Линн Эттвуд, анализируя письма читательниц в женские журналы «Работница» и «Крестьянка», также обращала внимание на сохранение в хрущевскую эпоху традиционного гендерного разделения домашнего труда. Хотя некоторые женщины, писавшие эти письма, намекали на увеличившееся желание своих мужей участвовать в рутине домашней работы, другие сообщали, что усилия их супругов встречали насмешки соседей и друзей. Как утверждала одна из женщин, видя моего мужа хлопочущим по кухне, некоторые наши соседи-мужчины стали насмехаться над ним, говоря, что он делает «женскую работу», которая, по их словам, недостойна мужчины… Я думаю, что если мужчина иногда готовит еду, это делает ему честь… Мы не смеемся над женщинами, если они делают то, что считается мужской работой… Мы уважаем их за это. Почему же тогда для мужчины позорно помогать своей жене с домашней работой и воспитанием детей?
И даже в этом случае, несмотря на раздражение из‐за сохраняющегося «двойного бремени» у некоторых женщин, писавших подобные письма, их высказывания были направлены на то, чтобы только вовлечь мужчин в помощь по хозяйственным делам, а не на то, чтобы они взяли на себя основную часть женских обязанностей по дому. Такие задачи, как выбрасывать мусор или приносить воду, часто представлялись как уместные для мужчин, в то время как готовка или уборка заслуживали особой похвалы. Дискуссия о роли мужчины в доме не была ограничена лишь страницами женских журналов — в ходе опроса, проведенного «Комсомольской правдой» в декабре 1961 года под заголовком «Кого раскрепощать — мужчин или женщин?», один из респондентов-мужчин возражал: «Мне кажется, что скоро придется говорить о „раскрепощении“ мужчин… Ребенка отводит в детский сад и приводит домой супруг, он же ходит в магазин и занимается с ребенком… По-моему, пора кончить кричать о помощи женщинам». Один из вопросов, поставленных в рамках этого исследования, звучал так: «Что из следующего было бы наиболее важно для устранения признаков подчиненного положения женщины в повседневной жизни?» В качестве одного из возможных вариантов ответа было предложено «участие мужа и детей в ведении домашнего хозяйства», но такое решение не рассматривал никто из респондентов, чьи комментарии в ближайшие дни были опубликованы в газете — задачи участия мужчины в домашнем хозяйстве считались менее значимыми в сравнении с руководящими инициативами.
Учитывая отсутствие ясности и общего мнения по поводу того, какую роль мужчина должен играть в доме, неудивительно обнаружить тот факт, что изображения советского мужа и отца, участвующего в домашних делах, в самом деле были очень редки. В сталинскую эпоху, за исключением одной или двух фотографий, на которых мужчина выполнял простые задачи по дому в духе «сделай сам» (наподобие развешивания картин), он не изображался как активный созидатель домашнего очага — напротив, мужчина в доме оказывался исключительно отцом. После 1953 года мало что изменилось. Единственным жанром, обращавшимся к теме участия мужчины в домашней работе, была карикатура: соответствующие произведения публиковались и в общественно-политических изданиях, и на страницах сатирического журнала «Крокодил». И все же, несмотря на то что в 1950‐х годах это было новой тенденцией, подобные изображения появлялись в печати главным образом в преддверии Международного женского дня (8 марта). В них постоянно присутствовало допущение, что сочетание мужчины и домашней работы — готовый рецепт катастрофы.
И даже в этом случае, несмотря на раздражение из‐за сохраняющегося «двойного бремени» у некоторых женщин, писавших подобные письма, их высказывания были направлены на то, чтобы только вовлечь мужчин в помощь по хозяйственным делам, а не на то, чтобы они взяли на себя основную часть женских обязанностей по дому. Такие задачи, как выбрасывать мусор или приносить воду, часто представлялись как уместные для мужчин, в то время как готовка или уборка заслуживали особой похвалы. Дискуссия о роли мужчины в доме не была ограничена лишь страницами женских журналов — в ходе опроса, проведенного «Комсомольской правдой» в декабре 1961 года под заголовком «Кого раскрепощать — мужчин или женщин?», один из респондентов-мужчин возражал: «Мне кажется, что скоро придется говорить о „раскрепощении“ мужчин… Ребенка отводит в детский сад и приводит домой супруг, он же ходит в магазин и занимается с ребенком… По-моему, пора кончить кричать о помощи женщинам». Один из вопросов, поставленных в рамках этого исследования, звучал так: «Что из следующего было бы наиболее важно для устранения признаков подчиненного положения женщины в повседневной жизни?» В качестве одного из возможных вариантов ответа было предложено «участие мужа и детей в ведении домашнего хозяйства», но такое решение не рассматривал никто из респондентов, чьи комментарии в ближайшие дни были опубликованы в газете — задачи участия мужчины в домашнем хозяйстве считались менее значимыми в сравнении с руководящими инициативами.
Учитывая отсутствие ясности и общего мнения по поводу того, какую роль мужчина должен играть в доме, неудивительно обнаружить тот факт, что изображения советского мужа и отца, участвующего в домашних делах, в самом деле были очень редки. В сталинскую эпоху, за исключением одной или двух фотографий, на которых мужчина выполнял простые задачи по дому в духе «сделай сам» (наподобие развешивания картин), он не изображался как активный созидатель домашнего очага — напротив, мужчина в доме оказывался исключительно отцом. После 1953 года мало что изменилось. Единственным жанром, обращавшимся к теме участия мужчины в домашней работе, была карикатура: соответствующие произведения публиковались и в общественно-политических изданиях, и на страницах сатирического журнала «Крокодил». И все же, несмотря на то что в 1950‐х годах это было новой тенденцией, подобные изображения появлялись в печати главным образом в преддверии Международного женского дня (8 марта). В них постоянно присутствовало допущение, что сочетание мужчины и домашней работы — готовый рецепт катастрофы.
Шаблонный сюжет для таких карикатур сложился быстро. В 1958 году в «Советской женщине» была опубликована карикатура-комикс о том, как муж пытается устроить стирку, но ему удается лишь залить квартиру грязной водой. Это была одна из первых работ, где был задействован новый юмор. В другой карикатуре, опубликованной в марте 1965 года, исходная ситуация несколько отличалась: на ней изображена группа мужчин, которые маршируют строем по улице, наряженные в цветастые передники и вооруженные предметами домашней утвари, в то время как женщины наблюдают за этим с трибуны — явная пародия на военные парады, проходившие на Красной площади. Здесь участию мужчин в домашних обязанностях придается определенный героический ореол, как будто им предстоит столкнуться лицом к лицу со смертельно опасным врагом, а не с кучкой пыли и несколькими грязными тарелками. Тем не менее, как и на карикатурах, авторы которых шутили над непригодностью мужчин в подобных мероприятиях, основная мысль здесь сформулирована четко: участие мужчины в домашней работе — это некое отклонение, событие, которое не вписывается в нормальные ритмы семейной жизни.
Клэр И. Макколлум
Судьба Нового человека. Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965
Клэр И. Макколлум
Судьба Нового человека. Репрезентация и реконструкция маскулинности в советской визуальной культуре, 1945–1965
Несмотря на либеральный образ, академические круги во многом консервативны. Форма одежды официальная, иерархия — неписаный закон. Учебная программа меняется медленно, а каноны модифицируются и расширяются только под давлением. Отчасти этот консерватизм — функция профессиональной структуры, которая наделяет полномочиями тех, кто старше, и делает уязвимыми молодых. Аспиранты должны угождать научным руководителям, которые могут противодействовать проведению нетрадиционных или радикальных исследований. Все эти факторы замедляют любые изменения в академическом мире. Однако в конце 1960-х годов университеты вынуждали меняться. Чернокожие студенты объединились, чтобы изучать афроамериканистику; в апреле 1969-го группа активистов провела сидячую забастовку в Корнеллском университете.
Студенты и преподаватели также выступали за расширение представительства женщин, как в преподавательском составе, так и в университетской программе. В 1971-м в отчете преподавателя английского указывалось, что женщины составляют от 10 до 11 % преподавательского состава кафедры современных языков и литературы. В 1968-м на вошедшем в историю как «политически нестабильный» съезде Ассоциации по изучению современного языка (MLA), профессионального объединения аспирантов, преподавателей и филологов (в том числе изучающих английский язык) утвердили резолюцию о создании Комиссии по вопросу о месте женщин в профессии. Принятие резолюции проиллюстрировало тезис о том, что в академических кругах все происходит с некоторым запаздыванием, комиссия появилась только через восемь лет после того, как Кеннеди создал общенациональную комиссию по положению женщин. Год спустя комиссия начала свою работу. В состав комиссии, переименованной в Комиссию по положению женщин, президент MLA Генри Нэш Смит назначил семь женщин, включая Флоренс Хоу, которую иногда называют «Элизабет Кэди Стэнтон феминологии». Выпускница колледжа Смит, Хоу заинтересовалась политикой под влиянием своих студентов в колледже Гоучер, где в начале 1960-х годов занимала должность доцента. В то время не всех доцентов, занимавших преподавательские должности, обязывали защищать докторские диссертации, и она бросила докторантуру, чтобы подстроиться под своего тогдашнего мужа. Хоу участвовала в движении за гражданские права, а затем и в женском движении. Этот опыт радикализировал Хоу, и она «наконец-то освободилась от брака и даже начала писать диссертацию»540.
