Предопределение судьбы.

🔹 В России есть представление, что расширение страны в сторону Дальнего Востока было предопределено судьбой. Проханов, например, говорит, что русский народ мечтал о царстве, где побеждена самая страшная несправедливость - смерть, и в поисках этого царства дошел до берегов Тихого океана.

🔹 В США тоже существует такая идея под названием Manifest Destiny (предопределение судьбы, явное предначертание или явная судьба, красиво на русский язык перевести можно по-разному). Согласно ей, американцам было суждено распространиться по Северной Америке, и поэтому их экспансия, захват и освоение Дикого Запада было предопределено самой историей.

🔹 Пуританские поселенцы из Массачусетса, которые мечтали построить "град на холме", искренне верили, что на них лежит долг расширить границы своей благородной республики, завоевавшей свою свободу в 1775-1783 годах. Эта вера укрепилась после победы в войне с Англией в 1812-1815 годах

🔹 Огромную роль в развитии идеи сыграло Второе великое пробуждение. Многие поселенцы считали, что сам Бог благословил рост американской нации и возложил на них миссию дать слово Божье коренным американцам и обратить их в истинную веру. Именно миссионеры стали одними из первых, кто пересёк реку Миссисипи. Были и те, для кого мотивацией было желание обогатиться. Пушнина, земли, золото, найденное в Калифорнии в 1848 году привлекали тысячи людей.

🔹 Среди всех поселенцев (неважно, что ими двигало) лежало убеждение в культурном и расовом превосходстве белого населения. Коренные американцы долгое время считались низшей расой, и попытки "цивилизовать" их были широко распространены со времён Джона Смита и Майлза Стэндиша. Отсталыми считались и латиноамериканцы. Про чернокожих и говорить нечего.

🔹 Сам термин Manifest Destiny появился в 1845 году под пером Джона О’Салливана (сегодня авторство вызывает споры). В статье "Аннексия" он раскритиковал всех противников присоединения Техаса, и призвал к национальному единству во имя "исполнения нашего явного предназначения - распространить своё влияние на континент, отведённый Провидением для свободного развития наших ежегодно множащихся миллионов".

🔹 Предопределение судьбы стало использоваться во внешней политике для оправдания американской экспансии. Первый раз это было сделано во время войны с Мексикой, когда были присоединены Техас и Калифорния. Еще раз это было сделано во время войны с Испанией в конце XIX века.

🔹 В начале прошлого столетия термин перестал использоваться, но вера в американскую миссию укоренилась среди американцев, и поэтому сегодня она также оказывает влияние на политическую идеологию США. Так, например, явное предначертание было использовано для оправдания вступления США в Первую мировую войну. Тогда Вудро Вильсон заявил, что старый свет "страдает от бессмысленного отрицания принципа демократии", и США должны возглавить борьбу за свободу демократии.

Подписаться

(Первое) научное объяснение срачей в Твиттере

Если в России и есть публичное пространство, где люди обсуждают политику, то это Твиттер. Каждый из вас хоть раз слышал о легендарных “твиттерских срачах”. Почему российские политики и их сторонники вместо конструктивного диалога постоянно ругаются? Неужели всему виной низкая культура дискуссии в Восточной Европе?

Исследования показывают, что часть ответственности лежит на алгоритмах Твиттера.

■ Недавнее исследование, проведённое Смитой Милли и её коллегами из Калифорнийского университета в Беркли, доказывает, что алгоритмы платформы усиливают аффективную поляризацию – то есть взаимную неприязнь и недоверие между политическими группами.

■ В эксперименте сравнивались эмоциональные реакции пользователей на твиты из хронологической ленты и ленты, формируемой алгоритмом.

■ Оказалось, что алгоритм чаще продвигает контент с ярко выраженной политической принадлежностью (partisan content) и твиты, выражающие негативные эмоции – злость, тревогу и грусть.

■ Негативные твиты, подобранные алгоритмом, вызывали у пользователей больше гнева, направленного против представителей противоположных групп. Этот гнев не только усиливал недоверие и негативное отношение к «чужим», но и укреплял привязанность к своей политической группе.

