Доброго дня, друзья!
Иван Бунин
Вечер
О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
А счастье всюду. Может быть, оно
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.
В бездонном небе легким белым краем Встает, сияет облако. Давно
Слежу за ним… Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано.
Окно открыто. Пискнула и села
На подоконник птичка. И от книг
Усталый взгляд я отвожу на миг.
День вечереет, небо опустело.
Гул молотилки слышен на гумне…
Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.
1909
Иван Бунин
Вечер
О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
А счастье всюду. Может быть, оно
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.
В бездонном небе легким белым краем Встает, сияет облако. Давно
Слежу за ним… Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано.
Окно открыто. Пискнула и села
На подоконник птичка. И от книг
Усталый взгляд я отвожу на миг.
День вечереет, небо опустело.
Гул молотилки слышен на гумне…
Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.
1909
Сергей Есенин
Письмо к женщине
Вы помните, Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял, Приблизившись к стене, Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое В лицо бросали мне.
Вы говорили: Нам пора расстаться,
Что вас измучила Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел — Катиться дальше, вниз.
Любимая! Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был как лошадь, загнанная в мыле, Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы, Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму —
Куда несет нас рок событий.
Лицом к лицу Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь —
Корабль в плачевном состояньи.
Земля — корабль! Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.
Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Тогда и я, Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был — Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить В угаре пьяном.
Любимая! Я мучил вас,
У вас была тоска В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ Себя растрачивал в скандалах.
Но вы не знали, Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, Что не пойму,
Куда несет нас рок событий…
Теперь года прошли.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином: Хвала и слава рулевому!
Сегодня я В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь Я сообщить вам мчусь,
Каков я был, И что со мною сталось!
Любимая! Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Я стал не тем, Кем был тогда.
Не мучил бы я вас, Как это было раньше.
За знамя вольности И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
Простите мне… Я знаю: вы не та —
Живете вы С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам Ни капельки не нужен.
Живите так, Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием, Вас помнящий всегда Знакомый ваш Сергей Есенин.
1924
Письмо к женщине
Вы помните, Вы всё, конечно, помните,
Как я стоял, Приблизившись к стене, Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое В лицо бросали мне.
Вы говорили: Нам пора расстаться,
Что вас измучила Моя шальная жизнь,
Что вам пора за дело приниматься,
А мой удел — Катиться дальше, вниз.
Любимая! Меня вы не любили.
Не знали вы, что в сонмище людском
Я был как лошадь, загнанная в мыле, Пришпоренная смелым ездоком.
Не знали вы, Что я в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, что не пойму —
Куда несет нас рок событий.
Лицом к лицу Лица не увидать.
Большое видится на расстоянье.
Когда кипит морская гладь —
Корабль в плачевном состояньи.
Земля — корабль! Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.
Ну кто ж из нас на палубе большой
Не падал, не блевал и не ругался?
Их мало, с опытной душой,
Кто крепким в качке оставался.
Тогда и я, Под дикий шум,
Но зрело знающий работу,
Спустился в корабельный трюм,
Чтоб не смотреть людскую рвоту.
Тот трюм был — Русским кабаком.
И я склонился над стаканом,
Чтоб, не страдая ни о ком,
Себя сгубить В угаре пьяном.
Любимая! Я мучил вас,
У вас была тоска В глазах усталых:
Что я пред вами напоказ Себя растрачивал в скандалах.
Но вы не знали, Что в сплошном дыму,
В развороченном бурей быте
С того и мучаюсь, Что не пойму,
Куда несет нас рок событий…
Теперь года прошли.
Я в возрасте ином.
И чувствую и мыслю по-иному.
И говорю за праздничным вином: Хвала и слава рулевому!
Сегодня я В ударе нежных чувств.
Я вспомнил вашу грустную усталость.
И вот теперь Я сообщить вам мчусь,
Каков я был, И что со мною сталось!
Любимая! Сказать приятно мне:
Я избежал паденья с кручи.
Теперь в Советской стороне
Я самый яростный попутчик.
Я стал не тем, Кем был тогда.
Не мучил бы я вас, Как это было раньше.
За знамя вольности И светлого труда
Готов идти хоть до Ла-Манша.
