XX Семинар - это расставание с Другим языка, о которым мы узнаём в его первых семинарах. Это о мистерии человеческого тела как того, что остаётся внеположенным, отчасти недоступным.
И вот однажды, встречаются как-то поздний Лакан, и языковая машина из его первого Семинара, и вот что у них получилось:

1. Радиостанция «Судного дня» УВБ-76 снова выходит на связь и передаёт загадочные сообщения.
Новое послание прозвучало ровно в тот момент, когда завершились переговоры между Россией и Украиной в Стамбуле: НЖТИ 89364 ИБОБАЗА 2766 3413.
По версии западных СМИ, радиовышка станции подключена к российской ракетной системе «Периметр» и может запустить команду так называемой «Мёртвой руки», которая наносит ответный ядерный удар.

2. Участники переговоров не дали никаких конкретных ответов на вопросы о стратегиях сторон.

В Семинаре XVIII Жака Лакана (D'un discours qui ne serait pas du semblant) мы встречаем такое место:
"Реальное, когда вдруг оно предстаёт перед нами, [...] глаголит истину, но при этом оно не говорит. И нужно заговорить, чтобы хоть что-то сказалось. А вот символическое, обеспечиваемое означающим, в свою очередь только лжёт, когда открывает рот".
То есть: Реальное как таковое - ничего нам не говорит, в смысле привычного артикулируемого дискурса.
Но, именно субъект, пользуясь языком, и пытаясь придать этому Реальному смысл, в том числе тогда, когда это Реальное предстаёт перед ним в своих самых загадочных формах. И что мы, как психоаналитики, можем в этих речах услышать? Там, где нам видится, читается смысл - проявляет себя ложь. И только там, где через речь проявляет себя симптом, или звучит оговорка, может быть услышано что-то от этого загадочного Реального, и здесь таким образом может прозвучать эхо истины.
"Образования бессознательного" - это то радио, на частоту которого настраивает психоаналитическое образование.

Вот не поверите, сегодня Atheist Pride Day, иначе - день достоинства, или гордости атеиста. Оказывается такой есть! И это тот единственный прайд, на который я бы не побрезговал выйти ;)
Вопрос как всегда в том, о чём речь, и достоинство чего стоит защищать. Кто такой атеист? Мне, честно говоря, близок особый, фрейдовский атеизм. Откроем-ка 33-ю конференцию "Новых лекций по введению в психоанализ" Фрейда, озаглавленную "Женственность".
Интересно рассматривать здесь фрейдовский атеизм в качестве антиномии по отношению к стремлении "веровать в".
"Встречая человеческое существо, вы немедленно понимаете, мужчина это или женщина. Это даже пожалуй первая вещь, которую вы в нём замечаете, и вы привыкли с полной уверенностью совершать это различение". Но далее, Фрейд обращается к науке, и он приписывает ей, да, науке, вовсе не качество помогать нам в чём-то удостовериться, убедиться. Как раз не сомневаться, быть уверенным в чём-то учит нас вера, наука же всегда зарождает толику сомнения. "В конце концов, наука сообщает вам неожиданный факт, который вполне способен внести смятение в ваши чувства". Вы догадываетесь о чём он, автор текста, а смешение чувств - это то неудобство, защите которого даже посвящён некий закон. Мы ощущаем фрейдовский атеизм как что-то беспокоящие, смущающее. И да, его текст начала XX века позволял просвящённой и достаточно атеистичной публике вдруг увидеть, что наша привычка безошибочно определять с кем мы имеем дело - плодом нашей общей веры, не более, так как наука просто не допускает такой уверенности.
И если я тут рассуждаю об атеизме фрейдовском, то кого он смущает? Кого защищает закон? Что это за верование, что это за теизм, с которым он связан?
Мы обнаруживаем это напряжение всякий раз, когда вдруг оказывается, что мы имеем дело с фактом, аспектом бытия, понятии, относительно которого недопустимо сомнение. И проблема, мне кажется, не в атеизме Фрейда. Запрет на сомнение и требование однозначности - это новый теизм, который в том числе опасен тем, что имя бога не названо, хотя без него здесь не обойтись, он подразумевается. Анонимное божество не будет передавать свои скрижали Моиссею, оно действует исключительно через свою паству, которая, не ведая скрижалей, превращает беззаконие в закон.
Быть атеистом во фрейдовском смысле - это очень хрупкая позиция, несомненно нуждающаяся в защите. За это сегодня собираюсь поднять бокальчик, присоединяйтесь ;)