■ Исследователи не подтвердили популярную гипотезу о создании алгоритмами так называемых информационных пузырей или эхо-камер – закрытых сообществ с однородным мнением. Наоборот, алгоритм немного чаще, чем хронологическая лента, показывал твиты из противоположных групп. Однако их тональность лишь усиливала поляризацию.

■ Интересно также, что предпочтения пользователей не совпадали с алгоритмическим выбором. Несмотря на то, что алгоритм в среднем предлагал контент, который нравился людям больше, политические посты, отобранные им, оценивались негативно.

Твиттер – это ужасная площадка для политических дискуссий. Он пробуждает худшее в нашей природе – склонность делиться на группы и кидаться друг в друга камнями. Пока алгоритмы не будут изменены, российским политикам стоит удалиться оттуда и перейти на менее токсичные платформы. Например, в Телеграм.

Консервативный поворот?

Один из подписчиков спросил меня, кто побеждает — либералы или консерваторы?

После инаугурации Трампа многие заговорили о консервативном повороте. Однако это слишком поспешный вывод. Америка действительно движется вправо, но скорее к нейтралитету, чем к доминированию консерваторов. Несмотря на ряд значимых успехов, у правых есть серьезные проблемы. Главная из них — нехватка компетентных элит.

■ Не стоит переоценивать текущую любовь американцев к Трампу. Она объясняется тем, что американские политологи называют "медовым месяцем" – то есть периодом взлета популярности президента сразу после избрания. При этом рейтинг одобрения Трампа в медовый месяц не поражает воображение – всего 47 %. Он выше, чем у Буша в его первый срок (46 %), однако ниже его второго срока (51 %), ниже Обамы (59, 51 %) и даже Байдена (53 %).

■ Консерваторы не смогли переломить ситуацию в свою пользу, но после выборов американское публичное пространство начало постепенно сдвигаться вправо, и дело не только в “медовом месяце”. Они одержали две важные культурные победы. Первая победа заключается в том, что им удалось создать альтернативную медиасреду: в противовес либеральным газетам появились популярные подкасты, стримы и радиопрограммы с консервативной повесткой.

■ Вторая победа связана с первой. Консерваторам удалось привлечь на свою сторону часть корпоративной Америки. Как отмечает Эзра Кляйн, руководителям крупных технологических компаний не нравятся чрезмерно левые взгляды их сотрудников, поэтому они идут на сближение с правыми. Безос делает The Washington Post более нейтральной. Цукерберг отменяет фактчекинг в Facebook*. Маск покупает Twitter, превратив его в ключевую платформу консервативных медиа.

■ Американская культура сместилась влево, а сейчас дрейфует в сторону нейтралитета. Либералы читают газеты, а консерваторы слушают радио с подкастами. Часть технологических компаний стала нейтральной, а часть попала в руки консерваторов. Теперь либеральный YouTube уравновешен консервативным Twitter.

■ Смогут ли консерваторы превратить новый паритет в доминирование? Их главным преимуществом являются демографические тренды — все больше американцев выступает за снижение уровня миграции. Однако для того, чтобы превратить преимущество в полноценный козырь, консерваторам понадобится компетентная элита. А такой элиты у них нет. И новые назначения Трампа лишь подтвердили это. Антиваксер Роберт Кеннеди и "агент Кремля" Талси Габбард ничего кроме кринжа вызвать не могут.

■ В США существует сильная образовательная поляризация между партиями. Во всем мире молодые консерваторы часто либо вовсе не получают высшее образование, либо выбирают прикладные профессии. В то же время специалисты в сфере экономики, политологии и государственного управления в большинстве своем склоняются к демократам. Если Трамп проведет масштабные чистки в бюрократии, он заменит компетентных, но идеологически ангажированных чиновников на лояльных, но некомпетентных MAGA-активистов. Это лишь усилит недоверие к государственным институтам и ослабит позиции консерваторов.

■ Решением могли бы стать правые выходцы из корпоративного сектора — так называемые Tech Right. Однако здесь есть два препятствия. Во-первых, между ними и трампистами существуют серьезные разногласия по миграционной политике. Бизнесу необходима дешевая рабочая сила, тогда как сторонники Трампа выступают против любой иммиграции, включая высококвалифицированную. Во-вторых, правый медиапузырь, насыщенный конспирологией и антиваксерскими настроениями, делает любого присоединившегося менее интеллектуально состоятельным. Илон Маск — яркий тому пример.

