Иногда от слова, от конкретного слова, я жду больше, чем оно мне готово ждать. И тогда я путаю уют слова с его смысловой бездонностью. Как в моем любимом слове «снег». Пытаюсь представить его и сплошным, и всеобщим, и одеяльным, и рассыпчатым. Универсальной материей, в которой можно скрыться.

Бонусом мой старый текст года 14-го:

*
изобретатель снега шьёт рубашку
он уродился и 
                         оболган в срок
его накрыло вечером как башню
где выжжен верх  
                          примятый как метро
 
в галде́ окна он   не бросит
                           рукава 
оживлены 
                    как громкая трава
копая в днях передовую осень
                      стоймя на головах
родительно
 
он ошивается у инея без тени
изобличая дно 
                           без памяти 
                                                следя
за ростом снега, 
                              что шнурует темень
и замерзает ветром 
                                     как дитя:
 
                         вырасту 
напополам я                в рубашку!
тень 
на башке — летящая дитём…
 
так писчий сын зачёсывает в шапку:
изобретённый           изобретём!
                            снег

Вышел в «Вещи»‎ автотекст «Две тысячи я один, но с бабушкой»‎ о моих 2000–2001 гг. Это попытка вернуть тому 5-му классу длительность.

* * *
У бабушки болят ноги, это тромбоз. В юности, зрелости она много занималась танцами. Сейчас на голенях у нее фиолетовые линии, иногда они разрешаются красно-синими сгустками опухшей крови. Мази не помогают. Она решает лечиться пиявками. Мы живем в корпусе, стоящем ближе всего к пляжу. Всё внутри цвета грязной морской волны. Пиявки живут в огромной 5-литровой банке, она накрывается марлей. Они мне не нравятся, хотя я и смотрю на них искоса, они живые, жирные и живут по каким-то своим законам. Иногда я подсыпаю им травки c газона вокруг. Один раз мы приходим с мероприятия — пиявки сбежали, разбрелись по комнате, я оглядываю их везде, под кроватью, на столе, на полу, брезгливо собираю обратно. Кто-то пропал окончательно.

Стараниями Стаса Снытко вышел мой рассказ в Postnonfiction, спасибо.

Это первый текст из цикла порнорассказов. Все они посвящены недостаточности сексуального желания и ненужности его удовлетворения, точнее – наслаждения от принятия недостаточности.

Poor'n'hub – это платформа, где собирают видео, исключающие восхождение возбуждения к оргазму, с прерывистым ритмом, кривой загрузкой, с вялыми случаями неполучившихся соитий.

Так и представил он, как ебется. Но нет, пора открывать компьютер. В нём в самом деле показывают, что надо. Сегодня Tor работает недолго, наводишь мосты, сначала прогружаются буквы, потом геометрические фигуры фреймов, потом иногда картинки. Видео ждешь по 4—6 минут. До видео даже далеко. Просто стримят. Если ты активный зритель, то можно выбирать. Пока получаешь медленную нарезку. Все половые органы каждого видео расположены внизу, они прогружаются дольше всего, ниже. Рты во избежание всякого тоже расположены низко.

Друзья-подписчики! Я в довольно дурацкой ситуации. Моего основного источника дохода (грант на книгу о свердловском андеграунде) хватает ровно на ипотеку, а сил, чтобы зарабатывать еще, часто недостаточно.

Сейчас из места, о котором я пишу книгу, я хочу попасть в место, в котором живу.

Буду благодарен донатению на дорогу:

4817 7601 4947 3583

*За помощь я с радостью пришлю вам какие-нибудь из еще не изданных книг (если укажете, куда прислать).

Спасибо!

*
есть только центр стихотворения, его пиявки.
в центре с—ия идёт ночь, решительно, завираючи.

мимо блуждают ранние шаги, как «я был бессилен, но не могу не выговориться / поэтому соберусь с мыслями, и даже ты не остановишь меня, дьяволица»!

это ровно тот момент, когда стыд обращается в снег, засыпает собственные буквы, обратно,

ночь разрешается, даже

дыра

Друзья-подписчики! Спасибо всем, вернуться в Москву удалось. Вот ссылка, кому интересно, на мой прошлогодний текст «Модельер» (там по запросу на почту).

И, конечно, раз речь о деньгах, которых нет, вот любимейший клип на любимейший кавер.

The best things in life are free
But you can give them to the birds and bees
I want money

(That's what I want)

Your love gives me such a thrill
But your love won't pay my bills
I want money
и т. д.