Простите мне… Я знаю: вы не та —
Живете вы С серьезным, умным мужем;
Что не нужна вам наша маета,
И сам я вам Ни капельки не нужен.
Живите так, Как вас ведет звезда,
Под кущей обновленной сени.
С приветствием, Вас помнящий всегда Знакомый ваш Сергей Есенин.
1924
Марина Цветаева
Кроме любви
Не любила, но плакала. Нет, не любила, но все же
Лишь тебе указала в тени обожаемый лик.
Было все в нашем сне на любовь не похоже:
Ни причин, ни улик.
Только нам этот образ кивнул из вечернего зала,
Только мы — ты и я — принесли ему жалобный стих.
Обожания нить нас сильнее связала,
Чем влюбленность — других.
Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то,
Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спеши
Ты мне памятен будешь, как самая нежная нота
В пробужденьи души.
В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме
(В нашем доме, весною...) Забывшей меня не зови!
Все минуты свои я тобою наполнила, кроме
Самой грустной — любви.
Кроме любви
Не любила, но плакала. Нет, не любила, но все же
Лишь тебе указала в тени обожаемый лик.
Было все в нашем сне на любовь не похоже:
Ни причин, ни улик.
Только нам этот образ кивнул из вечернего зала,
Только мы — ты и я — принесли ему жалобный стих.
Обожания нить нас сильнее связала,
Чем влюбленность — других.
Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то,
Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спеши
Ты мне памятен будешь, как самая нежная нота
В пробужденьи души.
В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме
(В нашем доме, весною...) Забывшей меня не зови!
Все минуты свои я тобою наполнила, кроме
Самой грустной — любви.
Поэтом можешь...
Друзья, скучновато без опроса:)) Решил замутить новый. Итак,
Какие поэтический направления Серебряного Века Вы предпочитаете?
Какие поэтический направления Серебряного Века Вы предпочитаете?
Друзья, прошу поучаствовать в опросе. Много времени это не займёт. Спасибо.
Ночная лирика
Я скучаю, снежинка-подруга,
Ты, расстаяла в солнечном дне...
Так прохладна, гладка и упруга...
И лишь в памяти грезишься мне...
Ниоткуда и смело, и робко
Появилась в инетных постах...
Целоваться в январские пробки,
В безнадёжно стоящих местах
Ты мечтала в заснеженный вечер...
Но мы встретились только лишь раз...
Твои тёплые сладкие плечи,
Поволока призывная глаз...
Кайф двоих, наполняющий туго...
Зимний всполох в замёрзшем окне...
Я скучаю, снежинка-подруга,
Напиши мне хотя бы во сне...
Я скучаю, снежинка-подруга,
Ты, расстаяла в солнечном дне...
Так прохладна, гладка и упруга...
И лишь в памяти грезишься мне...
Ниоткуда и смело, и робко
Появилась в инетных постах...
Целоваться в январские пробки,
В безнадёжно стоящих местах
Ты мечтала в заснеженный вечер...
Но мы встретились только лишь раз...
Твои тёплые сладкие плечи,
Поволока призывная глаз...
Кайф двоих, наполняющий туго...
Зимний всполох в замёрзшем окне...
Я скучаю, снежинка-подруга,
Напиши мне хотя бы во сне...
Ну, и ещё
Когда наступит перемена осознанья,
И амальгамы воссияет тусклый блик...
Мои зашедшие давно в тупик терзанья
С разгадкой лёгкой станут глупостью за миг...
Нет, простота не будет формулой холодной...
Здесь всё само, и здесь я сам, и здесь легко...
И я вздохну свежайшим воздухом свободным
Без сожалений и напрягов, глубоко...
В душе затеплится желанное преданье,
Движенья станут невесомы, как эфир...
Когда наступит перемена осознанья,
Тогда найду я предназначенный мне мир...
Когда наступит перемена осознанья,
И амальгамы воссияет тусклый блик...
Мои зашедшие давно в тупик терзанья
С разгадкой лёгкой станут глупостью за миг...
Нет, простота не будет формулой холодной...
Здесь всё само, и здесь я сам, и здесь легко...