Если консерваторы не решат проблему элит, они проиграют культурную войну. И это касается не только США.

* Facebook – продукт компании Meta, которая признана экстремистской на территории РФ.

Упадок социал-демократов – объясняю на пиццах

У The Economist встретил интересное объяснение того, почему европейцы все реже голосуют за социал-демократов.

С момента финансового кризиса 2008 года умеренным левым удалось убедить все европейское политическое пространство в том, что государство должно вмешиваться в экономику. Регуляции и перераспределение стали частью программы каждой политической партии – в том числе и правых популистов.

Теперь социал-демократам просто нечем выделиться. Представьте, что в пиццерии акция и вы можете бесплатно выбрать любую пиццу. Вы, скорее всего, не выберете маргариту, так как это просто основа для других пицц. Вы предпочтете пиццу с начинкой. В данном случае начинка – это либо климатическая повестка, либо борьба с американским империализмом, либо депортация мигрантов.

В итоге, они проигрывают именно потому, что выиграли. В Европе даже социал-демократам нужна рыночная политика – пусть и в качестве врага.

Реакция на торговую войну говорит о политических группах очень многое.

Левые внезапно оказались защитниками свободного рынка. Берни Сандерс пишет в Twitter, что с точки зрения экономистов введение пошлин ухудшит положение американцев. Где он был все эти пятьдесят с лишним лет?

Показательно также молчание псевдолибертарианцев, поддерживающих Трампа. По подсчетам Tax Foundation, введение пошлин в его первый срок эквивалентно увеличению налоговой нагрузки на одно домохозяйство на 625 долларов. Разве это не нарушение принципа самопринадлежности? Неужели Трампу можно, а демократам нельзя?

Федеральная вертикаль: как центр управляет российскими регионами?

В российской политической системе существует напряжение между “вертикалью власти” и федеративным устройством. Федерация предполагает самоуправление регионов, в то время как вертикаль – это управление сверху вниз.

Как решается эта проблема?

■ Исследователь Станислав Климович называет это проблемой множественного принципала. Губернатор подотчётен двум принципалам – избирателям и федеральному центру. Если он выбирает избирателей, это может угрожать интересам центра и в конечном счете режима.

■ После возвращения губернаторских выборов в 2012 году режим вновь столкнулся с этой проблемой. Как показывает Климович, для её решения он стал ослаблять связь губернатора с регионом. Главным механизмом стал отбор кандидатов, для которых именно федеральный центр является приоритетом.

■ Климович анализирует биографии губернаторов и делит их на две категории: инсайдеры и аутсайдеры. Карьера инсайдеров привязана к региону, в то время как карьера аутсайдеров – нет. Аутсайдеров можно разделить на два типа: варяги, не имеющие никакого отношения к региону, и возвращенцы, чья карьера началась в регионе, но продолжилась за его пределами.

■ Исследование показывает, что количество губернаторов-инсайдеров значительно сократилось. Если в 2008 году 75% губернаторов были инсайдерами, то к 2019 году их число составило лишь 40%. Большая часть назначенных аутсайдеров – варяги.

■ Также возросло число губернаторов, имеющих карьерный опыт на федеральном уровне. Если в 2008 году их было вдвое меньше по сравнению с губернаторами, чья карьера проходила в регионах, то с 2017 года их численность сравнялась.

Губернатор, не связанный с регионом, меньше ориентируется на местных жителей и больше зависит от федерального центра. В результате баланс между федерализмом и вертикалью власти смещается в пользу последней.

Социальное доверие – это лекарство от страха

В книге "The Culture Transplant" экономист Гаретт Джонс приводит интересные примеры разницы в уровне социального доверия между странами.

В 1997 году гражданка Дании Аннет Соренсен была арестована полицией Нью-Йорка. Прохожий увидел, как Аннет отправилась обедать, оставив коляску со своей 14-месячной дочерью у входа в ресторан, и вызвал полицию. Задержанная объяснила американским властям, что в Дании оставлять детей на улице – абсолютно нормальная практика. "В конце концов, кто может украсть ребенка?" – заявила Соренсен.