11А - место бога

Информационный повод: Вишвашкумар Рамеш, гражданин Великобритании, выжил при крушении пассажирского самолёта в Индии. Мужчина сидел в кресле 11А

На какое-то время это событие вытеснило все остальные, а имя выжившего, в свою очередь, практически вытеснило ужасающее число жертв.
У Лакана не так уж и мало рассуждений о боге, хотя этого выпускника католической школы и трудно заподозрить в религиозности, иначе он не смог бы препарировать этот человеческий симптом. Я остановлюсь здесь лишь на одной версии бога Лакана, пожалуй самой парадоксальной: для Лакана бог ex-siste. Ex-siste - это офоним слова existe, существует. Но когда Лакан говорит "Бог ex-siste", он использует латинский префикс "ex-" (вне, из) и глагол "sistere" (стоять, находиться). Буквально это можно перевести как "Бог стоит вне" или "Бог находится снаружи".
Таким образом это не утверждение существования как такового, в чистом виде, но существования как части системы, относительно которой он занимает место "вне".
Из этой особой формы существования следует, что бог т.о. не является объектом в Символическом порядке: в отличие от привычных наших представлений, Лакан не рассматривает его как нечто, что можно постичь разумом, поместить в логические категории или описать с помощью языка (Символического). Бог не "существует" так же, как существует самолёт, война или другой человек. Эти объекты включены в Символический порядок, они имеют имена, признаки, отношения. Бог же ускользает от этой символизации. Он не является объектом, который можно "встретить" или "познать" в привычном смысле.
Отсюда, если вы чуть знакомы с психоаналитической теорией, бог - вытеснен. Но вытеснен не в привычном смысле, как например травматическое воспоминание. Ведь это воспоминание прежде как быть вытесненным должно было существовать в качестве объекта, но бог - нет. Отсюда, для Лакана, бог - это "вытеснение в высшей степени". Что это значит? Это означает, что бог не столько вытеснен подобно любому объекту, но напротив, сам является функцией или местом, из которого любое вытеснение происходит, благодаря кому оно возможно (см. "первовытесненное" у Фрейда).
Бог – это тот "пункт", который должен быть исключен, или "дыра" в Символическом, чтобы сам Символический порядок мог функционировать. Чтобы мир был понятен через язык, должно быть нечто, что не поддается полному осмыслению, что всегда остается за его пределами. Вот бог и занимает это место исключения.
Ещё раз, суть парадокса: хотя бог ex-siste (вне-существует) и не является частью Символического, он играет решающую роль в его функционировании. Он является "гарантом" или "основанием" Символического порядка, даже если сам находится за его пределами (если интересует математическое обоснование этого парадокса - см. теоремы Гёделя).
Авиакатастрофа, любая, это всегда напоминание о боге. Иначе: КАК самое безопасное превращается в смертоносное? Но... 11А - это действительно место Бога, потому что в месте смерти, которое легко интегрируется, становится частью обыденного, почти банальностью, возникает место, которое по отношению к смерти ex-siste.
И тогда в мире, полном всем тем, что этому миру в конце концов удаётся в себя вместить, всем этим недокрученным гайкам в самолётах, этим подонкам, начинающим войны, чуме и бомбардировкам... и вот там, где смерть вроде уже гарантирована самим порядком вещей, вдруг находится место, где жизнь ex-siste.
Это даёт надежду, что возможен сам порядок вещей, что-то может дать гарантию, и что, например, разбушевавшегося идиота что-то может остановить.

