🕴Про служебный этикет и субординацию
Любопытная тема для изучения – как вели себя в Российской империи разные сословия по отношению друг к другу с учетом того, что страна была сословным государством с ярко выраженными признаками (табель о рангах, специфика обращений друг к другу, преклонение перед начальством и так далее). В интереснейшей книге Анатолия Гуревича «Москва в начале XX века. Записки современника», которую я как-то цитировала в связи с приборами учета воды в Российской империи, можно узнать про совсем общие места, как будто мы все это видели и слышали, но пусть будет тут списочком:
"Никогда, никакого рода прислуга и служебный персонал, вплоть до трамвайных и железнодорожных кондукторов, не могли разговаривать сидя с хозяином, клиентом, заказчиком, пассажиром. Только врач мог сидя заканчивать выписку рецепта при вставшем со стула пациенте, но обязательно затем вставал его проводить. В простых купеческих семьях, у лавочников и ремесленников прислуга, подчас не уступавшая в своем развитии хозяевам, могла садиться в комнатах и даже обедать за общим столом со всей семьей. Во всех других домах она обедала на кухне и в комнатах, никогда в присутствии хозяев не садилась. Исключения могли быть только для старых нянь, давно живущих в доме, и для гувернанток, имевших образование.
Ни один подчинённый на службе не разговаривал с начальником сидя, если тот стоял, или если он не получал приглашения сесть. Это воспитывалось с детства. В любой школе ученик мог разговаривать с учителем только стоя.
При равных по виду персонажах обращение друг к другу могло быть: сударь, господин офицер, мадам, месье, “Пардон” (если хотели обратиться с вопросом или извиниться), “Послушайте” и, наконец, “Эй!” — всё в зависимости от сословия. Желая осадить или поставить на место зарвавшегося собеседника, обращались напыщенно: “Милостивый государь!” При неравных сословиях, высший обращался к низшему: “Эй! Дружок”, “служивый” (если к военному), “послушай, извозчик!” или “послушай, человек!” (к официанту) и т. п.
Очень был распространён заискивающий тон среди мелких служащих перед людьми, стоящими на более высокой ступени сословной лестницы, выражавшийся в окончании чуть ли не каждого слова на “с”: извольте-с, как прикажете-с и т. п., часто производимых в полусогнутой позе.
Конечно, в описываемое время, особенно после 1905 года, эти черты уже были лишь пережитком прошлого века и крепостного права. У многих простых людей, особенно у заводских рабочих, не было этого добровольного самоунижения. Они не сгибались в угодливую позу. Но рабочие старшего возраста, разговаривая с хозяином фабрики или начальником-инженером, снимали шапки, особенно если обращались с какой-либо просьбой.
Держать руки в карманах при разговоре со старшими по возрасту или положению считалось у всех сословий неприличным. Здоровались за руку, как правило, только с равными".
Что еще знаете из таких примеров? Ваши рекомендации про служебный и деловой этикет крайне приветствуются.
Любопытная тема для изучения – как вели себя в Российской империи разные сословия по отношению друг к другу с учетом того, что страна была сословным государством с ярко выраженными признаками (табель о рангах, специфика обращений друг к другу, преклонение перед начальством и так далее). В интереснейшей книге Анатолия Гуревича «Москва в начале XX века. Записки современника», которую я как-то цитировала в связи с приборами учета воды в Российской империи, можно узнать про совсем общие места, как будто мы все это видели и слышали, но пусть будет тут списочком:
"Никогда, никакого рода прислуга и служебный персонал, вплоть до трамвайных и железнодорожных кондукторов, не могли разговаривать сидя с хозяином, клиентом, заказчиком, пассажиром. Только врач мог сидя заканчивать выписку рецепта при вставшем со стула пациенте, но обязательно затем вставал его проводить. В простых купеческих семьях, у лавочников и ремесленников прислуга, подчас не уступавшая в своем развитии хозяевам, могла садиться в комнатах и даже обедать за общим столом со всей семьей. Во всех других домах она обедала на кухне и в комнатах, никогда в присутствии хозяев не садилась. Исключения могли быть только для старых нянь, давно живущих в доме, и для гувернанток, имевших образование.