Хоу полагала, что существует две причины, из-за которых в академических гуманитарных науках так мало женщин: во-первых, учебные программы по литературе последовательно представляли это искусство как мужское призвание, и во-вторых, чем выше мы поднимаемся по академической лестнице, тем меньше встречаем женщин. По подсчетам Хоу, в конце 1960-х годов женщины составляли 80 % студенток колледжа, изучающих английский и современные языки, но только 20 из них поступили в докторантуру. Те, кто все-таки решался строить академическую карьеру, вступали на тернистый путь. Хотя большинство женщин, получивших докторскую степень, планировали писать научные труды (согласно одному исследованию, спустя восемь или девять лет после получения докторской степени 75 % женщин удалось опубликовать хотя бы одну статью, а большинству — три или четыре), однако по-прежнему бытовало мнение, что «остепененные» женщины не намерены вовлекаться в профессиональную деятельность. В результате многим предоставляли преподавательские должности без последующего заключения бессрочного контракта: женщины с докторской степенью гораздо чаще преподавали в двух- и четырехгодичных или муниципальных колледжах, чем в исследовательских университетах. В результате докторантки имели лишь один из девяти или десяти шансов, что их профессором будет женщина 541. Согласно этой статистике, очевидно, что женщины заинтересованы в изучении литературы и языков и, возможно, даже готовы сделать это своей профессией, но им противодействуют, их перенаправляют и в итоге увольняют. У будущего поколения женщин-ученых мало примеров для подражания как в литературе, так и в жизни.
Студенты и преподаватели также выступали за расширение представительства женщин, как в преподавательском составе, так и в университетской программе. В 1971-м в отчете преподавателя английского указывалось, что женщины составляют от 10 до 11 % преподавательского состава кафедры современных языков и литературы. В 1968-м на вошедшем в историю как «политически нестабильный» съезде Ассоциации по изучению современного языка (MLA), профессионального объединения аспирантов, преподавателей и филологов (в том числе изучающих английский язык) утвердили резолюцию о создании Комиссии по вопросу о месте женщин в профессии. Принятие резолюции проиллюстрировало тезис о том, что в академических кругах все происходит с некоторым запаздыванием, комиссия появилась только через восемь лет после того, как Кеннеди создал общенациональную комиссию по положению женщин. Год спустя комиссия начала свою работу. В состав комиссии, переименованной в Комиссию по положению женщин, президент MLA Генри Нэш Смит назначил семь женщин, включая Флоренс Хоу, которую иногда называют «Элизабет Кэди Стэнтон феминологии». Выпускница колледжа Смит, Хоу заинтересовалась политикой под влиянием своих студентов в колледже Гоучер, где в начале 1960-х годов занимала должность доцента. В то время не всех доцентов, занимавших преподавательские должности, обязывали защищать докторские диссертации, и она бросила докторантуру, чтобы подстроиться под своего тогдашнего мужа. Хоу участвовала в движении за гражданские права, а затем и в женском движении. Этот опыт радикализировал Хоу, и она «наконец-то освободилась от брака и даже начала писать диссертацию»540.
Хоу полагала, что существует две причины, из-за которых в академических гуманитарных науках так мало женщин: во-первых, учебные программы по литературе последовательно представляли это искусство как мужское призвание, и во-вторых, чем выше мы поднимаемся по академической лестнице, тем меньше встречаем женщин. По подсчетам Хоу, в конце 1960-х годов женщины составляли 80 % студенток колледжа, изучающих английский и современные языки, но только 20 из них поступили в докторантуру. Те, кто все-таки решался строить академическую карьеру, вступали на тернистый путь. Хотя большинство женщин, получивших докторскую степень, планировали писать научные труды (согласно одному исследованию, спустя восемь или девять лет после получения докторской степени 75 % женщин удалось опубликовать хотя бы одну статью, а большинству — три или четыре), однако по-прежнему бытовало мнение, что «остепененные» женщины не намерены вовлекаться в профессиональную деятельность. В результате многим предоставляли преподавательские должности без последующего заключения бессрочного контракта: женщины с докторской степенью гораздо чаще преподавали в двух- и четырехгодичных или муниципальных колледжах, чем в исследовательских университетах. В результате докторантки имели лишь один из девяти или десяти шансов, что их профессором будет женщина 541. Согласно этой статистике, очевидно, что женщины заинтересованы в изучении литературы и языков и, возможно, даже готовы сделать это своей профессией, но им противодействуют, их перенаправляют и в итоге увольняют. У будущего поколения женщин-ученых мало примеров для подражания как в литературе, так и в жизни.
Хоу так и не закончила докторантуру, но продолжала продвигаться по карьерной лестнице — отчасти благодаря своей дальновидности (она преподавала women ’s studies еще до того, как этот предмет вообще появился). Рано попавшая под влияние радикальных идей, она приняла решение способствовать увеличению доли женщин-писательниц, ученых и редакторов в академических кругах. Хоу хотела изменить отношение к аспиранткам и писательницам.
Мэгги Доэрти
Равноправные
История искусства, женской дружбы и эмансипации в 1960-х
Мэгги Доэрти
Равноправные
История искусства, женской дружбы и эмансипации в 1960-х
Forwarded from Шипы и Розы (Masha Nest)
(Пунин приводит анекдот о матери художника Петра Кончаловского)
Как-то зимой Виктория Тимофеевна отправилась погулять за околицу. Ночью была, метель и сугробы намела превысокие. Виктория Тимофеевна с трудом пробиралась по рыхлому снегу и уже собиралась поворотить домой, когда заметила, что в одном из наиболее крупных сугробов что-то шевелится. Нечто, по ближайшем рассмотрении, оказалось ребенком, одиноко преодолевавшим пустынность снежного поля. Душа передовой женщины была возмущена равнодушием матери к судьбе своего порождения. Ребенка она решила вытащить из сугроба; отряхнуть от снега, отвести домой, обогреть и, вызвав недостойную родительницу, объяснить ей подробно всю недопустимость безнадзорного воспитания детей. Вытащенный из снега ребенок оказался одним из собственных сыновей Виктории Тимофеевны. История не сохранила нам его имени, но с равным: успехом он мог быть и Петром Петровичем Кончаловским. Как видим, в развитие детей там не вмешивались.
Как-то зимой Виктория Тимофеевна отправилась погулять за околицу. Ночью была, метель и сугробы намела превысокие. Виктория Тимофеевна с трудом пробиралась по рыхлому снегу и уже собиралась поворотить домой, когда заметила, что в одном из наиболее крупных сугробов что-то шевелится. Нечто, по ближайшем рассмотрении, оказалось ребенком, одиноко преодолевавшим пустынность снежного поля. Душа передовой женщины была возмущена равнодушием матери к судьбе своего порождения. Ребенка она решила вытащить из сугроба; отряхнуть от снега, отвести домой, обогреть и, вызвав недостойную родительницу, объяснить ей подробно всю недопустимость безнадзорного воспитания детей. Вытащенный из снега ребенок оказался одним из собственных сыновей Виктории Тимофеевны. История не сохранила нам его имени, но с равным: успехом он мог быть и Петром Петровичем Кончаловским. Как видим, в развитие детей там не вмешивались.
Среди исторических работ стоит выделить монографию Е.Д.Емельяновой «Революция, партия, женщина» (Смоленск, 1971) и книгу П.М.Чиркова «Решение женского вопроса в СССР /1917-1937/» (М., 1978). Эти работы созданы на основе использования широкого круга самых различных источников и, что особенно ценно, авторами изучены многочисленные фонды десятков центральных и местных архивов. Именно поэтому они представляют определенную историографическую ценность. Авторы анализируют и выражают свое отношение к предшествующей литературе, не идеализируют положение советских женщин, стремятся вскрыть трудности и нерешенные проблемы.
Эти исследования способствовали проявлению интереса со стороны молодых ученых в ряде регионов страны к женскому вопросу. Интересным фактическим материалом и ценными цифровыми данными насыщен краткий исторический очерк «Женщины страны Советов» (М., 1977), который показывает проблемы женского равноправия в тесной связи с общими вопросами социалистического строительства, освещает основные этапы пути, пройденного женщинами России.
Заслуживают внимания исследователей и такие коллективные труды, как монографии «Опыт КПСС в решении женского вопроса» под редакцией Н.И.Кондаковой (М., 1981) и «Советские женщины и профсоюзы» (М., 1984), охватывающие огромный исторический период с 1917 до начала 80-х гг. В этих и других трудах третьего периода исследователь может обнаружить много нового, оригинального. Их отличает более высокий уровень научных обобщений, в них шире круг использованных источников, больше внимания уделяется историографии.