В скандинавских странах уровень социального доверия самый высокий в мире. Примерно 65% респондентов здесь на вопрос “Можно ли доверять большинству людей?” отвечают положительно. В США этот показатель ниже – особенно в крупных городах с их социальной атомизацией и низким качеством управления. Приехав в американский мегаполис, люди из стран с высоким доверием искренне не понимают, почему кто-то не доверяет незнакомцам.

В странах с высоким и низким доверием различное отношение к государству. Как пишет Джонс, в Японии ребенка учат подходить к любому японцу в том случае, если он потерялся. В США ситуация иная – ребенок должен подходить только к полицейскому. Этот культурный факт прекрасно иллюстрирует то, о чем я уже писал ранее, – когда ты не доверяешь своим согражданам, единственным спасением остается государство.

Томас Гоббс ввел в политическую философию проблему "естественного состояния" – то есть ситуации, где вместо сотрудничества люди враждуют друг с другом. Основная причина вражды – это отсутствие доверия. Каждый просто боится, что другой не будет сотрудничать. В качестве решения Гоббс предлагал поставить страх на службу людям. Они должны передать право на управление собой сильному государству, страх перед которым подтолкнет их к сотрудничеству между собой.

Социальное доверие предлагает решение проблемы, не основанное на страхе. В обществах, где оно существует, каждый просто знает, что другому можно доверять. Это обеспечивает высокий уровень кооперации и, как следствие, высокий уровень жизни. К сожалению, доверие не падает с неба – это результат длительной социальной эволюции. Мы не можем выделить какой-то один фактор, который позволяет людям в Дании и Японии доверять друг другу несмотря на все препятствия современного мира.

Как защититься от здравого смысла?

Идеологии всегда упрощают реальность и поэтому с неизбежностью содержат заблуждения. В современном мире их носители сталкиваются с разными мнениями и критикой своих взглядов.

Каким образом идеологические группы удерживают сторонников от сомнений и здравого смысла?

Философ Майкл Хьюмер в своей новой книге предлагает интересный ответ. Он утверждает, что у идеологий существуют системы защиты — особые убеждения, встроенные в идеологию, которые делают её чрезвычайно устойчивой к опровержению с помощью аргументов.

Рассмотрим несколько таких систем.

1. Ставить мои взгляды под сомнение — аморально.

Патриоты считают неправильным сомневаться в действиях своего правительства, а сектанты — в правоте своего вождя. Прогрессисты клеймят несогласных “трансфобами”, “гомофобами”, “мизогинами” и прочими ярлыками. Приняв такую систему защиты, человеку становится почти невозможно пересмотреть свои взгляды. Ведь как только он начинает сомневаться, у него появляется страх стать “плохим человеком”.

2. Несогласный — либо предатель, либо жертва ложного сознания.

Для марксистов любой оппонент — это классовый враг, заражённый ложной идеологией. Для националистов каждый критик работает на вражеские державы или мировое еврейское правительство. Приняв эту защитную стратегию, человек может отвергать любые аргументы как вражеский псиоп.

3. Истины и рациональности не существует.

Прогрессисты часто говорят, что истина и рациональность – это изобретения западного человека. Они созданы, чтобы угнетать другие группы. Люди попроще отвечают на критику известной цитатой из Большого Лебовски: "well, duude, it's just your opinion, maan". Отрицание истины и рациональности – это просто удобная уловка, позволяющая избежать конфронтации с оппонентами и связи с реальностью.

Хьюмер отмечает, что сторонники идеологий в глубине души понимают, что заблуждаются. Иначе зачем прибегать к столь явно несостоятельным тактикам в ведения дискуссии?

Верят ли политики в то, что говорят?

Политики часто говорят о ценностях: патриотизме, демократии, правах человека. Но действительно ли они в них верят?

Рассмотрим две гипотезы:

➊ Политики – альтруисты. Они искренне верят в каждую ценность, которую декларируют.

➋ Политики – эгоисты. Они используют ценности лишь как инструмент и на самом деле в них не верят.

Первая гипотеза выглядит крайне сомнительно. Люди прежде всего руководствуются интересами – собственными, своей семьи, своей группы. Даже когда человек отказывается от личных выгод ради общего блага, это чаще связано с желанием соответствовать нормам, а не с чистым альтруизмом. Политика не исключение: слишком многое в ней завязано на борьбу за власть и ресурсы.