Ни один подчинённый на службе не разговаривал с начальником сидя, если тот стоял, или если он не получал приглашения сесть. Это воспитывалось с детства. В любой школе ученик мог разговаривать с учителем только стоя.
При равных по виду персонажах обращение друг к другу могло быть: сударь, господин офицер, мадам, месье, “Пардон” (если хотели обратиться с вопросом или извиниться), “Послушайте” и, наконец, “Эй!” — всё в зависимости от сословия. Желая осадить или поставить на место зарвавшегося собеседника, обращались напыщенно: “Милостивый государь!” При неравных сословиях, высший обращался к низшему: “Эй! Дружок”, “служивый” (если к военному), “послушай, извозчик!” или “послушай, человек!” (к официанту) и т. п.
Очень был распространён заискивающий тон среди мелких служащих перед людьми, стоящими на более высокой ступени сословной лестницы, выражавшийся в окончании чуть ли не каждого слова на “с”: извольте-с, как прикажете-с и т. п., часто производимых в полусогнутой позе.
Конечно, в описываемое время, особенно после 1905 года, эти черты уже были лишь пережитком прошлого века и крепостного права. У многих простых людей, особенно у заводских рабочих, не было этого добровольного самоунижения. Они не сгибались в угодливую позу. Но рабочие старшего возраста, разговаривая с хозяином фабрики или начальником-инженером, снимали шапки, особенно если обращались с какой-либо просьбой.
Держать руки в карманах при разговоре со старшими по возрасту или положению считалось у всех сословий неприличным. Здоровались за руку, как правило, только с равными".
Что еще знаете из таких примеров? Ваши рекомендации про служебный и деловой этикет крайне приветствуются.
Forwarded from GNeuro: Нейросети в работе и бизнесе!
Невский проспект в деталях, тут можно рассмотреть какие были надписи на домах в 1898 году, например Первая женская аптека)
💧Где горожанам брать воду?
Если дома нет водопровода (а это обычная ситуация для 90% домов городов Российской империи начала XX века), то на помощь вам придет водозаборная будка. Сегодня ваша любимая рубрика "царский ЖКХ" и важный элемент городского водоснабжения.
Такие будки стали появлялся в городах страны с конца XIX века вместе с появлением в городах водопроводов, и их количество зависело от числа жителей - в крупных счет доходил до сотен, в малых иногда не больше десятка. Как правило, будки представляли из себя типовое строение из сосны в русском стиле с наличниками и треугольной крышей, расположенное на каменном фундаменте (иногда будки были из кирпича). С одной стороны здания люди могли наполнить ведра, с другой подъезжали бочки водовозов, с третьей располагался лошадиный водопой. В подвале дома был резервуар с водой, из которого вода подавалась с помощью насоса наверх.
Но это еще не все. Внутри это был самый настоящий жилой домик с комнатой и сенями, в котором проживал смотритель-раздатчик воды (иногда даже с семьей), он следил за порядком и работой оборудования. В рабочей комнате был счетчик воды, кран от магистральной трубы, вентиль трубы для наполнения бочек, краны для наполнения ведер и корыта. Помимо обслуживания систем смотритель принимал деньги. Да, друзья мои, вода в такой будке была платной. Ведро стоило порядка 2 – 3 копеек, бочка около 40 копеек. Историки из Тулы пишут, что оплата за воду производилась специальными жетонами соответствующего номинала, которые продавались отдельно.
Во многих городах будки работали вплоть до 1950-х годов, какие-то стали сараями для складирования инвентаря, что-то превратилось просто в жилье. Сегодня на всю страну осталось несколько десятков водозаборных будок, которые сами по себе являются редким памятником дореволюционного городского быта и за сохранение которых борются градозащитники.
Если дома нет водопровода (а это обычная ситуация для 90% домов городов Российской империи начала XX века), то на помощь вам придет водозаборная будка. Сегодня ваша любимая рубрика "царский ЖКХ" и важный элемент городского водоснабжения.
Такие будки стали появлялся в городах страны с конца XIX века вместе с появлением в городах водопроводов, и их количество зависело от числа жителей - в крупных счет доходил до сотен, в малых иногда не больше десятка. Как правило, будки представляли из себя типовое строение из сосны в русском стиле с наличниками и треугольной крышей, расположенное на каменном фундаменте (иногда будки были из кирпича). С одной стороны здания люди могли наполнить ведра, с другой подъезжали бочки водовозов, с третьей располагался лошадиный водопой. В подвале дома был резервуар с водой, из которого вода подавалась с помощью насоса наверх.
