В журнале появились два произведения американского поэта Барретта Уоттена. Переводы с английского Руслана Миронова

В этих работах поэт использует предложение как основную творческую и нарративную единицу. В«Завершённой мысли» один сюжетный слой (путешествие мысли, например) перемешивается с другим (историей фальшивящего скрипача и т. д.). Этот хаос помогает децентрализовать и объединить истории («нарратив – не отчёт», он не обязан быть последовательным), а на первый план выводится «вышедшая из строя» случайность.

В «Плазме» Уоттен создаёт засасывающий читателя в произведения эффект, развёртывая поле возможностей для раскрытия образа. По моим ощущениям, это стихотворение наизнанку, что выворачивается восприятием читателя. Уоттен пишет о том же: «Очевидно, что мозг создаст наилучший рассказ из возможных деталей». Мой мозг создаёт образ наблюдающего с высоты горы поэта, что растворяется в пейзаже, как льдинка в кипятке. На его месте появляется пропасть, слововорот, впитывающий вещи.

А что увидели вы?

Чарльз Симик
(9 мая 1938 — 9 января 2023)


РАССУДОК БЛУЖДАЕТ

Грядут бесчинства,
Города уже пахнут смертью, —
Какому кумиру ты поклонишься,
Чьему ледяному сердцу?

В четверг, холодной ночью,
По телику в забегаловке
Я смотрел на Зверя Войны,
Который лизал себя там.

Рядом были трое завсегдатаев:
Мэри — на коленках у старого Джо,
А в углу её сумасшедший сын
Раскинул руки над пинбольным столом.

(перевод мой)

*


АККУРАТНО

Положите вилку и нож рядом с тарелкой.
Здесь, где всегда военное время,
Разумнее хлеб преломлять незаметно,
Вино или пиво пить мелкими глотками,
Поглядывая на сотрапезников украдкой.

Июньский вечер, как тревожат меня твои птицы.
Вон как они ликуют среди деревьев,
Помнить не помня о грядущих невзгодах.
Вот муха на столе — та более осторожна,
Впрочем, мои босые ноги под столом — тоже.

Сотни окровавленных флагов бегут к закату
По стремительно темнеющим равнинам.
Ещё один генерал ведёт к поражению новую армию,
Пока ты поливаешь орехи мёдом,
А я жду своей очереди облизать ложку.

(перевод Дмитрия Кузьмина)

ЛИН ХЕДЖИНЯН

Из НЕПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОГО
памяти Алексея Парщикова

Ты путешествуешь прямо в кресле, плаваешь прямо в постели, форсируешь Волгу
в ботинке
Это не в терминах времени затемнения дырок от лука
О шипы черной бугенвиллеи, о ветви пальмы багряной, своими тенями
вы врываетесь в сад моего друга
Я видела целое поле сражения на шпалере, в стручке гороха, на дне кладбищенской
ямы
У Распутина ‒ потенциал, у Пушкина ‒ шпаги, а история ‒ суть чемодан
набитый деньгами, чтобы его открыть, нужна дохлая окоченевшая рыба
Жили когда-то крошечные человечки, по мышиному умные, по ледяному жестокие, и они
управляли цифрами на циферблатах часов
«Поездки на месте ‒ имя всем интенсивностям»
Кошачий код на грани таланта
Старый год падает с лошади обратно в телегу — таково название одного
рассекреченного созвездия
Любые контексты меркнут в безмолвном теле
Логика метафоры минует ноль и незримо указует за грань
В этой гулкой комнате возле хлорированного бассейна гипнотизер лечит пьяниц сельхозназначения
Потребуется нечто большее, чем могучая изгородь, чтобы остановить вьюрка
Что за храброе солнце

Перевод Руслана Миронова

В субботу (3.02) в 18:00 (по мск) в нашем ридинге мы продолжим читать современную американскую поэзию. В этот раз мы обсудим "Композицию клетки" и другие произведения Лин Хеджинян. И поможет нам в этом замечательный переводчик и редактор-составитель Антологии новейшей поэзии США "От Чёрной горы до Языкового письма" Владимир Фещенко.

В этот раз встреча пройдёт в Zoom.

Ссылку можно получить после регистрации

Либо в личке у Сергея или Валерия

Прекрасного Сондхайма мы очень надеемся издать в скором (долгом) времени!