Появление ряда социологических работ в 70-е годы вскрывало еще более объективную картину реального положения женщин. Среди них следует отметить книгу З.А.Янковой «Советская женщина: социальный портрет (М., 1978) и социологический очерк З.Янковой и Э.Новиковой «Женщина. Труд. Семья» (М., 1978). Для авторов этих работ характерно теоретическое осмысление предшествующей литературы и тщательное исследование эволюции социального статуса женщин за годы советской власти.
И, наконец, историография четвертого периода (вторая половина 80-х и начало 90-х гг.), пожалуй, наиболее существенно отличается от более ранних публикаций. Демократизация и открытость всех сторон общественной жизни создали благоприятные условия для работы ученых. В 1987 г. В Москве проходил Всемирный конгресс, к которому были выпущены тематические сборники «Проблемы феминизма» и «Женщина и общество». Чуть позже Институт истории Академии наук СССР организовал симпозиум на тему «Великий Октябрь и перестройка», в материалах
которого всесторонне обсуждался вопрос о роли женотделов, созданных в первые годы советской власти и сыгравших огромное значение для поднятия социальной активности женщин.
В начале 90-х гг. в Москве был проведен ряд теоретических и научно-практических конференций, а также международных научных семинаров, круглых столов, участники которых в своих выступлениях пытались осмыслить роль и место женщин в прошлом и в новой исторической обстановке.
Интересны материалы межрегиональной научной конференции, проходившей в г. Иванове: «Женщины России в ХХ столетии: уроки прошлого, реалии и перспективы» (Иваново, 1992), в которых в свете нового видения проблемы представлены взгляды на историю женского движения России ХХ века. Для специалистов важна коллективная монография «Женщина в обществе: реалии, проблемы, прогнозы» под редакцией Н.М.Римашевской (М., 1991), в ней дан анализ различных социально-философских взглядов на женский вопрос. К этому времени относится появление первых гендерных исследований, в которых определились новые подходы к рассмотрению проблемы места и роли женщин в обществе.
Е. Емельянова
Гендер в советской историографии
Эти исследования способствовали проявлению интереса со стороны молодых ученых в ряде регионов страны к женскому вопросу. Интересным фактическим материалом и ценными цифровыми данными насыщен краткий исторический очерк «Женщины страны Советов» (М., 1977), который показывает проблемы женского равноправия в тесной связи с общими вопросами социалистического строительства, освещает основные этапы пути, пройденного женщинами России.
Заслуживают внимания исследователей и такие коллективные труды, как монографии «Опыт КПСС в решении женского вопроса» под редакцией Н.И.Кондаковой (М., 1981) и «Советские женщины и профсоюзы» (М., 1984), охватывающие огромный исторический период с 1917 до начала 80-х гг. В этих и других трудах третьего периода исследователь может обнаружить много нового, оригинального. Их отличает более высокий уровень научных обобщений, в них шире круг использованных источников, больше внимания уделяется историографии.
Появление ряда социологических работ в 70-е годы вскрывало еще более объективную картину реального положения женщин. Среди них следует отметить книгу З.А.Янковой «Советская женщина: социальный портрет (М., 1978) и социологический очерк З.Янковой и Э.Новиковой «Женщина. Труд. Семья» (М., 1978). Для авторов этих работ характерно теоретическое осмысление предшествующей литературы и тщательное исследование эволюции социального статуса женщин за годы советской власти.
И, наконец, историография четвертого периода (вторая половина 80-х и начало 90-х гг.), пожалуй, наиболее существенно отличается от более ранних публикаций. Демократизация и открытость всех сторон общественной жизни создали благоприятные условия для работы ученых. В 1987 г. В Москве проходил Всемирный конгресс, к которому были выпущены тематические сборники «Проблемы феминизма» и «Женщина и общество». Чуть позже Институт истории Академии наук СССР организовал симпозиум на тему «Великий Октябрь и перестройка», в материалах
которого всесторонне обсуждался вопрос о роли женотделов, созданных в первые годы советской власти и сыгравших огромное значение для поднятия социальной активности женщин.
В начале 90-х гг. в Москве был проведен ряд теоретических и научно-практических конференций, а также международных научных семинаров, круглых столов, участники которых в своих выступлениях пытались осмыслить роль и место женщин в прошлом и в новой исторической обстановке.
Интересны материалы межрегиональной научной конференции, проходившей в г. Иванове: «Женщины России в ХХ столетии: уроки прошлого, реалии и перспективы» (Иваново, 1992), в которых в свете нового видения проблемы представлены взгляды на историю женского движения России ХХ века. Для специалистов важна коллективная монография «Женщина в обществе: реалии, проблемы, прогнозы» под редакцией Н.М.Римашевской (М., 1991), в ней дан анализ различных социально-философских взглядов на женский вопрос. К этому времени относится появление первых гендерных исследований, в которых определились новые подходы к рассмотрению проблемы места и роли женщин в обществе.
Е. Емельянова
Гендер в советской историографии
Остается спорным, где и когда началась история фэндома как социального и культурного феномена. Вероятно, прототипы некоторых фанатских интерпретативных практик можно обнаружить в древнегреческой традиции пересказывания мифов. Свойственное фэндомам почитание знаменитостей также уходит вглубь веков, слава— древний атрибут, присущий институтам королевской, религиозной и светской власти. В эпоху Просвещения широкую известность приобрели ученые и литераторы. Например, большую популярность снискали лорд Байрон, Вальтер Скотт, Руссо. Почитатели Шекспира оставляли «граффити» на стенах его дома в Стратфорде-на-Эйвоне, открытого для посещений в середине XVIII в.
Примечательно, что публика, благоволящая объектам и создателям «высокого» искусства, именовалась «любителями», «ценителями», «последователями» и т.д., в то время как «фанаты» ассоциировались с позднее появившейся «низкой», массовой, культурой. Понятие «фанат» (fan) как сокращение от fanatic распространилось в конце XVII в. в Англии, а самое раннее его упоминание в массмедиа появилось в спортивной колонке “The Washington Post” 10 октября 1896 г. Оно содержало значения религиозного рвения и одержимости (лат. fanaticus— исступленный), переносимые на поклонников бейсбола и других спортивных зрелищ. С развитием кинематографа, телевидения, FM-радио и звукозаписи возникают первые фан-клубы кинозвезд и музыкальных исполнителей.
Начиная с 1930-х гг. фанатами стали называть группы людей, которым нравятся одни и те же медиаразвлечения. Примерно в то же время зарождаются литературные клубы любителей научной фантастики, детективов и приключений (например, произведений о Шерлоке Холмсе). Таким образом, медиафэндом как явление существует уже более столетия, однако его исследования начались гораздо позже.
Неформально началом фан-исследований считается 1992 г. , когда вышли книга «Предприимчивые женщины: телевизионный фэндом и создание популярного мифа» Камиллы Бэкон-Смит, сборник «Обожающая аудитория: фан-культура и популярные медиа» под редакцией Лизы Льюис и, конечно же, «библия для исследователей фанатов» — «Текстовые браконьеры: телевизионные фанаты и культура соучастия» Генри Дженкинса. Одновременно была опубликована статья Констанс Пенли, посвященная практикам женского фэндома медиафраншизы «Звездный путь» (Star Trek). Однако истоки изучения фанатов можно проследить гораздо раньше—начиная с 1970-хгг.— в широком спектре исследований аудитории, суб-культур и гендера.
Возникшее направление отличало фанатов от «обычных» потребителей и вместе с тем пыталось их нормализовать, освободив от негативных стереотипов, распространенных не только в обществе и медиа, но и в академической среде. Динамично прирастая новыми книгами, статьями, конференциями и научными сетями, исследования фанатов стали оформляться институционально: в 2008 г. появился журнал “Transformative Works and Cultures”, в 2012 г.— “The Journal of Fandom Studies”, а также международная ассоциация ученых “The Fan Studies Network”. Сегодня фан-исследования (как и сами фэндомы) перестали быть чем-то экзотичным во многих странах мира, в них вовлечено множество ученых и студентов. По мнению Мелиссы Клик и Сюзанны Скотт, редакторов «Компаньона Рутледж по медиафэндомам» (2018), «за последнее десятилетие мы стали свидетелями мейнстримизации как фан-культуры, так и fanstudies. Это произошло во многом благодаря возможностям технологий Web 2.0, которые сделали фанатские модели медиапотребления видимыми и повсеместными, что стимулировало и бум современной фанатской науки
Евгения Генриевна Ним
Неуловимый фэндом: проблемное поле зарубежных фан-исследований
Примечательно, что публика, благоволящая объектам и создателям «высокого» искусства, именовалась «любителями», «ценителями», «последователями» и т.д., в то время как «фанаты» ассоциировались с позднее появившейся «низкой», массовой, культурой. Понятие «фанат» (fan) как сокращение от fanatic распространилось в конце XVII в. в Англии, а самое раннее его упоминание в массмедиа появилось в спортивной колонке “The Washington Post” 10 октября 1896 г. Оно содержало значения религиозного рвения и одержимости (лат. fanaticus— исступленный), переносимые на поклонников бейсбола и других спортивных зрелищ. С развитием кинематографа, телевидения, FM-радио и звукозаписи возникают первые фан-клубы кинозвезд и музыкальных исполнителей.