Бессознательное материально

Уже после Фрейда, благодаря в основном американским психотерапевтам, бессознательным стало именоваться всё что угодно, всё то, что можно интерпретировать: жесты, мимика, чуть ли не поза или манера одеваться, не говоря уже о любой пустой болтовне. Короче, бессознательным стал считаться любой повод для бреда. Можно в качестве примера вспомнить достаточно распространённый в определённых кругах опыт так называемой "групповой супервизии": кто-то рассказывает, описывает сеанс, а присутствующие специалисты будто соревнуются в том, чтобы придать смысл чему угодно: "а ещё у меня в связи с этим возникла фантазия об этом, а ещё тут можно подумать о том"...
На самом деле, это извращение открыто в обе стороны: почему вы молчите и не интерпретируете, я же вам столько всего дал, принёс; и точно также со стороны специалиста: на это я сказал это, а на вон то - вон то. Словно речь теперь идёт о появлении своего рода объекта потребления, который обязательно должен быть оценён.
Резюмируя: на место того, что открыл Фрейд в качестве бессознательного, пришёл капиталистический объект.
А где тогда бессознательное?
Подмывает написать сложный текст, но стилистика канала обязывает. Поговорим-ка лучше о том, как появление цифрового звука изменило слушание музыки, сведя его опять же к потреблению объекта.
Но, сначала был виниловый диск... Это материальный объект, обладающий самостоятельной ценностью: его можно крутить в руках, любоваться, он имеет свою историю, происхождение, степень качества...
Но его материальность, консистентность, устанавливает и особые отношения с музыкой. Существуют физические ограничения винила. Например, где-то через каждые 25 минут, необходимо вставать с дивана и переворачивать пластинку, а до этого вы извлекли её из конверта, протёрли пыль. Диск заставляет вас слушать активно, приводя в движение ваше тело. А музыканта он подталкивает к созданию двух частей альбома, каждая со своей атмосферой, что часто использовалось для драматургии.
Революция происходит с появлением компакт диска. И помимо изменения самого звука, ставшего стерильным, произошло, например, разрушение паузы: на виниле между треками были естественные, более продолжительные паузы. На CD эти паузы часто сокращались до минимума или вовсе исчезали. Также и порядок композиций: ты можешь нажать кнопку "сдедующая" не вставая с дивана, или включить понравившийся фрагмент на рипит. Но, музыка, даже сам звук, не обязаны только приносить удовольствие! Эпизод, музыкальный пассаж, могут вызывать раздражение, заставлять зажмуриваться или скрежетать зубами, а ты должен это, в некотором смысле "снести", как часть музыкального полотна, не имея возможности "сгладить" впечатление, срочно перейти к просто приятному и благостному. Слушание альбома было подчинено музыканту, а не твоему принципу удовольствия! Слушание альбома требует порой некоторой дисциплины: ты должен прослушать ещё и этот эпизод, эту композицию, продраться через непонятное и странное, а порой, о чудо, именно то, что хотелось проскочить, вдруг неожиданно становится самым сладостным через некоторое время.
А потом - потом появилось МP3. Происходит "синглизация" (от слова сингл) музыки: MP3 и появление файлообменных сетей (Spotify и др.) позволили скачивать отдельные песни, а не целые альбомы. Это привело к тому, что фокус сместился с альбома как единого произведения на отдельные "хиты" или "треки". То есть как минимум - произошла потеря последовательности: теперь слушатель мог сам выбирать порядок воспроизведения, создавать свои плейлисты. Это полностью убило художественный замысел альбома. Произведение искусства стало сводиться к некоей выжимке, "хиту".
Пример, который приходит в голову - так и не изданный альбом Beach Boys "Smile". Вы наверняка знаете некоторые из "хитов" этого альбома, но сам диск не увидел свет именно потому, что задумка выходила далеко за рамки успеха отдельного хита, и собрать единое полотно так и не удалось (см. компромиссный вариант "The Smile Sessions").
К чему я это всё наворотил? Слушайте винил ;)

Информационный повод:
Продавать секс-игрушки только по рецепту врача призвали в Госдуме.
Депутат Милонов предложил полностью закрыть секс-шопы, чтобы поднять рождаемость в стране и не развращать общество.
Россиянам с «расстройствами» врачи будут выписывать рецепты на секс-игрушки.