Алан Сондхайм
(пер. Кирилла Азерного)

Вселенная звук нет звука

https://youtu.be/u_PsCoI0O-E video

слушать вселенную не звук, космическое бормотание,
слушать звук доносящийся от 90-летней
саранги, у которой, как мне известно, струны как были, веревки, трудные для игры, играющий дает инструменту играться, озвучиваться, темный настойчивый голос, голос дыхания, смычок
слушается команд инструмента, не музыканта,
звуки те, каких инструмент пожелает, из каких говорит и с какими, таков объем истории, боли, последнего общего выдоха, космического начала, то, что всегда было слышно, осталось от раги и расы, даже нет — прорезание звука, говорящего из земной тверди, я слушаю но слушаю дальше звука, отворачиваюсь от него, звук длится,
вселенная сама по себе, всегда было так, немыслимое все менее мыслимо, слой за слоем освещается тьма, разобщенные, мы выстроены сами в себе, высокомерно даже рассматривать возможность понимания, повсюду суждение, ничто не длит связность, слабость, каковы волны, частицы, каковы части, волны частиц и частей волн, частей частиц,
каковы какие что что, этот текст который так много у меня взял,
не к лучшему и не к худшему, внутреннее обрамление ожиданий, ничто не уходит, ущерб неуловимо поверхностен,
слышано и выдано меньше чем за малую долю того, что нельзя ощутить, теперь это звук дерева, металла, кожи, волос, момент когда органическое и неорганическое отделяются друг от друга, убыль,
подмена, уход от темы, Алан Доджоджи колеблется, осмысляет,
не существует, истончился, везде пробелы, вдох ничего,
нети нети, Уныние — руки подпирают голову,
локти лежат на столе, а
#выбор_Кирилла_Азерного

В журнале опубликована поэма Барретта Уоттена «Канал связи» в переводе с английского Аркадия Драгомощенко и Владимира Фещенко.

Поэма Уоттена состоит из предложений, напоминающих короткие радиосообщения, возникающие на неизвестной частоте. Недоступность общей истории и ключа дешифровки создаёт ощущение отсутствия автора – сам язык передаёт эту информацию, стремясь утвердить свою субъектность. Сквозной образ «абстракции» показывает, что существительные, глаголы и другие части речи, их синтаксические взаимодействия являются главными героями. Предложения стремятся «разорвать связь говорящих» и подчеркнуть «вину отдельных слов» за собственное сближение – это позволяет и автору, и читателю по отдельности заглянуть в глубины и пройтись по поверхности языкового ландшафта.

Комментарий Владимира Фещенко:

Поэма Барретта Уоттена «Канал связи» (“Conduit”) впервые была напечатана в 1986 году в американском журнале Temblor и позднее – в отдельной книге Conduit, в 1988-м. Она являет собой свидетельство интереса «языкового письма» к коммуникативным и когнитивным теориям в лингвистике. В частности, в основе этого текста – метафора языка как «проводника» или «канала связи», описанная во влиятельной статье лингвиста Майкла Редди «The Conduit Metaphor—A Case of Frame Conflict in Our Language about Language» (1979). Поэтический текст Уоттена строится и читается как эксперимент по когнитивной лингвистике и поэтике – с его полуискусственными предложениями и семантикой постоянного сдвига фокуса. Однако в этих сдвигах читатель может обнаружить действие чисто поэтической функции языка, когда сообщение оборачивается на само себя и начинает порождать экстраординарные смыслы.

В архиве Аркадия Драгомощенко сохранился перевод фрагментов этого текста, сделанный им еще в конце 80-х годов. Два из этих фрагментов были воспроизведены в антологии новейшей поэзии США «От Черной горы до Языкового письма» (2022, Новое литературное обозрение, ред.-сост. В. Фещенко и Я. Пробштейн). Здесь публикуется полный перевод поэмы «Канал связи»: части I, II, XI, XIV, XV, XX переведены А. Драгомощенко; остальные части переведены мной. В настоящее время в издательстве ПОЛИФЕМ готовится к изданию билингва избранных произведений Б. Уоттена.

Публикуем запись встречи ридинга, где мы поговорили о стихотворениях Лин Хеджинян из книги "Непоследовательное".

