В «Дайджесте» читаем стихотворения Романа Шишкова с комментарием Дмитрия Сабирова:

<…> субъект в мире Шишкова постоянно находится в промежуточных состояниях («застрявший / в полустёртом сейчас»), которые подчёркиваются и неловкими оказиями, происходящими с персонажами (исполнитель, подпрыгивающий с визгом из-за того, что «зажал цирлейстиком палец»), и страхом, который может потенциально выбивать его из какого-либо устойчивого положения и из-за которого он не решается спросить время у трёх «мужских лиц», олицетворяющих ночь. Тревога, всегда присутствующая на периферии и не дающая обрести покой, касается и читателя, и субъекта, и некоторых других персонажей (например, королеву, не знающую «о мигающих числах, / поселившихся в расселине слуха»).

.

***

Непреложный камень скуки
возлёг на клавишах после того
случая, когда исполнитель зажал цирлейстиком
палец, подпрыгнув с визгом. Горечь
наслоившегося дня растеклась под
дверные щели. Ничего не
подозревающая королева молчала
в затенённом углу сада.
Ковыряла мизинцем в ушной
раковине; знать не знала о
мигающих числах,
поселившихся в расселине слуха.

Джон Эшбери

Драмеди

Вот что оставил я на твоей бумаге:
один из тех безумнейших эпизодов, что когда-либо коснулся меня.
Тебе нравится шпионаж? Облитое очарование?
Мой стручок отброшен, я пройду по человеческой улице,
защищу старую стрелу от новых минисериалов.

Готов поклясться, что оно подошло
на недостроенных задворках,
чтобы поддержать разговор, попросить пристегнуться.
Затем пора будет сделать шаг,
отвечая на грани,
наконец он написал день.

Это случилось в воде,
так что было приятно.

Получается как-то смешанно:
ваниль, чтобы заблудиться, аромат времени,
его судьбы покровительской. Будь на том диване.

Я пересекал границу штата, пока они перезахороняли всякое.
Ты ломаешь замок времени, шкатулку невесты????…????
но ведь мы сказали, что вернёмся

#переводы

Майкл Палмер

Пчелиный Танец (Август)

В 1913-м в жизни каждого парня крик возникает,
совпадение то или умысел.

#переводы

***

В меру безбожно. Поверх ровной грязи поставлена лавка с часами, у входа в которую кучкуются люди. Они пьют тархун с глыбой льда в середине бутылки, уминают каменное мороженое, залежавшееся на дне морозильной камеры, и играют в шахматы фигурами, сделанными из кожи тигра, наступившего в цементный раствор. Ведут речь об экспериментах над барбарисовыми кустами — ведь они вбирают в себя всю сухость, какая только возможна (вокруг часового). «Как бы нам вдрызг не рассориться»

Джон Эшбери

История моей жизни

Когда-то давным-давно было два брата.
Затем остался только один: я.
Я рос быстро, даже не зная ещё,
как водить. Вот кем был я: вонючим взрослым.
Думал о развитии интересов,
которые могут кого-то привлечь. Не вышло.
Я стал очень плаксивым от того, что казалось
приятными ранними годами. С тем, как я рос
неустанно, я рос всё милосердней,
если говорить о моих идеях и мыслях,
думая, что они не хуже, чем у других.
После этого огромное ненасытное облако
появилось и замаячило на горизонте, иссушая его
в течение, казалось, нескольких лет или месяцев.

#переводы

в день чествования столетия Спайсера решил выложить такой вот перевод текста Киллиана с его возникновением в нём

Кевин Киллиан

Джонатан Уильямс: ушёл рыбачить

Народные тропы моего пса царапали ему хвост на восточном ковре. Эй, парни. Давненько мне не везло. Уильямс сделал мне потрясающий подарок, копию его фотографии Джека Спайсера в джинсах и приталенном пиджаке в 1953-м, стоящего на бруске так, словно бревно, катящееся по Эри. Это было где-то в Форт-Брэгг, в округе Мендосино, Спайсер всматривался с берега, будто Джон Аллен Райан, его одежда висела на боковом зеркале грузовика, скакавшего в сумерках.

#переводы

IT’S NOT OVER YET (klaxons)

У заблудившихся или у тех, кто находится в состоянии спицечного фантома, есть такая забава: сначала вслушаться в то, как под землёй вращается зарытое потопом колесо обозрения, потом подойти к зарезанному ручью, дождаться истошного крика, закрыть глаза и чувствовать так его приближение в темноте. После надо только застать говорящие механизмы, проглатывающие инди-рок 2010-х.