Начиная с 1930-х гг. фанатами стали называть группы людей, которым нравятся одни и те же медиаразвлечения. Примерно в то же время зарождаются литературные клубы любителей научной фантастики, детективов и приключений (например, произведений о Шерлоке Холмсе). Таким образом, медиафэндом как явление существует уже более столетия, однако его исследования начались гораздо позже.
Неформально началом фан-исследований считается 1992 г. , когда вышли книга «Предприимчивые женщины: телевизионный фэндом и создание популярного мифа» Камиллы Бэкон-Смит, сборник «Обожающая аудитория: фан-культура и популярные медиа» под редакцией Лизы Льюис и, конечно же, «библия для исследователей фанатов» — «Текстовые браконьеры: телевизионные фанаты и культура соучастия» Генри Дженкинса. Одновременно была опубликована статья Констанс Пенли, посвященная практикам женского фэндома медиафраншизы «Звездный путь» (Star Trek). Однако истоки изучения фанатов можно проследить гораздо раньше—начиная с 1970-хгг.— в широком спектре исследований аудитории, суб-культур и гендера.
Возникшее направление отличало фанатов от «обычных» потребителей и вместе с тем пыталось их нормализовать, освободив от негативных стереотипов, распространенных не только в обществе и медиа, но и в академической среде. Динамично прирастая новыми книгами, статьями, конференциями и научными сетями, исследования фанатов стали оформляться институционально: в 2008 г. появился журнал “Transformative Works and Cultures”, в 2012 г.— “The Journal of Fandom Studies”, а также международная ассоциация ученых “The Fan Studies Network”. Сегодня фан-исследования (как и сами фэндомы) перестали быть чем-то экзотичным во многих странах мира, в них вовлечено множество ученых и студентов. По мнению Мелиссы Клик и Сюзанны Скотт, редакторов «Компаньона Рутледж по медиафэндомам» (2018), «за последнее десятилетие мы стали свидетелями мейнстримизации как фан-культуры, так и fanstudies. Это произошло во многом благодаря возможностям технологий Web 2.0, которые сделали фанатские модели медиапотребления видимыми и повсеместными, что стимулировало и бум современной фанатской науки
Евгения Генриевна Ним
Неуловимый фэндом: проблемное поле зарубежных фан-исследований
Микроагрессия – это разновидность имплицитной предвзятости, которая открыто не направлена на причинение вреда, но может содержать скрытое оскорбление или обесценивание. Важно отличать микроагрессию от открытых форм угнетения, таких как расизм, сексизм, классизм, эйблизм, антисемитизм, эйджизм, цель которых заключается в сохранении доминирования одних групп над другими и в поддержании неравенства. Другими словами, эти «-измы» характеризуются отрицательными намерениями и последствиями, в то время как микроагрессия обычно не направлена на причинение вреда, хотя ее влияние может быть не менее разрушительным.
Таким образом, микроагрессия – это менее явная форма дискриминации, хотя ее последствия тоже могут быть серьезными. Она приводит к сомнениям в себе, развитию синдрома самозванца, а также к появлению психологической усталости, поскольку человек пытается выяснить, из-за чего неприятный комментарий так на него повлиял. Микроагрессия (микронападения, микрооскорбления и микрообесценивания) способна отрицательно сказаться на мотивации и профессиональной деятельности или привести к более серьезным последствиям: к проблемам со здоровьем, сокращению продолжительности жизни и усилению неравенства в образовании, трудоустройстве и доступе к медицинской помощи.
Почему у нас возникает имплицитная предвзятость?
Нас окружает слишком много информации, чтобы мы могли целиком ее обработать в конкретный момент времени. Обычно мы сознательно воспринимаем лишь крошечную часть из 11 миллионов битов информации, получаемой каждую секунду. Подобно автоматической реакции на стресс, другие когнитивные «быстрые вызовы» помогают нам выживать в сложной и постоянно меняющейся окружающей среде. Подавляющее большинство мозговых процессов находится за пределами нашего сознания и работает на автопилоте, делая возможными такие функции высокого порядка, как принятие решений и рефлексия. Это позволяет нам выполнять повседневные задачи, не тратя время на эксплицитный анализ каждого фрагмента информации. Столь великолепная способность, дающая нам возможность адаптироваться и развиваться, однако, имеет свой недостаток: все мы склонны к когнитивным ошибкам и предвзятости, поскольку умственные способности человека ограничены. Имплицитная предвзятость – это мгновенное предположение о человеке или группе людей, основанное на признаках, которые мы считаем характерными для этой группы. Она не всегда ведет к отрицательным или опасным убеждениям, но при недостатке прямого общения с группой подобные предположения являются стереотипными и карикатурными и часто отражают предрассудки, приводя к непреднамеренной микроагрессии.
Мег Арролл
Крошечные травмы: как повседневные неприятности провоцируют наши проблемы со здоровьем
Таким образом, микроагрессия – это менее явная форма дискриминации, хотя ее последствия тоже могут быть серьезными. Она приводит к сомнениям в себе, развитию синдрома самозванца, а также к появлению психологической усталости, поскольку человек пытается выяснить, из-за чего неприятный комментарий так на него повлиял. Микроагрессия (микронападения, микрооскорбления и микрообесценивания) способна отрицательно сказаться на мотивации и профессиональной деятельности или привести к более серьезным последствиям: к проблемам со здоровьем, сокращению продолжительности жизни и усилению неравенства в образовании, трудоустройстве и доступе к медицинской помощи.
Почему у нас возникает имплицитная предвзятость?
Нас окружает слишком много информации, чтобы мы могли целиком ее обработать в конкретный момент времени. Обычно мы сознательно воспринимаем лишь крошечную часть из 11 миллионов битов информации, получаемой каждую секунду. Подобно автоматической реакции на стресс, другие когнитивные «быстрые вызовы» помогают нам выживать в сложной и постоянно меняющейся окружающей среде. Подавляющее большинство мозговых процессов находится за пределами нашего сознания и работает на автопилоте, делая возможными такие функции высокого порядка, как принятие решений и рефлексия. Это позволяет нам выполнять повседневные задачи, не тратя время на эксплицитный анализ каждого фрагмента информации. Столь великолепная способность, дающая нам возможность адаптироваться и развиваться, однако, имеет свой недостаток: все мы склонны к когнитивным ошибкам и предвзятости, поскольку умственные способности человека ограничены. Имплицитная предвзятость – это мгновенное предположение о человеке или группе людей, основанное на признаках, которые мы считаем характерными для этой группы. Она не всегда ведет к отрицательным или опасным убеждениям, но при недостатке прямого общения с группой подобные предположения являются стереотипными и карикатурными и часто отражают предрассудки, приводя к непреднамеренной микроагрессии.
Мег Арролл
Крошечные травмы: как повседневные неприятности провоцируют наши проблемы со здоровьем
Классификацию последствий социальной дискриминации женщин в сфере труда и занятости можно провести по ряду критериев:
1) по времени возникновения: последствия отдаленные и непосредственные.
Среди отдаленных
- ухудшение положения женщин в обществе, снижение их социального статуса;
- феминизация бедности; сегрегация по признаку пола в профессиональных сферах: суицидность в женской среде; "вымывание" женщин из сферы управления и властных институтов; люмпенизация женского населения; медленное развитие женского предпринимательства; усиление женской агрессивности; девиантное поведение женщин; отчуждение их от земли, кредитов, финансов.
Непосредственные последствия:
унижение достоинства женщин; психологические стрессы, фрустрация; неполная занятость; вынужденный возврат в семью; усиление экономической зависимости от мужа; ограничение самореализации; потеря личной безопасности; снижение возраста выхода на пенсию; недоплата труда; расширение "серого" (или "третичного") сектора в экономике; сферы предоставления услуг; насилие в семье; миграция женской рабочей силы.
2) по сферам проявления: дискриминация производственная и бытовая (непроизводственная);
3) по связи с социальными целями: прямые и косвенные; негативные и позитивные последствия. Среди последних отметим создание женских движений, неправительственных организаций по борьбе с дискриминацией и насилием в отношении россиянок; образование клубов (центров) помощи нуждающимся женщинам.
Силласте Г. Г.
Социальная дискриминация женщин как предмет социологического анализа
1) по времени возникновения: последствия отдаленные и непосредственные.
Среди отдаленных
- ухудшение положения женщин в обществе, снижение их социального статуса;
- феминизация бедности; сегрегация по признаку пола в профессиональных сферах: суицидность в женской среде; "вымывание" женщин из сферы управления и властных институтов; люмпенизация женского населения; медленное развитие женского предпринимательства; усиление женской агрессивности; девиантное поведение женщин; отчуждение их от земли, кредитов, финансов.
Непосредственные последствия:
унижение достоинства женщин; психологические стрессы, фрустрация; неполная занятость; вынужденный возврат в семью; усиление экономической зависимости от мужа; ограничение самореализации; потеря личной безопасности; снижение возраста выхода на пенсию; недоплата труда; расширение "серого" (или "третичного") сектора в экономике; сферы предоставления услуг; насилие в семье; миграция женской рабочей силы.