Маленькая историко-культурологическая зарисовка:
https://www.kinopoisk.ru/film/566767/

Определённые цивилизации демонстрируют динамику, достойную нашего внимания (тех, кто чуток интересуется психоанализом).
Поиск аналогий исторических событий в прошлом - уже в достаточной степени выглядит если и не пошлым подходом для политолога, хотя да, пошлым, то уже точно считается дурным тоном для серьёзнрй дискуссии, и окончательно воспринимается просвещённой публикой разве что как инструмент манипулирования массовым сознанием.
Кстати, тоже самое и в психоанализе. Простой факт отсылки в прошлое, к прежним эпохам, лишь указывает на некий "естественный" порядок вещей, типа: со мной плохо обращались в детстве, и что же вы хотите, так и продолжается с моей партнёршей/партнёром.
Археологичность психоанализа - это не поиск аналогий и повторений. Как говорит Лакан в первом Семинаре, если аналитик видит лишь повторение, то и для анализанта то или иное событие обречено стать лишь повторением. И уместен вопрос: с какой это радости повторение должно прекратиться? Повторяемое приобретает привкус чего-то вечного.
Неслучайно Фрейд разделяет феномен, что-то наблюдаемое, очевидное, например повторение, и механизм, являющийся его причиной. Например, уместно говорить о фиксации. Фиксация - как устоявшийся способ обхождения с влечением, к которому, этому способу, можно вернуться, если потерпишь неудачу в попытке выстроить что-то новое.
Так вот, вернусь к первой фразе, существуют такие цивилизации, архаичность которых проявляется в попытке восстановить некий прежний дискурс, отсылающие к тем или иным фиксациям во фрейдовском смысле слова.
Истерия - это уникальный невроз, буквально свидетельствующий о том, как цивилизация пытается обращаться с сексуальным влечением. И давайте вспомним Фрейда: сексуальное влечение подвергается вытеснению. Это и есть ответ цивилизации на сексуальность: сделать всё возможное, чтобы его, этого влечения, как бы не было. Внимание, не было бы в смысле его представленности в дискурсе, его самого не может не быть, но в дискурсе оно теперь существет в контексте чего-то патологического, чем должен заниматься врач. Об этом и кричит истерия, женщины, истерички Фрейда и женщины-героини фильма, ссылку на который я привёл: есть что-то ещё у женщины, в женщине, где-то там, в глубине, что вы все не хотите видеть и о чём вы ничего не хотите знать, и это и есть влечение, которому Фрейд попытался дать голос = место в дискурсе. Влечение сексуальное обнаруживается как бы вне-положенным по отношению к общему дискурсу, то есть вне привычных контекстов, например, это точно не о размножении и желании детей. Дети играют в игрушки, а органы, которыми их делают, слишком серьёзны в контексте своей цивилизационной миссии, тут не до игр! Фильм о рождении либидо, о рождении игры, там, где её не принято было видеть, где пытались от игры ВЫЛЕЧИТЬ. Тогда дети - это чистое порождение дискурса, то есть биологии, миссии, рока, воли императора и задач государства, а не продолжение связи между партнёрами, когда те играют, то есть наслаждаются жизнью. Это и есть разница между влечениями к жизни и влечением к смерти, родиться для жизни, или во имя смерти, какой бы "благородной" она ни была (хотя она всегда уродлива).
Архаичность цивилизации угадывается в этом императиве: сексуальность должна быть вытеснена, only pain, no game!