Вторая гипотеза кажется более убедительной. Пример – недавнее интервью Василия Якименко, в котором он признался, что участвовал в кремлевской молодежной политике исключительно ради денег. Но настолько откровенный цинизм встречается нечасто. Большинство людей испытывают дискомфорт, если их слова противоречат их убеждениям.

Я думаю, что ближе всего к истине следующая гипотеза:

➌ Политики – эгоисты, НО они искренне верят в ценности, которые озвучивают.

Этот тезис может показаться парадоксальным. Ведь интересы политиков и благо избирателей часто вступают в конфликт. Как можно быть эгоистом и при этом верить в ценности, которые по определению выше индивидуального интереса?

Ответ на этот вопрос дает эволюционная психология. Мы привыкли считать, что функция убеждений – отражать реальность. Но Хьюго Мерьсе и Дэн Спербер в книге «Загадка разума» доказывают, что убеждения имеют в первую очередь социальную функцию. Они помогают не только понимать мир, но и влиять на других. Мы формируем рациональные аргументы не столько для поиска истины, сколько для того, чтобы убедить окружающих в своей правоте.

Можно возразить: если цель убеждений – воздействие, то зачем в них искренне верить? Почему просто не соврать? Ответ дает теория самообмана психолога Роберта Трайверса: люди убеждают сами себя, потому что человек, который искренне верит, звучит гораздо убедительнее. Он вызывает гораздо больше доверия и его гораздо реже уличают во лжи.

В политике убежденность – мощное оружие. Авторитарным лидерам она помогает создавать политические организации и мобилизовывать сторонников. Для Ленина и Сталина твердые марксистские убеждения были не просто взглядом на мир, а способом максимизации собственной власти. В демократиях все работает схожим образом: искренние рассуждения о справедливости, правах человека и патриотизме помогают политикам завоевывать доверие и продвигаться по карьерной лестнице. Они не рыцари из сказок: в случае конфликта между интересом и ценностью выбор всегда будет за первым.

Не стоит делать ставку на "хороших" людей. Единственная надежда – это хорошие институты. Они создают стимулы для эгоистичных политиков работать на общее благо.

Американские полицейские – расисты?

Существует представление, что американские полицейские постоянно убивают безоружных черных, и основная причина этого – их расизм. Так ли это? В книге Progressive Myths либертарианский философ Майкл Хьюмер суммирует исследования на эту тему.

■ Шанс безоружного черного быть убитым полицией очень низок. В 2019 году американские полицейские убили 36 черных. Это произошло в стране с населением 330 миллионов человек, 41 миллион из которых – черные. По подсчетам Хьюмера, у черного гораздо больше шанс погибнуть от удара молнии, чем от полицейской пули.

■ Черные составляют 13% населения США, но 25% жертв среди безоружных, убитых полицейскими. Можно ли объяснить эту диспропорцию расизмом полиции?

■ Хьюмер предлагает обратить внимание на гендерную диспропорцию. Мужчины составляют 50% населения США, но среди безоружных, убитых полицией, их 95%. Полиция стреляет в мужчин в 21 раз чаще, чем в женщин. Следует ли из этого, что полицейские – сексисты? Очевидно, нет. Мужчины попросту чаще контактируют с полицией. Они совершают 88% всех убийств полицейских.

■ Аналогичная ситуация и с расовой диспропорцией. Полицейские чаще всего контактируют с теми, на кого вызвали полицию. В черных сообществах полицию вызывают чаще. Исследования показывают, что расовый состав людей, на которых вызывают полицию, соответствует расовому составу безоружных, убитых полицейскими.

■ Возможно, расистами являются те, кто вызывает полицию в чернокожих сообществах. Но наиболее вероятное объяснение заключается в том, что среди черных попросту выше уровень преступности. Черные составляют 13% населения США, но совершают 40% убийств и 40% убийств полицейских. Именно поэтому на них чаще вызывают полицию и по ним чаще стреляют полицейские, а не из-за расизма.