2) по сферам проявления: дискриминация производственная и бытовая (непроизводственная);
3) по связи с социальными целями: прямые и косвенные; негативные и позитивные последствия. Среди последних отметим создание женских движений, неправительственных организаций по борьбе с дискриминацией и насилием в отношении россиянок; образование клубов (центров) помощи нуждающимся женщинам.
Силласте Г. Г.
Социальная дискриминация женщин как предмет социологического анализа
Бывает, что мужчин ложно обвиняют в изнасиловании, бесполезно отрицать это. Но такие обвинения редкость. Наиболее подробное исследование заявлений о сексуальном насилии, опубликованное в 2005 году Министерством внутренних дел Великобритании, показало, что только 3 % из 2643 заявлений, поданных в течение 15 лет, были «вероятно» или «возможно» ложными[10]. Однако полиция Великобритании, основываясь на личных суждениях сотрудников, отнесла тогда к ложным в два раза больше заявлений – 8 %. В 1996 году ФБР тоже собрало в отделениях полиции США 8 % «необоснованных» или «ложных» жалоб. В обеих странах восьмипроцентный показатель в основном зависел от склонности полицейских верить мифам об изнасиловании. И в Великобритании, и в США они расценивали заявление как ложное, если не было физической борьбы, применения оружия или если у обвинительницы ранее были отношения с обвиняемым. В 2014 году, согласно опубликованным в Индии данным, в Дели 53 % заявлений за 2013 год оказались ложными, от чего индийские борцы за права мужчин пришли в восторг. Только определение «ложного» изнасилования расширили, чтобы включить все не дошедшие до суда случаи, не говоря уже о тех, что не соответствуют юридическим стандартам об изнасиловании в стране, включая насилие в браке, которому подверглись 6 % замужних индийских женщин.
В исследовании Министерства внутренних дел полиция признала ложными 216 жалоб из 2643. В этих случаях заявители назвали 39 подозреваемых. Шестерых арестовали, против двоих выдвинули обвинения, но в обоих случаях их быстро сняли. Таким образом, если учитывать, что Министерство насчитало лишь на треть больше ложных обвинений, чем полиция, то только 0,23 % заявлений об изнасиловании привели к незаконному аресту, и всего лишь 0,07 % заявлений закончились ложными обвинениями. Ни одно из них не привело к неправомерному осуждению.
Я не предлагаю забить на ложные обвинения. Вовсе нет. Невиновный человек, которому не доверяют, у которого искажена реальность, подорвана репутация, после и вероятно, у которого разрушена жизнь из-за манипуляций государственной власти – это нравственный скандал. И, заметьте, это похоже на опыт жертв изнасилования, которые часто сталкиваются с коллективным недоверием, особенно со стороны полиции. Тем не менее, ложные обвинения в изнасиловании как авиакатастрофа – это нештатная ситуация, которая занимает исключительное место в общественном воображении. Откуда тогда у него такой культурный заряд? Недостаточно сказать «потому что жертвы мужчины»: изнасилованных мужчин (в основном другими мужчинами) намного больше, чем ложно обвиненных в изнасиловании. Может быть, дело не столько в том, что жертвы как правило мужчины, сколько в том, что виноватыми в этих ошибках считают женщин?
Только чаще всего мужчин обвиняют другие мужчины. Такие эпизоды встречаются почти повсеместно. Обычно при ошибочных случаях мы представляем, как отвергнутая или жадная женщина врет властям. Но многие неправомерные приговоры, а возможно и большинство, были результатом ложных обвинений со стороны мужчины: полицейского или прокурора, который пытался повесить чужую вину на подозреваемого. В США, где самое большое число заключенных, в период с 1989 по 2020 год 147 мужчин оправдали за сексуальные домогательства на основании ложных обвинений или лжесвидетельства. (За этот же период 755 человек (в пять раз больше) ложно обвинили или ошибочно осудили за убийство.) Меньше половины из них намеренно подставили предполагаемые жертвы. Тем временем бо́льшая половина дел включает «злоупотребление служебным положением»: категорию применяют, когда полиция проводит ложные опознания жертв или свидетелей, предъявляет обвинения подозреваемому несмотря на то, что жертва не опознала в нем нападавшего, уничтожает доказательства или склоняет к ложным признаниям.
Амия Шринивасан
Право на секс. Феминизм в XXI веке
В исследовании Министерства внутренних дел полиция признала ложными 216 жалоб из 2643. В этих случаях заявители назвали 39 подозреваемых. Шестерых арестовали, против двоих выдвинули обвинения, но в обоих случаях их быстро сняли. Таким образом, если учитывать, что Министерство насчитало лишь на треть больше ложных обвинений, чем полиция, то только 0,23 % заявлений об изнасиловании привели к незаконному аресту, и всего лишь 0,07 % заявлений закончились ложными обвинениями. Ни одно из них не привело к неправомерному осуждению.
Я не предлагаю забить на ложные обвинения. Вовсе нет. Невиновный человек, которому не доверяют, у которого искажена реальность, подорвана репутация, после и вероятно, у которого разрушена жизнь из-за манипуляций государственной власти – это нравственный скандал. И, заметьте, это похоже на опыт жертв изнасилования, которые часто сталкиваются с коллективным недоверием, особенно со стороны полиции. Тем не менее, ложные обвинения в изнасиловании как авиакатастрофа – это нештатная ситуация, которая занимает исключительное место в общественном воображении. Откуда тогда у него такой культурный заряд? Недостаточно сказать «потому что жертвы мужчины»: изнасилованных мужчин (в основном другими мужчинами) намного больше, чем ложно обвиненных в изнасиловании. Может быть, дело не столько в том, что жертвы как правило мужчины, сколько в том, что виноватыми в этих ошибках считают женщин?
Только чаще всего мужчин обвиняют другие мужчины. Такие эпизоды встречаются почти повсеместно. Обычно при ошибочных случаях мы представляем, как отвергнутая или жадная женщина врет властям. Но многие неправомерные приговоры, а возможно и большинство, были результатом ложных обвинений со стороны мужчины: полицейского или прокурора, который пытался повесить чужую вину на подозреваемого. В США, где самое большое число заключенных, в период с 1989 по 2020 год 147 мужчин оправдали за сексуальные домогательства на основании ложных обвинений или лжесвидетельства. (За этот же период 755 человек (в пять раз больше) ложно обвинили или ошибочно осудили за убийство.) Меньше половины из них намеренно подставили предполагаемые жертвы. Тем временем бо́льшая половина дел включает «злоупотребление служебным положением»: категорию применяют, когда полиция проводит ложные опознания жертв или свидетелей, предъявляет обвинения подозреваемому несмотря на то, что жертва не опознала в нем нападавшего, уничтожает доказательства или склоняет к ложным признаниям.
Амия Шринивасан
Право на секс. Феминизм в XXI веке
бОльшая часть непосредственных сражений "нового фашизма" ведется против слабых, а не против сильных
-------------------------------------
Аленка Зупанчич наравне с другими великими философами современности пытается дать собственный анализ того, что она называет "новой конфигурацией «конца времен»" ( = что-то закончилось навсегда и мир уже никогда не будет прежним).
Какую проблему она пытается понять в этой "конфигурации"? Интересно, что даже не тот факт, что сегодня фашизм возрождается в новой форме, которая не просто идентична его предыдущим воплощениям. Поэтому Зупанчич, конечно, даёт определения этой "новой форме фашизма" (перечислим их ниже), но главным для неё является вопрос "ГДЕ (выделение моё - И.Ж.) мы находимся» (то есть, что именно 1) произошло с нами и 2) происходит с нами)?
Иначе говоря, даже не вопрос о том, почему мы попали в это "где".
Понятно, что на вопрос "почему попали" у неё тоже есть ответы. Прежде всего тот, что новый фашизм она определяет через понятие «паранойи», предлагая понимать ее в "широком социальном значении и контексте", а не просто как клиническую категорию.
Каковы основные характеристики нового, определяемого паранойей фашизма (оглянемся здесь на свои условия существования в своих собственных обществах) называет А. Зупанчич? Это: 1) проекция, 2) отсутствие проверки реальности, 3) отсутствие у нас власти над правдой, 4) поиск козлов отпущения и 5) склонность к агрессии.
В то же время Зупанчич считает, что было ошибкой предполагать прямую причинно-следственную связь между вышеназванными характеристиками нового фашизма, ибо таким образом мы будем способны всего лишь объяснить растущие социальные формы паранойи, указывая на трудности, кризисы, угрозы и травмы, которым подвержены сегодня люди. Естественно, что реальные, эмпирические условия трудностей и незащищенности играют важную роль в происходящем, но, по мнению Зупанчич, причинно-следственная связь здесь более сложная.
Это очевидно, если принять во внимание тот факт, что нет прямой корреляции между 1) степенью реальных трудностей, которые человек испытывает, и 2) склонностью, например, верить в теории заговора — одну из преобладающих социальных форм современной паранойи. Самыми ярыми сторонниками теорий заговора - мимоходом, но необходимо для нас замечает Зупанчич - "редко бывают самые обездоленные". (!)