И я вздохну свежайшим воздухом свободным
Без сожалений и напрягов, глубоко...
В душе затеплится желанное преданье,
Движенья станут невесомы, как эфир...
Когда наступит перемена осознанья,
Тогда найду я предназначенный мне мир...
Доброго утра пятницы, друзья!
Иосиф Бродский
Postscriptum
Как жаль, что тем, чем стало для меня
твое существование, не стало
мое существование для тебя.
...В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения... Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.
Иосиф Бродский
Postscriptum
Как жаль, что тем, чем стало для меня
твое существование, не стало
мое существование для тебя.
...В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения... Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.
Александр Блок
И я любил. И я изведал
Безумный хмель любовных мук,
И пораженья, и победы,
И имя: враг; и слово: друг.
Их было много… Что? я знаю?
Воспоминанья, тени сна…
Я только странно повторяю
Их золотые имена.
Их было много. Но одною
Чертой соединил их я,
Одной безумной красотою,
Чье имя: страсть и жизнь моя.
И страсти таинство свершая,
И поднимаясь над землей,
Я видел, как идет другая
На ложе страсти роковой…
И те же ласки, те же речи,
Постылый трепет жадных уст,
И примелькавшиеся плечи…
Нет! Мир бесстрастен, чист и пуст!
И, наполняя грудь весельем,
С вершины самых снежных скал
Я шлю лавину тем ущельям,
Где я любил и целовал!
30 марта 1908
И я любил. И я изведал
Безумный хмель любовных мук,
И пораженья, и победы,
И имя: враг; и слово: друг.
Их было много… Что? я знаю?
Воспоминанья, тени сна…
Я только странно повторяю
Их золотые имена.
Их было много. Но одною
Чертой соединил их я,
Одной безумной красотою,
Чье имя: страсть и жизнь моя.
И страсти таинство свершая,
И поднимаясь над землей,
Я видел, как идет другая
На ложе страсти роковой…
И те же ласки, те же речи,
Постылый трепет жадных уст,
И примелькавшиеся плечи…
Нет! Мир бесстрастен, чист и пуст!
И, наполняя грудь весельем,
С вершины самых снежных скал
Я шлю лавину тем ущельям,
Где я любил и целовал!
30 марта 1908
Борис Пастернак
Маргарита
Разрывая кусты на себе, как силок,
Маргаритиных стиснутых губ лиловей,
Горячей, чем глазной Маргаритин белок,
Бился, щелкал, царил и сиял соловей.
Он как запах от трав исходил. Он как ртуть
Очумелых дождей меж черемух висел.
Он кору одурял. Задыхаясь, ко рту
Подступал.
Оставался висеть на косе.
И когда, изумленной рукой проводя
По глазам, Маргарита влеклась к серебру,
То казалось, под каской ветвей и дождя
Повалилась без сил амазонка в бору.
И затылок с рукою в руке у него,
А другую назад заломила, где лег,
Где застрял, где повис ее шлем теневой,
Разрывая кусты на себе, как склок.
1919
Маргарита
Разрывая кусты на себе, как силок,
Маргаритиных стиснутых губ лиловей,
Горячей, чем глазной Маргаритин белок,
Бился, щелкал, царил и сиял соловей.
Он как запах от трав исходил. Он как ртуть
Очумелых дождей меж черемух висел.
Он кору одурял. Задыхаясь, ко рту
Подступал.
Оставался висеть на косе.
И когда, изумленной рукой проводя
По глазам, Маргарита влеклась к серебру,
То казалось, под каской ветвей и дождя
Повалилась без сил амазонка в бору.
И затылок с рукою в руке у него,
А другую назад заломила, где лег,
Где застрял, где повис ее шлем теневой,
Разрывая кусты на себе, как склок.
1919
Валерий Брюсов
Когда былые дни я вижу сквозь туман,
Мне кажется всегда – то не мое былое,
А лишь прочитанный восторженный роман.
И странно мне теперь, в томительном покое,
Припомнить блеск побед и боль заживших ран:
И сердце, и мечты, и все во мне – иное…
Напрасен поздний зов когда-то милых лиц,
Не воскресить мечты, мелькнувшей и прожитой,
От горя и любви остался ряд страниц!