Но это еще не все. Внутри это был самый настоящий жилой домик с комнатой и сенями, в котором проживал смотритель-раздатчик воды (иногда даже с семьей), он следил за порядком и работой оборудования. В рабочей комнате был счетчик воды, кран от магистральной трубы, вентиль трубы для наполнения бочек, краны для наполнения ведер и корыта. Помимо обслуживания систем смотритель принимал деньги. Да, друзья мои, вода в такой будке была платной. Ведро стоило порядка 2 – 3 копеек, бочка около 40 копеек. Историки из Тулы пишут, что оплата за воду производилась специальными жетонами соответствующего номинала, которые продавались отдельно.
Во многих городах будки работали вплоть до 1950-х годов, какие-то стали сараями для складирования инвентаря, что-то превратилось просто в жилье. Сегодня на всю страну осталось несколько десятков водозаборных будок, которые сами по себе являются редким памятником дореволюционного городского быта и за сохранение которых борются градозащитники.
Да, не из нашей истории дама, но очень интересная история. Была у меня в заметках такая революционерша из наших, которая поставила на уши Италию, надо будет собраться и написать.
Forwarded from WeHistory
Мэри «Мамаша Джонс» Харрис (1830—1930) — враг общества и государства, подстрекательница мятежей и бунтов, анархистка и школьная учительница.
Добрый читатель! Не верь этим благородным сединам, интеллигентским очкам и доброй улыбке! Перед тобой «самая опасная женщина Америки».
Эта старушка в полтора метра ростом могла одна приехать в незнакомый шахтёрский город, спуститься в шахту и распропагандировать горняков на стачку. Окружной прокурор из Западной Вирджинии Близзард высказывался про неё: «Стоит ей поманить одним пальцем – и двадцать тысяч здоровенных мужиков бросают работу и идут за ней!»
От бобров поросята не родятся, как известно. Вот и в семье Мэри были свои традиции. Её дед был повешен британцами – участвовал в борьбе за независимость Ирландии. Отец пошёл по той же дороге, а потому бежал в Канаду. Туда же перебрались и родные. Потом последовал переезд в США.
В 1861 году Мэри выходит замуж за рабочего-металлурга Джорджа Джонса. Он был профсоюзным активистом и привлёк жену к работе. Всё бы хорошо, но в 1867 году в Теннесси, где они жили, разразилась эпидемия желтухи. Муж и дети (а было их 4) умерли. Мэри осталась одна. Она перебирается в Чикаго и строит новую жизнь. Работает швеёй на фабрике. Но в 1871 году Великий пожар уничтожает всё её имущество.
Вот тут-то всё и началось… Оставшись снова нищей, женщина активно включилась в организацию помощи таким же обездоленным, а оттуда рукой подать до профсоюзного движения. Сначала это были просветительские лекции: разъяснение прав и интересов трудящихся. Потом начались пропагандистские туры по всей стране. И мало не показалось никому!
Миссис Харрис привлекала к забастовкам жён рабочих. Они караулили входы в бастующие цеха и шахты – били мётлами и швабрами штрейкбрехеров и полицию. Сами понимаете – драться с тётками не спортивно, а получить по морде лица совком не только больно, но ещё и обидно! А ещё она боролось против детского труда. В 1902 году организовала детский крестовый поход на Нью-Йорк. Деток она выбирала поизмождённее и желательно с увечьями. Теодор Рузвельт детей не принял, но пропагандистский эффект акции был оглушительный.
Почему она не на знамёнах современных феминисток? — возможно, потому что она считала буквально так о роли женщин в общественной жизни: «Для того, чтобы устроить заваруху в аду – не обязательно голосовать». Рабочие должны получать зарплату, которая позволяет содержать всю семью. Женщины — вести домашнее хозяйство, а дети учиться в школе.