Что мы увидим, спрашивает Зупанчич, если посмотрим на то, как именно проблемы "нового фашизма" формулируются правыми популистами — особенно в США? Что они обрамляются через всеобъемлющий троп и риторику «кастрации», понимаемой как "немедленная, почти физическая потеря силы, потенции и наслаждения".
В этом контексте для правых, пишет Зупанчич, понятие «свобода слова» — это не гражданское право на защиту критических голосов, а просто право на пользование: в этом дискурсе «потеря свободы слова» относится к невозможности ( = кастрации) свободно оскорблять других и говорить то, что хочется. А хочется не вежливого и тактичного языка, запретов на символику и риторику, связанные с 1) нацизмом и 2) фашизмом, а "свободы наслаждения" вместо «кастрации».
Если в контексте лакановской клиники паранойя, напоминает Зупанчич, понимается как структура, возведенная вокруг неизбежности (или закрытия) некоторого ключевого означающего, то в "новом фашизме" мы имеем дело с недоступностью означающего, которое производится на социальном уровне — и производится "совершенно намеренно", — даже если те, кто его производит, не до конца понимают механизмы, стоящие за ним. Но они умеют их применять. (!)
В частности, формулирует Зупанчич, если вы продолжаете говорить людям, что их «кастрируют», очевидно, что это не очень вдохновляет их. Послание таково: вы (сделаны) импотентом, и я — популистский лидер (!) — единственный, кому вы можете доверять, что в конечном итоге вернет вам некоторую власть.
-------------------------------------
Аленка Зупанчич наравне с другими великими философами современности пытается дать собственный анализ того, что она называет "новой конфигурацией «конца времен»" ( = что-то закончилось навсегда и мир уже никогда не будет прежним).
Какую проблему она пытается понять в этой "конфигурации"? Интересно, что даже не тот факт, что сегодня фашизм возрождается в новой форме, которая не просто идентична его предыдущим воплощениям. Поэтому Зупанчич, конечно, даёт определения этой "новой форме фашизма" (перечислим их ниже), но главным для неё является вопрос "ГДЕ (выделение моё - И.Ж.) мы находимся» (то есть, что именно 1) произошло с нами и 2) происходит с нами)?
Иначе говоря, даже не вопрос о том, почему мы попали в это "где".
Понятно, что на вопрос "почему попали" у неё тоже есть ответы. Прежде всего тот, что новый фашизм она определяет через понятие «паранойи», предлагая понимать ее в "широком социальном значении и контексте", а не просто как клиническую категорию.
Каковы основные характеристики нового, определяемого паранойей фашизма (оглянемся здесь на свои условия существования в своих собственных обществах) называет А. Зупанчич? Это: 1) проекция, 2) отсутствие проверки реальности, 3) отсутствие у нас власти над правдой, 4) поиск козлов отпущения и 5) склонность к агрессии.
В то же время Зупанчич считает, что было ошибкой предполагать прямую причинно-следственную связь между вышеназванными характеристиками нового фашизма, ибо таким образом мы будем способны всего лишь объяснить растущие социальные формы паранойи, указывая на трудности, кризисы, угрозы и травмы, которым подвержены сегодня люди. Естественно, что реальные, эмпирические условия трудностей и незащищенности играют важную роль в происходящем, но, по мнению Зупанчич, причинно-следственная связь здесь более сложная.
Это очевидно, если принять во внимание тот факт, что нет прямой корреляции между 1) степенью реальных трудностей, которые человек испытывает, и 2) склонностью, например, верить в теории заговора — одну из преобладающих социальных форм современной паранойи. Самыми ярыми сторонниками теорий заговора - мимоходом, но необходимо для нас замечает Зупанчич - "редко бывают самые обездоленные". (!)
Что мы увидим, спрашивает Зупанчич, если посмотрим на то, как именно проблемы "нового фашизма" формулируются правыми популистами — особенно в США? Что они обрамляются через всеобъемлющий троп и риторику «кастрации», понимаемой как "немедленная, почти физическая потеря силы, потенции и наслаждения".
В этом контексте для правых, пишет Зупанчич, понятие «свобода слова» — это не гражданское право на защиту критических голосов, а просто право на пользование: в этом дискурсе «потеря свободы слова» относится к невозможности ( = кастрации) свободно оскорблять других и говорить то, что хочется. А хочется не вежливого и тактичного языка, запретов на символику и риторику, связанные с 1) нацизмом и 2) фашизмом, а "свободы наслаждения" вместо «кастрации».
Если в контексте лакановской клиники паранойя, напоминает Зупанчич, понимается как структура, возведенная вокруг неизбежности (или закрытия) некоторого ключевого означающего, то в "новом фашизме" мы имеем дело с недоступностью означающего, которое производится на социальном уровне — и производится "совершенно намеренно", — даже если те, кто его производит, не до конца понимают механизмы, стоящие за ним. Но они умеют их применять. (!)
В частности, формулирует Зупанчич, если вы продолжаете говорить людям, что их «кастрируют», очевидно, что это не очень вдохновляет их. Послание таково: вы (сделаны) импотентом, и я — популистский лидер (!) — единственный, кому вы можете доверять, что в конечном итоге вернет вам некоторую власть.
Таким способом популистские лидеры отрезают переживания кастрации от символического регистра, представляя их как реальные, что неизменно вызывает у людей не только гнев и возмущение, но в то же время и бессилие.
Боевой клич таков: нас оскопляют (emasculated), и мы не можем этого допустить, — я, ваш вождь, не позволю этого! (Вспомните здесь риторику государственных лидеров ваших стран). (!)
Тут А.Зупанчич приводит пример повседневной политической риторики США. Всех обвиняют в том, что они «воруют» у Америки, «обдирают её», «пользуются ею»; говорят, что в страну вторглись «насильники и преступники», а ЛГБТК+ «преследуют наших детей» и хотят «химически кастрировать их».
Вышеназванные тезисы статьи А. Зупанчич – вовсе не указание на некий скрытый страх или угрозу кастрации. Напротив, риторика вполне ясна: новые авторитарные лидеры сами кричат «Кастрация!» и используют этот троп или «угрозу» для мобилизации людей ( от себя: вновь вспомните здесь о практиках мобилизации на войну в ваших странах) (!)
О том, почему кастрация - это «заразное заболевание», а также других интригующих тезисах статьи Аленки Зупанчич, (типа 1) почему оружием силы ненавистного другого является не власть или насилие, а распространение слабости, но одновременно 2) почему, авторитарные лидеры хорошо себя чувствуют в компании друг друга, то есть в компании других «влиятельных людей») «о, друзья!» прочитайте здесь - Alenka Zupančič. Paranoiac Power. 28. 06.2025
Ирина Жеребкина
Боевой клич таков: нас оскопляют (emasculated), и мы не можем этого допустить, — я, ваш вождь, не позволю этого! (Вспомните здесь риторику государственных лидеров ваших стран). (!)
Тут А.Зупанчич приводит пример повседневной политической риторики США. Всех обвиняют в том, что они «воруют» у Америки, «обдирают её», «пользуются ею»; говорят, что в страну вторглись «насильники и преступники», а ЛГБТК+ «преследуют наших детей» и хотят «химически кастрировать их».
Вышеназванные тезисы статьи А. Зупанчич – вовсе не указание на некий скрытый страх или угрозу кастрации. Напротив, риторика вполне ясна: новые авторитарные лидеры сами кричат «Кастрация!» и используют этот троп или «угрозу» для мобилизации людей ( от себя: вновь вспомните здесь о практиках мобилизации на войну в ваших странах) (!)
О том, почему кастрация - это «заразное заболевание», а также других интригующих тезисах статьи Аленки Зупанчич, (типа 1) почему оружием силы ненавистного другого является не власть или насилие, а распространение слабости, но одновременно 2) почему, авторитарные лидеры хорошо себя чувствуют в компании друг друга, то есть в компании других «влиятельных людей») «о, друзья!» прочитайте здесь - Alenka Zupančič. Paranoiac Power. 28. 06.2025
Ирина Жеребкина
Forwarded from Софья Ребрей о фем. экономике (Sofia Rebrey)
Почему точные науки лучше даются мальчикам?
Согласно новому французскому исследованию, проблема не в биологических и даже не в социальных различиях, а в методах обучения.
Французские ученые провели исследование математических способностей всех учеников первого и второго классов в стране и обнаружили, что разница между девочками и мальчиками появляется только после начала обучения и усиливается со временем. При этом ни возраст детей, ни их социальное положение, ни статус школы влияния на эту разницу не оказывают.
В 2018 г. французское Министерство образования внедрило специальную программу EvalAide. Это методика регулярного тестирования и анализа литературной и математической грамотности учеников. Преимущество системы в том, что она не привязана к обычным академическим оценкам и выявляет принципиальное понимание учениками языка и математики.
Благодаря полученным данным, ученые установили, что система образования формирует у детей гендерный разрыв в математической грамотности.