Реплика по мотивам последнего интервью Дудя.
Главный герой участвует в политической жизни и делает политические высказывания, в том числе и в этом интервью. Это даёт мне право самому высказывать собственное отношение и даже обращать свой аналитический взгляд, ибо претендующий на политическую жизнь тем самым позволяет себе занимать позицию и по отношению ко мне.
Так вот, я всего лишь задумался о следующих понятиях: патриотизм, любовь и фанатизм. Это одновременно вещи и разные, и обладающие общей природой, и иногда почти синонимичные. И все три - заставляют думать о градациях любви (потому я и поместил слово любовь в середину этой триады, словно рисуя ось координат с двумя крайностями по бокам). И да, ещё всё это вместе отсылает к лакановсклму выражению être dupe (быть одураченным), что в свою очередь отсылает к его знаменитой формуле: les non dupe erent - не одураченные скитаются, или заблуждаются (во всех смыслах слова). Так вот, наш герой точно не скитается, он нашёл весьма конкретное прибежище (не только для своего тела, но и мыслей). И связано это, задам себе вопрос, с чем: патриотизм, любовь или фанатизм? Точно не первое, хотя бы потому, что патриотизм - это одна из главных причин, например, эмиграции. С любовью у меня тоже большие сомнения, хотя ок, если любовь, то какая?
Главный герой интервью, постоянно повторяющий о том, как он любит Пруста, похоже кое-что не понял у этого автора. Там одна из ключевых сцен - это история о безусловной любви матери (в самом начале "Со стороны Свана", когда мать соглашается поцеловать его на ночь). Всю дальнейшую драму маленького Пруста можно вывести из этой сцены, из этой материнской любви безусловно безусловной, словно породившей его, Пруста... слабость, что ли, ту немощь, вполне физическую, с которой книга и начинается.
Там сцена о матери, которая совершает акт любви в ответ на проявление слабости сына. Иногда это называют "любовью вопреки", но, конечно, всё глубже, так как и "вопреки" и "за" предполагают выделение черт объекта любви. Здесь же - любовь безусловная, которая слепа в том смысле, что она любит не почему, а потому что, потому что ты мой сын. Поэтому мать и нанесёт возможно главный ущерб маленькому Прусту, движимая лучшими побуждениями на свете. И это так контрастирует с отцом Пруста, который в том эпизоде как раз видит, он видит эту слабость сына, и, не желая продолжать её видеть, проявляет собственную слабость и покидает сцену. Скажу так: ему не хватило, возможно, отцовской любви, чтобы остаться.
Но одновременно, только безусловная любовь содержит в себе потенциал взгляда, возможности увидеть. Ибо на самом деле мало что может её омрачить. Влюблённый "безусловно" - может себе позволить роскошь не быть слишком одураченным любовью, и т.о. видеть то, что может её омрачить. Тебе не нужно быть слепым чтобы продолжать любить. Ты будешь и дальше любить, хоть твой объект любви никак не соотносится с любыми представлениями об идеале.
И вот, если позволите, где-то вот тут, рядышком, я бы и поместил патриотизм. И о нём я здесь скажу так: ты настолько одурачен этой безусловной любовью, что тебе больше ничего не нужно: ни красивое личико, ни гимн, ни лозунги, ни флаг - всей этой мишурой тебя как бы уже НЕ ОДУРАЧИТЬ. Всё это может при случае чуть скрасить эту любовь, или омрачить, но не более того.
Условная же любовь - это самая переменчивая тварь. Это тоже о взгляде, но он супер избирательный. И это любовь безусловная вывернутая как бы наизнанку: ты одурачен как раз тем, чем не одурачить влюблённого безусловно: флаг, гимн, чиновник, государство... Это взгляд, который ревностно следит за тем, чтобы не подверглось коррупции всё то, что любовь обеспечивает. Поэтому любовь условная - это о слепоте, так как чтобы продолжать держать перед глазами причину любви, нужно быть достаточно этим всем одураченным, а значит - не видеть всё остальное (вспомните отца Пруста).
Так устроен фанатизм. Но патриотизм и фанатизм часто путают.

У Лакана периода начала его учения, мы встречаем знаменитую формулу, гласящую, что "форклюзия Имени Отца" является причиной развязывания, то есть дебюта, психоза. Попробуем понять основную идею.
Итак, во-первых, для начала нужно понимать, что Имя Отца - это в некотором смысле психическая инстанция, то есть "механизм" в психике, выполняющий определённую функцию, и в данном случае этот механизм — гарант того, что функционирует символическое. Попытаемся сначала понять это.
Символическое функционирует (я буду упрощать) это значит: всё то, с чем я сталкиваюсь, что происходит и во вне, во внешнем мире, и в мире психическом, я могу помыслить, а помыслить - это значит передать, то есть включить в дискурсивные связи с другим. Щас пример: что такое травма? Это столкновение с таким явлением, которое словно сопротивляется символизации, то есть о котором я как бы не могу ничего сказать, я его не могу помыслить, и таким образом это явление, с которым я оказываюсь наедине, "запертым в себе", отрезанным от любых дискурсивных связей с другим. Так я лишаюсь и способов с этим, становящимся невыносимым, столкновением обойтись, оно словно встаёт поперёк горла. Это травматическое событие начинает жить своей жизнью в моей психике, продуцируя симптомы.
Так вот Имя Отца - это "механизм", позволяющий в конечном итоге включить в дискурсивные (речевые, социальные) связи с другим, и таким образом переработать, переварить всё то, с чем мне приходится сталкиваться в жизни. Говоря на языке нашего примера: он в некотором смысле гарант того, что травматический невроз может быть излечим.
Далее: форклюзия Имени Отца. Здесь Лакан имеет в виду радикальное отсутствие этой инстанции, он тем самым допускает такое устройство (структуру) психики, при которой нет тех гарантий, возможностей, которые обеспечивают механизмы, связанные с присутствием Имени Отца. А значит, возможно существование психических феноменов (вспомни что было сказано выше о травме), с которыми человек оказывается наедине, отрезанным от социальных связей, с которыми он не может обойтись с опорой на любую дискурсивность. И эти феномены, их существование, их требования, в силу их выключенности, внеположенности, ставят под угрозу статус кво всех тех связей, в которые человек уже включён. И острый психоз, например начало галлюцинаций — это яркое, острое проявление такого положения вещей.
Другой пример, который это удачно иллюстрирует, и очень понятный всем тем, кому не чужд аналитический склад ума: в России нет оппозиции! Кто-то со мной поспорит, сказав "ну как же, я причисляю себя в таковой!" Но нет, оппозиция - это не формальное наличие тех, кто не слишком согласен с существующим положением вещей, а структура государства, то есть дискурсивная система (вспомни Имя Отца), дающая место инаковости, и предполагающая включённость этой инаковости как части общей структуры, а не как чего-то внешнего, чуждого. Отсюда: в России нет оппозиции, а есть отдельные проявления революционной ситуации. Пока живите с этим. (Кстати, форклюзия Имени Отца вовсе не означает что психоз развяжется).