Профсоюзное движение второй половины XIX века – это тяжкая и кровавая борьба, хотя добивались достаточно простых и разумных вещей: безопасные условия труда, сносная оплата и 8-часовой рабочий день. Очень часто стачки сопровождали столкновения с полицией и частными отрядами собственников. Было много жертв. Сама Мэри была приговорена военным трибуналом к 20 годам заключения за «подстрекательство к мятежу». Правда вскоре помилована – кому-то надо было договариваться с рабочими.
Несколько раз её заключали в корпоративные тюрьмы и ещё 2 раза в государственные. Но сломить так и не смогли. Когда достопочтенной старушке было 87 лет, к ней подослали двух киллеров. Бабка оказала неожиданное сопротивление, обратив одного в позорное бегство. Второго она забила башмаком насмерть.
Умерла Мамаша Джонс в возрасте 100 лет. На её надгробном камне высечено: « Чтобы ни один предатель не стоял у моей могилы».
Добрый читатель! Не верь этим благородным сединам, интеллигентским очкам и доброй улыбке! Перед тобой «самая опасная женщина Америки».
Эта старушка в полтора метра ростом могла одна приехать в незнакомый шахтёрский город, спуститься в шахту и распропагандировать горняков на стачку. Окружной прокурор из Западной Вирджинии Близзард высказывался про неё: «Стоит ей поманить одним пальцем – и двадцать тысяч здоровенных мужиков бросают работу и идут за ней!»
От бобров поросята не родятся, как известно. Вот и в семье Мэри были свои традиции. Её дед был повешен британцами – участвовал в борьбе за независимость Ирландии. Отец пошёл по той же дороге, а потому бежал в Канаду. Туда же перебрались и родные. Потом последовал переезд в США.
В 1861 году Мэри выходит замуж за рабочего-металлурга Джорджа Джонса. Он был профсоюзным активистом и привлёк жену к работе. Всё бы хорошо, но в 1867 году в Теннесси, где они жили, разразилась эпидемия желтухи. Муж и дети (а было их 4) умерли. Мэри осталась одна. Она перебирается в Чикаго и строит новую жизнь. Работает швеёй на фабрике. Но в 1871 году Великий пожар уничтожает всё её имущество.
Вот тут-то всё и началось… Оставшись снова нищей, женщина активно включилась в организацию помощи таким же обездоленным, а оттуда рукой подать до профсоюзного движения. Сначала это были просветительские лекции: разъяснение прав и интересов трудящихся. Потом начались пропагандистские туры по всей стране. И мало не показалось никому!
Миссис Харрис привлекала к забастовкам жён рабочих. Они караулили входы в бастующие цеха и шахты – били мётлами и швабрами штрейкбрехеров и полицию. Сами понимаете – драться с тётками не спортивно, а получить по морде лица совком не только больно, но ещё и обидно! А ещё она боролось против детского труда. В 1902 году организовала детский крестовый поход на Нью-Йорк. Деток она выбирала поизмождённее и желательно с увечьями. Теодор Рузвельт детей не принял, но пропагандистский эффект акции был оглушительный.
Почему она не на знамёнах современных феминисток? — возможно, потому что она считала буквально так о роли женщин в общественной жизни: «Для того, чтобы устроить заваруху в аду – не обязательно голосовать». Рабочие должны получать зарплату, которая позволяет содержать всю семью. Женщины — вести домашнее хозяйство, а дети учиться в школе.
Профсоюзное движение второй половины XIX века – это тяжкая и кровавая борьба, хотя добивались достаточно простых и разумных вещей: безопасные условия труда, сносная оплата и 8-часовой рабочий день. Очень часто стачки сопровождали столкновения с полицией и частными отрядами собственников. Было много жертв. Сама Мэри была приговорена военным трибуналом к 20 годам заключения за «подстрекательство к мятежу». Правда вскоре помилована – кому-то надо было договариваться с рабочими.
Несколько раз её заключали в корпоративные тюрьмы и ещё 2 раза в государственные. Но сломить так и не смогли. Когда достопочтенной старушке было 87 лет, к ней подослали двух киллеров. Бабка оказала неожиданное сопротивление, обратив одного в позорное бегство. Второго она забила башмаком насмерть.
Умерла Мамаша Джонс в возрасте 100 лет. На её надгробном камне высечено: « Чтобы ни один предатель не стоял у моей могилы».