересной жизни, а представить  ее  —  с помощью книг и городов, пыли и неба, подвижности и надежды, открытости и бережности,  прикосновения и речи...»

В подкасте Александр также рассказывал об импульсах для написания стихотворения, о том, как отличаются тексты, написанные в разных городах, почему непереводящие поэты подозрительны, а еще объяснил специфику культурной и природной среды Самары.

Удивительно, но мой 2025-й начался только со вчера. Это из-за месячного трипа по трем странам, Грузии, Армении, Челябинску, тоже неожиданно ставшему страной благодаря монструозному разрастанию внутри одного места. Из-за десятка вписок, из-за долгих переходов/переездов и временных смещений. Поэтому весь январь я был где-то и когда-то. Теперь я снова в здесь и в сейчас. В этом году хочу больше делать упор на собственные художественные проекты и писать о них, пытаться исследовать телеграм как медиум, как в нем устроены время, внимание, молчание и прочее; писать о самом разном — в том числе постыдном и неизбежно любимом, а еще — не подавлять то письмо, которое вот само.

Я делаю много записок на бумажках, они четырех основных цветов — бледно-розовые, бледно-зеленые, голубые и белые. На той, которую нашел ночью, было написано:

«Если письмо — тоже животное, ему нужно принюхаться к месту, где оно начинается. Только не говорите, что начало внутри, там как раз пусто».

Стандарт

Каждая сторона картины видится в разном свете.
Глянь, как темно в ней – нерожденная глазу,
без сердца и разума.
Разделить облака на функции. Так
это делается.
Вселенная взорвалась? У меня в кармане
обломки.
Расплывчатые обращения. Он знал, с чем
столкнулся.
Посвящаю тебе это писание – белое-белое, посмотри.
Этим и объяснимо наличие церквей.

Барретт Уоттен, 1977

пер. Владимира Фещенко

Каждый день начинает вспыхивать уже во время пробуждения, и так сложно успеть, чтобы договориться с ним, приручить его. Это краткий момент, когда узнавание и принятие произойдут, можно будет спокойно по нему жить, ходить, делать. А то часто бывает, что день длится вне тебя – он так и не начинается, только хронологически; а ты просто мыкаешься, бездневный.

Я продолжаю писать, пусть и со скрипом, книгу детских воспоминаний «Мне навсегда 10 лет». Оказалось, что несмотря на бодрость письма в процессе письма, есть эпизоды, которые долго откладывались. И нужно себя, как зверя на поводке, тыкать в белый лист для их написания. У меня это период, когда я учился в лицее, бегал и составлял карты здания, шугался большого здания, много ходил играть в файтинги. Но главное — когда я однажды проснулся утром и не мог ходить, несколько дней учился заново. Видимо, необъяснимое пусть и сохранилось, но материализовываться снаружи совершенно не хочет. Приходится силком.

Челябинск, 8 лет

Я просыпаюсь с утра. Очень солнечно, это весна. Вставать приятно. Я потягиваюсь на кровати и падаю. У меня не ходят ноги! Я не понимаю, что произошло. В ужасе зову бабушку, она тоже не понимает, подхватывает меня на руки, подтаскивает меня к дивану. Я плачу, мне непонятно. Бабушка тоже рыдает.

Резкое желание воспроизвести своё «меня интересует» в духе липавских разговоров обэриутов.

Меня интересует: пряная еда, резкие вкусовые ощущения, кисло-соленые молочные продукты, жирные супы, вареные крупы с небольшим количеством соуса возле, скопления небольших предметов, ощущение размытости объемов, утренняя ясность, вытирание пыли влажными салфетками, речевые ошибки, тавтологии, плеоназмы, невычитанные стихи, случайно разложенные линии и предметы на земле или асфальте, тихий секс, кошачья шерсть, перхоть на подушке, разноцветные яркие тарелки, стаканы воды залпом, компьютерные игры с большими пустыми пространствами, протирание грязи в клавиатуре, создание кривых афиш, смешное ощущение во время заминки в речи, ощущение себя не собой, запаковывание книг в самодельные суперобложки, составление маленьких списков, зачеркивания на бумажках, кража квадратных бумажек из банков, соскребание пыли и шерсти с футболок, чистая темнота с помощью блэкаут штор,
человеческие выделения, запах и форма собственных выделений, коллекционирование мелочей, шум воды в ванной, слово «снег» и его повторение, способы переживания разных смертей, волоски на экране, запах женской кожи, пейзажи с одним персонажем внутри, музыка с булькающими звуками, музыка с непонятными на первый слух ритмами, придумывание имен и прозвищ, рассказывание друзьям нелепых несуществующих историй про них, попадание в коммуникативные неудачи, выяснение отношений с работниками контроля, речевые спектакли для работников банков, офисов, маленькие танцы в публичных пространствах, ощущение дурацких мест как идеальных площадок для постдраматических постановок, накопление новых слов каждый день, похрюкивание, придумывание мелодий в духе советской эстрады, сочинение рифмованных стихотворений про алкоголь или глупый секс, покупка мелких бытовых предметов, ощущение встречи с редким знанием, собирание фотографий, живописи и графики в папки, подсчитывание перед сном прослушанных альбомов.