Есть некоторый повод, и есть просмотренный фильм. Одно - заставило подумать о другом.
Повод простой: я с ужасом читаю, только что, в одном из своих новостных каналов, о том, что отныне вся информация после визита к психиатру будет автоматически попадать в МВД (сгущаю, но суть новости такая). Прямой поиск лишь дублирует эту информацию. Сказать, что был этой новостью задет - ничего не сказать! Нет, не удивлён, словно что-то во мне ждёт чего-то подобного, но возмущён. Однако, холодная и чуть более взыскательная проверка удостоверила, что новость, мягко говоря, не точна.
А фильм, о котором это заставило вспомнить - просмотренный на одном дыхании новый заключительный сезон "Игры в кальмара".
Вцелом, я подумал о неожиданном: о существовании в "новом" современном мире скрытого призыва к субъективности, который, при определённой изощрённости ума, можно уловить.
Резко уехать, сделать острое заявление, совершить брутальный поступок... Во всём этом на самом деле может не быть ничего субъективного. Во всех этих случаях уместен вопрос: чем ты движим? Здесь где-то маячит тень Другого, который в свою очередь явно нуждается в вопрошании "чего ты хочешь?"
Новый сезон "Игры..." - неожиданно мрачен, это уже не отвязное шоу первого сезона. Читается совершенно неприкрытый приговор, выносимый идеалу демократии: не существует устройства общества, которое бы гарантировало благо, а существует Другой, который стоит за любым устройством. Устройство же, в том числе (а может и особенно!) такое как демократия, представляет собой чуть ли не симптом этого Другого, через который он проявляет собственное желание (точно также как тот или иной фрейдовский невроз является способом обхождения субъекта со своим желанием).
И в ходе фильма мы обнаруживаем иную логику, которая особенно ярко показана вокруг, назовём его так, главного героя, который вроде как раз точно знает о существовании Другого, и оказался в Игре чтобы с ним, этим Другим разобраться. Иными словами: он вроде единственный из всех, кто не одурачен, кто хоть и играет, но типа подозревает чего Другой хочет.
А иная логика состоит в том, что ему предоставляются шансы сыграть не по правилам. И да, конечно же не обыграть Другого, но уж точно всех остальных. А так как речь уже идёт о маленькой модели человечества, которое, как известно, начинается с двоих, он уже имеет дело не просто с отдельными индивидами, но с теми вопросами, коими вопрошаем любой член общества, например о благе, добре и зле. И, удивительное дело, наш герой всякий раз отказывается играть не по правилам. Он благополучно идёт к своей гибели, оставаясь тем самым, пожалуй, самым лояльным игроком.
Он, вспомню о своём психоаналитическом хлебе, тем самым отказывается в конечном итоге стать отцом, уступая эту роль Другому, оставляя ребёнка сиротой, то есть тем, кем отныне будет заниматься человечество в том виде, каковым оно представляется в Игре. Он будет очень лоялен.