Произведения из этой книги обладают конкретной формой: 14 строк-предложений (по словах Лин, это анти-сонеты), но каждая строка может длиться до бесконечности. Все предложения принципиально не связаны между собой, чтобы обнаружить идею разрыва в реальности, возникающего при горевании.

У нас возникло много теорий о том, как читать эти стихи. Мы вспомнили и "Мою жизнь" Лин, и "Сто тысяч миллиардов стихотворений" Кено, и Хайдеггера и многих других. И даже подискутировали о том, что открывает нам Хеджинян: тотальность смерти или жизненный поток.

https://www.youtube.com/watch?v=OQUuU3uoBk4&t=5700s

В книге Майкла Дэвидсона “Ленинград” (1991) Лин Хеджинян рассуждает о различии между русским и американским представлениями об индивидуальности, которыми она делилась в письме М. Молнару в 1987 году и сформулировала в своем выступлении 1988 года "The Person and Description”. Лин описывает одну из встреч с Аркадием Драгомощенко и свои впечатления от нее:

«Позже этот человек появлялся снова, вялый – хотя он считался уважаемым и напористым математиком, но, казалось, что задача быть личностью истощила его. Пару месяцев назад мне сказали, что многие читатели из российской аудитории не поймут западное понятие субъективности, которое он согласился перевести. "Я знаю, что у вас в русском языке нет слова для обозначения «self», кроме как в виде страдательного суффикса или возвратного местоимения", – сказала я, но он только пожал плечами и промолчал. Субъективность не является основой для того, чтобы быть русским человеком. Наша "индивидуальная субъективность" вряд ли может быть выражена, но, по словам Аркадия, "многие люди жаждут ее". "Вы знаете, – сказала я, - многие из нас наоборот хотели бы ее преодолеть. Мы думаем, что если превзойдем или вытесним индивидуальное «я», то сможем создать общество." ...У нас существует великая, современная, неизбежная, но не универсальная тема изоляции и отчуждения».
(Davidson et al., Leningrad, 34-35; оригинальный курсив)

в кадре из фильма Jacki Ochs “Letters not about love” (1998) — Лин Хеджинян и Аркадий Драгомощенко

​​​​С международным днём солидарности женщин в борьбе за равные права и эмансипацию! Прикрепляем отрывок из интервью Рэйчел Блау ДюПлесси с Кириллом Азерным, переведенное Лизой Хереш:

«<…> В поэзии, романах и опере женщинам всё еще отведена очень консервативная позиция касательно их субъектности. То же касается репрезентации. Женщин все любят, но их же считают исключительно идеализированными красавицами, лишают агентности, замалчивают случаи трансгрессии.
Вообще в европейской традиции оперы женщины обычно оказываются заложницами любви или политических режимов, что как будто подводит их к необходимости умереть: такое часто происходит в ариях.
Но за пределами аллегорий и поэтических тропов, окружающих женственность в поэзии, возникает действительно много трудностей для поэтесс и писательниц, для реальных людей, живущих в историческом моменте, агенток литературного поля.

<…> Как феминизм повлиял на мою поэтику? Я женщина, и я пишу длинные стихотворения, что было табуировано какое-то время, но я всегда хотела писать именно большие вещи. Не для всех женщин-писательниц их женскость является актуальной темой, но для меня однозначно да, и это должно так восприниматься в моем случае».

На фото: Рэйчел Блау ДюПлесси, Эммануэль Окар, Поль Оксемери за работой в 1992 году в библиотеке Ройомона. Фото Кэти Имберт.

Воспоминания-слепки Рэй Армантраут. Памяти Лин Хеджинян
(опубликованы в «The Paris Review» 8 марта 2024 года IN MEMORIAM)

Трудно поверить, что Лин мертва, потому что ее разум, ее дух, если угодно, всегда были полны жизни. В последний раз, когда я видела ее, она была уже совсем больна, она рассказывала о том, как комично забастовка голливудских сценаристов повлияла на напутственные речи студентам, а еще о том, что она узнала об искусственном интеллекте от ученого, с которым она познакомилась на факультете Беркли. Иначе говоря, она все еще была вовлечена в мир, несмотря на свое состояние. Она была очень замкнутым человеком, но всё же снова и снова открывалась разным людям и новому опыту. Как она говорит в своей книге «Фаталист»: «Я стремлюсь к приключениям и рассматриваю судьбу/ как случайность, а случайность — как судьбу. Я цитирую эпиграф./ Это соответствует моим примечаниям, которые я хочу сделать как беспорядок,/ делает порядок». Это было похоже на нее — видеть противоположности (порядок/беспорядок) как часть целого – это не означает, что она не могла занять определенную сторону, по отношению, например, к угнетению. Она могла и делала это.