Обратите внимание, как в бытовом истошном бессилии герой долбит в ритм по ручке для подачи бумаги у печатной машинки, потом — книжками по фортепиано.

вчера дочитал «Убийцы вы дураки»

страницы, страницы, страницы,

как вы мне, буквы, близки;
особенно:

«сяду я на облучок,
мне покажут милицейский значок,
и мы такое увидим,
что сразу же постоять выйдем

на перрон»

Чуть-чуть поговорили с Розмари Уолдроп. Речи мало, и все «между» в разговоре тоже были крохотными. Как будто расстояние и разница языков позволяли удерживать только низкую тонкую нить связи в общении.

Вышло интервью Розмари Уолдроп:

«Я думаю, что лучшие переводы также находятся в «между», в чарующем пространстве между языками. Уже довольно много говорилось о том, что толчком послужила книга Лоуренса Венути "Невидимость переводчика", в которой он опирается на различие между двумя методами перевода, отмеченное немецким теологом/философом-романтиком Фридрихом Шлейермахером: либо переводчик оставляет автора в покое, насколько это возможно, и «подтягивает» читателя к автору; либо он оставляет читателя в покое, насколько это возможно, и "подгоняет" автора под него. Венути выступает за первый вариант, который он называет «иностранным», в противовес второму, доминирующему в США, который пытается "одомашнить" текст, заставить читателя забыть о том, что он читает перевод. Я тоже предпочитаю "остранять текст", но только до тех пор, пока это позволяет получать удовольствие от чтения текста».

​— Я научу тебя всем размерам! — опять начала она. — Великому поэту — великая и зубная боль, а маленькому поэту — маленькая!

— Так пусть я буду маленьким! — взмолился я. — Пусть совсем не буду поэтом! Да я и не поэт! На меня только находят временами припадки стихотворного недуга, как находят и припадки зубного! Уйди же! Уйди!

— Так ты признаешь, что я могущественнее поэзии, философии, математики и всей этой музыки? — спросила она. — Могущественнее всех человеческих чувств и ощущений, изваянных из мрамора и написанных красками? Я ведь и старше их всех! Я родилась у самых ворот рая, где дул холодный ветер и росли от сырости грибы. Я заставила Еву одеваться в холодную погоду, да и Адама тоже! Да, уж поверь, что первая зубная боль имела силу!

— Верю! — сказал я. — Верю всему! Уйди же, уйди!

— А ты откажешься от желания стать поэтом, писать стихи — на бумаге, грифельной доске, на чем бы то ни было? Тогда я оставлю тебя! Но я вернусь, как только ты опять возьмешься за стихи!

— Клянусь, оставлю все! — сказал я. — Только бы мне никогда больше не видеть, не чувствовать тебя!

— Видеть-то ты меня будешь, только в более приятном и дорогом для тебя образе — в образе тетушки Миллэ, и я буду говорить тебе: «Сочиняй, мой милый мальчик! Ты великий поэт; пожалуй, величайший из наших поэтов!». Но если ты поверишь мне и возьмешься за кропание стихов, я положу твои стихи на музыку и разыграю ее на твоих зубах! Так-то, милый мальчик! Помни же обо мне, беседуя с тетушкой Миллэ!

Тут она исчезла.

Г. Х. Андерсен. Тётушка Зубная боль, 1872.

​В «Прочь» Джордана Пила психотерапевтка гипнотизирует героя так, что он оказывается внутри события детской травмы — когда его мать умирала, а он сидел и смотрел телевизор.

Но в сеансе она идет еще дальше. Он уже находится внутри травмы, и она погружает его еще глубже: в пространство, где его присутствие неразрывно с травмой, но между ним и психотерапевткой теперь черная бездна, и она сама теперь где-то вдалеке смотрит на него из рамки экрана психотерапевтического сеанса, это двойное усиление травмы.

У меня было сходное событие в детстве, к которому мое бессознательное постоянно возвращается. Мне было около пяти, я гостил у бабушки-алкоголички в Елизово, к ней в гости приехала другая бабушка, с которой было всегда хорошо и интересно. Ей нужно было уезжать, мы все вместе пошли провожать. На остановке она сказала, что если я хочу, могу уехать с ней. Подошел автобус, и я никак не могу выбрать, с кем остаться.

Когда бабушка уехала, я понял свое истинное желание и сильно заплакал. Стекло автобуса, за которым она меня ждала — и есть мой телевизор.

*
ситуаты смотрят в слова;
слова распрямились в круги

им больше шарами не стать

а представьте, слова-ситуаты:

налеплены, как обрывки газет,
на обрывки газет.