В самом начале первого класса разницы между мальчиками и девочками по математическим способностям нет, а вот по языковым — есть (в сторону девочек). Но эта разница быстро устраняется в течение первого класса. И возникает другая — уже на пятый месяц обучения девочки начинают немного отставать от мальчиков по математике. Ко второму классу эта разница достигает 20 %.
Удивительно, но другие результаты были в 2020 г. во время пандемии: у детей, которые 3 месяца были на карантине, гендерный разрыв по математике был значительно меньше.
Согласно новому французскому исследованию, проблема не в биологических и даже не в социальных различиях, а в методах обучения.
Французские ученые провели исследование математических способностей всех учеников первого и второго классов в стране и обнаружили, что разница между девочками и мальчиками появляется только после начала обучения и усиливается со временем. При этом ни возраст детей, ни их социальное положение, ни статус школы влияния на эту разницу не оказывают.
В 2018 г. французское Министерство образования внедрило специальную программу EvalAide. Это методика регулярного тестирования и анализа литературной и математической грамотности учеников. Преимущество системы в том, что она не привязана к обычным академическим оценкам и выявляет принципиальное понимание учениками языка и математики.
Благодаря полученным данным, ученые установили, что система образования формирует у детей гендерный разрыв в математической грамотности.
В самом начале первого класса разницы между мальчиками и девочками по математическим способностям нет, а вот по языковым — есть (в сторону девочек). Но эта разница быстро устраняется в течение первого класса. И возникает другая — уже на пятый месяц обучения девочки начинают немного отставать от мальчиков по математике. Ко второму классу эта разница достигает 20 %.
Удивительно, но другие результаты были в 2020 г. во время пандемии: у детей, которые 3 месяца были на карантине, гендерный разрыв по математике был значительно меньше.
Nature
Rapid emergence of a maths gender gap in first grade
Nature - Boys and girls exhibit very similar maths scores upon school entry, but a gender gap in favour of boys becomes highly significant after 4 months of schooling, which increases with...
Для женщин быть в положении одураченного – это цена за участие в игре; нельзя постоянно выражать готовность к сотрудничеству с приветливой улыбкой на лице, чтобы при этом кто-то не воспользовался этим в своих интересах. В повседневной жизни постоянно возникают маленькие дилеммы, незначительные обстоятельства, когда приходится подыгрывать кому-то, – приглашение от LuLaRoe, неискренний комплимент, купон от спа-салона – во всем этом легко угадывается мошенничество и обман. Я вспоминаю один случай, произошедший со мной на собеседовании, когда я только начинала работать: один из старших преподавателей, знакомясь со мной, представился как Авраам Линкольн. Я до сих пор не могу понять, что он хотел сказать этой шуткой и было ли это шуткой вообще. Я подумала тогда: «Ну что ж, видимо, моя работа здесь заключается в том, чтобы улыбаться и кивать головой», – что я и делала.
Терпение и дружелюбие означают, что вам приходится снисходительно относиться к людской глупости, приходится улыбаться и кивать головой, пока у кого-то не закончится запас идиотских шуток или не наступит время уходить. Вам приходится терпеливо выслушивать назойливую рекламу, после чего вы даже покупаете что-то из вежливости. В таких ситуациях оказываются как женщины, так и мужчины. Я знаю, что на том собеседовании профессор «Линкольн» пробовал свой трюк и на кандидатах-мужчинах, однако разница состоит в том, что от женщин ждут, что они примут шутку вежливо, а мужчины могут этого не делать. Вероятность того, что женщина постарается не портить отношения с проблемными людьми или будет соглашаться с глупыми замечаниями, особенно если их делают мужчины, основана на фактах и продиктована нормами. Если женщина не подыгрывает, ее поведение считается неадекватным, а иногда и открыто враждебным.
Вряд ли кто-то будет спорить с тем, что от женщины ожидают проявления теплых чувств, и в этом смысле она всегда находится под пристальным контролем окружающих. Прохожий считает своим долгом сказать задумавшейся о чем-то встречной женщине: «Улыбнись, дорогая», а для нейтрального выражения лица женщины, в котором нет признаков приветливости, существует специальное название – синдром стервозного лица (англ. Resting Bitch Face). Даже само слово «стервозный» подразумевает обвинение в том, что от этой женщины хорошего не жди. Я всегда воспринимала выражение «не терпит дураков» как комплимент в адрес людей, которые не могут снисходительно относиться к глупцам. Тем, от кого ждут терпеливого и дружелюбного отношения (дамы, это про нас!), придется не раз страдать от человеческой глупости, делая при этом вид, что им это в радость.
Если подняться на более высокий уровень социальных взаимоотношений, то мы увидим, что и там многие решения обусловлены той же динамикой. Профессии, связанные с заботой о других, традиционно считались женскими, однако за последние полвека мы наблюдаем перемены, произошедшие в разделении труда. Законодательно женщины больше не лишены возможности вносить свой вклад в экономику, а их деятельность не сводится к заботе о семье. Неограниченный доступ к рынку труда, контроль рождаемости, развод по взаимному согласию и законы о предоставлении содержания несовершеннолетним детям значительно сократили факторы, ограничивающие свободу женщины в принятии решений. Однако по-прежнему есть подспудное чувство, что при любом сбое в системе социальной поддержки пострадавшими окажутся женщины, а не мужчины.
Терпение и дружелюбие означают, что вам приходится снисходительно относиться к людской глупости, приходится улыбаться и кивать головой, пока у кого-то не закончится запас идиотских шуток или не наступит время уходить. Вам приходится терпеливо выслушивать назойливую рекламу, после чего вы даже покупаете что-то из вежливости. В таких ситуациях оказываются как женщины, так и мужчины. Я знаю, что на том собеседовании профессор «Линкольн» пробовал свой трюк и на кандидатах-мужчинах, однако разница состоит в том, что от женщин ждут, что они примут шутку вежливо, а мужчины могут этого не делать. Вероятность того, что женщина постарается не портить отношения с проблемными людьми или будет соглашаться с глупыми замечаниями, особенно если их делают мужчины, основана на фактах и продиктована нормами. Если женщина не подыгрывает, ее поведение считается неадекватным, а иногда и открыто враждебным.
Вряд ли кто-то будет спорить с тем, что от женщины ожидают проявления теплых чувств, и в этом смысле она всегда находится под пристальным контролем окружающих. Прохожий считает своим долгом сказать задумавшейся о чем-то встречной женщине: «Улыбнись, дорогая», а для нейтрального выражения лица женщины, в котором нет признаков приветливости, существует специальное название – синдром стервозного лица (англ. Resting Bitch Face). Даже само слово «стервозный» подразумевает обвинение в том, что от этой женщины хорошего не жди. Я всегда воспринимала выражение «не терпит дураков» как комплимент в адрес людей, которые не могут снисходительно относиться к глупцам. Тем, от кого ждут терпеливого и дружелюбного отношения (дамы, это про нас!), придется не раз страдать от человеческой глупости, делая при этом вид, что им это в радость.
Если подняться на более высокий уровень социальных взаимоотношений, то мы увидим, что и там многие решения обусловлены той же динамикой. Профессии, связанные с заботой о других, традиционно считались женскими, однако за последние полвека мы наблюдаем перемены, произошедшие в разделении труда. Законодательно женщины больше не лишены возможности вносить свой вклад в экономику, а их деятельность не сводится к заботе о семье. Неограниченный доступ к рынку труда, контроль рождаемости, развод по взаимному согласию и законы о предоставлении содержания несовершеннолетним детям значительно сократили факторы, ограничивающие свободу женщины в принятии решений. Однако по-прежнему есть подспудное чувство, что при любом сбое в системе социальной поддержки пострадавшими окажутся женщины, а не мужчины.
В начале моей работы в университете я оказалась среди слушателей семинара по страховому праву для преподавателей. Ведущий семинара начал обсуждение с вопроса о том, во что обходится забота о семье в долгосрочной перспективе: каковы финансовые, профессиональные и социальные издержки, связанные с помощью взрослым членам семьи, братьям и сестрам, престарелым родителям в случае их болезни или недееспособности. Совершенно естественно, что разговор перешел на темы, касающиеся гендерных реалий: если верить статистике, женщины регулярно тратят большее количество часов в неделю на протяжении месяцев и даже лет на семейные заботы помимо воспитания детей. Один из присутствовавших в зале мужчин поднял руку и спросил, почему, собственно, нас так заботит, что кто-то – в данном случае женщины – берет на себя обязанность, не предписанную законом? Если женщина *выбирает* заботиться о близких, а мужчина *выбирает* этого не делать, зачем нам меры страховой поддержки, которые бы компенсировали последствия такого выбора?
Поскольку я тогда была всего лишь ассистентом, то предпочла держать свое мнение при себе, хотя к тому времени у меня уже было двое маленьких детей и я на своем опыте знала, как в нашем обществе относятся к заботе о семье – это явно не воспринимается как нечто необязательное для женщины. (Если вы хотите убедиться в этом, проведем мысленный эксперимент: представьте себе ситуацию, когда в семье с детьми школьного возраста кому-то из родителей предлагают работу за границей в течение года с возможностью приезжать домой на неделю один раз в два месяца. Как отнесутся к отцу семейства, который решит воспользоваться такой возможностью? А если это решение примет мать?)