Девочкой она любила читать дневники путешественников-исследователей. Она сама в некотором роде была исследовательницей. Например, в конце восьмидесятых она самостоятельно выучила русский язык и отправилась сначала с другими поэтами, а затем в одиночку в Советский Союз переводить произведения поэтов-аутсайдеров, таких как Аркадий Драгомощенко. (И она должна была провести зиму с учеными в Антарктиде, когда около двадцати с лишним лет назад у нее обнаружили рак молочной железы.) Она не верила ни в границы, ни в концы. Как она говорит в «Моей жизни» – «Но слово – это бездонная яма» (« But a word is a bottomless pit»). Она не думала, что это что-то плохое. Это вызывало в ней любопытство.

Она сочетала в себе великодушие и проницательность, невозмутимость и размах. Я восхищаюсь ею больше, чем кем-либо из моих знакомых. Ее благородство было совершенно бескорыстным; ее любопытство никогда не было навязчивым. Эти черты проявлялись как в ее поэзии, так и в жизни. Когда в 2006 году у меня был рак, она помогла организовать что-то вроде частной кампании по сбору средств среди друзей и прислала мне несколько тысяч долларов. Из-за ее сдержанности я не знаю, кто именно сколько пожертвовал, но я всегда подозревала, что она сама была главной вкладчицей.

Она повлияла на бесчисленное количество других поэтов, но никто другой не смог бы приблизиться к написанию поэмы «Лин Хеджинян». Я была впечатлена, даже, возможно, сама претерпела ее влияние, из-за того, какой была ее поэзия – процитирую одно из названий ее книг — «language of inquiry» («Язык расследования»). Первая ее книга, которую я прочитала в середине семидесятых, называлась «Мысль – невеста того, что думается» («Thought Is the Bride of What Thinking»). Тогда, казалось, существовал консенсус о том, что «мысль» – это область философии. Но, как я уже говорила, Лин не верила в границы. Ее стихотворение «6 октября 1986» в книге «Клетка» представляет сопротивление как своего рода измерение: «сопротивление точно — оно/ раскачивает и управляет импульсом». Это похоже на нее — отлить сопротивление в форму исследования, даже оценки. Это стихотворение завершается с присущим ей юмором: «В том, что я умерла, нет ничего несовершенного». Эти строки по-настоящему поражают меня сейчас. Я хочу закричать: Лин мертва, что далеко от совершенства, но она знала лучше.
(перевод с английского Князевой Алеси)

Кларк Кулидж

AN UNDUE BLATHER

The opportunity to be dull
makes cowards of us all
no way I know to get by with it
blood in the glass down below
a mellotron fixed on futurity
where they like to see a bone twist before it falls

Basket of a man named Thomas caused all the problems
there are pupils in all eyes growing darker
more familiar as incipient papyrus lessons
the bark on the civil council gone scratchy
browbeaten and loaded with scaffolding
blizzard coming okay? nothing but a bullet’s whizzes
and a brightness whittles sympathy from the dimness

НЕУМЕСТНАЯ БОЛТОВНЯ

Шанс поглупеть
делает из нас трусов
я не знаю как с этим справиться
кровь в стакане внизу под
меллотроном установленном на будущее
где им нравится видеть как скручиваются кости прежде чем упасть

Корзина человека по имени Томас вызвала все проблемы
зрачки во всех глазах становятся темнее
более известны как начальные уроки папируса
грубый окрик на гражданском совете ушел неуклюжий
запуганный и нагруженный строительными лесами
снежная буря на подходе о’кей? только свист пули
и блеск оттачивает сочувствие из полумрака

(Перевод Галины Ермошиной)

На фото группа «The serpent power», Кларк Кулидж стоит справа.