«Горячий привет из ШИЗО — особенно горячий потому, что я просидел неделю в «холодильнике», легендарной шестой камере, одиночке, самой холодной. Уже вторую весну встречу за решеткой и третью — в компании, прости господи, правоохранительных органов.
Первая была 1 марта 2022 года, после митинга.
Из важного: огромная охапка писем от вас, к сожалению, останется без ответа, пока я из ШИЗО не выйду. Там переписки де-факто нет, ссылаться на то, что положено, бесполезно: положили тут только большой и толстый болт на наши права.
«Бумага — ничто», — заявила мне, среди прочего, оперативница.
Бумага — ничто, поэтому в поисках твоего дневника мы перевернем вверх дном твои вещи, в том числе вывернем носки и открутим крышку от шампуня.
Бумага — ничто, поэтому письма тебе мы начнем отдавать с горем пополам только после нескольких жалоб.
Бумага — ничто, потому мы сделаем все, чтобы ты как можно дольше не смог отвечать на письма.
Бумага — ничто, поэтому листок бумаги с подписью «Нет войне»*, (тоже пример бумаги, которая ничто), мы будем тебе припоминать. Ах, какие морды были у комиссии, когда я сказал, что горжусь своими листовками!)

[На этом моменте Марка прервали и он не успел договорить].

Продолжение получилось только спустя 2 недели — впрочем, я рад выходить на связь хотя бы так. Скорбные даты — слишком много их в феврале! — отмечать в одиночестве не так горько, когда знаешь и чувствуешь, сколько у тебя единомышленников там, за стенами и решетками. Спасибо Вам. Здесь беспокоишься не за себя: думаешь о родных, о других политических заключенных, о тех, кто сейчас под огнём по обе стороны границы... о России. "Родина моя, как же ты могла и что будет теперь с тобой?" — этот вопрос я задаю с 24 февраля 2022 года и до сих пор не нахожу ответа.

До того как меня закрыли в ШИЗО, я читал книгу Ганса Фаллады "Каждый умирает в одиночку". Надеюсь, что смогу поделиться во всех подробностях мыслями и впечатлениями, а сейчас ярче всего на память приходит вот что. Когда гестаповец комиссар арестовывает Отто Квангеля, который вместе с женой Анной распространял открытки с антифашистскими воззваниями, он показывает ему: из 276 открыток в гестапо не попали только 18. "Ваши действия ни к чему не привели, — заявляет Квангелю в лицо комиссар Эшерих — вся ваша работа была бесполезна". И вроде бы с виду так оно и есть, но... Почему же тогда гестапо гонялось почти два года за загадочным "невидимкой"? Почему начальник Эшериха заявляет подчинённому, что даже одна открытка — недопустимое и опасное явление в Германии? Почему в стране, где нацистская партия и фюрер всесильны, на фронте дела идут (пока что) успешно, и вроде бы вся немецкая нация в едином порыве сплотились вокруг Гитлера, слова несогласия, которые в большинстве своем так толком никто не прочитал, — тягчайшее преступление, государственная измена? Почему, наконец, тюремщикам палачам есть дело, что им говорит приговоренный к смерти человек?

Так ли уж эти воззвания ни на что не влияют? Так ли уж бессильны слова?

Честнее всего будет сказать, что я сам не могу сформулировать, в чем же опасность антифашистов — одиночек для нацистского режима. А раз не могу сформулировать, значит и сам не понимаю до конца. Но мы-то, в отличие от героев книги, знаем, что будет дальше. Мы знаем, что через несколько лет война закончится, Гитлеру и его приспешникам придет конец, а Германия станет совершенно иной страной, после того как устыдится и оплачет всё, что сделала с собой.
Пока ты ищешь ответ — история даёт его сама.

*Одно из вещественных доказательств в уголовном деле Марка».