Экономическое равноправие мужчин и женщин – это, конечно, преувеличение, но допустим, что это так, – оборачивается разными социальными издержками в том случае, если кто-то из них не справляется с семейными обязанностями, которые принято считать безвозмездным трудом. Если ваш ребенок пришел в школу одетый неподобающим образом или вы забыли положить ему в портфель контейнер с едой, то про вас скажут, что вы плохая мать, а на репутации отца это никак не скажется. В феминистских кругах было немало полемики вокруг ситуации, когда женщины годами ухаживают за больными мужьями, и это воспринимается как должное, в то время как поведение мужей, которые не изменяют, не уходят из семьи и даже отваживаются целую неделю ухаживать за больной женой, расценивается как героический подвиг. Если женщина отказывается лично ухаживать за больным, это считается проявлением эгоизма, однако если так поступает мужчина, то это – разумное и взвешенное решение.
Тэсс Уилкинсон-Райан
Махинаторы и жертвы
Победи страх и верни контроль над своей жизнью
Поскольку я тогда была всего лишь ассистентом, то предпочла держать свое мнение при себе, хотя к тому времени у меня уже было двое маленьких детей и я на своем опыте знала, как в нашем обществе относятся к заботе о семье – это явно не воспринимается как нечто необязательное для женщины. (Если вы хотите убедиться в этом, проведем мысленный эксперимент: представьте себе ситуацию, когда в семье с детьми школьного возраста кому-то из родителей предлагают работу за границей в течение года с возможностью приезжать домой на неделю один раз в два месяца. Как отнесутся к отцу семейства, который решит воспользоваться такой возможностью? А если это решение примет мать?)
Экономическое равноправие мужчин и женщин – это, конечно, преувеличение, но допустим, что это так, – оборачивается разными социальными издержками в том случае, если кто-то из них не справляется с семейными обязанностями, которые принято считать безвозмездным трудом. Если ваш ребенок пришел в школу одетый неподобающим образом или вы забыли положить ему в портфель контейнер с едой, то про вас скажут, что вы плохая мать, а на репутации отца это никак не скажется. В феминистских кругах было немало полемики вокруг ситуации, когда женщины годами ухаживают за больными мужьями, и это воспринимается как должное, в то время как поведение мужей, которые не изменяют, не уходят из семьи и даже отваживаются целую неделю ухаживать за больной женой, расценивается как героический подвиг. Если женщина отказывается лично ухаживать за больным, это считается проявлением эгоизма, однако если так поступает мужчина, то это – разумное и взвешенное решение.
Тэсс Уилкинсон-Райан
Махинаторы и жертвы
Победи страх и верни контроль над своей жизнью
Forwarded from FemUnity
Только что прочитала очень интересную мысль в "The H-Spot: The Feminist Pursuit of Happiness" о том, как удобно "натуральность" в обществе наклоняется в нужную сторону.
Адепты "натуральности" наперебой рассказывают как "естественно" для женщины испытывать ужасную боль при родах или терпеть изматывающую боль при менструации. Как "естественно" для женщины вставать раньше всех, чтобы приготовить завтрак, ухаживать за детьми и работать по дому.
Но как только речь заходит о "натуральных" волосах в подмышках, "природных" волосах на ногах или "естественной" необходимости использовать прокладки раз в месяц, все натуральное тут же объявляется ужасным, отвратительным [, неэстетичным] и непереносимым.
Трусы и крестик.
Inga Pflaumer
Адепты "натуральности" наперебой рассказывают как "естественно" для женщины испытывать ужасную боль при родах или терпеть изматывающую боль при менструации. Как "естественно" для женщины вставать раньше всех, чтобы приготовить завтрак, ухаживать за детьми и работать по дому.
Но как только речь заходит о "натуральных" волосах в подмышках, "природных" волосах на ногах или "естественной" необходимости использовать прокладки раз в месяц, все натуральное тут же объявляется ужасным, отвратительным [, неэстетичным] и непереносимым.
Трусы и крестик.
Inga Pflaumer
Согласно марксизму, в капиталистическом обществе (а именно в нем по большей части развивалось женское и феминистское движения первой волны) существовало два основных антагонистских класса – буржуазия и пролетариат. Главным актором (субъектом) социальных изменений определялся пролетариат. Поэтому другие социальные группы и классы не рассматривались как акторы позитивных социальных действий.
Целью классовой борьбы рабочего класса объявлялась смена социального строя. Классовый конфликт разрешался через классовую борьбу. В рамках марксисткой теории классовой борьбы любой социальный конфликт, который не ставил своей целью уничтожение капитализма, рассматривался как ревизионизм, догматизм, оппортунизм. Понятно, что женскому движению, феминизму не было место в этой схеме. Поэтому исследователи женского движения (о феминистском речи не шло, считалось, что его в России не было) испытывали огромные сложности методологического характера по «вписанию» его в эту жесткую конструкцию. Марксистская методология уводила их на поиск конфликта, который не являлся принципиальным для данного движения и, соответственно, не выступал причиной его зарождения.
В единичных монографиях советского времени о женском движении, его рассматривали либо с позиций «женского вопроса» (Г. А. Тишкин, 1984)5, либо вписывали составляющей частью в освободительное движение (Э. А. Павлюченко, 1988)6. Факт получения женщинами избирательных прав в советской историографии был соотнесен с деятельностью советского правительства. Из истории было даже изъято упоминание, что главными участниками процесса введения всеобщего избирательного права для женщин было феминистское движение России и Временное правительство, которое уступило натиску движения, приняв соответствующие законы.
15 апреля 1917 года правительство приняло Постановление «О производстве выборов гласных городских дум, об участковых городских управлениях», по которому избирательными правами наделялись лица обоего пола, достигшие 20 лет, без различия национальности и вероисповедания. А в сентябре 1917 года россиянки получили право избирать и быть избранными в высший законодательный орган страны - Учредительное собрание. 20 июня 1917 года Временное правительство приняло Положение о выборах в Учредительное собрание, которое вступило в силу с 11 сентября 1917 года.
Советы рабочих и солдатских депутатов в условии двоевластия не поддержали требования женщин о предоставлении им избирательных прав, мотивируя это несвоевременностью и неактуальностью. Но советская власть получила в наследство прогрессивное избирательное право в отношении всех групп населения (включавшее в число полноправных граждан не только женщин, но и военнослужащих, и студентов) и присвоила его себе. Даже в солидных зарубежных исследованиях указана дата получения женщинами России избирательных прав как «СССР, 1917 год»
Ирина Юкина
Избирательные права женщин России как историографическая проблема
Целью классовой борьбы рабочего класса объявлялась смена социального строя. Классовый конфликт разрешался через классовую борьбу. В рамках марксисткой теории классовой борьбы любой социальный конфликт, который не ставил своей целью уничтожение капитализма, рассматривался как ревизионизм, догматизм, оппортунизм. Понятно, что женскому движению, феминизму не было место в этой схеме. Поэтому исследователи женского движения (о феминистском речи не шло, считалось, что его в России не было) испытывали огромные сложности методологического характера по «вписанию» его в эту жесткую конструкцию. Марксистская методология уводила их на поиск конфликта, который не являлся принципиальным для данного движения и, соответственно, не выступал причиной его зарождения.
В единичных монографиях советского времени о женском движении, его рассматривали либо с позиций «женского вопроса» (Г. А. Тишкин, 1984)5, либо вписывали составляющей частью в освободительное движение (Э. А. Павлюченко, 1988)6. Факт получения женщинами избирательных прав в советской историографии был соотнесен с деятельностью советского правительства. Из истории было даже изъято упоминание, что главными участниками процесса введения всеобщего избирательного права для женщин было феминистское движение России и Временное правительство, которое уступило натиску движения, приняв соответствующие законы.
15 апреля 1917 года правительство приняло Постановление «О производстве выборов гласных городских дум, об участковых городских управлениях», по которому избирательными правами наделялись лица обоего пола, достигшие 20 лет, без различия национальности и вероисповедания. А в сентябре 1917 года россиянки получили право избирать и быть избранными в высший законодательный орган страны - Учредительное собрание. 20 июня 1917 года Временное правительство приняло Положение о выборах в Учредительное собрание, которое вступило в силу с 11 сентября 1917 года.
Советы рабочих и солдатских депутатов в условии двоевластия не поддержали требования женщин о предоставлении им избирательных прав, мотивируя это несвоевременностью и неактуальностью. Но советская власть получила в наследство прогрессивное избирательное право в отношении всех групп населения (включавшее в число полноправных граждан не только женщин, но и военнослужащих, и студентов) и присвоила его себе. Даже в солидных зарубежных исследованиях указана дата получения женщинами России избирательных прав как «СССР, 1917 год»
Ирина Юкина
Избирательные права женщин России как историографическая проблема