■ Также есть интересное экспериментальное исследование. Лоис Джеймс и коллеги исследовали поведение полицейских в симуляторах для подготовки. Они создали видеосценарии, в которых подозреваемые доставали оружие или безобидный предмет, а полицейские должны были решить, стрелять или нет. Исследование показало, что полицейские медленнее стреляли в черных подозреваемых (1,3 секунды против 1,1 для белых) и реже ошибочно открывали по ним огонь (1% против 14% для белых).

Американские полицейские не расисты. Они сто раз подумают, прежде чем выстрелить в черного. И главная причина этого – пристальное внимание мейнстримных медиа к каждому такому случаю. Это показывает, что гражданское общество в США может оказывать сильное влияние на полицию. Как пишет Хьюмер, если бы СМИ освещали все случаи полицейского произвола, а не только инциденты с черными, общий уровень жестокости полиции мог бы существенно снизиться.

Парадокс власти

Россия – самая сильная держава в своем регионе, однако ее ведущая роль постоянно ставится под сомнение соседями. Многие из них предпочитают прозападный курс.

Почему так?

В своей статье специалист по теории игр Лайонел Пейдж утверждает, что причина этого – так называемый парадокс власти (paradox of power). Для иллюстрации он обращается к одной из басен Эзопа. Лев, лиса, шакал и волк заключают союз для совместной охоты. Однако когда добыча поймана, лев забирает её целиком, и никто не может оспорить это решение – ведь он самый сильный.

Обычно слабые игроки предвидят такой исход. Они предпочитают либо вовсе не вступать в альянсы с превосходящим по силе игроком, либо подорвать его возможности, чтобы он не мог забрать себе всю добычу. Это порождает парадокс: самый сильный не может доминировать именно потому, что он самый сильный. Подобная ситуация неоднократно возникала в советском политбюро – Берия, например, был расстрелян именно из-за своего политического веса.

Парадокс власти очень хорошо объясняет международную политику на постсоветском пространстве. Когда развалился Советский Союз, отколовшиеся от него государства были значительно слабее России. Опасаясь её доминирования, они выбрали курс на евроинтеграцию и вступление в НАТО – антироссийский оборонный союз. Россия болезненно воспринимает такой сценарий, так как считает, что по праву сильного должна играть ведущую роль в регионе. Однако она сталкивается с сопротивлением слабых именно потому, что слишком сильна.

Единственный способ преодолеть парадокс власти – убедить потенциальных союзников в том, что тебе можно доверять. Как отмечает Пейдж, основной урок теории игр заключается в том, что кооперация поддерживает сама себя. Россия должна заработать репутацию сильного, но надежного партнера. Только тогда она сможет в полной мере воспользоваться своей силой, сотрудничая с союзниками. Примером такой “мягкой силы” являются США: они помогали европейским партнерам в двух мировых войнах, не требуя слишком много взамен. Источником подлинной мощи является доверие.

Как появился патриархат?

Послушал подкаст, где антрополог Ангарика Деб утверждает, что он был следствием аграрного общества.

Патриархат — это социальная система, в которой мужчины обладают более высоким статусом, чем женщины. Деб отмечает, что на протяжении большей части человеческой истории общества не были патриархальными. Антропологи нашли множество свидетельств высокого уровня гендерного равенства среди охотников и собирателей. В своей недавней статье Деб доказывает, что время отдыха в этих сообществах распределялось между мужчинами и женщинами поровну.

Ситуация изменилась с появлением аграрного общества. Исследования показывают, что около 5000 лет назад генетическое разнообразие мужчин и женщин стало неравномерным: небольшая группа мужчин сумела монополизировать доступ к женщинам. Этот процесс совпал с переходом к сельскому хозяйству.

Как аграрная экономика породила гендерное неравенство?

■ Разделение труда. По словам Деб, ключевая причина заключается в том, что в аграрных обществах женщины производят меньше калорий. Среди охотников и собирателей женщины, занимаясь сбором, добывали столько же пищи, сколько мужчины охотой. Однако в сельском хозяйстве физическая сила играет решающую роль, поэтому тяжелая работа в поле ложится в основном на мужчин, которые становятся главными поставщиками калорий.

■ Рост рождаемости. В земледельческих обществах семьи имеют больше детей, что приводит к тому, что женщины проводят больше времени в состоянии беременности и за ними закрепляется роль заботы о потомстве. Это делает их менее мобильными и более зависимыми от мужчин.