***

мы решили вернуться
на то место
где защита

начала скоблить изгородь
титановую

врачеватели
и подвижки
сновали на месте
пока выцеживали комаров
обгоревших наполовину
из вертелей

брусьев
и другой ржавой рухляди сваленной
у часовни
над фиолетовой почвой
где стоял густой дым
сквозь который
ничего не увидеть

было слышно только
как кричит обезьяна
и стучит протезом
на самом верху

SPIRIT OF OXYGEN

В кислородных масках с его частями идут поиски полюса горной церкви, где его можно будет попытаться найти с концами. От церкви отходят четыре троса. Похоже на опыты под открытым небом, будто аномальное бычье сердце пригвоздили к земле, говорящее нам: «I’d like to be nothing but isle of ice hidden in stone with shovel for making a hole to breathe when it will be needed if my hands don’t freeze before». Мы отходим, трижды перекрестившись на электрическое копьё, его проткнувшее. «Ему это было не топором», — произносит кто-то из нас, обернувшись.

CAGE THE ELEPHANT

for Michael Palmer

Ночью вдоль железной шероховатой речки голые люди выбегают к доисторической невосомости, оглядываются на своего зверька, что простукивает пыльную землю ведром. Из воды за ними приходит тот, кого они, дружно смеясь, называют «во́дой». Он приносит им огромную кость. Просверлив её, они делают «журавля», но не могут черпать жидкость со дна колодца, потому что ведро у зверя. Но они не дерутся за питьё, не ссорятся из-за жажды. «Отчего убивать-то, мы же ведь голые»

Тур Ульвен

Биение пульса

атакует
твою нерождённость.

Тебя выставят
на мороз

колышком —

придерживать палатку
полевой кухни
промасленную, чадную.

Вместе с моей московской коллегой Аней Сидоренко перевели фрагменты из цикла Денниса Купера о Джоне Кеннеди младшем, на моей памяти это один из самых весёлых и при этом удивительных опытов перевода

***

пасётся самоназванный Аврам
в себя проклёванный баран
вокруг места укуса кратер широкий есть
диапозоном в шерсть

осетинский пирог из металла
рядом надламывают скрипачи
-амбидекстры которых питала
спрятанная почти

в кирпиче завалившейся стенки
тушка дрозда кислород
пролетевший в рот
случайно пока поправляли стельки

Никогда

Проснулся я. Да, крышка гроба. — Руки
С усильем простираю и зову
На помощь. Да, я помню эти муки
Предсмертные. — Да, это наяву! —
И без усилий, словно паутину,
Сотлевшую раздвинул домовину

И встал. Как ярок этот зимний свет
Во входе склепа! Можно ль сомневаться? —
Я вижу снег. На склепе двери нет.
Пора домой. Вот дома изумятся!
Мне парк знаком, нельзя с дороги сбиться.
А как он весь успел перемениться!

Бегу. Сугробы. Мертвый лес торчит
Недвижными ветвями в глубь эфира,
Но ни следов, ни звуков. Все молчит,
Как в царстве смерти сказочного мира.
А вот и дом. В каком он разрушенье!
И руки опустились в изумленье.

Селенье спит под снежной пеленой,
Тропинки нет по всей степи раздольной.
Да, так и есть: над дальнею горой
Узнал я церковь с ветхой колокольней.
Как мерзлый путник в снеговой пыли,
Она торчит в безоблачной дали.

Ни зимних птиц, ни мошек на снегу.
Все понял я: земля давно остыла
И вымерла. Кому же берегу
В груди дыханье? Для кого могила
Меня вернула? И мое сознанье
С чем связано? И в чем его призванье?

Куда идти, где некого обнять,
Там, где в пространстве затерялось время?
Вернись же, смерть, поторопись принять
Последней жизни роковое бремя.
А ты, застывший труп земли, лети,
Неся мой труп по вечному пути!

Афанасий Фет

#стихотворение_дня

λ

Свинцовые иконописцы с деревянным сахаром, обжигающим спину, в мешке на спине останавливаются у останков микроскопического дома. Два ветерана подбривают всех приходящих под здешнюю термодинамику. Им надо срисовать хрянящееся в «теле» ядерной кости свойство остриженной (именно, что остриженной) мухи: у неё остаётся жужжание, с ним она и уходит под землю шаровой молнией. Карцевый клок прибрежной материи наполняет её газом, пылью и влажностью почвы.