И я иду вперед дорогою открытой,
Вокруг меня темно, а сзади блеск зарниц…
Но неизменен путь звезды ее орбитой.
22 июня 1895
Когда былые дни я вижу сквозь туман,
Мне кажется всегда – то не мое былое,
А лишь прочитанный восторженный роман.
И странно мне теперь, в томительном покое,
Припомнить блеск побед и боль заживших ран:
И сердце, и мечты, и все во мне – иное…
Напрасен поздний зов когда-то милых лиц,
Не воскресить мечты, мелькнувшей и прожитой,
От горя и любви остался ряд страниц!
И я иду вперед дорогою открытой,
Вокруг меня темно, а сзади блеск зарниц…
Но неизменен путь звезды ее орбитой.
22 июня 1895
Рюрик Ивнев
Уходит, как поезд в огромный тоннель,
Отсчитанных дней вереница.
В ней май, и июнь, и прохладный апрель,
Которые будут мне сниться.
Но вот мы доходим до новых границ,
Еще не прочитанных нами.
И время опять зажигает огни,
Чтоб ветры раздули их в пламя.
И будто по списку печалей и благ
В заклеенном наспех конверте,
Мы делаем свой нерешительный шаг,
Пытаясь поверить в бессмертье.
1911
Уходит, как поезд в огромный тоннель,
Отсчитанных дней вереница.
В ней май, и июнь, и прохладный апрель,
Которые будут мне сниться.
Но вот мы доходим до новых границ,
Еще не прочитанных нами.
И время опять зажигает огни,
Чтоб ветры раздули их в пламя.
И будто по списку печалей и благ
В заклеенном наспех конверте,
Мы делаем свой нерешительный шаг,
Пытаясь поверить в бессмертье.
1911
Владимир Высоцкий
О нашей встрече что там говорить! -
Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий,-
Но мы с тобою сразу стали жить,
Не опасаясь пагубных последствий.
Я сразу сузил круг твоих знакомств,
Одел, обул и вытащил из грязи,-
Но за тобой тащился длинный хвост - Длиннющий хвост твоих коротких связей.
Потом, я помню, бил друзей твоих:
Мне с ними было как-то неприятно,-
Хотя, быть может, были среди них
Наверняка отличные ребята.
О чем просила - делал мигом я,-
Мне каждый час хотелось ночью брачной. Из-за тебя под поезд прыгал я,
Но, слава богу, не совсем удачно.
И если б ты ждала меня в тот год,
Когда меня отправили "на дачу",-
Я б для тебя украл весь небосвод
И две звезды Кремлевские в придачу.
И я клянусь - последний буду гад!-
Не ври, не пей - и я прощу измену,-
И подарю тебе Большой театр
И Малую спортивную арену.
А вот теперь я к встрече не готов:
Боюсь тебя, боюсь ночей интимных -
Как жители японских городов
Боятся повторенья Хиросимы.
1964
О нашей встрече что там говорить! -
Я ждал ее, как ждут стихийных бедствий,-
Но мы с тобою сразу стали жить,
Не опасаясь пагубных последствий.
Я сразу сузил круг твоих знакомств,
Одел, обул и вытащил из грязи,-
Но за тобой тащился длинный хвост - Длиннющий хвост твоих коротких связей.
Потом, я помню, бил друзей твоих:
Мне с ними было как-то неприятно,-
Хотя, быть может, были среди них
Наверняка отличные ребята.
О чем просила - делал мигом я,-
Мне каждый час хотелось ночью брачной. Из-за тебя под поезд прыгал я,
Но, слава богу, не совсем удачно.
И если б ты ждала меня в тот год,
Когда меня отправили "на дачу",-
Я б для тебя украл весь небосвод
И две звезды Кремлевские в придачу.
И я клянусь - последний буду гад!-
Не ври, не пей - и я прощу измену,-
И подарю тебе Большой театр
И Малую спортивную арену.
А вот теперь я к встрече не готов:
Боюсь тебя, боюсь ночей интимных -
Как жители японских городов
Боятся повторенья Хиросимы.
1964