Это я вернулась из небольшого отпуска. В очередной раз поняла, как важно выезжать и не только менять картинку, но и замедляться. 4 дня на природе без ноутбука, музыки и даже мыслей. Взяла с собой дневник для записей, но оказалось, что ретрит наш, наоборот, про отсечение всяких размышлений. Слушала, как танцуют листья, смотрела на озеро, читала и ориентировалась в действиях своих только на «Хочу / не хочу», без анализа. После Валдая, а ретрит был там, заехала в Петербург на пару дней и продолжила безоценочно за всем наблюдать и просто слушать город, его людей. Как все-таки много лишнего шума в нашей жизни и как важно уметь этот хайвей из мыслей регулировать, если вообще не останавливать.

Озеро как антидепрессант. Только посмотрите, какая красота. Находно, Валдайский национальный парк. Как-то на закате взяла сап и в одиночестве скользила по этой глади, совершенно не понимая, сколько времени. Был момент, когда в почти что абсолютной тьме, из освещения были только звезды, плавала в нем после парения — неописуемо. Так, казалось бы, мало нужно: всего-то природа. Но по итогу для современного человека это редко позволяемая роскошь, а для кого-то и вовсе блажь.

Про Петербург, в котором я была уже несчетный раз, можно сказать много, а можно не говорить вообще ничего, ведь и так ясно, что он прекрасен. Особенно тем, что так отличен от любого другого города — напоминание, что пространство формирует, что мы все очень разные, если смотреть в общем, и так схожи, если приглядываться. Но тут, конечно, особый случай.

Этот город про индивидуальность и про самовыражение — такое стремление сразу считывается в прохожих. В Москве кажется, что мы спокойнее, даже будто бы, наоборот, сливаемся. Неудивительно совершенно такое стремление петербуржцев, когда для Бродского, их любимчика, не было ничего важнее индивидуализма. В эту поездку я наконец дошла до его квартиры-музея «Полторы комнаты», который открыт частными усилиями в том самом месте, где поэт жил до того судьбоносного отъезда из страны.

Все те два часа, что я там пробыла, мне хотелось понять, что им двигало, почему так не хотел он играть ни в чьи игры, примыкать к кому-либо, что оказалось ценнее возможности быть на родине и рядом с близкими. Если вы плохо знакомы с его биографией, посмотрите док «Бродский не поэт». Так вот, мне было интересно, во что он так страстно верил, помимо самой поэзии, что делало его таким бесстрашным. Наш экскурсовод предположил, что это мечта, которая сформировалась в юности благодаря просачивавшейся тогда западной культуре. Он был убежден, что там по-другому, там, в Америке, лучше, но стоило перелететь через океан, как стало понятно, что ожидания совершенно несопоставимы с реальностью.

Не хочется делать никаких выводов, потому что и незачем: очевидно неоднозначный человек с яркой судьбой, бесспорно талантливый. Единственное, что я отметила для себя в очередной раз, так это невозможность свободы в привычном ее понимании. Мы все часть чего-то бо́льшего, чем мы сами, часть процесса, времени и обстоятельств. И свобода может быть только в выборе того, что сделает нас несвободными. Всегда есть то, что сильнее, которое, хотим мы того или нет, будет влиять на судьбу. Бродский верил в поэзию, в слова: как он сам говорил, они неподвластны времени и управителям, они возвышают поэта над всем. И наверное, в чем-то он все-таки был прав, ведь оторвавшись тогда от родины и любимых, он уже давно воссоединился со своей страной и с поколениями людей, но не лично, а с помощью тех самых слов, той самой поэзии.

Здесь я снова убеждаюсь, как важно следить за своими мыслями, потому что мы все-таки становится тем, во что верим. И как также важно свои убеждения сверять с действительностью. Потому что может оказаться, что присвоенное — обычная фантазия автора, в которую он убежал от своей неприглядной действительности.