■ Социальная изоляция. В аграрных обществах женщины, выходя замуж, переезжают в дом мужа, теряя поддержку семьи. Это снижает их способность защищать свои интересы.

■ Собственность и мужская сила. В аграрных обществах главным источником ресурсов становится земля, которую необходимо защищать. В этих условиях мужская физическая сила приобретает дополнительное значение.

Все эти факторы значительно усиливают переговорные позиции мужчин и позволяют создать социальные нормы, закрепляющие их доминирующее положение.

Два тела народа

Исторически основным источником легитимности правителей считалась божественная воля. В Послании к римлянам апостол Павел утверждает: «Всякая власть от Бога». Реальные правители, однако, редко походили на божественных ставленников. Недальновидные, самовлюбленные, подверженные страстям правители часто делали жизнь своих подданных только хуже.

Чтобы разрешить это противоречие, в Раннее Новое время придумали концепцию «двух тел короля». Согласно ей, у правителя есть два тела: политическое и естественное. В своем политическом теле король стремится править справедливо и разумно. В естественном же он может ошибаться – и если это происходит, то причина всегда кроется в окружении, введшем его в заблуждение. Как говорил сэр Роберт Филипс: «Если случилось несчастье, то виноват не король Чарльз сам по себе, а король Чарльз, которому дали неправильный совет». Российская версия идеи – это «царь хороший, а бояре плохие».

В книге «Демократия для реалистов» политологи Кристофер Эйчен и Ларри Бартелс утверждают, что в демократиях место «двух тел короля» заняла идея народной воли. Никакой единой народной воли не существует – в сложных демократических системах нет такого выбора, который удовлетворял бы предпочтениям большинства. Также «воля» не является разумной – средний избиратель мало разбирается в политике, а его решение определяется не рациональным расчетом, а социальной идентичностью и случайными событиями в предвыборный период — экономическими колебаниями, природными катастрофами или даже нашествием акул. Избиратели систематически поддерживают ошибочные меры — например, торговые пошлины, жесткие экономические регуляции или бессмысленные военные интервенции.

Тем не менее, демократический политик не может признать иллюзорность народной воли или безответственность большинства избирателей. Как и в монархиях, где любые ошибки приписывали дурным советникам, в демократиях негативные последствия решений списывают на влияние демагогов или корыстные интересы элит. Народная воля, подобно политическому телу короля, остается сакральным объектом, который нельзя подвергать сомнению – иначе система перестанет работать. Любой демократический политик должен это понимать.

Либеральная? Нет, антипутинская оппозиция

Российскую несистемную оппозицию часто называют либеральной. Я думаю, что это неверно, и далее объясню, почему.

Либерализму сложно дать определение. Если вы посмотрите статью, посвященную ему на Стэнфордской философской энциклопедии, то вместо определения обнаружите лишь вопросы, по которым либералы не согласны друг с другом. Однако мы можем оттолкнуться от одного необходимого условия либерализма – веры в моральное равенство. Либералы считают, что все люди обладают равным моральным статусом – на этом основана либеральная доктрина прав человека.

Очевидно, что не все российские оппозиционеры разделяют эту идею. Многие из них считают, что русские как нация значительно хуже других. Иногда нас сравнивают с агрессивными милитаристскими орками, иногда, в более мягкой версии этих взглядов, утверждают, что мы имеем предрасположенность к “сильной руке”. В обоих случаях делается вывод, что мы не заслуживаем правительства, которое уважало бы наши права, – а лишь диктатуру или оккупационную администрацию. Эти взгляды представляют собой самый обычный расизм, который несовместим с либеральными убеждениями.

Возможно, российская оппозиция либеральна в другом смысле. Под либерализмом часто подразумевают прогрессизм западного типа или wokism. Воукисты не верят в моральное равенство, а скорее выступают за защиту тех, кого считают угнетенными – чего бы это ни стоило. Такое определение не лишено смысла. При распаде Советского Союза будущие российские либералы поддерживали сепаратизм национальных республик. Это можно объяснить не только стратегическим союзом в борьбе против федерального центра, но и убежденностью, что народы этих стран несправедливо угнетались советской империей. Из этой же убежденности они поддерживали Чечню, а сейчас – Украину.

Однако российские оппозиционеры расходятся с woke-движением по многим пунктам. Самый важный – отношение к Западу. Типичный прогрессист ненавидит Запад и винит его во всех проблемах современного мира. Типичный российский оппозиционер, наоборот, боготворит Запад и ассоциирует себя с ним. Кроме того, российские оппозиционеры, в отличие от воукистов, не имеют единой позиции по вопросам культуры, миграции, экономики и ближневосточного конфликта. Думаю, прогрессисты вряд ли оценили бы их шутки про поездки Лаврова в Африку.

Как тогда определить оппозицию? Думаю, правильнее называть ее антипутинской. Если разобрать взгляды Путина на отдельные тезисы и для каждого найти противоположность, то получится примерный набор взглядов среднего российского оппозиционера. Он пришел к своим убеждениям, отталкиваясь не от идеологии, а от Путина. Там, где у Путина нет явной позиции – у него ее тоже не будет. Там где, она есть, он займет ровно противоположную. Он любит Запад, потому что Путин не любит. Он не патриот, потому что Путин говорит, что он патриот. Он против российского флага, потому что под ним обычно стоит Путин. И так далее.

Политические взгляды большинства людей формируются не из-за идеологии, а через идентичность. Мы определяем себя через отличие от других. Поэтому, чтобы понять убеждения человека, часто достаточно взглянуть на тех, кого он ненавидит.

Коллеги из Political Animals запускают курс про национализм!

Я думаю, что это отличная возможность получить новые знания по двум причинам.

Во-первых, без понимания национализма невозможно понять современную политику. Конфликт между Россией и Украиной, противостояние Израиля и Палестины, рост правых популистов на Западе — во всех этих процессах национализм играет одну из центральных ролей. После периода глобализации наступил откат: мы вновь чертим границы, и чаще всего — по национальному признаку.

Во-вторых, это лучшее предложение на рынке. В отличие от большинства российских спикеров, Political Animals постоянно озвучивают интересные идеи и читают научную литературу не только на русском (примеры: 1, 2, 3). Учитывая качество преподавания политологии в России, я думаю, что на этом популярном курсе вы погрузитесь в тему гораздо глубже, чем студенты-политологи в стенах российских университетов.

В ожидании курса прочитайте нашу публичную дискуссию о нациях, социальных конструктах, рациональности и этике: 1, 2, 3.

Левые помогают черным?

У Майкла Хьюмера встретил интересную мысль: американские воукисты не помогают черным, а делают им только хуже. Ложная идеология мешает черным интегрироваться в общество.

Прогрессисты пытаются убедить черных в том, что в Америке есть системный расизм. При этом единственным доказательством этого тезиса является миф о том, что американские полицейские постоянно стреляют в черных. В реальности это происходит очень редко, а когда происходит, у нас нет никаких оснований считать, что расизм был причиной.

Левые активисты и медиа подают и раскручивают каждый такой случай как пример системного расизма. Например, они утверждали, что офицер полиции Дориан Уилсон стрелял в Майкла Брауна, когда тот просто стоял, подняв руки вверх. Что кроме расизма могло заставить человека так поступить? На массовых митингах активисты поднимали руки вверх перед полицией в знак солидарности с Брауном.

Экспертиза, однако, установила, что в момент выстрела Браун бежал на Уилсона. Все это случилось после того, как подозреваемый в краже Браун атаковал Уилсона в его же машине. После расследования и судебного вердикта активисты начали утверждать, что слоган "руки вверх" – это лишь метафора большей социальной проблемы расистского насилия (которой на самом деле не существует). Нет худшего примера догматизма – они признают, что готовы соврать лишь бы продвинуть свою ни на чем не основанную повестку.

По мнению Хьюмера, такая риторика лишь усугубляет разобщенность в обществе. Черным внушают, что они окружены враждебной системой – это формирует у них недоверие к белым и государственным институтам. Недоверие мешает им налаживать конструктивные социальные и экономические связи, которые могли бы способствовать их интеграции и процветанию. В итоге те, кто якобы борются за права черных, на самом деле лишь усиливают их изоляцию.

На самом деле, они не готовы услышать.